в поношеном платье в клетку,

доставшемся от соседки…

ну, в чём там душа держалась?

и кто бы подумать мог:

коснутся асфальта «балетки» —

от девочки-статуэтки

до чуда — одна лишь малость.

то плещет дивным огнем,

то гладит льдинкою взгляды,

и ей иного не надо —

лишь танец, и девочка в нём.

зеваки не подавали,

столпившись серою кучкой.

«какие тонкие ручки…» —

едва пронеслось сквозь толпу.

«и вы бы затанцевали

от голода, ну-ка, внучка» –

танцовщице-самоучке

в карманы сыплет крупу

растроганный бакалейщик.

достойны улыбки ребенка

две пригоршни прелой гречки

и слово доброе в след…

а кто-то, как по линейке,

уходит тихо сторонкой —

ни грошика, ни словечка —

подальше от детских бед.

о, равнодушие наше!

к чему нам горе чужое, —

вся жизнь — суета вокзала,

замазываем глаза

бесцветною липой кашей —

пусть души плотно укроет.

а девочка танцевала.

и что тут ещё сказать.