Михаил Берсенев — Полюбить раздолбая. Глава 3

Живчиков проспал капитально: до одиннадцати утра следующего дня. Умывшись и позавтракав, плюхнулся в мягкое кресло и уставился в телевизор. Передавали заседание парламента. Вот на трибуну поднимается депутат. Она пламенно клеймит позором зарвавшихся чиновников, затем переходит к существу вопроса — как с этим бороться. Но здесь она менее красноречива и вскоре смолкает. Затем выходит второй депутат и клеймит первого за позицию, которую Живчиков так и не понял. Пламенные речи ораторов периодически прерываются аплодисментами и криками «Регламент!». В конце концов, депутаты начинают заниматься более серьезным делом: голосуют. Голосуют много и охотно: это их обязанность. Всласть наговорившись и наголосовавшись, уходят на перерыв. Тимур переключил канал, так как тогда был вообще аполитичен. Через несколько минут зазвонил телефон. Призывник поднял трубку и узнал голос Димки Степанова:

-Привет, старик!— поздоровался тот,— Когда в армию?

—Скоро. А пока я болею.

-Слушай, тогда есть предложение: мы собираемся сходить в поход, а у тебя, я знаю, есть палатка. Одолжи! Или пойдем с нами, а?

Тимуру не очень-то хотелось куда-то ехать, и он уже хотел отказаться, но на всякий случай спросил:

-А кто еще идет?

Степанов назвал пять имен, в том числе Стеллу Налимову. Именно о ней думал последнее время Живчиков чаще всего с тех пор, как увидел ее на дне рождения. Ее светлые волосы и черные, как смоль глаза не выходили у него из головы. Поэтому Тимур не заставил себя долго упрашивать и, договорившись, где завтра встретиться, они распрощались. Гражданская жизнь Живчикова продолжалась.

Весь оставшийся вечер он готовился к предстоящему походу. К вечеру рюкзак был фактически собран, и на следующее утро он шел домой к Степанову, где собирались все участники вылазки на природу. Местом стоянки было избрано живописное место на берегу реки под Санкт — Петербургом. Именно там, в лесу, в вечерних сумерках, когда все вокруг кажется гораздо загадочнее и сложнее, именно там, у красного бутона костра, Тимур решил заговорить со Стелой, а проще сказать, признаться в своем чувстве. Живчиков думал, как это сделать, и пришел к выводу, что лучше всего использовать для начала смешную фразу: «Я — старый солдат, и мое сердце не знает любви!», которую он запомнил из популярного советского фильма. Такую реплику всегда можно превратить в шутку, а к шуткам серьезно относится только тот, кто их не понимает. По дороге купили пива с шашлыками. Ребята чувствовали, что эти два дня им скучать не придется. К вечеру все сидели у костра, и пили пиво, вино, ели шашлыки и, даже, спели под гитару. Изрядно набравшись, Живчиков передвинулся поближе к Стелле. Подсев рядом, посмотрел на нее в упор. Сейчас парню хотелось казаться ловеласом, который все знает и все умеет. Стелла уставилась на него. Тимур понимал, что нужно что-то сказать, но, глядя в эти черные хмельные глаза, он напрочь забыл все, что готовил. В этот щепетильный момент с языка слетела фраза: «В общем, я не знаю слов любви, но скажу: ты девчонка симпатичная!». Подумав немного, он закончил свое «пламенное» признание пожеланием: «Давай дружить!». Живчиков понимал, что все получилось довольно глупо, но лучшего он придумать не смог. Стелла в ответ бросила странную фразу, смысл которой кавалер понял не сразу:

-Давай дружить здесь, прямо в лесу, где-нибудь под елкой!

Хихикнув, она встала и удалилась в свою палатку спать к подружкам. Живчиков поднялся, помычал, покачиваясь, прошел немного вглубь леса, вернулся и стал шарить по мальчишеской палатке в поисках входа. Заветного отверстия не было.

-Пустите!— простонал он.

Из палатки донеслось:

-Вход с другой стороны, здесь окошко.

Юноша узнал голос непьющего Максима Крошкина. Тимур, весьма отклонившись от палатки, обошел ее и, расталкивая чьи-то ноги, протиснулся внутрь, где и упал на что-то мягкое. Его некорректно отпихнули, прибавив крутое выражение. Последними словами Живчикова в этот день стало лишь одно, сказанное нараспев: «П-о-осторожней!».

На следующее утро Тимур проснулся самым первым. С кряхтением он выполз на улицу. Ему было холодно. Юноша сложил руки на груди, прошелся вокруг палатки несколько раз. В палатке раздалось какое-то неопределенное мычание, и на свет появилась лохматая голова Степанова. Взглянув на Живчикова, голова без единого слова уползла обратно и там пожаловалась: «Что же это за несправедливость такая: без того всю ночь кошмары снились!». Спустя некоторое время в палатке задавались одинаковые вопросы типа: «Где мой ботинок, где зажигалка, где сотовый, где Живчиков и т. д.». Последний, правда, мало кого интересовал, ибо в палатке собрались одни эгоисты, и их волновала больше судьба их собственных вещей, чем судьба их друга. Впрочем, Тимур сейчас тоже, согнувшись пополам, изучал лесную подстилку: он не мог найти свой плеер. Через час поисков каждый нашел то, что искал.

Туристы провели на поляне целый день и к вечеру отправились домой. Северная столица встречала своих жителей шумом и изобилием людей. Живчиков не жалел, что выбрался в поход. Городской житель, как никто другой, способен оценить незаменимость природы, ведь между каменными домами большого города витает ядовитый воздух, где-то, что-то постоянно грохочет. Тихий лес с его чистым воздухом и статичной тишиной — бальзам для сердца любого человека. С утра следующего дня Тимур начал подготовку к проводам в армию. Предстояло закупить массу продуктов, вина, так как он хотел устроить масштабные проводы, чтобы было, что вспомнить в армии, и чтобы друзья могли при случае сказать: «А вот Живчикова мы проводили красочно, со всеми почестями!». Обход магазинов начался утром и завершился к обеду. Оставалось лишь купить спиртного и немного вареной колбасы для салата «Оливье». Пообедав, Тимур отправился к супермаркету, набрал бутылок, дотолкал тележку до кассы и протянул деньги продавщице с ярко накрашенными губами. Та уже собиралась их взять, но, взглянув мельком на Живчикова, спросила: «А тебе сколько лет?».

-Двадцать один сегодня исполнилось,— соврал юноша. Продавщица еще раз посмотрела на него и потребовала паспорт. Паспорта с собой не оказалось, и кассирша заявила, что сегодня у них рейд контролирующих органов, запрещающих продавать спиртное несовершеннолетним. На замечание Тимура, что он как раз достиг этого возраста, сотрудница супермаркета вновь потребовала паспорт. Так как основного документа гражданина у парня не оказалось, охранник схватил его тележку и предал ее молодому работнику, выкладывающему товар на полки.

-Вы, юноша, можете из ваших покупок оставить только колбасу! — великодушно разрешили накрашенные губы женщины.

-Сами ее ешьте! — буркнул юный покупатель и вышел из магазина ни с чем. Ему было обидно. Настроение — паршивое. Немного постояв, он уже собирался уйти, как кто-то дернул его за рукав. Он обернулся и увидел перед собой малиновую физиономию мужчины среднего роста и с такого же цвета лысиной. Старый коричневый пиджак висел на нем, как на вешалке. Дернув юношу за рукав, мужичок спросил:

-Тебе чего и сколько нужно?

Тимур ответил, что ему нужна лишь машина, квартира, коттедж, пяток миллионов евро да мир на всей планете, и чем больше, тем лучше. Человек с малиновым лицом никак не прореагировал на все сказанное собеседником, а только переспросил еще раз:

-Тебе чего и сколько нужно?

Затем он предложил Тимуру свои услуги: он идет вместе с ним и покупает ему спиртное, а Тимур покупает ему пару бутылок пива. Условия были приемлемы, и Живчиков согласился. Вместе они зашли в магазин, и мужичок сыграл роль покупателя спиртного. Вместе они двинулись к выходу, причем толкал покупки невзрачный помощник в помятом коричневом пиджаке. Призывник плелся сзади, но не отставал. Тут перед Живчиковым возникли две фигуры, отделив его, таким образом, от малиновой лысины. Тот продолжал продвигаться к выходу. Одна из фигур нагнулась и стала искать что-то на полу. Юноша попытался обойти эту фигуру, но, как только он подался в сторону, фигура со словами: «Да ведь только что в руках держал» передвинулась в том же направлении, что и Тимур, перегораживая, таким образом, дорогу. А когда наклонился второй мужичок, то пройти стало практически невозможно. Немного погодя, одна из фигур выпрямилась и, держа в руке что-то железное, похожее на ключ, сказала: «Нашел все-таки! Слушай, парень, дай закурить, пожалуйста!». Тимур вынул пачку, протянул просителю. Тот долго копался пальцами, пытаясь достать сигарету. В пачке оставалось всего две штуки, и Тимур великодушно отдал остатки мужикам. Те рассыпались в благодарностях, стали спрашивать имя такого доброго человека, который очень человечен и несли прочую ахинею. Живчиков махнул рукой и ему удалось, наконец, вырваться наружу. Оказавшись на улице, он стал искать малиновую рожу среди десятков машин на стоянке гигантского супермаркета. Ее, конечно, уже не было. Еще через пять минут поисков Тимур окончательно понял, что его надули. Те, кто «стреляли» у него сигареты, так же куда-то испарились. Ни тележки, ни выпивки, ни помятых мужичков, ни колбасы. «Ну и раздолбай же я! Купился на такой кошерный трюк!» — с горечью прошипел Живчиков.

На последние деньги он решил сходить в кафе и поесть мороженого. «Ну, ничего — наука на будущее»,— думал Тимур, сидя в автобусе. Проехав две остановки, он вышел, зашел в кафе, взял мороженое и уселся у окна. Белые шарики холодного лакомства быио почти все съедены, как ложка с последним куском застыла у рта сладкоежки. На той стороне улицы он увидел на дороге в парк удаляющиеся спины трех мужчин. Один из них держал в руках плотную сумку с логотипом супермаркета, а из старого пиджака торчала малиновая голова с редкими волосами по бокам. Другая фигура, теперь уже знакомая, та, что нашла якобы утерянный ключ, несла в руке сверток, из которого извлекла колбасу и откусила от нее кусочек. Тимур умел действовать решительно. Вот и сейчас он вскочил и помчался вдогонку. Алкаши шли в предвкушении богатой выпивки и, поэтому, не услышали приближающихся шагов бойца, жаждущего справедливости. Тот, как коршун, подлетел к ним и, не останавливаясь, вырвал из рук свою сумку и продолжил бег уже с ней. Мужики остановились. Малиновая физиономия спросила: «Что это было?». После паузы добавила: «Там же и наши бутылки…». Все трое стартовали одновременно. Через сто метров один из них не выдержал и, тяжело дыша, опустился на скамейку. Двое других не заставили себя долго ждать: через две минуты бега они, кряхтя, сопя и икая, ухватились за деревья и тщетно пытались прийти в себя. Живчиков же бежал легко, даже с удовольствием. Дома призывник поставил в ряд все бутылки и с удовлетворением отметил, что все, за что он платил, осталось нетронутым, кроме колбасы в отдельном свертке, что остался у воришек. Парень чувствовал довольство собой, и сегодняшнее приключение вспоминал с улыбкой. Сегодня он еще раз убедился, что решительность — великая вещь, и у него эта решительность есть.

На следующий день с утра позвонил его друг Саша Ногинский. Саша жил в соседнем подъезде и частенько заглядывал к Живчиковым по делу и просто так. На этот раз он звонил по делу:

-Слушай, старик, тут я примус себе на дачу прикупил, очень удобная вещь, а главное — нужная. Он от бензина работает, поэтому я тебе и звоню. Ведь у вас машина. Ты не отольешь мне немного, литра полтора, а?

Тимур вспомнил, что у отца на балконе стоит канистра с бензином.

-Конечно, о чем разговор! Приходи через пару часиков, как раз я буду готов к этому времени.

Через два с лишним часа в квартиру Живчиковых позвонили. Тимур открыл дверь и увидел на пороге Ногинского. Они поздоровались и прошли в комнату. Сашка сбросил с плеча сумку и извлек из нее тару для бензина. Затем он вытащил нечто блестящее, похожее на кастрюлю. Ногинский пояснил:

— Внутри находится примус. Но, я его так и не видел, ибо не понял, как его оттуда извлечь. Сколько не пыжился — все бесполезно: три какие-то ручки торчат, и все. Хрень какая-то заграничная. Я эти ручки и крутил, и вытягивал, и нажимал, но до содержимого добраться так и не смог. Две головы лучше, чем одна. Посмотри, как его открыть.

Живчиков принял примус и стал исследовать его футляр. Прикидываясь в очередной раз большим знатоком техники, Тимур принял серьезный вид. И — чудо: на этот раз он нашел разгадку. Оказывается, чтобы открыть футляр, надо нажать одновременно на обе ручки по разные стороны корпуса. И завершить процесс извлечения примуса из футляра должно третье лицо. Ногинский же не сумел понять все эти тонкости, чем и заслужил презрительное — «неуч». Наконец, сам примус был извлечен на свет. С виду — действительно симпатичный. Ногинский схватил инструкцию и стал читать вслух. Постепенно они освоили принцип работы сего агрегата. «Ух, ты! А здесь какой-то насос»,— удивлялся Ногинский. Тимур пояснял: «Это чтобы бензин закачивать». «Ух, ты! А здесь какая-то ручка!». «Это, чтобы регулировать интенсивность пламени». В конце концов, они решили испробовать примус в работе. Ногинский принялся усердно закачивать бензин в примус, Живчиков же сдержанно руководил. И вот Сашка зажег спичку и, повернув ручку регулирования интенсивности огня, поднес ее к соплу. Моментально вспыхнуло высокое пламя, сопровождающееся прерывистым шипением.

-Убавь пламя! — верещал Живчиков и уже вместе с Ногинским в разные стороны крутил ручку. Правда, это никак не сказывалось на размере огненного языка: он остался таким же мощным. Живчиков изо всех сил дунул в сопло, чтобы сбить пламя, но — бесполезно. Ногинский еще раз покрутил ручку регулирования и вдруг примус, буркнув, стал выплевывать из своего чрева огненные порции. Первый горящий плевок полетел на занавеску, второй — на стену, третий — на письменный стол. Четвертого не было: Тимур с оглушительным треском закрыл крышку. Вокруг постепенно занималось пламя. Живчиков ошарашенными глазами взглянул на Ногинского. Тот был всегда абсолютно невозмутим, как и сейчас. Он только молвил:

-По-моему, горим!

В голосе его не было пока ничего, кроме озадаченности. Оба вскочили одновременно: Живчиков сорвал горящую занавеску и выкинул ее в окно, а Ногинский схватил банку с водой для цветов и вылил ее всю на разгорающиеся обои. Через пару минут пожар был потушен. Оба приятеля перепугались и сейчас глубоко дышали, стоя у открытого окна. Все уже было позади, и они успокаивались. Комната представляла жалкий вид: сгоревшие тетрадки на письменном столе с большим черным пятном, черное пятно на стене, сорванный держатель для занавесок. Посредине комнаты чернел примус, что сыграл с ними такую милую шутку.

Вечером состоялся не очень приятный разговор с родителями. Правда, Живчиков участвовал в нем довольно косвенно, ибо в основном предки пытались доказать друг другу, что Живчиков —младший пошел именно в мать (так утверждал отец), хотя та упрямо утверждала, что в отца. Тимуру надоело это слушать, и он решил уйти.

На улице стало хорошо: легкий ветерок дул в лицо, свежий воздух приятно щекотал ноздри. Вечерние улицы залиты светом, ослепительно горели витрины магазинов. Парень шел проспектом к кинотеатру. В этот момент он услышал:

-Молодой человек, вы не могли бы мне помочь?

Живчиков взглянул на подошедшую женщину. Та продолжала:

-Вы понимаете, мне нужно купить продукты, а собаку в магазин не пустят. Вы не могли бы чуть-чуть с ней постоять, пока я куплю необходимое. Вы не бойтесь, она не кусается и, вообще, очень спокойная.

Юноша посмотрел на собаку. Та принадлежала к какой-то непонятной породе: скорее всего смесь более или менее породистой с дворнягой. Довольно крупная псина, с рыжей шерстью и двумя темными пятнами на морде. Живчиков заметил, что животное не очень-то ухоженное: нечесаная шерсть, свисающая патлами. Собака смотрела на Тимура. Живчиков подметил, насколько все же были умные глаза у этой псины — именно осмысленные глаза, а не зенки какой-нибудь болонки, у которой, как считал парень, такого Божьего дара, как ум, нет.

-Конечно,— согласился Живчиков,— я никуда не спешу, покупайте.

Женщина всучила ему в руки поводок и, сказав: «Ее зовут Диана», зашла в магазин. «Зачем мне ее имя?»— подумал призывник, достал телефон и принялся играть в тетрис при свете витрины. Примерно через час, увлекшись, Живчиков закрыл журнал и потер уставшие глаза. Сейчас он стоял, нервно переминаясь с ноги на ногу. Рядом смирно сидел пес и, как показалось юноше, не особо переживал долгое отсутствие хозяйки. «Какая наглость!»— возмущался Живчиков — «Вот и помогай людям после этого!». И терпение лопнуло. Он привязал собаку и зашел в магазин. Пройдя по всем отделам, он, естественно, никого не нашел. Через десять минут магазин закрыли. Тимур прождал еще час и, наконец, решил уйти, оставив собаку у магазина. Он взглянул на пса, сказал: «Извини, браток!», и стал уходить. Пройдя шагов пятнадцать, оглянулся: на опустевшей улице, привязанный, сидел одинокий пес и смотрел Тимуру вслед. Парень почувствовал, что не сможет уйти один. Неведомая сила не позволяла ему сделать это, и он подошел к псу, тот сразу же вскочил, завилял хвостом, преданно смотря в глаза человеку. Тимур отвязал пса и с ним вместе, не спеша, отправился домой. Добравшись до дома, Живчиков, немного подумав, решительно позвонил в дверь. Ее открыл отец и увидел своего сына с собакой на пороге. Сын Алексея Живчикова молчал. Алексей посмотрел сначала на него, потом на собаку и простонал: «Боже мой!». Затем он развернулся и крикнул:

-Светочка! Я знал, что это только начало! Пойди, посмотри — наш сынуля пришел домой с каким-то животным, очень похожим на него самого!

С этими словами он освободил проход. В коридоре появилась мать.

-Вы только сначала выслушайте, а потом судите,— попросил Живчиков и шагнул в дом.

Выслушав рассказ о Диане, родители даже похвалили парня.

-Собака будет жить у нас,— сказал отец и пошел спать. Мать вздохнула и согласилась. «Какие же классные у меня родители!»— подумал Тимур с благодарностью. Настроение было отличным. Уже за полночь парень выключил свет в своей комнате и залез под одеяло. Через несколько минут дверь, ведущая в коридор, приоткрылась и пес, подойдя к кровати, улегся на коврик. Живчиков вынул руку из-под одеяла и погладил по мягкой шерсти своего нового друга, и вскоре уже сладко спал.

В девять часов следующего дня Тимур развернул серую квадратную бумажку и прочитал, что в ней написано. Это была повестка из военкомата, в которой говорилось, что ему, Тимуру Живчикову, надлежит явиться в военкомат к десяти часам через два дня. Тимур чувствовал, что его деньки на гражданке сочтены. Но он знал и понимал слово «нужно», поэтому не падал духом. Через пару дней, в десять утра он стоял перед старшиной и крутил свою замусоленную повестку. Тот достал его личное дело из шкафа и после минутного изучения сказал:

-Иди к врачу в сто девятый кабинет, потом ко мне.

Призывник вышел из комнаты и стал искать кабинет врача. Перед дверью с номером «109» Тимур остановился, заправил рубашку и, открыв в кабинет дверь, поздоровался: «Здрасте». За столом сидела средних лет женщина. Она подняла глаза на вошедшего и промолвила, указывая на стул: «Садись». Полистав дело, спросила:

-Как вы себя чувствуете?

Живчиков состряпал страдальческое лицо:

-Ой, доктор, мне кажется — я не здоров. Вы знаете, горло побаливает, с открытым ртом хожу — насморк, а утром температура была (он поднял глаза к потолку), тридцать семь и восемь. Но принял лекарства жаропонижающие и стало лучше,— закончил уже уверенным голосом.

Каждый здравомыслящий человек должен был понять из сего монолога, что человек сожалеет о том, что он болеет, это его весьма тяготит, но его все же следует лечить. Неизвестно, какие выводы сделал врач в данном случае, только она попросила открыть рот своего пациента, что тот и сделал с легким, но частым покашливанием. Затем она долго его прослушивала, пытаясь услыхать что-то нехорошее в организме молодого человека.

Наконец, врач откинулась на спинку стула, и Живчиков увидел, как ее рука вывела в его личном деле следующее: «Практически здоров». На всякий случай парень спросил:

-А что мне делать с больным горлом, насморком, температурой?

-Что делать? Лечить. Впрочем, сходи к главврачу и спроси у него, он тебя тоже посмотрит.

-А у кого — у него

-У Разгильдяева. Это наш главврач. Дело твое я сейчас ему отнесу. Пошли.

Она встала и вместе с Живчиковым вышла из кабинета. Подошли к комнате главврача и женщина в белом халате, оставив парня ждать ее команды, зашла внутрь. Через минуту она вышла и, бросив юноше: «Заходи», скрылась за поворотом коридора. Живчиков толкнул дверь и шагнул в кабинет. Там сидели трое: двое мужчин и одна девушка. Все трое в белых халатах. Один из мужчин держал в руке дело Живчикова, другой курил в форточку. Тимур спросил мужчину, в руках которого было его личное дело:

-Вы Разгильдяев?

Девушка взглянула на доктора и прыснула в кулак. Мужчина с сигаретой тоже улыбнулся. Живчиков не успел ничего понять: доктор, держа дело открытым, подозвал его к себе и попросил открыть рот. Парню показалось, что доктор вовсе не исследовал его ротовую полость, а только мимолетно взглянул в распахнутый зев и тут же приказал его закрыть. Взяв ручку, он размашисто начертал на личном деле: «Здоров». И, повернувшись к невеселому Живчикову, пояснил:

-А все потому, что я не Разгильдяев, как вы меня обозвали, а Уразгильдиев. Идите к старшине,— закончил Уразгильдиев. Живчиков через двадцать минут вышел из военкомата, перечитывая полученную повестку. Эта повестка была уже на отправление, на послезавтра. «Ну, и раздолбай же я! Спроси у Разгильдяева! У Разгильдяева! А он —Уразгильдиев! Упустил махонькую отсрочку я! Раздолбай! Упустил!» — колючая мысль пульсировала в голове обиженного призывника.

Весь вечер Тимур обзванивал друзей, родственников, просто знакомых. Большинство обещало прийти. На следующий день помогал родителям в подготовке к проводам. Отец и мать отпросились с работы, поэтому были свободны. До глубокой ночи в квартире Живчиковых шла подготовка к проводам. На следующий день они состоялись. Звучало много пожеланий, советов, наставлений и предупреждений. Последние гости ушли далеко за полночь… Тимур с трудом открыл глаза: отец трепал его за плечо, приговаривая: «Вставай, пора!». «Это последний день на гражданке!»— вдруг реально ощутил юноша. У изголовья кровати стояла Диана и виляла хвостом. Живчикову — младшему сейчас мучительно не хотелось куда-либо идти, он всем телом и душой ощущал, что это такое привычное домашнее тепло кончается. Кончается его гражданская жизнь, теперь он солдат и он во многом несвободен…

На сборном пункте была масса народа. Тимур уже попрощался со всеми, кто его пришел провожать. Еще раз простившись с матерью, Живчиков поднял рюкзак и решительно пошел к автобусу. Пройдя метров двадцать, посмотрел назад. Там стояли его близкие, друзья, то есть люди, покидать которых было все же больно. Будущий солдат, а ныне пока еще призывник, энергично двинулся вперед: прощаться надо решительно. Отец Тимура видел удаляющуюся спину сына и вспоминал свой уход в армию. Он тоже уходил таким же пацаном, а возвращался уже мужчиной. Но то были другие времена, другая страна и Вооруженные Силы. Кем вернется из армии сын — вопрос, волнующий миллионы матерей. «Кем вернется мой сын, и вернется ли вообще?» — думал Алексей Живчиков. Его размышления прервал шепот набожной бабки Тимура по линии матери: она крестила уходящего внука, приговаривая: «Боже! Спаси и сохрани!». Отец парня посмотрел вслед сыну и повторил: «Боже! Спаси и сохрани!».

Живчиков шел навстречу неизвестности и все отчетливее понимал, что с этого момента начинается новый этап в его жизни. Прожитое оставалось позади, за другой чертой. Он становился солдатом. Гражданская жизнь прерывалась. Жаль! Он вспомнил все свои недавние злоключения с ностальгией: эти предпризывные дни подарили ему дополнительную радость ощущения гражданской жизни, да и жизни вообще.