Когда ночь становится прозрачной и призрачной, когда колечко падает с пальца бесшумно на мягкий ковер, будто капелька воды, упавшая в глубины океана, когда тени домов подпирая тротуары, скользят по узким мощенным мостовым, когда ощущения возникают от одного дыхания в приоткрытые губы, когда старые часы на стене гулко бьют всего два раза, когда звуки ночи становятся близкими и ощутимыми, такими же, как если ты смотришь на спелую вишню, и, не распробовав ее уже ощущаешь ее мягкость и вкус, когда прикосновения становятся обжигающими, невесомыми и «всеговорящими», когда запахи проникают через поры и закрывают на все глаза, позволяя наслаждаться, лишь ими, такими ванильно-вкусными, такими желанно-спелыми, тогда все смешивается и впадает в одно большое русло, текущее бурным потоком, сшибая все на своем пути, создавая один большой и мощный удар где-то внутри тебя, ведомый лишь тебе и мне, такой значимый, и в то же время такой невесомый, такой нужный и одновременно так редко посещающий нас, людей!

Есть только я и ты, и этим все сказано. Правда сначала была только я, но я ведь я ничто без тебя. Я таю, когда ты спишь и не смотришь мне в глаза. Я сплю, но сквозь сон держу тебя за руку, глажу твою щеку, любя нежные шероховатости небритой щеки, и ты, тоже, неосознанно, положил руку мне на живот, и я ее чувствую, несмотря на то, что мы сейчас с тобой во сне, сидим в гондоле, распевая веселые песенки с гондольером в красных носках, но, не забывая, зачем мы тут.

А потом, ближе к полуночи, когда острый месяц своей белизной освещает редкую рябь на воде, мы целуемся под дуновение летнего ветра, и гладим щеки и губы и шею, с таким же чувством, как можно впервые дотронутся до чего-нибудь очень нежного, чего прежде никогда не видел. Мы смотрим друг другу в глаза, даже во время поцелуя, нам жалко их закрывать, и видим целое море желания, только наше это море, и только с тобой у меня так бывает, и только со мной у тебя.

Ты нюхаешь мои волосы и говоришь, что обожаешь мой запах, я принюхиваюсь к себе сама, но ничего не ощущаю, зато я знаю, чем пахнешь ты. Даже сидя в вагоне, уносящем меня на юг, я принюхиваюсь к своему запястью, которое было всего лишь час назад у тебя в руках, и вспоминаю все.

Люблю рассвет. Все нежное в этом слове. И то, как склонилась набок голова, с легкой улыбкой донося неслышные слова, и то, как рука проникает сквозь волосы, обнимая затылок, и то, как глубоко внюхиваясь, ловишь свой любимый запах, и то, как кожа становится теплой и неразличимой, ни в невесомом утреннем воздухе, ни в расстоянии между нами, в сущности его и нет, этого расстояния…

Когда моя ладонь чувствует твои губы, мне хочется встать и крикнуть, несмотря на то, что мы в многолюдном месте, где-нибудь на площади, посреди тысячи голубей и людского шума, несмотря что рядом бьет фонтан, и большие прохладные брызги летят мне прямо в глаза, на губы, на плечи…

Ты слишком любишь мои руки. Смотришь мне на пальцы в упор и видишь там что-то иное. Ты их ласкаешь, словно чувствуя себя скульптором, который ваяет свою любимую, каждым движением доказывая и показывая силу своего чувства, каждым взглядом рассказывая о своей любви камню, который скоро оживет…

Когда наступает день, и все становится вялым, голодным и желтым, я ТЕБЯ не люблю. День, как поход к врачу, неприятный, но обязательный… Когда крыши плавятся из-за низко опустившегося солнца, когда птицы, и те — попрятались на всевозможных темных и прохладных чердаках, когда даже море такое нетрепетное и усталое, когда песок слишком горяч и колюч, когда капельки стекают по теплой коже с затылка в открытый белый V-образный изгиб моей туники, и, продолжая путь по позвоночнику, утопают в бирюзовой ткани купальника, тогда мы с тобой брат и сестра. Мы говорим не останавливаясь, мы даже можем не смотреть друг на друга и видеть вокруг других!!! Мы сидим, и безнадежно попиваем через прозрачно-полосатую трубочку белый холодный сок гуавы и ни о чем не думаем.

Потом мы бредем под руку, как два заправских моряка, только что вернувшихся из дальних-предальних стран, и, которым, есть о чем поговорить, что вспомнить, но им лень произносить слова, так как они и без слов все знают и понимают…Мы бредем так недолго, едва кончается тротуар, уже ставшей нашей, улицы, которая упирается в белоснежный и небольшой, всего в два этажа, уютный отель, где мы скоро устроим себе ночь…

Но есть еще зеленая ограда, которая обвита диким виноградом— наша любимая пауза перед откровениями… ты прислонишь меня к этой живой зеленой стене и скажешь что-то тихо на ухо, вскинешь взгляд на наши близкие окна и потащишь меня за собой.

— Я бы хотела быть режиссером, — прошептала я, — чтобы подарить тебе фильм, а еще лучше театральную постановку, где главную роль играет гениальный актер, и он играет тебя. Тебя сложно сыграть, но я такого найду. Я ему все расскажу, научу, выбьюсь из сил, но это будешь ты. Что? Ты говоришь, а как же я? А я и есть постановка! Ведь я тебя вижу через призму меня, я тебя не воспринимаю одного, чужого, не моего… Да, я хотела бы быть режиссером…

Часы бегут как сумасшедшие, вернее время бежит, впрочем, пусть бежит, главное, что мы вместе. А когда, сотни лет спустя, ты будешь сидеть в своем саду с другой женщиной, которая будет кормить тебя с ложечки, такого старого, немощного, но все еще гордого и спесивого, я буду далеко, на своей вилле, которую ты мне когда-то дарил, со своими слугами, к которым ты меня приучил, но одна. Мне не нужна сиделка в виде молодого и похотливого на наследство мачо, мне не нужна собака, с которой можно поговорить на старости лет, мне не нужна горничная, которая ублажала бы меня своими псевдо-заботливыми разговорами и свежими цветами каждое утро возле кровати, лишь в надежде, что и ей что-нибудь перепадет, мне не нужно все это, мне вполне хватит одних воспоминаний. Этим-то я и ты отличаемся.

Но это все потом, и не надо об этом, ведь может мои мысли текут совершенно не в том русле, ну так пусть текут, не будем им мешать, но и соглашаться с ними тоже не будем.

Сегодня я в больших солнечных очках и хотя ужасно жарко — в фиолетовом плаще, так как ты однажды сказал, что мне так безумно идет, ну не знаю насколько безумно, но глаза щурятся от яркого полуденного солнца, и темное стекло, в котором отражается весь твой ироничный вид, начиная с взгляда, который говорит, что «ты моя, как ни крути», заканчивая, по-пижонски заложенными в карман светлых льняных брюк, загорелыми руками.

Хочется смотреть на тебя бесконечно… Ты это чувствуешь и улыбаешься куда-то в сторону, но я все равно ловлю твой взгляд. Он цепкий и несговорчивый, его трудно разгадать. Ты видимо думаешь о чем-то отвратительном, и взгляд становится обрывистым, или даже дырявым, как подгнившая картошка, а еще, холодным и безудержным. Но это длится мгновение. Твои наморщенные брови расправляются и ясно, откровенно ты смотришь в мою сторону. Мне нравится, как ты меня изучаешь, восхищаясь и рассматривая досконально. Хочется вытянуть ногу вбок из-за стола, слегка одернуть юбку, выставить каблук в сторону и наблюдать, как меняются твои глаза от светло-карих, почти желтых к темным, непрозрачным, как кора дерева.

Даже когда мы вместе, мне страшно. Страшно, что придет день, и ты уйдешь. Или я. Не важно. Уже не будет нас. Каждый будет бродить где-то, на каком-то из континентов, под палящим солнцем или, закутавшись в теплый кашемировый шарф, и самое страшное, что даже не будет мысли о том, что было когда-то. Не будет даже воспоминаний.

Боязнь проступка приводит к пороку. Я — сплошной порок. Но мне так хорошо, что даже не хочется думать ни о чем, кроме тебя. Я блаженна сейчас. У меня в душе словно колокола, звон которых всегда успокаивает и умиротворяет. Ты мой звонарь.

А еще я проказница. Я подсунула тебе вместо твоего любимого супа из шпината, давно забытый — гороховый, а ты обругал официанта. Мне нравится, когда ты кого-то отчитываешь. Ты бываешь неотразим в своей уверенности и правоте, ради этого стоит и попроказничать.

Морской бриз. Теперь мы на побережье. Солнце ласкает своими жаркими длинными руками, мы лежим рядом, на боку. Ты обнял меня сзади. Рядом люди. Много людей. Маленькая девочка в ярко-красных трусиках прошла неуверенной походкой, зарываясь маленькими пухлыми ножками в песочек, и уронила желтую лопаточку. Ты подобрал ее и подал девочке. Ты такой нежный. Ты был бы заботливым и сумасшедшим отцом. Девочка кивнула, слегка смутившись, и убежала. Ты посмотрел ей вслед и перевел взгляд на меня.

— Давай поплаваем! Я хочу почувствовать твою кожу в соленой воде.

Он встает, берет меня на руки, и мы окунаемся одновременно в теплую морскую прибрежную пену. Потом мы лежим на закате, на пляже уже никого нет, и, казалось бы, сколько можно так лежать, но мы ловим последние лучи солнца, чтобы еще больше загореть, и лишь когда последние лучи уходят далеко за корабли, виднеющиеся на горизонте, мы собираемся. Он обнимает меня за теплые плечи, я поворачиваю к нему голову и встречаю его губы.

— Ты любишь меня? Да? Любишь? Можешь не отвечать. Нет. Не отвечай, просто целуй меня. Значит, все-таки любишь. Молчишь? Молчи-молчи, главное, что ты меня любишь, — и, улыбнувшись, я ускользаю из-под его высокого плеча, убегая, но сандалии зарываются в песок и мешают мне быстро бежать. Он нагоняет меня тремя большими прыжками и валит на песок, шляпа соскочила с моей головы, юбка задралась, ноги отчаянно отбиваются, но подо мой большая пляжная сумка неудобно давит мне в спину, и я капитулирую, скорее с удовольствием, не успев пошалить.

— Ты знаешь, я сегодня видела того человека, он кажется, узнал нас. Как ты думаешь, это страшно? А может это был и вовсе не он, но, тогда, в порту, я сильно перепугалась, и, теперь, он мне всюду мерещится.

— Девочка моя, ты же моя девочка? Не пугайся. Даже если это и он. Пусть думает что хочет, пока он доедет до континента, он про нас и думать забудет, а если и не забудет, то мы ему поможем забыть, я позвоню Гарри, раз ты так хочешь, и не думай больше об этом.

— Мне не нравится Гарри, и я не хочу, чтобы ты ему звонил, лучше вообще никому не звони, пусть будет что будет, постараюсь забыть. Пошли, давай сегодня ночью пойдем в клуб, там танцуют сальсу, я хочу научиться, так что сегодня вечером САЛЬСА, мой глупенький и непредусмотрительный мужчина.

— Ну, танцы, так танцы, но я хочу, чтобы ты выбрала себе партнера из опытных, а я буду смотреть. Ты станцуешь для меня?

— Тогда я выберу Тони, мне он всегда нравился, ну, ну, не он, а как он двигается. Представь, я к нему прижалась и голова резко вбок, руки вытянуты и напряжены, и ноги в диком восторге раз, два, три и музыка в самое сердце…

— О, да, я вижу, ты уже это давно задумала, а я лишь угадал твои фантазии, ну, что ж, вечер будет жаркий...