Fucker — ' Человеческий фактор '

Говорят, Бог терпелив. Но терпеть явное зло— не значит ли обнаруживать бессилие или даже соучастие в этом?

П.Гольбах

Бог похож на полицейского: его никогда нет там, где он больше всего нужен.

А.Люнгдаль

Бог, которого можно понять, уже не Бог.

С.Моэм

Удалён от Бога не тот, кто сомневается в Его существовании и мучится этим сомнением, а тот, кто на слово поверил в существование или не существование Бога и не сомневается в том, что ему сказали.

Л.Толстой

.

29 апреля.

А клиент, оказывается, любит красивые унитазы. Признаться, мне тоже нравятся уютно обставленные туалеты, однако клиент имел в виду совсем другое— он их коллекционирует. Удивительно, ведь с виду— обыкновенный предприниматель, с брюшком, приземистый, глазки бегают. Таких хорошо спецслужбы на чистую воду выводят.

…— Жизнь моя прошла в нищете. Отец постоянно пил, просто без остановки. Мать работала врачом в деревенской больнице. Я шоколад впервые попробовал только в семнадцать лет! Я же решил работать, добиться богатства. Мне уже сорок семь лет, управляю фирмой, а денег и славы нет!

— Вы желаете денег или славы?— Произнёс я, глотая душевную боль клиента.

— Не знаю… Вероятно, денег. Слава сама придёт. Как-нибудь.— Клиент движением руки стянул с шеи галстук, бросил на чёрный кожаный диван, украшающий офис.

Я всё пытался понять этого человека, стремился постичь его. Огромные прибыли дают ему право жить безбедно. В любой момент он может отойти от дел, жениться и в старости исколесить пол-Европы. Тем не менее, он хочет денег, много денег. Куда же больше? Мы так всю экономику России развалим, деньги раздавая.

С другой стороны, мы получаем более ценный материал— душу. Душа бесценна, никакие сокровища мира не стоят хоть одной души. Люди привыкли продавать не нужную, казалось бы, ношу, за баснословные деньги. Взять, например, того круглого неудачника. Сделавшись самым счастливым человеком на свете, он одновременно навёл на себя проклятья и неизбежную смерть. Отчаянный, борющийся за жизнь.

— Вы меня слушаете?— Лоб клиента покрылся лёгкой испариной.

— Конечно. Я всегда слушаю.— Надменно произнёс я, стараясь сохранить образ железного человека. Цельный гранит, клиентам нравится властный покупатель, тихо принимающий боль и так же тихо выдающий желание. Наивные, они и не подозревают, чего лишаются.

Я плавно достал из кейса листок— брошюру, помогающую клиентам ознакомиться с условиями сделки. Сегодняшний продающий наскоро прочитал, кивая при каждом новом пункте, вернул мне брошюрку обратно. Сказал:

— Я согласен.

Главная часть сделки, самая важная— подпись. Клиент, узнав об открывающихся перспективах быть убитым, или, на пример, утонуть в реке из-за непомерно большого желания, может соскочить с крючка. Глаза в глаза, взгляд не отводить. Я— сталь.

Извлекая из того же старого кейса, прошедшего со мной всю жизнь, лист с договором, сказал:

— Поставьте печать кровью, пожалуйста. Так надёжней.

Клиент ни сколько не удивился внезапно возникнувшим на белом листе буквам. Не удивился он и тогда, когда я достал нож для процедуры. Сразу видно— человек многого навидался. С прошлым.

Как только окровавленный палец отстал от листа, я поспешно попрощался и хотел уже ретироваться, но клиент крикнул вдогонку:

— А когда ждать исполнения?

Не читаем условия договора, легкомысленные.

— Через десять минут. Может, цены на бирже подскочат, может в лотерею выиграете.

На выходе из многоэтажного здания поджидал Павел Александрович, вечно злой и угрюмый. Он представлял собой мужчину сорока с лишним лет, приятно выглядящим, с причёской последней моды, с прозрачными голубыми глазами, со средним носом и аккуратной улыбкой. Одевался обыкновенно опрятно, со вкусом— черный пиджачок, черная сорочка, светлый галстук, чёрные брюки. С виду— ничего примечательного, однако этот, с позволения сказать, человек являлся мне вторым после шефа человеком, буквально отцом. Меня поражали глаза, такие добрые и чистые, хотя Павел Александрович отличался редким нравом, способен на отчаянные поступки, вплоть до предательства ближнего.

— Трудный пришёлся клиент?— Спросил Зорин, подкручивая теребя усы— единственное, оставшееся от старых времён, не вписывающееся в моду.

— Трудный.— Выдохнул я, стараясь растворить злобу в толпе людей вокруг.— Можете попросить у Сергея небольшой отпуск? Я устал.

— Отпуск?— Павел Александрович взглянул на меня, прицениваясь.— Нет. Прощение заслужили, но отпуск— нет.

— Но клиент, клиент! Мне всю жизнь рассказал, душевную боль излил!— Задохнулся я.

И тут же об этом пожалел.

Павел Александрович не любил любого проявления чувств, оставаясь холодным к чужому горю, привыкая оставаться в своей призме, через которую смотрел на мир.

— Знаете, молодой человек, вы, похоже, забываетесь, зачем и за что вы работаете!— Произнёс Зорин, нажимая на каждое слово, будто втирая в непослушного ученика.

Взгляд Павла Александровича горел адским пламенем негодования, так что я сразу поспешил умолчать. Я хорошо знал, зачем и за что я работаю.

Новая должность свалилась с неба в один из сентябрьских дней, год назад. Трудно вспоминать то страшное для меня время, время разрушений и хаоса. После смерти детей и жены я стал пить по-чёрному, не останавливаясь ни на секунду. Последние деньги, оставшиеся от продажи загородного дома, ушли на покрытие долгов. Я съехал в простую квартиру, купленную заботливым Даниловым, вернувшимся на службу и успешно делающим карьерный рост. Соседи писали на меня в милицию, требовали выселить нерадивого жильца, однажды даже подожгли квартиру. Вину за пожар свалили на меня, будто я спал с не затушенным сигаретным окурком( глупо, но именно так записали в протоколе, хоть я и не курю, бросил), пришлось снимать квартиру в одном из загнивающих местечек Нижнего Новгорода.

Утром семнадцатого сентября я впервые за год отправился на рынок труда, раз и навсегда решив завязать с тёмным прошлым. Получилось, завязал. В бюро по трудоустройству меня ждал сюрприз.

Помню то здание с кристально чистыми белыми стенами. Очередь, несмотря на раннее утро, вышла за пределы приёмного бюро. Простояв час в толпе разъяренных личностей с распухшими от бесконечных попоек лицами, среди запаха застоялого перегара, я наконец склонился над светлым окошком, откуда донеслось:

— Фамилия, имя, отчество. И побыстрее, у меня обед, знаете ли, скоро.

Проглотив грубость, прошептал, напрягая больные связки:

— Алексей Владимирович Мишкин.

Свет ушёл из окошка, его преградило лицо серьёзно настроенного господина. Тот недоверчиво спросил:

— Мишкин? Тот самый Мишкин.

В моей голове закрутился водоворот мыслей. Откуда ему, простому клерку, знать имя не менее простого алкоголика? ФСБ? Может быть, он знает об операции. Я зажмурился, болезненно вспоминая трагедию на берегу Волги. Наверняка новое начальство “Охранки” разбирается в старых делах, раскапывают архивы. Но зачем такие сложности? Могли бы придти на съёмную квартиру.

Господин со старомодными усами так же пристально рассматривал одинокого путешественника, случайно забежавшего на минутку. Я сделал шаг по направлению к двери, но стоявшие сзади широкоплечие трутни смело подтолкнули обратно к окошку. Оказавшись в ловушке, я прохрипел:

— Мишкин, собственной персоной. Что надо?

Прозрачные глаза господина с усами засветились внутренним огнём, он не верил собственному счастью. Сказал приторно сладким голосом:

— Пройдёмте со мной пожалуйста. Приготовьте паспорт.— И уже не столь удачливым просящим.— На сегодня мы закрыты. Можете идти домой.

Толпа неодобрительно загудела, однако повиновалась, и уже через пять минут в холе никого не было.

— Отребье.— Прошептал усатый господин, открывая передо мной дверь.

Он по-братски похлопал меня по плечу, я ощутил удар тяжёлой ладони, словно по спине прошлись молотком. Странный рабочий сферы трудоустройства поспешил представиться:

— Павел Александрович Зорин, агент по покупкам.

Он доверительно пожал мою руку. Справедливости ради замечу, что Павел Александрович был в те времена намного добрее, жизнерадостное по отношению ко мне. Всего за пол года он переменился, превратившись в полновластного хозяина.

Мы проследовали в кабинет, такой же девственно белый, как и всё здание. Меня раздражали отмытые до блеска стены, отражавшие происходящее. Павел Александрович указал на кожаное кресло, сам присел рядом на подобное. Кроме кресел и огромного, метров пять длинной, стола, ничего в кабинете не обнаружилось.

— Вы наверняка обескуражены моим приглашением и поведением вообще. Не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома.

Ты ещё не был у меня дома— подумал я!

— Долгие поиски увенчались успехом, Баахал будут доволен.— Сказал Зорин скорее себе, нежели собеседнику.— Отлично. Теперь— зачем я вас, собственно, пригласил.

Павел Александрович удовлетворённо пригладил густые усы.

— Наша, так сказать, компания, занимается бизнесом. Бизнесом редким, практически вымирающим. Предмет нашего интереса— материя тонкая, неощутимая. Много лет подряд мы спокойно занимались предпринимательством, уничтожая, постепенно, немногочисленных конкурентов. Сейчас же мы стали перед проблемой— моему шефу, господину Баахалу, попросту Сергею Викторовичу, угрожает смертельная опасность. Скомкано получилось, не правда ли? Это из-за дефицита времени.

— А я здесь при чём?— Во мне пробудился животный интерес к происходящему, хоть я и старался сохранить хладнокровие.

— Есть одна причина.— Зорин закусил губу, собираясь сказать что-то очень важное.— Мы покупаем человеческие души.

И всё? Души? Моя совесть ожидала большего, готовая пуститься во все тяжкие. Затем пришло понимание абсурдности сказанного.

— Вы Гоголя начитались? Совсем из ума выжили?

Вот у Павла Александровича сохранять присутствие духа получалось отлично, было чему поучиться.

— Не торопитесь так, молодой человек, не торопитесь. Спешка никого ещё не доводила до добра. Мы покупаем души, за это выполняем желание клиента. Любое, лишь с некоторыми оговорками. Но главное— Баахалу угрожает сама Смерть. Смерть, запомните. Ему нужна ваша помощь.

— Кто такой Баахал?

— Божество, могущественное божество. Тёмное, обычно творит различные злодеяния. И ему угрожают. На Олимпе царит хаос, Пришедший из Людей убивает богов.

— И чем я могу помочь?

— Спасти Бахала, естественно. У вас бессмертная душа.

Я напрягся, соображая. Бессмертная душа— то же мне говорил Лавров ночью, стоя на краю обрыва. Подобно молнии, резанула мысль:

— Пришедший из Людей— Лавров?

— Именно.

Мой лоб вспотел, руки отчаянно затряслись. Человек, повинный в смерти самых дорогих мне людей. Иногда я просыпаюсь от ужаса, повторяющегося с усердием магнитофона— крики из-под покореженного металла, тонкая струйка бензина льётся к искрам… Тогда с формулировался второй постулат:

— Вы хотите, чтобы я вовремя спас вашего хозяина и убил Лаврова.

— Точно. Разве вы не хотите того же?

— Нет. Я ухожу.

Ярость двигала моим телом, ярость выпустила меня из этого мерзкого, насквозь гнилого места. Павел Александрович крикнул в спину:

— Если всё же решитесь, я вас найду!

Не найдёт— подумал я.

Ошибался.

Оставшийся вечер я провёл в душевном смятении, даже толком не поверив в существование этого Баахала, Лаврова— выходца-из-людей, принципиального Павла Александровича. Хотя что мне было терять? Ребята предлагали работу за хорошие деньги, работу не пыльную. Чего может быть сложного в собирании душ? А вдруг получится найти Лаврова? А вдруг получится отомстить?

Кратко вмененные размышления прервал звонок телефона. Голос в трубке требовательно произнёс:

— Вы решили?

В ту секунду я переступил невидимый порог, закрыв пути обратно.

— Да. Я беру вашу работу.

— Отлично. Приходите завтра в тот же офис, к пяти часам утра. Отправимся сразу к клиенту, посмотрите на нашу работу. Отбой.

Его привычка говорить “Отбой” была взята от Лаврова, без сомнений. По спине пробежали мурашки от подобных мыслей.

Злоключения мои ещё только начинались.

В назначенное время я пришёл, меня уже ждал Павел Александрович, навсегда стёрший добродушную улыбку со своего лица. Сказал:

— Пошли.

Мы сели в шикарную чёрную “Волгу” 3110, пол часа петляли по городу. Холодная осень наступала на пятки, убивала золотую осень, засевшую в сердцах. Начиналось самое сложное— зима. Моя квартира тогда не отапливалась, приходилось спать под шестью одеялами. Бывало и хуже.

Через сорок минут автомобиль остановился у многоэтажного дома, своей крышей упёршегося прямо в облака. Павел Александрович тяжело вздохнул, натужно произнёс:

— Кажется, клиент будет трудный. Поэт. Не люблю поэтов, зла в них слишком много.

— Чего?— Не понял я.

— Зла. Перед непосредственно покупкой души мы общаемся с клиентом, говорим о его жизни. Некоторые так расходятся, что описывают всю, от постоянных побоев родителей до измены жён. Мы принимаем их боль на себя, впитываем её, растворяем в себе. Так душа, продукт сделки, становится более чистой. У поэтов душа кристально чиста, однако судьба складывается как нельзя хуже. Час уйдёт на понимание всей печали клиента.

— А что потом делать с этим злом?

— Смотря какую порцию удалось получить в результате сделки. Можно научиться рассеивать зло— в толпу людей, в вещи, в животных. Не всегда помогает, но всё же. Когда зла накапливается чрезвычайно много, Сергей Викторовия, то есть Баахал, проводит сеанс так называемого очищения. Сами увидите, если получится, конечно. Сложная у нас работа.

Что за странная привычка говорить рубленными фразами? Тем не менее, Павел Александрович изъяснялся предельно чётко. Интересно, что какое прошлое скрывается за плечами сего могучего мужа?

— А зачем Баахалу вообще нудны души?

Зорин посмотрел сквозь меня, о чём-то серьёзно задумавшись.

— Наверху каждый ведёт свою игру. Мы покупаем души. Возможно, Сергей Михайлович этим обретает новый кусочек Силы. Я не знаю. Всё возможно. Неужели вы всё ещё умеете удивляться, молодой человек?

Вторая странность— он постоянно называл меня молодым человеком, хотя наша с ним разница в возрастах не превышала десятка лет.

— Сила? Та самая Сила?

Своими удивительно чистыми глазами Зорин на этот раз сверлил меня насквозь.

— Именно. Вам уже довелось с ней повстречаться, не так ли? Она ломает судьбы многих, стирает людей, словно грязь, уничтожает целые народы. Вас же она решила оставить в покое, обойдя стороной. Или я ошибаюсь?

Я посерел лицом, стараясь отогнать наваждение. Не получилось. Опять меня обжигал жар горящего автомобиля, стоны, крики из остова покореженного металла. Наверху, у самой дороги склонился человек. Улыбка светится в темноте.

— Ошибаетесь. Мою жизнь провернули сквозь мясорубку старательнее, чем сотни других. Мы сегодня будем работать, Павел Александрович?

Мне показалось, будто на его мраморном лице пронеслась тень злорадного смеха. Однако Зорин быстро вышел наружу, на холод и изморось. Направился в ухоженный подъезд, вошёл на седьмой этаж. Я незамедлительно последовал за ним. Остановившись перед дверью, Зорин поднял вверх палец, горделиво воскликнул:

— Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души. Кто написал?

— Высоцкий.— Незамедлительно выпалил я.

— Правильно. Увлекаетесь?

— Нет, просто память хорошая.

Неожиданно дверь перед нами распахнулась, на пороге появился щуплый паренёк лет семнадцати, в старом грязном свитере, в рваных тапочках и толстых очках. Осмотрев нас со всех сторон, сказал:

— Предупреждаю, никакого оружия.

Интересно, что он мог сделать, если бы всё-таки нащупал “Кольт” у меня в рукаве? Давняя привычка, сохранившаяся с мрачных времён, иногда помогала— местные бандиты— недоростки, играющие в блатных, серьёзно пугались мрачного господина с блестящим пистолетом в руках. Безопасность прежде всего.

— На кухню, господа, на кухню.

Пройдя первым, я услышал нервный шепот позади:

— Павел Александрович, я же предупреждал! Никаких посторонних!

— Не бойтесь, мсье Лебедев. Он— проверенный покупатель, работает с нами давно. Постарайтесь успокоиться, настроиться на нужный лад. Так будет лучше для всех.

Сели вокруг стола, небрежно накрытого скатертью, мы по бокам, поэт— в центре. Попытался закурить, ломая спичку за спичкой. Обвел нас бешенным взглядом, после чего произнёс:

— Доставайте, что вам надо. Завершайте сделку и можете уходить.

Павел Александрович немного опешил, но вскоре ответил:

— Хорошо. А зачем так торопиться, молодой человек у вас неприятности?

Зря он так, паренька сейчас порвёт от эмоций, подумал я, и был прав. Из красных глаз брызнули слёзы, он поспешил вытереть их грязным рукавом, они заливали и свитер. В конце концов, справившись с приступами, мсье Лебедев начал:

— За мной охотятся, понимаете? Я должен деньги, много денег. И вернуть нужно немедленно.

— Как вам, мсье Лебедев, обыкновенному поэту, удалось связаться со столь влиятельными людьми?

Поэт встрепенулся, приосанился. Подозрительно спросил:

— Откуда вам известно? Я никому ничего не говорил!

Было бы у парня оружие— пристрелил бы немедленно. Павел Александрович, выдержав долгую паузу, продолжал:

— Моя работа— знать всё о клиента. Вы так и не ответили. Что за люди?

— Один мой друг, точнее товарищ согласился познакомить, сказал— хорошие ребята, обеспечат, будут мои стихи на каждой полке в книжных магазинах. Обманул.— Лебедев упоительно шмыгнул носом.— Обеспечить— обеспечили, тут всё честь по чести. А продвигать отказались. Ну я попробовал сам. Кого подкупить, кому взятку дать, вы понимаете. В один прекрасный момент являются мне на квартиру эти самые “хорошие ребята” и требуют, как они выразились, “кредит отдавать”. Книги не то что не окупились— их даже печатать не стали. Потому-то я и вышел на вас.

— Коротко, ясно. Краткость— сестра таланта, хотя в к вам это не применимо, мсье Лебедев. Прочитайте нам что-нибудь, пожалуйста.

Проглотив обиду, Лебедев подошёл к шкафу, достал папку, развязал тесёмки. Откашлялся, принялся читать.

— Я, знаете ли, на японское хоку перешёл. Поражает краткость мысли и широта чувств.

— Читайте, читайте.— Подбадривал Павел Александрович.— Я люблю хоку.

— Небо исчезло.

И чистым светом

Любовь вернулась.

Или вот ещё:

Чести нет внутри

Есть лишь глубина веры

В будущее.

Как?

Павел Александрович неодобрительно цыкнул.

— Отвратительно, молодой человек, просто отвратительно. Вам действительно нужна наша помощь. Не желаете ознакомиться с условиями договора?

И извлёк брошюрку с описанием сделки. Поэт дико взглянул на бумагу, подвигал губами. Неужели его душа, насквозь пропитанная дешёвым пивом, стоит дороже души опрятного коммерсанта? Удивительно. Тем временем мсье Лебедев читал условия, периодически вздыхая. Павел Александрович, как и положено, сохранял мраморное выражение лица. Я спросил в пол голоса:

— А почему мсье Лебедев? Разве он француз?

— Отнюдь. Просто подписывается под каждым своим бездарным произведением именно так.

— Где можно ознакомиться с его, как вы изволили выразиться, бездарными произведениями?

— Согласится на сделку— везде. Я знаю, что именно он пожелает.— Зорин вскинул голову, наблюдая за поэтом.— Кажется, готов.

На самом деле, через пять секунд мсье Лебедев наконец произнёс, сильно жалея:

— Я подписываю.

— Замечательно!— Воскликнул Павел Александрович, не изменившись, впрочем, в лице.

— Огласите ваши условия.

— Я желаю безграничной славы. Желаю, чтобы мои книги раскупались на ура. Желаю, чтобы меня узнавали на улице. Я хочу известности.

Павел Александрович уже подготовил договор, приготовил ритуальный нож. Пересилив себя, поэт порезал палец, вскрикнул, приложился к листу. Оставшийся кровавый след моментально засох. Вероятно, на века.

— Ждите. Скоро, может даже сегодня, вашу книгу сделают ультра популярной. Наша работа выполнена. Желаю удачи.

Покинув пределы квартиры, я спросил:

— Его правда будут узнавать на улице?

— Конечно. Через семь месяцев обезумевший фанат убьет мсье Лебедева. На допросе заявит об ангельском происхождении автора и о невозможности нахождения Божеского создания на земле. Облегчит муки.

— Жестоко.

— Согласен. Однако поэт просил слишком многого, а давал в замен только душу. Она хоть и кристально чиста, но всего объёма сделки восполнить не сможет. Нас, кстати, ждёт сегодня ещё один сюрприз. Готовьтесь.

Я хотел поинтересоваться о природе сюрприза, что не понадобилось— у подъезда нас поджидали пятеро крепких мужчин, державших руки за пазухой. Живыми мы бы ни за что не ушли.

— Вы от Лебедева?— Глухим голосом, будто сквозь вату, произнёс самый крупный.

— Извольте представиться, а затем начинать разговор.

Павел Александрович выглядел неприступно, хоть я и заметил напряжение каждой мышцы.

— Хех! Ты, дедуля, меня не понял. Бумагомаратель этот нам денег задолжал. У вас они есть, эти деньги? Нет. Придётся тебе, дед, оставшуюся жизнь на лекарства работать.

Зорин с превеликим трудом сдерживал ярость. Я приготовился выхватить припасённое оружие, но Павел Александрович подал знак— управлюсь сам.

— Зачем вам деньги, позвольте поинтересоваться.

— Слишком много рассуждаешь, дедуля. Деньги нужны нашему товарищу Вьетнамцу, для подготовки серий преступлений различной сложности, масштабов. Без полученных средств мы остаёмся за бортом.

Бандит говорил, будто читал давно заученный текст. Глаза его перестали наблюдать за окружающей действительностью, он погрузился в полудрёму. Остальные последовали примеру. Лишь Павел Александрович продолжал сосредоточенно выпытывать сведения, лоб покрывался испариной, добрый взор сменился на ненавидящий. Я попытался сдвинуться с места— не смог. Ноги приросли к бетону. Что происходит?

— Мне кажется, что деньги вам вовсе и не нужны. Более того, я считаю целесообразнее вернуться к господину Павлову, или Вьетнамцу, по вашей терминологии, открыто заявить о пропаже Лебедева. Господин Павлов соизволит вам не поверить. Предъявите огромные счета за квартиру, вынутые из почтового ящика, предъявите показания соседки, которая с бесконечной честностью докажет отсутствие поэта дома, предъявите себя, наконец. Если господин Павлов захочет поехать на квартиру сам, езжайте. Скорее всего, Лебедева там уже не будет. Нас вы, естественно, никогда не встречали. Езжайте домой немедленно, не останавливаясь. Идите.

Бандиты повиновались, дружным строем отправившись к трамвайной остановке. Мы молча сели в машину, молча ехали двадцать минут. Наконец я не выдержал, сказал:

— Ваша работа не перестаёт меня удивлять, Павел Александрович. Внушение пятерым человекам своей воли— сильный шаг. Научите?

— Вряд ли. Этому нужно научиться самому. Научиться, поняв устройство Мира. Не буду загружать вас философией, просто разъясню: ваша жизнь ничего не стоит. Все мы— лишь мысль Бога, мысль внушается нам с самого рождения, даже не подозревая о нашем телесном отсутствии. Честно говоря, мы есть ничто и нигде. Поняв это, возможно внушать людям, что они тоже ничто и нигде. В конечном итоге мы ложимся в землю, приобретая начальное состояние— пустоту. В самом деле каждый пытается изменить мир. Я тоже пытался, но в другие времена, в других местах. Потом осознал. Зачем менять мир, ежели его и не существует вовсе? Вы же не пробуете поменять вакуум изнутри, правильно. К чести Бога следует заметить одну исключительную особенность— мысль просчитана на удивление хорошо, просто идеально. Законы Ньютона чего стоят. К сожалению, я не догадываюсь, когда Богу надоест размышлять. Может, уже надоело, и мы живём своей тихой жизнью, отдельно от Небес. Глупо, не правда ли? Конечно глупо. Не стоит растрачивать жизнь на врагов, на борьбу, делайте по примеру Будды, презирайте врагов, считайте их ничем. И они станут ничем. Они исчезнут. Понимаете?

— Не совсем.

— Логично. Не осталось людей, способных понять. Остались Боги.

— Можно представить, что мира нет? Захотеть, чтобы он исчез?

— У каждого есть свой предел, молодой человек. Силой каждому выдаётся способность уничтожения, вернее, нахождения реального состояния вещества— пустоты. Мне, к примеру, было очень сложно внушить тем пятерым бандитам необходимую информацию. Баахал может легко. Он вообще всё может.

— Баахал— Бог?

— Само собой. Не общепринятый христианский Бог, а языческий, потому и имеет меньше Силы. Хотя сейчас всё уже не важно, сейчас наверху хаос. Каждый хочет усидеть на месте, пережить приход Человека. Лаврова, то есть.

Я желал продолжения разговора, однако Павел Александрович резко процедил:

— За нами “хвост”. Сидите на месте, не двигайтесь. И прошу, не доставайте ваш варварский пистолет. Нет необходимости. Я справлюсь сам.

Вжал педаль тормоза в пол, автомобиль дёрнулся вперед, одновременно в багажник вклинилась “Волга” противного красного цвета. Зорин придержал что-то у пояса, я разглядел и удивился: самый настоящий самурайский меч! Павел Александрович мог попросту зарубить бандитов, а он пустился в полемику! Странный человек. Если человек вообще.

Зорин открыл дверь, ступил на холодный асфальт. Из “Волги” тоже вышел, покачиваясь, водитель. Раздался крик “Куда прёшь, сука!”. В следующее мгновение в руке Зорина ослепительно вспыхнуло серебро, волной прошлось сквозь шею водителя, застыло в метре от головы. Я непроизвольно зажмурился, а открыв глаза, увидел Павла Александровича, мирно вытирающего длинный, резной меч платком, который потом оказался выброшенным в кусты. Водитель продолжал стоять на месте. Только когда мы тронулись с места, у меня хватило смелости произнести:

— Что вы с ним сделали.

— Отрубил голову. Не беспокойтесь, он умер, ничего не почувствовав.

Я взглянул в зеркало заднего вида, узрел неприятную картину. От легкого дуновения ветерка тело устремилось к земле, однако голова, соскользнув с шеи, достигла асфальта первой, ударилась, и покатилась, покатилась, покатилась, разбрасывая кровавые брызги.

— Зачем вообще понадобилось его убивать? Нельзя было просто внушить?— Недоумевал я.

— Нельзя. Парня накачали наркотиками и поставили следить за нами. Сделал это явно не Павлов. Похоже, у нас с вами появился новый враг. Тем хуже для него.

— Вы так быстро выхватили меч… невероятно быстро.

— Я посвятил этому искусству большую часть жизнь. Меч является продолжением человека, меч является частью человека. Потому я не доверяю огнестрельному оружию— оно неподвластно. Оно даже сильнее хозяина.

— Странная у вас работа.

— Да уж.

Он высадил меня около моего дома, на прощание сказал:

— Завтра, если вы понравитесь Баахалу, пойдёте на своё первое серьёзное дело. Я за вами заеду. Удачи.

Лежа в постели, я понимал, насколько изменилась моя жизнь. Служба таинственному божеству даёт мне возможность наконец найти Лаврова, изничтожить его. Надо будет взглянуть на этого Сергея — Баахала. Наверняка интереснейшая личность. Также придётся научиться искусству внушения. Мир— пустота… Интересно!

Я встал, посмотрел на часы— пролежал полночи. Возможно, даже спал. День и ночь всё равно слились в одно целое, какая теперь разница? Сварил пельмени, забыв добавить соли. Настасья всегда утверждала, будто руки у меня не тем концов вставлены. Настасья… Я помню её горячие руки, тонкие белые пальчики, восхитительный запах её волос. Иногда начинает казаться, что оглянись я сейчас, и увижу её, спокойно пьющую чай. Или кофе, в зависимости от погодных условий. При понижении давления у Настёны часто болела голова. Мы проговорим с ней до вечера, темнота накроет нас пуховым одеялом, ласка пробьёт моё заржавевшее сердце, я наконец размякну, расслаблюсь. Страсть охватит тело, отключит мозг, и вместе мы понесемся навстречу рассвету… Нет, ничего такого уже не будет. Она умерла. А я уже месяца три не ходил к ней на могилу.

К ней и детям. Я начал забывать детей, их лица, их улыбки. Я помню только звонкий смех. Страшно, очень страшно. Вот не будет меня, лягу рядом с ними в сырую землю, а смех останется. Но если верить Павлу Александровичу, то смех тоже есть ничто. Обидно.

Чрезвычайно невкусный пельмень крутился на вилке, руководимый моей рукой. Пельмень состоит из теста— оболочки и варёного мяса. Проглотив еду, я ощутил, как заработал желудок, поджелудочная железа. Оказывается, дня два я ничего не ел. Всё-таки Зорин врёт— в этом мире каждая частица ощутима. Даже пельмень. Странно.

Включил телевизор, уселся на грязный диван. Скоро приедет хозяин квартиры, потребует плату за проживание. Неплохо бы ему внушить, что деньги у него есть. Как тем ребятам, бандитам.

По первому каналу крутили новости, пришлось оставить. Вдруг что-то взорвалось, я не в курсе? Нет, новости оказались обычными: цены на нефть растут, президент повышает зарплату бюджетникам, бюджетники благодарят президента. Красивая жизнь красивых людей. Внушает. Под конец выпуска диктор проговорил речитативом:

— Настоящую сенсацию на книжном рынке произвело новое издание стихов Вячеслава Лебедева. Уже за сегодняшнее утро раскуплены почти все экземпляры, автор чествует на лаврах.

Дальше шло интервью, взятое у мсье Лебедева. Из обыкновенного заморыша он превратился в обстоятельного джентльмена, оправдывая псевдоним. На француза похож. Немного.

Я продолжил бы смотреть на ухоженного Вячеслава, однако в дверь позвонили. Что сказать хозяину квартиры? Денег не заработал, да и вряд ли меня возьмут. Придётся, наверное, съезжать и жить на вокзале, ютиться с бомжами. Привыкнем, и не к такому привыкали.

— Кто?

— Статский советник Ф-Фандорин. Открывайте, Мишкин, это я.

Павел Александрович! Может, попросить его помочь…

— Не беспокойтесь, квартиру мы вам выкупили. Завтра приедут ремонтники, приведут в порядок жильё. Будет как в лучших домах Европы. И откройте, пожалуйста, дверь. Мы теряем время.

Быстро накинув потёртую кутку, я выбежал на площадку. Увидев меня, Павел Александрович неодобрительно покачал головой.

— Придётся заехать в новые бутики, приодеть вас. На ответственные задания так не ходят. Кстати, вы мечтаете о личном офисе?

— Есть немного.

— Хорошо, обустроим вам офис прямо в квартире. К нам будете приезжать только для доклада. И поздравляю— вы теперь работник фирмы “Соулз”, полноценный член компании. Рады?

— Конечно!

— Тогда в путь.

Я принят! Весь путь вниз я буквально летел на крыльях счастья. Может быть, удастся выбраться из ямы забвения. Может быть, может быть…

Автомобиль Зорина внезапно перекрасился в белый цвет, бампер сверкал на солнце, даже не поцарапанный. Я вопросительно взглянул на Павла Александровича, тот как ни в чем не бывало отключал сигнализацию.

— В каком автосервисе за ночь ремонтируют машину, доводя до состояния новой?

Зорин посмотрел сквозь меня, о чём-то задумавшись. Через десять секунд промолвил:

— Ни в какой, естественно. А вы поверили, что тот молодой человек действительно врезался в нас?

Я искренне удивился:

— А как же! У меня до сих пор синяк остался!

— Не может быть. Я просто внушил вам и ему аварию. Никаких повреждений. “Волга” на самом деле белая, а не чёрная. К сожалению, внушению вы поддаётесь слишком хорошо. Придётся над этим поработать.

— Но синяк!

— В синяк поверило кроме вашего сознания ещё и подсознание. Таким же образом я могу оторвать вам руку. Или ногу. Хотите?

— Нет.

— Вот и отлично. Едем?

— Едем.— Согласился я, ощупывая гематому размером с кулак.

Если всё, что он говорит— правда, то любой проходимец сможет убить меня, даже пальцами не щёлкнув. Обидно. Мой “Кольт”, который я чищу каждый божий день, не понадобится. И не поможет.

День выдался жаркий, несмотря на наступающую осень. Асфальт правился под колёсами, горожане прятались в тени, похожие на истуканов, ждущих благословения. Я не люблю переходные времена года, ибо никогда не знаешь, чего от них ждать. Зимой ждут морозов, летом— тепла. Осень и весна пытаются урвать кусок от каждого из состояний, из-за чего получается противный, хлюпающий под ногами винегрет. Или снег в начале Мая, что не менее противно. Сейчас же лучик солнца постоянно норовил угодить мне в глаза, ослепить. Зачем? Всё зря.

— Так куда мы едем?

— За город, сорок километров от Нижнего Новгорода.

— Что за клиент?

— Сложный клиент, вам может не понравиться.

— Почему?

— Узнаете.

И тут Павла Александровича прорвало на целую речь:

— Запомните основы. Говорите с клиентом, говорите долго, слушайте его, ни в коем случае не перебиваёте, отвечайте на все вопросы без исключения. Соглашайтесь с клиентом, даже если он утверждает, что 2x2=5, никогда не доказывайте обратного. Сначала вы можете почувствовать, будто приросли к столу, будто в вас влили расплавленный свинец, вам станет тяжело, но вы не паникуйте, сохраняйте каменное выражение лица. Поймёте, что клиент согласен на сделку— доставайте ознакомительную брошюрку из кейса. Кейс я вам выдам. В момент прочтения правил смотрите ему только в глаза, не отводите взгляд, не улыбайтесь. Будьте серьёзны, в конце концов! Затем выслушайте желание клиента. От вас совершенно ничего не зависит, просто достаньте ритуальный нож, тоже из кейса, попросите проткнуть палец и приложить вот к этой бумаге.— Зорин показал мне чистый лист.— Не удивляйтесь, на нём моментально выступит желание. Останется только приложить палец. Клиентов чаще всего волнует, когда же исполнится их желание. Исполняется оно практически моментально, так что уверяйте их в этом. Кажется, всё. Самое трудное— выслушать клиента. Вы принимаете на себя его боль, боль становится вашей. Закончите сегодняшнее задание удачно— я научу вас освобождаться от боли. Возможно, даже покажу очищение тела. Надобно поговорить с Сергеем. Да, не забыть познакомить вас с Баахалом, отличнейший собеседник. Когда находится в офисе, конечно. Много разъезжает по миру, ищет спасение от Лаврова. Зря ищет — единственным оружием являетесь вы. И не тушуйтесь. Ваша роль в мире намного больше, чем моя или Сергея. Ещё одна проблема, возникшая буквально вчера. За нами следит очень сильный человек. Ему дано задание убить всех. Вас, меня, Баахала, Данилова, Лаврова. Не делайте гримас, Данилов тоже причастен к происшествию на реке. Пожалуй, Игорь будет коварнее даже Лаврова. Помните Шефа? Как вы могли забыть, действительно. Шеф погиб, взорвавшись в собственной машине. Контроль за операцией лёг на плечи Данилова, он с честью выполнил её, но ушёл в отставку. Через три года он снова приходит в старое отделение, злой, темный, и стремительно движется по карьерной лестнице, уничтожая сослуживцев, начальников. Ему нечего терять. Кстати, он тоже следит за нами. Не так изощрённо, однако. Интересно, кто наш враг? Наверняка правительство. Чёрная сотня. Им не удалось использовать Лаврова в прошлый раз, значит, надо его убить. Заодно убить и свидетелей. Игорь— самый опасный свидетель. Сопротивляемость равна ста процентам. Главное друг друга не перебить, иначе нашему общему врагу облегчим работу раза в два. Раза в два.

— Повторил он, нажимая на педаль газа сильнее.— Советую вам пристегнуться. Мало ли что.

Я не стал пристёгиваться, обдумывая сказанное. Враг появился на горизонте, враг, против которого воевать совершенно нет сил. Расправиться бы с Лавровым. Впрочем, если посланец правительства сможет успешно удалить из игры Артёма, многое может измениться в мою пользу. Тошнота подступила к горлу, перед глазами поплыли фрагменты прошлой жизни, жизни беспечной и светлой. Удар подкатывает к сердцу, мышцу разрывает на части. Пропадает похмелье, грустное лицо Лаврова катится влево, смешивается со скатертью, с закуской, с водкой. Водка капает на лицо, пахнет хуже дешёвого бензина. Мир забирает тьма, она тянется к сердцу, а я не могу пошевелиться, сделать телодвижение. Мрак смешивается с кровью, течёт по венам, ближе, ближе… Быстрее, пожалуйста, быстрее, так всё надоело. Вдруг глоток воздуха сам, не напрашиваясь, проникает в лёгкие. Надо мной склоняется чёрная фигура, раскинувшая пепельные крылья во весь потолок. Голос, знакомы до боли что-то сообщает. Хлопает дверь, боль отступает, вытекает из тела сквозь маленькую дырочку. Дырочка постепенно увеличивается, удаётся встать. Шатаясь, иду к телефонному аппарату. “Мы сейчас приедем, ждите…”

— Вам плохо?— Павел Александрович выглядел озабоченно.

— Нет, всё хорошо. Все просто отлично.— Отвечаю я, расстегиваю воротник рубашки, одновременно смотрясь в зеркало заднего вида. Выгляжу белее простыни.— Может, перейдём на “ты”? Всё-таки на одной работе работаем, напарники.

Зорин испепелил меня взглядом.

— За всю свою жизнь только один человек имел право называть меня на “ты”. К сожалению, он умер более ста лет назад.

— Сто лет! Вы не шутите?— Белизна пропала, сменившись здоровым румянцем нездорового интереса.

— Я живу более ста двадцати лет, а мне всё мало. Не исполнил главную задачу. Не исполнил условия контракта.

— Вы продали душу?— Догадался я.

— Да.— Павел Александрович подкрутил ус.— Давным-давно Сергей нашёл моё заблудшее состояние комичным, предложил работу. За бессмертие я продавал душу и одновременно нанимался искать того, кто сможет остановить Пришедшего Из Людей. Наконец моя работа выполнена, можно уходить в отставку. Боюсь, за моей отставкой последует конец контракту, и конец жизни. Неплохо, учитывая мою задержку на этой земле.

— Вас совсем нельзя убить?

— Можно. Вы сможете. Как и все остальные, я подписал договор с Силой. Вы его не подписывали. Вы находитесь за бортом, а значит вы в коей-то мере всесильны. Рады?

— Не очень.

— И хорошо. Значит, мыслей о моём умерщвлении пока не возникало.

Блефует, хочет проверить? Очередной экзамен?

— Так кто мог называть вас на “ты”?

— Евгения Серова, нигилистка. Она погибла в 1905 году. Наша группа попала в засаду. Все погибли, а я вот выжил. Судьба. Или Сила. Как считаете?

— Никак. Я в таких материях плохо разбираюсь.

— И правильно. Чего грузить организм?

Остаток пути ехали молча. За окном мелькали березовые леса, редкие пятиэтажные постройки, не менее редкие автомобили. Погода за городом стояла полностью противоположная, обрамлённая серыми тучами и редким моросящим дождиком. Природа действует на нервы в такой ответственный момент, словно пытается остановить. Что ждёт меня там? Почему клиент мне может не понравиться.

Подъехали к нескромному красному коттеджу, высадились успешно. Участок кто-то заботливо обнёс забором, входом являлась многопудовая калитка со звонком. Павел Александрович позвонил, в окошечко сказал:

— Агентство, нам записано.

Калитка бесшумно отворилась, мы проследовали внутрь. Дымка окутывала молодые яблони, звуки сквозь туман не проникали, создавалось ощущение свинцового тумана. Создавалось ощущение одиночества и полнейшей защищенности от страшного окружения. Пройдя по дорожке, выложенной жёлтыми кирпичиками ( почитатели детских сказок, не иначе), мы достигли двери коттеджа, единственной двери. Хозяину некуда было бежать, следовательно он ничего и не скрывал. Хорошо.

Снова звонок, снова мы заходим в здание, снова поднимемся по лестнице.

— Тише, клиент не любит громкие звуки.

Стараясь не дышать, сажусь в приятное мягкое кресло. Из соседней комнаты, шелестя брюками, выходит угловатый господин, садится в кресло напротив. Спрашивает:

— Павел Александрович, у вас новый работник?

— Так точно.

— Тот самый, надеюсь.

— Правильно надеетесь. Приступим?

— Пожалуй.

Голос клиента обладал бархатным привкусом, оставался в ушах ещё надолго. Тонкие черты лица, большие голубые глаза, пунцовые щёки. Наверняка нюхает кокаин. Тем временем он продолжал:

— Мы три года назад набирали группу террористов для противодействию партии власти. Взяли хороших людей, натренированных, знающих своё дело, готовых действовать в любой момент. Они собирались убивать. Первым делом мы нашли месторасположение группы ОМОНа на Кавказе, рядом с Бишкеком. Солдаты, приближённые к президенту, что может быть лучше для помпезного выхода новой террористической группировки? То-то! Проверили местность, разузнали. Оказалось, один из бойцов каждый день ходил к местной девушке. Любовь убивает. Вот мы и убили барышню, заодно и семью, притаились у неё дома, стали ждать. Не смотрите на меня так, мы выполняли свою работу. Лес рубят— щепки летят, так любил говорить товарищ Сталин. Хотя пример не особо удачный. Кофе хотите?

— Нет.— Выдавил я. Убийцу детей слушать ещё не приходилось.

— Ладно, у нас всё равно слишком мало времени. Ровно в девять часов вечера омоновец пришёл. Я помню это как наяву. Он снял сапоги, попытался тихо пройти к ней в комнату, и тут…

И тут я сам увидел картинку, которую сейчас вспоминал клиент…. Человек с до боли знакомым лицом входит в темноту, шепчет:

— Где ты, любимая? Ты уже спишь?

Из угла сзади подступаёт чёрная тень, бросает на шею солдату удавку, сильной рукой сжимает. Боец кряхтит, вырывается, глаза вылезают из орбит; наконец он коротко всхлипывает и мешком падает на пол, широко раскинув руки. Я наклоняюсь над телом, рассматриваю. Где же я его раньше видел? Рассматриваю нагрудный медальон.

— Кирзов Андрей Андреевич, старший лейтенант. Крупная добыча, искать его будут долго, проверят все варианты. Хорошая наводка, Слесарь.— говорю я и не узнаю собственный голос. Точно, голос определённо не мой.

Затем доходит страшная мысль— Кирзов! Бывший одноклассник, друг, помощник в самых трудных делах! Я же его от смерти спас, из петли вынул! Каждый, значит, нашёл свою смерть, один я не могу. Эх, Андрей, Андрей…

Вот почему Павел Александрович говорил, будто клиент мне может не понравиться. Плохо.

Поехал следующий сюжет: БТР таранит хату, за ним следуют омоновцы в полном обмундировании, автоматы готовы к бою. Внезапно справа к броневику мчится ракета, оставляя белый след, врезается, огнём охватывая солдат. Я встаю в полный рост и стреляю из пулемёта по убегающим. Бойцы разворачиваются, открывают ответный огонь. Со склона спускаются еще люди. Я краем глаза слежу за ними, стараясь сконцентрироваться на бое. Вдруг омоновцев накрывают градом гранат, уходить им некуда. Взрывы сотрясают землю, миссия выполнена, слава и народная любовь завоёвана…

— Так мы сумели уничтожить целую группу хорошо подготовленных спецназовцев. Однако триумф наш был недолог…

Я попытался встать, но не смог— буквально прирос к стулу. Тело налилось металлом, отказывалось подчиняться. Я умоляюще взглянул на Павла Александровича, стоящего в стороне, однако тот просто пожал плечами, одними губами прошептал “Держитесь”. Я держался, пробовал держаться. Опять наплывали воспоминания, противные, грязные, а главное— не мои…

…Рудгер звонил по телефону, сообщал о заложенной в школе бомбе. Прихоть обыкновенная, ведь мы всё равно взорвем начиненную рубленными гвоздями смертельную коробку. Зато посуетятся чуть-чуть— сказал Рудгер, я покивал в ответ. По телу расплывалось блаженство, одновременно напрягая все мускулы. Сильнодействующий наркотик понадобился нам для нападения на охрану мэра Москвы с последующим уничтожением оного. Мозг отключается, остаются только желание убивать… Я закрываю глаза, пытаюсь сосредоточиться. Внезапно со двора слышны выстрелы, крик Слесаря “Сотня!”. Нас вычислили, вычислили по звонку в школу! Рудгер хватает со стола автоматы, выскакивает в дверь. Всё как будто в тумане, я неспешно встаю, вынимаю именной ТТ. По потолку, по стенам, по полу скачут остервеневшие пули, абсолютно не задевая меня. Я выхожу во двор, замечаю перебежками передвигающихся “Сотников”. Стреляю, попадаю в шею одного, фонтаном хлещет кровь, крики. “Сотники” моментально заканчивают с агонирующим Рудгером, переключаются на меня… Справа к ним заходит Светочка и Маша, обе с ручными пулемётами, обе начисто лишены какого-либо выражения лица. Хотя мне уже всё равно, у меня на лбу скрещиваются струны десятков трассирующих пуль. Так я ничего и не увидел…

…Очнулся уже в комнате, рядом с распластавшейся Светой. В руках её остывал пулемёт, лента закончилась. Значит, девчонки сражались до последнего. Интересно, сколько же мы убили? Десять, двадцать? Никогда ещё “Чёрная Сотня” не несла таких катастрофических потерь. С другой стороны, наша группы полностью уничтожена, стёрта из анналов истории. Действие наркотиков постепенно проходило, однако вялость в теле не давала сделать ни шагу. Я поднялся, качаясь, подошёл к зеркалу. Голова рассечена в двух местах.

Первый раз ранило ещё во дворе. Второго не помню. Видимо, когда добивали…

— Вы выжили после двух попаданий в голову?— Преодолевая тяжесть, спросил я.

— Именно. Что самое удивительное, они откуда-то узнали, что я жив. С минуты на минуту сюда нагрянут оперативники, изрешетят, прижмут к стене. Отсюда вытекает мою желание.

— Вы даже не желаете ознакомиться с условиями?

— Какие, к чёрту, условия! Моё желание— увидеться с товарищами по группе, а также с убитыми нами людьми.

— Как мы сделаем это, позвольте узнать?

— Это уже не ваша забота, молодой человек.— Прошептал Павел Александрович. Оказывается, он всё время стоял у меня за спиной.— Продолжайте договариваться.

Вынув из кейса листок, невольно взглянул на него— он был чище снега. Но оказавшись в руках клиента, сразу приобрела три с лишнем десятка строк. Я извлёк нож, уколол палец клиента, тот смело приложился к пергаменту.

— Ну всё, нам пора!— Торжественно объявил Зорин, выхватывая меня из кресла, влача за собой к двери.

Свинец, влитый в организм, никак не хотел уходить обратно. Я обронил:

— А он ведь даже имени не сообщил.

— Такая работа, принимать душевную боль совершенно незнакомых людей.

— Ну-ну.

В машине, выруливая из загородной черты, удалось спросить:

— Как вы всё-таки сможете организовать встречу?

Павел Александрович взглянул на часы, пробормотал что-то. Затем ответил:

— В эти минуты клиента добивают передовые бойцы “Черной Сотни”. После смерти к нему придёт видение, где он со всеми и поздоровается. Или попрощается. В зависимости от желания.

— Что мне делать с тяжестью в теле?

— Посмотрим. Выйдем на Большой Покровской. Там я научу вас некоторым хитростям.

— Он ведь моего друга убил…

— Я знаю. Всегда у нас есть выход, не так ли?

— Я мог отказаться от работы?

— Нет.

— Тогда что?

— Вы могли застрелить его из пистолета, спрятанного в рукаве.

— Зачем? Его всё равно убили сотники.

— Намного приятнее убить врага своими руками. Вы так не считаете?

— Считаю, но… Не смог. Тем не менее, мы получили товар, ведь так?

— Воистину так.

Мы въезжали в город, освещённый утренним солнцем. Часы показывали восемь утра, жизнь только пробуждается. А мы уже встали и поговорили о жизни. Всё не как у людей. Багровая заря освещала красностенный кремль, придавая ему какой-то нездоровый кровавый оттенок. Машина ехала медленно, шурша покрышками. Я наблюдал за редкими прохожими, спешащими на работу. Потом понял— какая работа, сегодня воскресение! Следовательно, спешили куда-то ещё. Мне улыбнулась светловолосая девочка. Для неё существование приносит сплошную радость, горя она не знает в принципе. Я же отучился видеть хорошее, любой, даже солнечный день таит в себе угрозы. Страхи. Мир для меня чёрный, лишённый надежды. Потому, наверное, и умирать не страшно. Всё равно там ничуть не лучше, чем здесь. Большинство боится, а я не боюсь. Иногда странное ощущение— лезу в самое пекло, в огонь, в полымя, выхожу сухой из воды. И всюду Сила. На кой ей сдался простой житель Нижнего Новгорода? Неизвестно. Известно только, что кидает она меня из стороны в сторону, не желает оставить в покое. Вот Павел Александрович на подобные темы не размышляет. Павел Александрович у нас монолитный гранит. Камень. Он считает окружающих пустотой, потому ему и проще. Или сложнее? Разговариваешь с любимой женщиной, которой половину жизни посвятил, хочешь обнять покрепче— обнимаешь воздух. Воздух тоже есть ничто. И сам ты— ничто. Большая и круглая дырка от бублика. Впрочем, мог быть тонким и худым— всё равно никто не заметит разницы. Спросил у Зорина:

— Скоро уже?

— Скоро. Постарайтесь расслабиться.

Ага, расслабишься тут. Как же я не узнал о смерти Кирзова? Надобно связаться с одноклассниками, посмотреть, кто где живёт. Новой работой похвалиться.

— Не стоит.

— Что не стоит?— Не понял я.

— Сообщать не стоит. Не поймут.

— Вы читаете мои мысли?

— Не совсем так. Просто у вас всё на лице написано. По натуре вы сангвиник, обладаете богатой мимикой. Каждое сокращение лицевой мышцы что-то означает. Выражение восхищенного щенка было присуще вам семь секунд назад.

Я решил не обижаться на восхищенного щенка. Многому ещё придётся научиться. Мимо прошмыгнули подростки на рокочущем мотоцикле, дымящем почище самовара. Павел Александрович крепко выругался, вдавил по тормозам. Покрышки завизжали, испуская дух, автомобиль принялся разворачиваться вокруг собственной оси. Серый забор нарастал молниеносно, вскоре преградив нам дорогу, однако в последний момент Зорин покрепче вцепился в руль, крутанул баранку, и мы встали. Странно, я даже не испугался.

— Крепкие же у вас нервы, Алексей Владимирович. Я, например, сильно испугался.— Пыхтя, сообщил напарник.

— Вы же не боитесь смерти?— Недоумённо спросил я.

— Смерти, действительно, не боюсь. Боюсь только умереть раньше, чем выполню своё задание. Баахал, молодой человек, шутить не любит. Даже бывших соратников не щадит.

— В каком смысле?— Строил я картину.

Павел Александрович сразу почернел лицом, движения сделались точными. Перед выходом из автомобиля он бросил:

— Не важно. Придёт время, сами всё узнаете.

Вылезая из машины, пришлось сладостно потянуться, хрустя костями. Мы, не обмениваясь репликами, следовали в толпу, столь рано гуляющую по Большой Покровке. В основном там были влюблённые парочки, собирающиеся провести целый день в наслаждении друг другом. Когда-то я и сам не пренебрегал такими развлечениями. Потом жизнь потребовала хладнокровия. Партия сказало — надо, комсомол ответил — есть.

Торговые палатки обрамляли красивейшие здания, прибавляя к ним немного деловитости. Наконец Зорин остановил меня, взял за плечо. Улыбнувшись, рассказывал:

— Для уничтожения чужой душевной боли необходима группа народа, находящаяся вокруг вас. Теперь расслабьтесь, оторвитесь от тела, но не очень сильно— можете улететь. Подумайте о хорошем. Продолжайте думать. Сейчас я проткну ваше ребро ножом, не обращайте внимания на боль, пытайтесь заглушить. Свинец расплавляется, расплавляется, кипит, достигает критической точки… Надо держаться, сейчас наступит расслабление…

Слова удалялись от меня, как удалялся и сам Павел Александрович. Я-то в душе смеялся над ним, пробегая по красочно зелёному полю, падая на мягкий настил. Рядом падает Настасья, с растрепанными волосами, пахнущими весной. Я целую её, обнимаю. Приходят дети, делятся впечатлениями о первой рыбалке, показывают маленького карася. Мне удивительно хорошо, душа раскрывается для порции счастья.

И вдруг удар. Вместо солнца вырисовывается огромное всевидящее око. Ледяной свет прожигает насквозь, хочется убежать поскорее. Дети кричат, луг охвачен огнём, а я опять ничего не могу поделать, я мечусь, ища спасения в первую очередь для самых близких людей. Свет глаза усиливается, я становлюсь на колени, пытаюсь согреться. Беспомощно наблюдаю за наступающим огнём, сжирающим прошлое и оставляющим за собой суровоё, опалённое настоящее. Грудь болит, из раненного ребра фонтаном льётся кровь…

Первой поднимается Настасья, подходит, сладостно целует в губы. Откуда-то сбоку выливается огнедышащая лава, высвобождая место новых, прекрасных впечатлений. Я не отрываюсь от уст, пытаюсь остаться хоть ещё на одну минуту. Через огонь пробиваются слова:

— Работа сделана, молодой человек. Возвращайтесь назад.

— Не хочу!— Хрипел я.

Толчок отбросил меня в сторону, на мостовую. Проходящий мимо крепко сбитый мужик гаркнул “Осторожнее!”. Лицо Павла Александровича загородило обзор, сильные руки поднимали с мостовой, ставили прямо. Пока я приходил в себя, Зорин чистил напарника, говорил, говорил, говорил.

-… в нашей работе нельзя задумываться надолго, иначе боль поглотит навсегда. Только пожалуйста, не нужно рассказов о видениях. Согласитесь, зло манило вас? У него сладковатый привкус, следует отметить. Кстати, вы видите изменения в толпе?

Остервенело помотав головой, я всё же заметил некоторые странности: бывшие влюблённые ругались, кто-то дрался, прохожие наступали друг другу на пятки.

— Прекрасное зрелище. Ваша боль и боль клиентов вылилась на них. Отлично, скоро вам станет божественно хорошо.

Действительно, через четверть часа блаженство проникло в тело и не выпускало до самого метро, где с Павлом Александровичем пришлось расстаться. На прощание он сказал:

— Завтра я опять за вами заеду. Познакомлю с Баахалом. Он вам понравится.

В синем, щедро уклеенном вагоне хотел разобраться в ситуации: откуда у простых людей такие способности? Хотел, да не получилось— от тряски моментально заснул. Заснул, кстати говоря, наконец по-человечески, не отвлекаясь на кошмары. Видел солнце и друзей, мы ели, пили, смеялись. Воспоминание жизни до. Можно целую рекламу снять— посмотрите на Алексея Мишкина до смерти близких и после; чувствуете разницу?; и мы чувствуем. Кто найдёт сто двадцать тысяч отличий, получит приз.

По голове ключом он получит.

Квартиру свою я не узнал: как и обещал Зорин, обделали её по лучшим домам Европы. Навесные потолки, стены мягкого цвета, лампочки зажигаются от хлопка( двадцать минут потратил на поиски выключателя), посреди гостиной огромный, из красного дерева, стол. Помнится, такой же я видел у Шефа, упокой Господи его душу. Кровати, удивительно мягкие приняли усталого спутника, обернув теплом и заботой. Я еле-еле успел раздеться, перед тем как провалиться.

… Тёмная фигура растёт, загораживая чёрную реку. Беспомощные спецназовцы катаются в грязи, вопя, словно дети. Мои противник чувствует Силу, питается ею. А мне всё равно. Сегодня я не буду его убивать, зачем? Я снова хочу увидеть Настасью, детей хочу увидеть. А на него мне строго параллельно. Пусть хоть весь Мир съест— не пожалею.

Пожалел, ибо тот час огромный серый поток прошёлся сквозь грудную клетку, дышать стало совершенно невозможно, лёгкие покрылись копотью…

Проснувшись, первым делом посмотрел на часы ( привычка) — десять. Ровно. Здоровье в порядке, спасибо зарядке, потому зарядку делать я и не стал. Наскоро позавтракал, выпил чаю. Вышел в гостиную и обомлел— за столом, читая Акунина, сидел Павел Александрович, собственной персоной. Заметив меня, он многозначительно положил книгу на гладкую поверхность, сделал умный вид, продекламировав:

— Россию надо возрождать из пепла, не так ли? В подобных произведениях видны первые шаги к перестройке общества.

— Вы, помнится, в прошлом тоже хотели переустройства, господин нигилист?— Парировал я, отыскивая штаны, спрятанные под креслом.

Зорин моментально посерьезнел. Частая смена настроения являлась четвертой( или пятой) особенностью напарника.

— Пора Юности— пора ошибок. К слову, в 1905 мы дрались за личную свободу, не за революцию. Я лично всегда считал, что реформ можно достичь путём мирных переговоров.

— Но бомбы вы бросали?

Павел Александрович кивнул.

— Тогда о каких переговорах может идти речь?

— Сила тоже веский аргумент. К сожалению, в день гибели всей нашей группы я поклялся найти убийцу.

— Почему к сожалению?

— Потому что я проехал пол света, убил две сотни народу, иногда ни в чём не повинного, и проспал явление на землю Баахала. Воспользовавшись дарованным бессмертием, я мог устроить перестрелку посреди главной площади города, мог взорваться в самолёте или, например, облиться бензином на потеху телевизионщикам. Заманчивая перспектива?

— Очень.

— Замечательно. Сегодня у нас только одна встреча— с Сергеем. Вы чем-то похожи. Наверное, характерами.

— Ага. Всегда мечтал.

Книгу я сразу узнал, то была “Смерть Ахиллеса”, лучшая из серии.

— Ну а революцию вы, надеюсь, застали?— Заговорщицким тоном спросил я.

— Нет, зато воевал в армии Деникина?

— Вы же сражались за новые устои!— Опешил я.

— То, что принесли коммунисты, мне не понравилось. Я воевал не за этот мир. Боюсь, тогда каждый воевал за собственную мечту, завёрнутую в фантик, однако преподнесли нам навоз и сказали радоваться дарованиям. Деникин же предлагал вполне логичную концепцию нового переустройства общества. Вот так.

Не сговариваясь, мы одновременно двинулись из квартиры, мимо этажей, к машине. День выдался солнечный, как всегда. Природа смеялась над моими убитыми чувствами, преподнося наитеплейшую погоду. Хочу зиму.

Оказалось, офис компании с недвусмысленным названием “Соулз” находился совсем недалеко от моей квартиры, буквально в двухстах метрах. Зачем тогда Павел Александрович каждый день приезжал на личном автомобиле? Наверняка забирал по пути души.

Мы остановились около роскошного здания, которое я, по доброте душевной, считал за полноценный дворец. Дверь открыл смуглолицый охранник, на удивлённый взор которого Павел Александрович бросил:

— Со мной.

С ним, значит. Изнутри здание казалось во много раз больше, чем снаружи. Белизна стен раздражала глаза, приторные улыбки персонала раздражали ещё больше. Ото всюду неслось “Доброе утро, Павел Александрович!”, “Как здоровье, Павел Александрович!”, “Что Сергей, не собирается реформы делать? А штат сокращать?”. Впрочем, Зорин молчал, величаво откланиваясь каждому проходящему. Забравшись в сверкающий, отполированный лифт, напарник сказал мне:

— Как я не люблю всех этих лизоблюдов!

— Однако они любят вас.— Заметил я.

— Отнюдь. Спят и видят, отщепенцы, мою смерть. Пусть обломятся. Хотя…— Павел Александрович с интересом рассматривал меня.— Они вполне могут подкупить вас, и вы с пребольшим удовольствием воткнёте мне нож в спину.

— Да что вы, никогда в жизни!— Пришлось отбиваться мне.

— Никогда не говори никогда.

Лифт ехал и ехал. Кто вообще придумывает такие скорости? Для обсуждения финансовых дел, что ли. Или ещё для чего-нибудь более фривольного.

— Вы могли одеться более прилично? Всё-таки с начальником знакомитесь.

Тут я вспомнил, что оделся будто на пробежку— спортивный костюм, бейсбольная кепочка, удобные кроссовки цвета детской тошноты. Павел Александрович же выглядел более чем респектабельно— строгий чёрный костюм, светлый галстук, чёрная сорочка, до блеска начищенные чёрные ботинки. Ещё чёрные волосы и чёрные, подкрученные к верху усы. Гробовщики пришли в ресторан.

— Да вот как-то не получилось…— Мямлил я.

— После заедем в бутик, прикупим чего-нибудь.

Двери лифта бесшумно растворились, мы вышли в кабинет, с зеркальным потолком, полированными стенами и неправильной, чуть округлой формы столом. Из пространства вышел высокий, мускулистый молодой человек, чуть постарше меня. Оделся он в кристально белый костюм, так что с Павлом Александровичем они являлись полными противоположностями. Единственное— через глаз незнакомца перекинулась угольно-чёрная лента. Человек с прошлым.

Он широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы. Пошёл навстречу, первый подал руку и начал говорить медовым, наполняющим силами голосом:

— Сергей Викторович, очень рад. Мне Павел Александрович многое рассказывал о вас. И давайте сразу на “ты”, хорошо? Я, в отличие от Зорина, лишён предрассудков.

— Я всё слышал.— Заметил Зорин, присаживаясь на белый диван.

Я смог повнимательнее рассмотреть Сергея Викторовича, моего работодателя. Выглядел он лет на тридцать, мягкий светлый цвет кожи, один карий глаз, шёлковая повязка через второй. Нос картошкой, губы припухлые. На левой руке не хватает мизинца, в целом ничто не выдавало в нём божество. Только огромной силы энергия выходила из его сердца, это я почувствовал почти сразу.

Я с удовольствием пожал руку, мы присели за стол неправильной формы. Каждая правильная встреча должна сопровождаться знакомством с последующим распитием спиртных напитков, и данная не стала исключением. Из секретного белоснежного ящика извлекли бутылку пятилетнего коньяка, принялись распивать. Первый тост был:

— За знакомство!

За знакомство так за знакомство, кто спорит. Горячая жидкость расплылась по телу, то моментально обрело гибкость и подвижность. Потянуло на подвиги, сердце забилось чаще. Главное вовремя остановиться. Сергей начал расспрашивать:

— Итак, ты действительно видел Лаврова, даже почти убил его?

Неприятные воспоминания остались глубоко в сознании, убитые алкоголем. Потому я и пил так долго.

— Точно. Считаешь, было бы лучше, если бы он утонул?

— Конечно. По второй?

— По второй.

Выпили. Краем глаза я заметил, что Павел Александрович куда-то вышел, не желая присутствовать при столь близком знакомстве.

— А Зорин не пьёт?— Спросил я, чувствуя наступление пьянящего тумана.

Вместо ответа Сергей сам задал вопрос:

— Сколько тебе лет, Алексей Владимирович?

— Двадцать четыре года.

— А выглядишь на все тридцать. Что случилось, Мишкин? Почему ты его так и не нашёл?

— Я и не искал…

Сергей резко встал, прошёлся взад-вперед. Прошипел:

— Мне более тысячи лет, и каждый день с момента рождения я ищу Пришедшего Из Людей. Я отчаянно радуюсь Силе, радуюсь возможностям. Совсем недавно организовал эту фирму. Замечательно богатею на чужих душах. Но я знаю— рано или поздно придёт Лавров и прикончит меня! Мишкин, ты понимаешь?

— Понимаю…

— Ни черта ты не понимаешь. Ещё по одной?

— Конечно.

Ещё по одной. Помолчали, глядя друг другу в глаза. Мне задача осложнялась присутствием шёлковой повязки. Выпили ещё. Я упустил момент и начал пьянеть. Плохо, придётся держать себя в руках.

— Где ты глаз потерял?— Говорил я, не узнавая собственного голоса.

— На русско-турецкой войне 1877. Осколком пробило череп насквозь.

— Ощущения какие?

— Как будто летишь. Я бессмертный, мне всё равно.

— Здорово.

Затем мы в десять минут осилили остатки бутылки. Неумолимо тянуло в сон, однако Сергей всё подгонял и подгонял:

— Мы с тобой, Мишкин, горы свернём! Хочешь, я тебе девку достану! Красивая— глаза отвалятся! Прям как у меня!

Гомерический хохот портит чистоту комнаты. Появляется тень, нависает сверху, проговаривает:

— Ну вы и напились, свиньи! Сергей Викторович, мне бы прощение. Видите ли, пятерых клиентов обслужил без отдыха.

— Конечно, конечно! Пройдёмте в комнату. И не забудьте прихватить Алексея.— Толи шепчет, толи кричит вторая тень.

— Его-то зачем? Дело испортит.— Первый призрак не желает соглашаться. По морде ему за это, по морде!

— Я те... э-э-э… в смысле, вам покажу испортит! Свой человек!

— Точные копии. Вы друг друга достойны.

Я иду, опираясь на могучее плечо, в соседнюю комнату. Она, в отличие от белой, лишена мнимой красоты. Имеются лишь лампочка, свисающая на проводе, и два старых дряхлых стула. Сергей, оказывается, совсем не опьянел. Крепкая выдержка. Пять лет, как никак!

Тени сели друг напротив друга, в тот же миг между ними образовалась незримая, неразрушимая связь. Откуда-то появился зелёный, переливающийся на свету шарик. Шарик медленно входит в Зорина, пропитывается грязью, мерзостью, пакостью.

— Думайте о хорошем… Плохие воспоминания сейчас уйдут… Сейчас уйдут…

Я иду к Павлу Александровичу, желая спасти от воспоминаний. Они же душат нас, не позволяя двигаться вперёд! Трогаю руку, стараясь оттащить подальше.

Слышу крик Сергея “Уйди!” и проваливаюсь во тьму…

… Через коридор, огромный длинный коридор, стоит в позе альпийского стрелка Константин. Что толкнуло меня стреляться с ним? Сейчас уже всё равно. Я бессмертный, меня невозможно убить! Он, бедный, этого не знает. Пробовал отшутиться— нет, возомнил себя настоящим офицером, герой. Вот он прицеливается, ждёт. Рука трясётся, не даёт прицелиться. Я ровным голосом произношу:

— Может быть, разрешим конфликт полюбовно? Право, из-за какой-то барышни мы, старые друзья…

— Молчать!— Перебивает Константин, стреляя.

Удар в грудь отталкивает назад. Ошеломлённый, смотрю на маленькую дырочку, из которой непрерывным потоком хлещет кровь. Сергей солгал! Никакого бессмертия нет! Глупец. Коридор плывёт перед глазами, медленно переворачивается. Я делаю шаг вперед, шепчу:

— Убью мерзавца…

Наверняка Константин принял оскорбление на своё имя, не важно. Судорожно нажимаю на спусковой крючок, грохот закладывает уши, из пробитого потолка сыпется штукатурка. Ноги подкашиваются, и я в последний раз вижу лицо той, которую в сущности никогда и не знал. Зато как любил…

Мощный удар откидывает меня к стене. Зорин шипит, словно в том бреду.

— Убью мерзавца.

Слышен звон клинка, что серебром блестит даже в темноте. Вдруг властный голос Сергея сотрясает комнатушку:

— Прекратить! Не хватало ещё, чтобы два моих лучших сотрудника перерезали друг друга!

— Это я его скорее перережу.— Хрипит Павел Александрович.

— Вот и не следует. Я совершил ошибку, пригласив Алексея в кабинет. На сегодня аудиенция закончена. Идите.

Мы ушли, каждый яро желая смерти товарища…

А сейчас мы уже, можно сказать, помирились. Павел Александрович посадил меня в машину, тихо сказал:

— Остаётся ещё одна ступень обучения, молодой человек. Прощение.

Напряжение прошло по телу, подгоняя воспоминания о прошлом. Спросил:

— А это не опасно?

— Опасно, но лишь для пьяных мальчишек.

Пришлось промолчать, всматриваясь в пейзажи пролетающих мимо домов.

— Что за дуэль вы устроили?— Спросил я, не узнавая собственный голос. Мне абсолютно не хотелось копаться в прошлом напарника.

— Из-за девушки, конечно. Неловко оброненное слово, неловкий жест.

— Вы умерли тогда?

— Умер.

— И Сергей смог вас спасти?

— Он дал мне новую жизнь, оставив в прошлой друзей, товарищей, работу. И преследование старого врага тоже. Фактически, тогда умер Павлуша, любимец женщин, и появился Павел Александрович, скучный, мрачный, задумчивый.

— Мне, надеюсь, такая судьба не грозит?

— Надейтесь. Надежда— единственное, что остаётся у человека после любых испытаний.

Скрипнули колёса, дверь открылась, я поддался радости первых лучей солнца после долгой зимы. Приветствие смуглолицему охраннику, как положено. Да, Сергей Викторович готовит перемены. Да, головы полетят с плеч. Чувствую себя неплохо, спасибо. От кофе откажусь, сегодня очень устал. Выпить? А что, день рождения? Всегда готов.

Теперь мне, не Павлу Александровичу приходилось отвечать на расспросы приторных сослуживцев. Ощущалась неприязнь к любым особо отличившимся работникам, свойственная всем людям, проматывающим дни в больших кампаниях. Большинство из них были обыкновенными клерками, готовыми на всё, ради повышения до Оперативного сотрудника, ловца душ. У Сергея имелась огромная картотека на каждого работника, и он час за часом отбирал всё новые и новые кандидатуры на должность Оперативника. К сожалению, характер у таких людей должен быть крепче стали, лицо сделано из цельного гранита, а сердце превращено в кусок айсберга. Со временем и у меня сформировались подобные привычки. С ними определённо проще жить.

Двери лифта как всегда распахнулись до неприязни бесшумно. Белизна кабинета больно ударила по глазам, заставив прикрыться рукой. И как Сергей умудряется проводить здесь дни и ночи?

Из комнаты для операции прощения вразвалочку вышел наш работодатель. Поздоровался со мной за руку, Павлу Александровичу чуть поклонился. Затем с минуту осматривал меня, будто увидев впервые. Взглянул на Зорина; тот умиротворённо сидел на диванчике, изучая потолок. Белоснежный потолок.

После неловкого молчания Сергей наконец промолвил:

— Что же, Мишкин, если ты хочешь прощение, ты его получишь. Запомни: во время операции могут пронестись самые ужасные моменты жизни. Это искупление за грехи, твои и клиентов. По завершению операции становится ещё хуже, мир оборачивается серыми красками. Не расстраивайся, на утро почувствуешь громадное облегчение.

Я кивал на каждое наставление. Всё мне уже месяц назад объяснил Павел Александрович, уже тогда вовсю используя новый метод избавления от боли. Сергея останавливало одно— моя жизнь течёт вне Силы, за её пределами. Следовательно, обычные методы не действительно. Посмотрим, проверим.

Мы зашли в затхлую комнату, присели на старинные стулья. Зорин проследовать за нами не пожелал, сказавшись опытным, навидавшимся всякого. Опустившись на спинку стула, я моментально почувствовал, что Баахал лезет ко мне в мозг. Попытался вырваться— не помогло, ибо сейчас я был Сергеем, он был мной, и мы вместе составляли большой механизм, работающий слажено тогда и только тогда, когда каждая из составляющих не старается отделиться. В руках Баахала материализовалось зелёное облачко, в котором я с удивлением обнаружил отражение банкира, коллекционирующего красивые унитазы. Облачко медленно входило в мою грудь, пропитываясь чёрной мерзостью.

Внезапно в черепной коробке оглушительно взорвалось алое солнце. Воспоминания хлынули нескончаемым потоком, сбивая настоящее, топя будущее.

Маленький мальчик, пухлый, кудрявый, присаживается рядом с новичком за одну парту. Дети вокруг играют в догонялки, в салочки, в фишки. Но ему не интересно играть, ему интересно побольше узнать о новом ученике, к которому будто привязаны невидимые нити, стягивающие навек.

— Как тебя зовут?— Спросил пухлый.

— Артём. А тебя?

— Леша. Ты откуда к нам пришёл?

— Из параллели. Леш, я тебя нигде не мог встречать раньше?

— Даже не знаю…

Надо же, моё подсознание помнило этот момент, я его давно забыл. Вот, ещё один. Боль наступает…

Боль разрывала сердце. Сидя на лавочке остановки троллейбусов, нахохлившись, словно жирный воробей на морозе, Мишкин ждал своего друга. Странно, раньше он никогда не опаздывал и на все встречи, пусть маловажные, приходил минимум за десять минут. Алексей разрешил поглотить себя раздумьями. Какого чёрта мир катится по наклонной? Девушка бросила, учиться перестал, тело стало похоже на кусок отвисшего жира, хотя раньше мускулами он мог потягаться с любым атлетом школы. Деградация наступала по всем фронтам.

Совершенно незаметно подкатил троллейбус, с подножки которого спрыгнул Лавров. Выпорхнув к своему другу, он тихо, но внятно прошептал:

— Она умерла!— Изобразив при этом ангельское личико.

“Буйно помешанный”— мелькнуло в голове Алексея…

Боже, он тогда убил учителя химии! Я её совсем не помню. Когда уйдёт боль, наконец!

Боль не уходила, сковывая каждое движение ледяными цепями. Но Лавров не замечал недовольство друга, говоря о своих проблемах:

— Хотел я их убить, хотел. Только не получилось ничего. Помнится, ты про какой-то сильный пирог говорил?

— Не сильный пирог, а просто Сила. Пирог использован в качестве метафоры.— Мишкин поднял глаза к потолку, словно пытался что-то вспомнить.— Надо бы тебя к мужику одному отвести. Мощный дядька, как раз по твоей части…

Сквозь лёгкое насквозь прошёл металлический шар, я чувствовал это каждой клеткой тела. Инородный элемент с грохотом рухнул на пыльный паркетный пол. Депрессия и ненависть ко всему миру закралась в сердце, в голову. Холодный пот струился градом, я упал со стула, пополз во тьме, кромешной тьме. Мгновение— и я уже в белоснежной комнате, рядом с диваном, обессиливший.

— Чрезвычайно много зла скопилось в нем.— Как по Шекспиру, величает Сергей.— Но он подвержен очищению. Хорошо.

— Не ему.— Заметил Павел Александрович.

Мягкость кожи приняла меня, я распластался, растёкся, так не хотелось собираться обратно. Шалтай-болтай, вокруг которого мечется вся королевская конница, вся королевская рать. И ничто уже не заставит меня подняться.

Злость.

Злость к окружающим вскипала постепенно, нарастая, как снежный ком. Ненависть к Зорину, к его глупой ухмылке, ненависть к Баахалу, напряжённо всматривающемуся в моё лицо, ненависть к этой глупой работе, заставляющий быть гранитом всегда. Я не хочу быть гранитом! Я хочу чувствовать любовь, сострадание к ближним. Однако у меня не осталось ближних, совсем не осталось. Есть только Железный Человек, Одноглазый пират, да сотня прихвостней, желающих скорейшей смерти.

Павел Александрович вдруг придумал очередную шутку, вспомнив тот конфузный случай с прощением. Кинул:

— Мишкин, вы доверяете своему пистолету?

— Доверяю.— Откуда-то из угла, не из глаз, мне удалось заметить блестящую рукоять меча.— Я не люблю холодное оружие, для него нужен огромный опыт. Человеческий фактор играет слишком большую роль. Огнестрельное не спрашивает моего мнения, оно само всегда знает, для чего оно взято в руки.

Нет, говорил точно не я, говорил кто-то, захвативший разум, чужой. Мне было слишком плохо, чтобы выговаривать подобные умозаключения.

— Вы так считаете? Хотите пари? Вы остаётесь на диване, я встаю у стены напротив. На счёт три вы вынимаете пистолет и стреляете, а я попытаюсь вас зарубить.

— Я убью вас быстрее, чем вы успеете сделать первый шаг. Всё ещё хотите пари?

— Конечно.

— Приступим.

— Не следует, Павел Александрович!— Вскричал Сергей.— Я не смогу остановить его! Моя сила над ним не властна!

— Он не посмеет в меня выстрелить.

Не посмею? Ха! Зорин быстро отошёл к отполированной стене, приготовился. Я начал отсчёт:

— Раз, два,… Три!

Не успел я протянуть руку за “Кольтом”, как Павел Александрович, выхватив нож из специальной подкладки над самурайским мечом, метнул его в моём направлении. Щёку обожгло прикосновение острия. Поднеся руку к лицу, я ощутил кровь, стекающую по подбородку. Немного запоздав, долетел предсмертный свист. Нож прошёл в сантиметре от моей головы, и если бы Павел Александрович хотел, он непременно убил бы меня.

— Так не честно…

— Жизнь вообще нечестна изначально. Привыкайте.

Боже, он ухмыляется! Зорин может ухмыляться. Слепая ярость охватила меня, подняла, собрала остатки сил в кулак, сжала в руке приятно сидящий пистолет.

— Нет!— Рявкнул Баахал.

Но меня уже нельзя было остановить. Мушка поймала Зорина, приняла за мишень. Испуганного Зорина, следует отметить.

— Сейчас вы за всё ответите!— Процедил я сквозь зубы.

И нажал на спусковой крючок. Огонь опалил пальцы, придав заряд новой ярости, новой волны беспочвенной злости. Павел Александрович остался стоять, не тронутый. Тогда я нажал ещё раз. И ещё. И ещё. Гильзы взмывали в воздух, обретая долгожданную свободу, пули же, уничтожая всякие законы физики, с лязгом впивались в металлические стены рядом с Зориным. Вместо очередного выстрела раздался щелчок. Вместе с ним ушла ненависть, явилось осмысленное понимание окружающего. Баахал стоял, покрытый капельками пота, держа вытянутую руку, будто преграждая путь грузовику. С ладони стекала кровь.

— Еле… Остановил…— Задыхаясь, произнес он.— Пришлось… Изменить… Траекторию… Не… Действует… Сила… За… Гранью…

В глазах Павла Александровича стоял звериный ужас. Так и сорвалось с губ:

— Вы же не боитесь смерти, Павел Александрович!

— Верно, не боюсь. Боюсь только не выполнить условия контракта… Жизнь есть ничто…

— Как меня достала ваша псевдофилософия!!!— Взорвался я, заходя в блестящий лифт.— До свидания, джентльмены.

Можно было уйти и не попрощавшись. На первом этаже моментально подлетел Георгий, самый смазливый из прихвостней, спросивший:

— Что случилось? Я слышал выстрелы, с вами всё в порядке?

Остатки ярости предложили сломать ему нос о стол, что я с удовольствием исполнил через секунду. Хруст, сопровождаемый стонами, излечил больную душу. На самом деле наступило блаженство. Блаженство, преподнесенное злостью. Я поймал ошарашенный взгляд одной из сотрудниц, подмигнул заговорщицки. Вот такой вот я крутой, пусть каждый знает.

На улице вовсю хлестал дождь, несмотря на апрель, однако настроения он испортить не смог. Путь до дома занял несколько десятков секунд. Впервые за несколько лет я чувствовал себя королём мира. Всё-таки здорово я преподал урок этим занудам, вспомнил молодость. А ведь мне всего двадцать семь лет!

30 апреля.

Павел Александрович позвонил, осведомился о делах, сообщил, что сегодня заехать не сможет, что работой загрузили по полной программе. Чувствует себя паршиво, просит прощения за вчерашний инцидент. Прощаю.

Я же чувствую себя как нельзя лучше, даже зарядку на радостях сделал. Приготовил скоротечный завтрак, уселся перед телевизором. По новостям передавали о дерзком убийстве известного поэта мсье Лебедева. Зорин обещал девять месяцев, не сдержался. Видимо, слишком сложно давалось исполнение желания. Показали преступника, молодого фанатика, помешавшегося на серых стихах Лебедева. Получается, мы одним желанием ломаем судьбы сразу двух человек. С другой стороны, исполняя желание того круглого неудачника, мы фактически оставили без работы и средств к существованию пол сотни мирных граждан. Насладившись плодами своего труда, переключил на ток-шоу с Андреем Малаховым в качестве ведущего. Разбирали очередную проблему, а именно— судьбу России на мировой арене и в целом. Я ждал пафосных речей, однако глубоко ошибся, ибо все приглашённые гости говорили слажено, по делу. Михалков Никита Сергеевич, задыхаясь, рассказывал о прекрасном прошлом российской Империи до революции, о разрухе во время неё, о голоде последующих нескольких годов. Отец мой всегда говорил:

— Нас учили по учебникам, в которых ясно было написано, кто плохой, кто хороший. Царь мерзавец, нигилисты и пролетарии— молодцы, герои. А сейчас даже непонятно, кто где. Перемешалось.

Точно, перемешалось. В семнадцатом году интеллигенция тихо стояла и смотрела, как страну раздирают на части банды, жаждущие власти. Лучшие умы были загублены, отправлены в ссылку, расстреляны. Тогда и появилось новое поколение, именуемое Шариковыми. Это они выбрали Пепси, когда Россия стояла на распутье. Это они говорят:

“Встретимся у памятника Пушкину— Это где?— Да рядом с Макдональдсом!— А, понятно”. Интеллигенции уже не осталось, смешалась она с серостью, с толпой, и растворилась в тёмной массе. Нами управляют приверженцы старых идей, вставшие под новые знамёна ради власти. Президент становится торговой маркой, хорошо разрекламированной, кстати. Страна катится по наклонной, катится к Западу, хотя куда лучше оставаться связывающим звеном, взяв лучшее у Востока и у Европы.

Телефонный звонок нарушил привычное течение мыслей. Выключил телевизор, подошёл. На другом конце провода раздавался знакомы голос:

— Мишкин, вы дома? Слава Богу, езжайте немедленно на метро к главной проходной Автозавода!

— Куда? Павел Александрович, это же на самой окраине!

— Быстрее. На месте получите новые указания. Отбой.

Что за дурацкая привычка говорить “Отбой!”. Выправка военного, не иначе. Я посмотрелся в гардеробе, не нашёл ничего лучше, чем старая потертая курточка, старые штаны, старый свитер. Всё старое. Прямо как моя душа, но не сам я.

В метро, оказывается, вновь ввели жетоны. Настолько отвык ездить общественным транспортом, что на первых порах даже пытался кинуть пятирублёвую монетку. Подземка восхитительно пахла свежим маслом, в вагонах народу набилось совеем чуть-чуть, так что даже удалось вздремнуть под мерный стук колёс и поддувание ветерка. Мне снилась Настасья, улыбающаяся Настасья. Больше ничего. Только белоснежная улыбка, согревающая душу. Вскоре водитель по громкоговорителю произнёсла:

— Станция Автозаводская. Уважаемые пассажиры, при выходе из вагона, не забывайте свои вещи.

Не забудем, можешь не беспокоиться. Наверное, я ошибся, и говорила не водитель, а робот с кассетой внутри. В детстве, насмотревшись мультфильмов про трансформеров, я всегда представлял себе могущественного компьютера, управляющего движением всего транспорта на земле. Интересно, сейчас это возможно? Вряд ли.

Не успел я сделать и двух шагов из вагона, как меня остановил милиционер, козырнул, попросил документы. Я отдал. С минуту он внимательно изучал фотографию, затем спросил:

— Мишкин Алексей Владимирович? Тот самый?

— Какой тот самый?— Не понял я, чувствуя подвох.

— Какой надо.

Рука милиционера опустилась за пистолетом, ловко извлекала его и направила оружие в мою сторону. Машинально, вспомнив уроки Павла Александровича, данные месяц назад, я выбил “Макаров”, ладонь завернул против часовой стрелки так, что нападавший заверещал от боли, услышав хруст ломающегося сустава. Внезапно со стороны на меня обрушился тяжёлый предмет, уронив на пол. оказалось, безумная бабушка, размахивая авоськой, полной продуктов, пыталась меня благополучно пристукнуть. Что происходит? На меня объявлена охота?

Я увернулся от повторного выпада чрезвычайно сильной бабушки, бросился к лестнице, ведущей наверх. Прохожие старались преградить мне дорогу, однако я с лёгкостью бабочки обходил неожиданные препятствия. Сзади послышались хлопки. Значит, милиционер не испугался боли, открыл огонь на поражение. Ступени преодолевать оказалось проще, чем ожидал— физическая подготовка моя легла на плечи Зорина, он прекрасно справлялся с работой. Проскочил мимо поста дежурного, тот даже не заметил стреляющего психопата. Открыл всегда казавшуюся такой тяжёлой дверь, через секунду на меня посыпались ручьи осколков битого стекла. Милиционер хоть и промахивался, однако бил совсем рядом с мишенью. Заветный лучик солнца, исходящий с поверхности, внушил надежду на выживание. Кто устроил подобною шутку, тот всенепременно получит по голове, если я убегу, конечно. На улице многочисленная толпа не обращала внимания на спасающегося молодого человека, будто никто и не стрелял вовсе. Я в спешке заметил уезжающий трамвай, бросился к нему, запыхавшись, спиной чувствуя свист металла, разрезающего воздух пополам. Ноги заплетались, силы покидали, а милиционер уже вышел из подземки, мчась за жертвой, стреляя на ходу. Двери трамвая со скрежетом закрываются, последняя возможность, прыжок на метр… Животом ударяюсь о железный пол, ощущаю освобождение; стоящий рядом пассажир удивлённо смотрит на распластавшегося согражданина, как вдруг через стену заднюю стену трамвая, отделяющую меня от сумасшедшего, врезаются, оставляя глубокие дыры, пули. Пассажир падает, хрипя, словно подкошенный, кровь льётся рекой, заливает мне глаза. Я с огромным усилием оттираюсь, лезу за собственным “Кольтом”, прекрасно понимая всю трагичность сложившейся ситуации…

— Пистолет не понадобится, молодой человек.

Пассажир встаёт, на нём ни царапины, к тому же он являлся Павлом Александровичем!

— Что за…— Только и смог произнести я.

— Внушение, мой друг. Помнится, Вчера вы вдоволь насмеялись над моим страхом, пришло время расплаты. Видели бы вы своё лицо!

— Но всё выглядело так реально…— Обессиливший, упорно не хочу вставать. Пересиливаю, поднимаюсь, с удивлением обнаруживаю стену, абсолютно не повреждённую.

— Вот именно.— Кивает Зорин.— Начиная милиционером и заканчивая бабушкой я вам внушил. К вашей чести, это оказалось не так просто, как мне хотелось бы. Прохожих пришлось оставить. Вы заметили их безразличие?

— Заметил.— Подтвердил я.

— Отлично. Поменять структуру мира одной мыслью не сложно, сложнее сделать так, чтобы люди поверили в вашу мысль.

Я присел на свободное место, ощущая моток колючей проволоки вместо лёгких.

— Какое задание?— Спросил, давя подкатывающую тошноту. Больное сердце работало на максимуме.

— Заданий пока никаких, это завтра. Сегодня двинемся в обещанные бутики. Согласны?

— Согласен. Но здесь нет приличных бутиков.

— Естественно, мы поедем в верхнюю часть. На ближайшей остановке выйдем.

По тому, как человек одевается, можно судить о его внутреннем мире. Например, если сослуживец приходит каждый день на работу в чёрном костюме и чёрной рубашке, значит и мысли у него тёмные, в гробу он вас всех видал и бутербродом закусывал. Собственно, по одежде не только встречают, сколько получают первое впечатление от знакомства. А произвести хорошее впечатление— нужный шаг на пути к взаимопониманию. Также стоит помнить о разных взглядах людей на жизнь. Одноклассникам, может, понравится глубокий вырез в вечернем платье одноклассницы, но консервативные учителя отвергнут его с быстротой молнии. Хотя бывают и оригиналы, приходящие в одном нижнем белье.

В нашей профессии, Мишкин, необходима солидность во всём, от бровей до носков. Солидный человек выглядит солидно, одевается солидно, ведёт себя солидно, солидно здоровается и так же солидно уходит, желательно не попрощавшись, по-английски. Так что сначала заглянем в самый хороший магазин, деньги у нас есть, вкус тоже, по крайней мере у меня, следовательно без покупок мы сегодня не уйдём.

Я и опомниться не успел, как доброжелательная продавщица указывала нам на товар, прекрасные пиджаки, а Павел Александрович неодобрительно качал годовой, переходя от стойки к стойке.

— Что насчёт этого?— С надеждой спросил я, указывая на прелестный полосатый костюм.

Зорин изучил его своими прозрачными глазами, отверг:

— Он подходит совсем к другой обстановке. К самоубийству на природе в семь часов утра, к примеру.

— А этот?

— Только на свадьбы. У вас свадьба, Мишкин?

— Не думаю.

— И не надо.

Через два часа, измотав продавщицу( прекрасная девушка Елена, работает, учится, парня нет, телефончик дала— ибо из-за постоянных тренировок моё тело обросло мускулами) и меня, Павел Александрович наконец выбрал непроглядно чёрный костюм, элегантно подчёркивающий рельефную мускулатуру моего тела. Мы с облегчением прошли в примерочную, где Елена с нескрываемым любопытством следила за моими преображениями, что Павел Александрович не одобрял всячески, сказываясь на чрезвычайную занятость и неприемлемость мимолётных увлечений. Я посмотрелся в зеркало и не поверил собственным глазам— там, на другой стороне реальности стоял мужчина в самом расцвете сил, широкоплечий, крепкий, внушающий уважение лишь с одного взгляда. Елена ахнула:

— Прекрасно! Будете брать?

— Будем.— Согласился Зорин, философски подкручивая смольные усы.— Да, пожалуй.

— Галстук какой?

— Посветлее, но не слишком. У нас ответственная работа, знаете ли.

— В Государственной Думе, наверное?

— Берите выше, барышня, выше.

Ох, любил Павел Александрович немного похвалиться, поёрничать. С другой стороны, может он действительно прав? Самооценка в тот момент пронзила насквозь облачное небо, угодив прямо в жаркое солнце.

Расплатившись, уже на выходе, Зорин выдал наставление:

— Теперь и к серьёзному клиенту идти не стыдно, правда. Отправляйтесь домой, отсыпайтесь. Завтра получите новое задание, ответственное. Удачи!

На том и порешили.

1 Мая.

Кто же работает в праздник?— с подобной мыслью я грустно взглянул на часы, моментально забыв, впрочем, что увидел. Завтрак, недоеденный с прошлого дня, отправился в мусорную корзину, пришлось приготовить новый. Еда показалась на удивление вкусной, даже в моём исполнении. Однако, не успев насладиться прекрасно сделанным завтраком, переходящим в ужин, я заслышал звонок нового, вчера, по дороге домой, купленного сотового телефона. Номер оказался совершенно незнакомым.

— Алексей слушает. Кто это?— Задал я вопрос в пустоту.

— Ну вы и спать, Мишкин!— Взорвался в трубке бодрый голос Павла Александровича.

— Как вы узнали мой телефон?

— Не забывайте, где работаете! В мои обязанности входит знать абсолютно всё. Ладно, к делу.— Голос Зорина посерьёзнел.— Во дворе вас ждёт моя “Волга”, оставленная с ночи. К лобовому стеклу прикреплён адрес, по которому будет ждать клиент. Помните— задание повышенной сложности. Сделаете, вернётесь в контору, Сергею обо всём доложите…

Перед тем, как он гаркнул “Отбой”, я успел спросить:

— Почему вы не купите себе машину получше, поновее?

— Увидите.— Заговорщицки шепнул Павел Александрович, прекратив связь.

Оделся в новый, блестящий костюм, спустился, обнаружил машину открытой, ключи оставлены в зажигании. Зорин, добрая душа, никогда, видимо, не видел воров. На лобовом стекле действительно висел помятый листок с коротким адресом. Это где-то за городом. Сейчас лучше ездить дворами, ибо на главных улицах вовсю шествуют демонстрации. Ноу-хау российских пиарщиков— каждому пришедшему выдавать по сто сталинских граммов. Уже выезжая на автостраду, я решил проверить все возможности этой зверюги, вжав педаль газа до отказа. Встречные автомобили превратились в серые пятна, скорость зашкалили за двести, меня вдавило в сидение. Значит, Павел Александрович переделал этот автомобиль под гоночный, даже не предупредив меня! О борт что-то звякнуло, машину повело влево, пришлось резко ударить по тормозам и отъехать к обочине, старясь не убить кого-нибудь, не углядев случайно. Остаток пути прошел на скорости сто, удивляясь особенным способностям автомобиля.

По адресу располагался дом в лесном хозяйстве. На километры вокруг раскидывались высоченные ели, сосны, закрывающие небо, солнце и воздух. Здесь существовал какой-то особенный, свой мир, отдельный от городского. Суета ушла вдаль, предоставляя место умиротворённости. Навстречу мне, оглядываясь, вышёл человек средних лет, небритый, высокий, стройный. Подал руку, спросил:

— Вы от Павла Александровича?

— Я за него. Теперь он не работает.— Громко воскликнул я, гордясь за собственное имя.

— Тише, тише, она услышит. Как вас зовут?

Не расспрашивая, кто такая она, я представился:

— Алексей Владимирович Мишкин.

-Чистов Валерий, местный лесник. Пройдем в мою, так сказать, избушку.

— Конечно.— Согласился я, объятый острым желанием получше изучит этот диковинный лес.

Избушка оказалась уютно обставленной коморкой, пахнущей деревом. Мы присели за стол, выпили кофе, хотя я и предпочёл бы что-нибудь покрепче. Затем Валерий заговорил:

— Я на свете уже более чем семьсот лет живу. Устал уже. Все семьсот лет мне предлагают любить одну и ту же девушку— ненасытный огонь. Глупо звучит, очень глупо. Давным— давно я согласился на дар, как мне казалось, чрезвычайно щедрый— вечная жизнь и вечное внимание девушки, в которую я был без памяти влюблён. Вам знакомо такое чувство?

— Конечно.

— Да, я так и думал. Простите меня за сбивчивость рассказа. Начнем сначала. Итак, много лет назад я, простой юноша, влюбился в рыжеволосую девушку, вскружившую мне голову. Я долго не находил себе места, пока наконец не решился на признание. Какого же было моё удивление, когда она ответила мне взаимностью! В то же время она предложила мне ещё одно условие, по которому обещала бесконечное внимание. Бесконечное… В общем, я получил бессмертие. И всё бы хорошо, однако я устал. Человечески устал. Я устал от любви, от праздности, от жизни! Пришлось даже уехать из города в глухой лес…

— Кто такая, эта ваша возлюбленная?— Спросил я, с интересом рассматривая гравированную зажигалку, лежащую на столе.

— Она огонь. Она есть всё. Она везде и повсюду. Она ненасытна.— Задыхаясь, проговорил лесник.

— Преувеличенное описание.— Подытожил я.— Скажем, она есть в этой зажигалке?

В следующую секунду я с удовольствием щёлкнул кнопкой, благодаря которой из маленького отверстия высвободился огонь, переливающийся всеми цветами радуги на свету, состоящий из тысяч осколков горьких слёз, сладострастного хохота, шептания друг другу на рассвете, рождения и смерти солнца, неспешно опускающегося в алую реку. И на мгновение, всего на мгновение я заметил прекрасные глаза, смотрящие с другой стороны реальности.

Внезапно Валерий наотмашь ударил по руке, выбив зажигалку. Та отлетела в угол, затухнув, будто погибнув навсегда.

— Она нас услышит!

Он схватил меня за руку, потащил вон из домика. На улице, пробежав несколько метров, пробурчал:

— Что вы натворили! Она действительно есть в огне, в зажигалке, что вы натворили!

— Ваше желание, пожалуйста— спросил гранит, а не человек.

— Я хочу умереть. Здесь, сейчас, сию секунду!

Я извлёк договор, ритуальный нож. Ткнул палец клиента, приложил к пергаменту. Прошептал на ухо:

— Ждите.

И уставился на секундную стрелку часов. Десять, девять, восемь…

— Скоро уже?

— Скоро.

Семь, шесть, пять, четыре…

— Она близко, я чувствую!

Три, два, один…

Валерий охнул, смяк, повалился наземь как мешок. Я развернулся к автомобилю, чувствуя удовлетворённость за выполненную работу. Однако дорогу мне преградил огонь, юрко шастающий вокруг меня. Подозрения, зародившееся в душе, вылились в проблему тут же, в виде прекрасной, лучезарной девушки. Чудные скулы украшали лицо, большие голубые глаза светились, словно озеро, огненно— рыжие волосы искрились в лучах солнца, поддёрнутый носик придавал серьёзное выражение, хотя сейчас она была явно зла. До бешенства зла.

Стройная фигура двинулась на меня, а я даже и не шелохнулся. Девушка произнесла сахарным голосом, чуть приторным:

— Итак, он запросил смерти, вы ему её обеспечили?

— Да…— Сорвалось с моих губ.

— Зря.

Затем, сделав ещё два шага, она впилась в мои губы, одарив страстным поцелуем. По моему телу пробежались тысячи маленьких молний, достигнув сердца, сжав его в маленький комок. Я почувствовал, как задыхаюсь. Тело сводила судорога. Однако в пиковый момент, когда вопрос убийства казался разрешённым, чья-то властная рука уничтожила молнии, стерев их раз и навсегда.

Девушка отпрянула, в испуге хлопая ресницами. Проговорила:

— Ваша жизнь вам не принадлежит. Не беспокойтесь, я уличу момент, когда ваш хозяин отвлечётся. Берегитесь…

И исчезла, превратившись в скромный огонёк, ушедший под опавшие иголки елей.

Путь до офиса меня терзали раздумья, сомнения в правильности моего выбора относительно работы. Кажется, я опять ошибся. В последний раз.

Итак, по словам моей прекрасной девушки, стремящейся убить меня во что бы то ни стало, моя жизнь принадлежит некому могучему созданию, способному остановить смерть, так же легко, как прекратить жизнь. Этим созданием, естественно, является Сергей Викторович. Логично предположить, что он просто позаботился обо мне, ведь никаких контрактов относительно своей души я не заключал. Да и зачем ему моя душа?

По рассказам Павла Александровича, души он использует для защиты от других божеств, более кровожадных и сильных. Вообще наверху не поощряется отбирать у человека самое ценное, однако в данный момент хаос сменил благополучный порядок, каждый боится Лаврова, стремящегося остаться единым божеством.

Ему нужна защита от Лаврова!

Конечно, моя душа не подвержена действию Силы, и завладев ей, возможно отразить любые нападения. Как меня Сергей может поймать?

Анастасия.

Дети.

Верно, так оно и есть. Встреча с давно умершими людьми, людьми, которых мне не хватает на пути к прекрасной жизни. Например, в качестве видения, кои приходили к террористу, скрывающемуся на квартире. Что же, не дадим себя провести.

На первом этаже меня, кроме охранника, больше никто не встретил. Рабочий день в праздник отменялся как таковой. Лифт, всегда блестящий до раздражения, сегодня казался мутным, небрежным, тёмным. Он захватил в свою пасть заблудшего путника, понёс высоко наверх, в логово страшного зверя.

Страшный зверь сидел за сверкающим столом, курил сигару. Рядом, на диване, отдыхал Павел Александрович.

Сергей встал, радостный, подбежал, обнял по-братски. Я с нескрываемым отвращением следил за его движениями. Наверное, заметив моё выражение лица, он состроил озабоченную мину, спросив:

— Алексей, с тобой всё в порядке?

За меня ответил Зорин:

— Сами же понимаете, Сергей Викторович, что не всё. Он встретил Лису, правду приносящую. Она подорвало его доверие к вам, ко мне, к нашей организации в целом. Скорее всего, его недоверие перерастёт в злость, в ненависть к нам. Если Лиса не убьёт его раньше времени, конечно.

— Вы знали, знали!— Шипел я на них обоих.

— Знали.— Согласился Сергей, возвращаясь к белому креслу. Мы всё прекрасно знали. Знали, что Лиса определённо попытается вас убить. Знали, и предотвратили убийство. Мы понадеялись на вашу благоразумность, но к сожалению, видимо ошиблись. Не думайте, будто я нанял вас только для того, чтобы заполучить вашу душу, спокойно жить дальше, не боясь Лаврова. Чушь. Так или иначе, мы занимаемся поисками Пришедшего Из Людей для его уничтожения, прикладываем все силы, стараемся отчиститься от грязи, заразившей божества. И только с твоей помощью, Мишкин, победа нам обеспечена.

Я приземлился на белоснежное кресло.

— А кто такая эта ваша Лиса?— Пришлось задать вопрос.

Сергей и Павел Александрович многозначительно переглянулись.

— Это порождение вековой лжи, используемой людьми в качестве прикрытия своих злодеяний. Она есть огонь, сжигающий всё сущное и оставляющий только правду, одну лишь правду.— Произнёс Зорин, подняв палец вверх.— Она сжирает леса, убивает людей, но некоторым приносит тепло, ласку, когда-нибудь перерастающую в предательство, толчок в спину на краю пропасти. Она предаст вас, Мишкин, в самый ответственный момент. Не делайте на её счёт каких либо планов.

— Она хочет меня убить, к вашему сведению.— Язвительно произнёс я.

Сергей Викторович вместе с Зориным, не сговариваясь, залились чисто детским хохотом. К чёрту, однако меня этот хохот тоже захватил, и уже через минуту мы просто катались по полу. Когда вакханалия завершилась, я сквозь слёзы напомнил:

— И всё таки?

— Она никогда не убьёт вас, будьте уверены!— Воскликнул Сергей, доставая пятизвездочный коньяк.— Давайте выпьем за удачное завершение сделки. Семисот летняя душа попадает не каждый день. Павел Александрович, вы будете?

Зорин мгновение обдумывал сложившуюся ситуацию.

— Сегодня буду. Сегодня просто отличный день.

Навеселе от изрядной доли спиртного, я возвращался домой. Попойка, устроенная Сергеем, продолжалась до поздней ночи. Помню, как пришёл. Помню, упал на кровать прямо в одежде. Больше ничего не помню.

2 Мая.

Я открыл глаза, но на часы посмотреть не успел— в голову ножом врезалась острая боль, пронзавшая тело. И зачем я вчера так напился?— именно таким вопросом задаётся каждый четвёртый житель России, судорожно рыская по квартире в поисках спасительной бутылки. Странность заключается в общем состоянии Будды, принятии собственных ошибок, их анализирования, понимания греховности бренного тела. В тот же вечер типичный гражданин напивается в доску, чтобы на следующее утро проснуться разбитым, плохо пахнущим и по новой взяться за анализирование ошибок, просчёт вариантов проведения наступающего вечера. Днём все среднестатистические люди работают.

Я упал с кровати, обнаружив себя в новом костюме, новых ботинках и в целом при параде, не считая помятого вида из-за вчерашнего падения на хорошенькую секретаршу. Мне даже извиняться не пришлось— всё произошло как-то само. На щеке до сих пор остались следы страстных, огненных поцелуев. Что во мне находят девушки, в обычном парне? Есть во мне некая тонкая черта, благодаря которой особы противоположного пола попадают в ловушку. Важно научиться узнавать подступы к женщине ещё с первого знакомства. Если женщина говорит умные вещи, ведёт себя, словно строгий учитель, дайте ей немного сумасбродства, сумасшествия. Блицкриг работает на ура— молниеносный проход, захват основных плацдармов в предельно короткие сроки, удерживание занятых позиций с последующим развитием наступления.

Ежили барышня не отвечает никаким нормам этикета, следовательно вы обязаны вести себя с ней по всей строгости, не позволяя шалостей. Это разжигает в ней старание вывести вас из себя, разозлить. Держитесь, выжидайте— рано или поздно она сама сдастся. К сожалению, какой бы простой не казалась вам задача, с такими девушками в промучаетесь дольше, ибо строгие женщины при внешней холодности внутри являются ураганом, спрятанным в уютную клетку, в которой ему тесно.

Конечно, у вас есть особый вариант— алкоголь. Алкоголь, или огненная вода, действует безотказно в любых случаях. Пиво с девушкой на пляже, вино в ресторане, отличный коньяк дома, и она уже фактически ваша. Никаких закусок, однако и не давайте вашей пассии напиться до поросячьего визга: во-первых, это не делает вам чести, как джентльмену, во-вторых девушка может заснуть раньше времени, поэтому все ваши старания пропадут даром.

Есть у данного плана и один большой недостаток— у пьяного знакомства нет будущего. Алкоголь затормаживает деятельность мозга, затормаживает неизбежность разрыва отношений. Однако, подобно тому, как утром клетки мозга начинают работать с удвоенной силой, так и девушка, поняв комичность знакомства, стремится поскорее уйти. У женщин тоже есть стыд, знаете ли.

В то же время, если психолог из вас не важный, вы можете выбрать самый денежный вариант— работать Мечтой. Цветы у двери квартиры, надушенные любовные письма, серенады под окном в темноте, лепестки алых роз, коими выложен её путь до работы. Но и здесь есть один крупный недочёт— момент признания. У каждой женщины есть человек— мечта, её Принц, Герой, и если вы в момент признания под описание принца ну никак не подходите— не видать вам её сердца, так же как и руки в совокупности.

Примерно с такими мыслями, преодолевая ломоту в теле, я открыл дверцу холодильника. Оказалось, запасы еды успели закончиться ещё вчера. Позвонил секретарше( она очень обрадовалась, заслышав мой голос, успела спросить, когда же я снова появлюсь на работе), попросил заказать мне еду и доставить её на дом. Самой на дом придти? Пожалуй, что так. Значит, сегодня мы идём в ресторан к моему другу Ашоту, который готовит восхитительное мясо в горшочке. М-м-м.

Ресторан располагался на углу двух не слишком оживлённых улочек, однако там всегда было множество посетителей. У Ашота подают прекрасную пиццу, мясо в горшочке, превосходный шашлык, в том числе и из красного мяса рыбы. Я раньше, во времена более удачные, бывал там завсегдатаем, иногда приводя жену и детей с собой. Последний раз я зашёл в ресторан три месяца назад, напился на последние деньги, устроил дебош.

Сразу по прибытию меня встретил сам хозяин, чуть пополневший, но всё такой же добрый. Я сразу предупредил его, что деньги имеются и что сегодня напиваться до поросячьего визга я не буду( Ашот недовольно посмотрел на мой помятый костюм).

— Вы давно не заходили, Алексей, я уже начал подумывать, не переехали ли в другой район.

— Нет, Ашот, я остаюсь верен своим корням.

— И правильно, правильно. Новая работа, новые связи? Я смотрю, у вас появились деньги?

— Точно. В самую точку, Ашот. Ты-то как?

— Неплохо. Ресторан расширяется, клиентов прибавляется. Скоро построят новые дома, и пускать уже буду только по записи. Вот так.

Мы рассмеялись, и я попросил дать мне пожизненный абонемент. Ашот пригласил за столик, подал мясо в горшочке с пылу— с жару, пообещав принести новое, специально для особых гостей разработанное блюдо. Однако не успел я усесться за высокий стул, как в ресторан вошла знакомая женщина, издалека напоминавшая пламя, ворвавшееся через дверной проём. Даже запах мяса не отбил у меня желание наблюдать за Лисой. Так прошёл десяток секунд, после чего в голову ударила мысль— девушка хочет убить Мишкина, а Сергея или Павла Александровича даже нет рядом! Инстинктивно рука потянулась к оружию, холодному, безразличному к чужой боли. Устраивать драку в ресторане друга ещё можно, а вот устраивать кровавую баню не стоит. Где же я буду питаться в случае острой нехватки продуктов?

Лиса подошла к столику, села напротив. Делая вид, что я изучаю меню, произнёс:

— Здесь занято.

Девушка шикарно улыбнулась, от чего по спине пробежали мурашки. Убийца с бесконечной добротой в глазах. Отлично.

— Вряд ли здесь занято. Кого вам ждать, Мишкин?

Пальцы стиснули рукоять оружия, пропитавшись спокойствием морозного утра. В голове крутился план: выпад в сторону, вправо, на лету достаю пистолет, стреляю на удачу. Повезёт— встану, добью. Не повезет…

— Да уберите уже руки с пистолета, в самом деле!— Прекрасная незнакомка умилённо похлопала ресницами.— Сегодня я не собираюсь вас убивать, не беспокойтесь.

— Тогда… Зачем вы пришил?— Недоумевал я.

— Как человек глубоко интеллигентный я просто обязана узнать свою жертву поближе, узнать о её жизни и существовании в целом. Так что, давайте сразу перейдём на “ты”.

— Хорошо, принимается.

Нащупал спусковой крючок, готовый к любым неожиданностям. Прошла минута, вторая. Затем Лиса проговорила:

— Похоже, так мы ничего не добьёмся. Уберите оружие, иначе это утро окажется для вас последним.

Собственно, а что мне терять? Я положил вспотевшую руку на стол, стараясь сохранить полное спокойствие. Лиса продолжала:

— Итак, меня зовут Елизаветой, хоть больше я известна под именем Лиса. Так меня и величайте. Вчерашним утром ты неосторожно лишил жизни моего возлюбленного. Зачем?

— Он сам пожелал. Вы… Ты уничтожила его своей бесконечной любовью.

— Прекрасно. Получается, я не предусмотрела обыкновенную человеческую усталость. Ты, Алексей, работаешь не на тех людей. Они очень сильны, и не понятно, почему ты ещё жив. Видимо, ты им нужен больше жизни, вот. Знаешь о событиях наверху?

Она была похожа на прелестную школьницу, повзрослевшую в один день, однако оставившую привычки детства. Глаза искрились, источая любовь. Ко мне эта любовь не относилась никак.

— Лавров, ваш бывший товарищ, устраивает форменный беспредел, убирая всех и каждого на своём пути.

— Это я уже слышал не раз.— Напомнил я.

— Ну да, конечно. И тебе не кажется, что твой работодатель совсем не хочет избавления от нового врага, ему нужна лишь ваша душа?

— Нет.

Девушка принюхалась к блюду, остывающему на столе. Потом медленно произнесла:

— Жаль, конечно. Про меня тебе, видимо, уже рассказали. Я приношу правду, настолько горькую, доводящую людей до самоубийства. Некоторые просто не верят. Хуже для них.

Дверь ресторана отворилась, вошёл мой старый знакомый, работник ФСБ Игорь Данилов. Лиса поспешила высказаться:

— Итак, с тобой я ещё встречусь. И не верь Данилову, он плохой человек, он тебя погубит.

И растворилась в воздухе. Через минуту за стол присел встревоженный Данилов, вместо приветствия спросивший:

— А куда подевалась ваша очаровательная спутница?

— Она не моя очаровательная спутница. Она мой убийца.— Отрезал я.

— Интересная у вас жизнь в последнее время, Мишкин. Такое ощущение, будто сами ищите приключений на собственную голову. Вероятно, действует та же самая Сила?

Он сильно изменился за прошедший год. Постарел лет на десять, вокруг глаз появились морщинки, улыбка навсегда исчезла с губ, превратив его в старика. На щеке виднелся шрам— следы от недавних операций по уничтожению банд формирований. Как-то слишком часто у нас стали находить глав чеченских террористических сепаратистов. Раньше словно во тьме ходили, никого не заметили.

Движения Игоря изменились с плавных на резкие настолько, что я даже не поспевал за ними. Отвратительная привычка хрустеть суставами пальцев осталась, хоть его и предупреждали об опасности раннего артрита. К слову, он никогда не обращал внимания на слова других, прибегая только к помощи самых близких друзей, коих у него сейчас не осталось совсем.

— По какому поводу вы решили навестить меня, товарищ Данилов?— Подчёркнуто сухо осведомился я.

— Приходится.— Игорь откинулся на спинку стула, хрустя уставшими суставами.— нам поступило сообщение о вашей новой работе. Люди, занимающиеся данным бизнесом, плохо кончают.

Я застыл на месте, поражённый. Значит, ему всё известно? Прочитав выражение на моем лице, Данилов начал тотальное наступление:

— Не удивляйтесь так, Мишкин, всё-таки у нас контора серьёзная, со скупкой душ мы знакомы давно, ещё с царских времён. Закона, запрещающего это, нет, следовательно бизнес наполовину легален. Однако в последнее время мы слишком часто стали замечать Баахала, или просто Сергея Викторовича, на встречах с различными крайне небезопасными в частности для вас людьми.

Он извлёк кипу фотографий, бросил на стол. Отвратительные личности взирали с фотокарточек.

— Каждый из здесь представленных людей поставлен следить за вами, следить за каждым вашим шагом и передвижением. В свою очередь, мы следим за ними и одновременно за вами. А вы не следите вообще. Получается, вы остаётесь в дураках, товарищ Мишкин.

— Зачем Баахалу следить за мной?

— А вот это вам лучше знать, Алексей Владимирович. В конечном итоге мы уничтожим всех из наблюдателей, дайте срок. Пока что постарайтесь меньше выходить на улицу и вообще появляться на свет. Сидите во тьме. Многие из наблюдателей— наёмные убийцы, готовые броситься в атаку при первой же возможности. Моё дело предупредить, ваше дело отказаться.

— Хорошо, я понимаю.

Во рту пересохло. Я на мушке каждую секунду и не подозреваю об этом! Мурашки пробежали по всему телу, сердце забилось сильнее, готовое выпрыгнуть из груди. Тем временем Данилов преспокойно сложил фотографии в карман, откланялся на прощание и был таков.

Прошло пол часа, мясо успело окончательно остыть, Ашот озабоченно выглядывал из-за ширмы. Я совершенно не заметил, как за мой столик сел человек с удивительно светлым лицом, чистым взглядом, мягким голосом и чем-то наподобие горба за спиной. Молчание сковывало нас обоих. Наконец он подал руку, представившись:

— Антон. Ангел в отставке. Точнее в ссылке.

Я ничуть не удивился подобному признанию, сказывались события прошлых лет.

— Чего вам надо от меня?— Уставшим голосом поинтересовался я.— Лучше вам уходить. Сейчас же.

— Я не уйду.— Антон выглядел основательно разражённым.— У меня есть всего пара минут, потому буду краток— Сергей хочет отнять вашу душу.

— Это уже не новость.

— Да? Странно.

— Вы-то откуда знаете?

— Я есть его спящая сущность, обратная сторона. Когда-то давным-давно, во времена властвования богов Баахал совершил ряд тяжелейших преступлений, став злым божеством во многих поселениях Южной Африки. В наказание меня, чистейшего ангела, направили за ним наблюдать. Иногда мне везёт, и я могу предсказывать его мысли, открывая глаза людям, как в вашем случае, например.

— У Сергея повязка. У вас её нет.

— Повязкой он старается подольше закрыть меня в глубине пороков и страданий.

— Он слышит на сейчас?

— Не слышит, однако может проанализировать ситуацию, сделать выводы. Бегите из города. Бегите далеко. Если вам ещё нужна ваша жизнь, конечно.

— Я никогда ни от кого не бегу.— Чётко выговаривая каждое слово.

Ангел вздохнул, встал, шелестя крыльями, удалился. Я расплатился с Ашотом, благодаря за предоставленный завтрак к которому я, впрочем, и не притронулся, двинулся к дому.

В подъезде, поднимаясь на этаж, я столкнулся с приземистым, сутулым гражданином. Внезапно поразила вспышка— его я уже видел на фотокарточке, представленной Даниловым! Нельзя так явно раскрываться, товарищи следователи. Или смотрящие…

— Доброго дня! Я сейчас пойду на кухню, удачного наблюдения!

Нарочитый бас волнами растекался по бетонному этажу дома— монолитки. Человек смотрел на меня выпученными глазами, не решаясь двинуться дальше. Только по движению губ смог я уловить:

— Всё кончено…

И прежде чем начался допрос с пристрастием, наблюдающий юрко перепрыгнул через перила, затем через ещё одни, за пяток секунд оказавшись на первом этаже. Я устало пожал плечами, открывая трясущимися руками дверь квартиры. К чёрту, возьму отпуск. Поеду на Канары, отдохну. Хотя Канары сейчас не в моде…

Неожиданно щёку обжог пламенный поцелуй огненных губ, из-за чего я инстинктивно потянулся за пистолетом, однако добрый, со страстной хрипотцой голос.

— Ты чего— спросил он.

— Ничего. Ленка, сегодня не могу. Не обижайся, пожалуйста, я действительно не могу.

— Почему?— Голос превратился в сердитый, требовательный.

— Много работы, клиенты придут, бумаги надо подписать.

— Ты уверен?

Фигура вышла из тени, обтянутая в чёрное блестящее платье с глубоким вырезом в районе шикарной груди второго размера. Елена прижалась ко мне, шепча признания в бесконечной любви и счастье. Совершенно незаметно моя ладонь оказалась на её бедре, а сам я погрузился в женские чары с головой, ещё мгновение— и не хватит воздуха, задохнусь.

— Нет, нельзя.— С трудом, кляня себя за излишнюю грубость, прикрикнул я.

Елена надула идеальные губки, но она умна, многое поняла сразу. Если у меня небритое лицо, вид помятый, движения похожи на содрогания покойника, значит лучше оставить Мишкина Алексея одного на двадцать четыре часа, лучше на сорок восемь.

Дверь хлопнула, к хлопку добавились звуки цокающих каблучков, нервно шуршащего лифта. Зачем я приношу людям столько боли, столько страдания? Это плата за независимость от Силы, плата за свободу. Лучше умереть свободным, чем всю жизнь пресмыкаться перед невидимой, неощутимой энергии. Энергия творит, выбирает из миллионов претендентов, выводит в свет. Нас никогда не спрашивают, хотим мы рождаться или нет. Нас вообще никогда ни о чём не спрашивают, ставя перед неутешительными фактами. Нас также не спрашивают, когда мы хотим покинуть этот мир, и хотим ли вообще. Жизнь— есть страдание, залитое счастьем, иначе слишком многие будут кончать самоубийством.

Однажды, лежа в ванной со вскрытыми венами, следя за неспешно краснеющей водой, старый Алексей Владимирович Мишкин вдруг понял тщедушность собственного пребывания на Земле, никчёмность любого телодвижения. Его поглотила огромная глубина вселенной, приняла, будто сына, приютила. И так хорошо было, так легко, что Мишкину и не хотелось расставаться с бурой водой, лететь на автомобиле в больницу, придерживаемым за руку Даниловым…

Вот и сейчас я смотрел на шрам, вспоминая ощущения безграничной теплоты, доброты. Рано или поздно мы все превратимся в пыль, но теплота останется. Мы попользовались ей, мы должны возместить её.

Дверь холодильника раскрылась сразу, без лишнего скрипа. Я с преогромным удовольствием обнаружил целую груду разнообразных продуктов, от которых полка буквально ломилась, треща по швам. Взял несколько яиц, и, хоть аппетит пропал совсем, решился их зажарить с варёной колбасой. Новая плита, установленная Павлом Александровичем, являлась газовой, однако с электрическим поджигом. Предлагали полностью электрическую, да сказались старые привычки, воспоминания беззаботного детства.

Огонь вспыхнул моментально, после первого нажатия на кнопку. По знаку зодиака я отношусь к воде, она расслабляет меня. Огонь же в любых проявлениях завораживает, заставляет сокровенные желания оттаивать, выходить наружу, делать разнообразные сумасшедшие вещи. Он заряжает отрицательной энергией, энергией разрушения, уничтожения всего живого. Так или иначе, огонь рано или поздно сожрёт сам себя, оставив только голую, чёрную землю. Зло, хоть и сильнее любого проявления всякого добра в философском смысле, стоит во врагах у собственного Я, и врага этого ему не побороть ни за что.

Огонь, к моему глубокому удивлению, внезапно вышел за пределы конфорки, жаркой рекой растёкся по полу, с каждой секундой принимая всё более и более причудливые формы. В одно мгновение пламя обратилось девушкой, недавней знакомой, Лисой, или Елизаветой, на усмотрение. Молниеносно девушка схватила со стола огромный кухонный нож для разделки мяса, замахнулась, целясь в шею, однако я, наученный Павлом Александровичем, вовремя пригнулся. Ледяное лезвие просвистело в сантиметре от головы, и, хоть я старался двигаться как можно быстрее, Лиса наносила удары точнее, ярче, удачливее.

Ещё один замах, ещё… В узком пространстве кухни маневрировать не выпадало возможности, потому я, фактически оставаясь на месте, загонял себя в ловушку, изгибаясь всем телом. Вот лезвие скакнуло по руке, разрезав рубашку. Удар— и нога ощутила обжигающий вкус крови. Я всё старался поймать неточное движение противницы, пытался найти брешь.

И нашёл.

Сделав неловкий шаг босыми ногами по скользкому полу, Елизавета неудачно поскользнулась, выпадая с ножом вперёд. Проверенным приёмом я поймал её руку, в которой держалось опасное оружие, затем вторую, крепко сжал, до боли. Всмотрелся ей в лицо— она почему-то белоснежно улыбалась, будто я доставлял неземное удовольствие. К ладони словно приложили раскалённый металл, я отпрянул, давя в себе приступ нестерпимой боли. Руки Елизаветы превратились в огонь, соединяя кисть с локтем! Анатомические умозаключения провести не успел— после профессионального хука слева рухнул на табурет, сломав последний. Ногой в пах, ногой по подбородку, кулаком в скулу, кулаком в висок… Боль ушла далеко, приходилось просто тупо наблюдать за собственным избиением, не делая ни единого движения, ибо тело занемело от какого-то жуткого колдунства. Это очень сильное колдунство.

Краем сознания заметил нож, приставленный к подбородку, готовый добить бывшего хозяина. Оказывается, холодное оружие тоже способно предавать, иногда коварнее огнестрельного.

— Вот и всё, Мишкин. Жизнь ваша кончена.— Удовлетворённо произнесла рыжеволосая.

Кончена, так кончена.

— Вы хотите жить, не так ли?

Ни кивнуть, ни мотнуть головой не могу— остриё вцепилось крепко. Сказать не в силах— кровь заполнила рот.

— Вижу, не слишком. Мне как-то совестно убивать тебя, Алексей. Ты хороший человек, зла другим не делаешь.

Я окунулся в глубину её глаз, произошел секундный контакт, обмен мыслями, всем жизненным опытом, связь. И тут мы слились в огромном страстном поцелуе, не способном вместить чувства, разрывавшие сердца на части. Нож рухнул на пол, брякнув. Девушка ошеломлённо охнула.

“Нет, мне сегодня определённо не дадут поразмышлять!”— недовольно подумал я, погружаясь в огонь, испаряясь в нескончаемой любви.

Не знаю точно, сколько продолжались наши любовные утехи. Из-за настойчиво бренчащего мобильного телефона пришлось проснуться, подойти. На другой стороне провода, точнее цифрового кода развесёлым голосом у меня осведомились:

— Ну что, Мишкин, не убила вас горячая дамочка?

Данилов, чёрт бы его побрал. Смотрит из окна соседнего дома, по-мальчишески хихикает.

— Обошлось.

— Зер гуд. Эх, как вы там зажигали! Кстати, спешите удивляться: все наблюдатели были сняты, остались только мы!

— Не собираюсь удивляться. Я встретился с одним в подъезде, поздоровался, пожелал счастливой охоты.

— И надо вам, Мишкин, каждую секунду на рожон лезть!— Поучал Данилов по-отечески.— Осторожнее, иногда машины случайно очень нужных свидетелей сбивают.

— Я постараюсь.

Нажал на кнопку, связь прервалась. Пока разговаривал по телефону, зажёг спичку, всматриваясь в огонь. Вдруг он раздулся, подмигнул мне, обжёг пальцы. Я машинально обернулся, взглянул на кровать— никого. Ушла любимая, случайная незнакомка— убийца.

Так, наверное, лучше. Я жив, значит я могу сегодня хоть немного подумать о себе, о работе, о будущем.

Работа, как оказалось, забивает всё свободное время отбойным молотком куда-то под асфальт. Целый день мотаюсь по городу, ищу интересных, полных сил людей, те продают мне душу за мизерную цену, фактически за голубую мечту, мечту-однодневку. Каждый раз вспоминаю того круглого неудачника, волочившего свой крест, тяжёлый дубовый крест к собственной могиле. Мы с Павлом Александровичем в один миг освободили его от креста, заставили взлететь, оторваться от земли. Но крест стал последним, за что он держался, что у него было и осталось после жизненных перипетий. Неудачник погиб, как погибли многие, связавшиеся с нашей организацией, гордо носящей пафосное имя “Соулз”. Предпринимателя, с которым мне довелось общаться несколько дней назад, пристрелили завистливые конкуренты, посчитавшие, будто такое количество денег у среднего собственника быть не может. Мсье Лебедева зарезал, тупо и жестоко, разъярённый поклонник. Товарища террориста взорвали, решив, для верности, кинуть гранату в окно. Лесника… Лесник оказался самым необычным клиентом, пожелавшим в конечном итоге смерти. Он единственный сумел обмануть компанию и меня— сам умер, а проблемы в виде бешенной девушки-огонька оставил.

Сел за компьютер, расслабился. Под мерное шипение модема( пора перейти на выделенный канал связи наконец!), забрёл в Интернет. Сперва— на сайт “Турецкого Гамбита”, где в дни процветания ютились до тысячи человек, сейчас же осталось не больше десятка. Ребята держат форум на плечах, обсуждают отнюдь не фильм, скорее проблемы политические и литературные. Милые дамы Fandorimanka и Leroy приветливо встречают гостя по имени Fucker. В прочем, раз в неделю я захожу сюда вылить душевную злость в виде тридцати строчек отборного мата, после чего приходится говорить, словно это мои дружки знают пароль, воспользовались ником, пишут всякие гадости. Самому на душе противно, обманываю этих прекрасных людей.

Набрал в командной строке новый адрес, кинулся к новостям. Первая статья пестрела заголовком “Путин— клон Гитлера”. Интрига. Однако с первого прочтения статья обернулась творчеством престарелого анархиста, не оставившего детские замашки и фантазии в подгузниках. В целом идея была не про адскую машину рейха, плодящую сотни Фюреров ежеминутно, коих в 1945 году уничтожат если не бравые американцы, то не менее бравые солдаты красной армии, и не про то, что единственный выживший клон не старел, приноровился к окружающей атмосфере, поступил на службу КГБ, стал главой государства. Нет, не про это. Идея формировалась на главном тезисе: Путин ведёт Россию к тоталитаризму. Приводилась масса прозрачных беспочвенных обвинений, доказательств тех же обвинений. Ничем не выраженная статья шла к главному гнойнику современного общества— к проблеме. Кто-то создаёт проблему, кто-то её решает, а всё равно дело заканчивается революцией. Не успели мы в 1991 повоевать за свободу с лозунгами “За свободу”, как в 2007 выходим на улицы с лозунгами “У нас отнимают свободу”. Сколько набороли, столько и отнимают, ни больше, ни меньше.

Вторая статья говорил о выборах в думу в этом году. Результаты поразили всех, кроме аналитиков. Группа зарвавшихся мальчуганов и девчонок, посчитав своё дело правым, а точнее либеральным, организовали партию “Наши”, которую в 2005 году никто в серьёз не принимал. Через два года стало предельно ясно, кто эти люди— они от правительства, от президента, которому всё равно скоро уходить. “Наших” поставили простив набирающей обороты “Родины”, против недовольной молодёжи от СПС и других фруктов. И “Наши” сдержали удар, контратаковали, к чему привёл молодой контингент, резко контрастирующий в думе на фоне седых висков, седых голов и серых умов. Собственно, эти молодые ребята рано или поздно сами станут серыми, безжизненными. Такова судьба любого политика.

Третья статья тоже говорила о политике, однако прочитать её у меня не хватило сил. Наверняка спецслужбы помещают на такие странички двадцать пятый кадр, запрещающий прочитывать подобную информацию. И ладно. Пойду спать. Устал. Завтра с Сергеем переговорю.

3 Мая.

Я стою на краю обрыва, готовый к любым неожиданностям, ибо я— всесилен. Я почти бог, мне не хватает каких-то крупиц понимания, сознания. И нет больше врагов, способных остановить пришествие моё, нет достойных соперников.

Тьма разъедает душу, становится больно… Спецназовцы мечутся, ищут спасения, укрытия от Силы, однако та настигает их умерщвляет самыми разнообразными изощренными методами, идёт дальше. Сила впервые за долгие годы на свободе, сила поглощает этот мир, но не строит новый, а сжигает старый. Вдруг сквозь мрак ступает человек, чей путь является светом для всех, противоречащих судьбе и жизни. Человек держит наготове оружие, человек всего секунду назад согласился на предательство лучшего друга, с которым они прошли половину сознательной жизни. Человек стреляет, и совершенно неожиданно Сила исчезает, растворяется на свету, покидая бывшего хозяина— носителя. Боже, как всё просто. Хочется сказать многое, очень многое, однако берег с треском корней трав обрывается вниз, холод убивает сердце, тело, разум. Одна злость не замерзает, плывёт дальше, ища способы отомстить…

Проснулся, на часы не посмотрел— захотел, чтобы этот день отличался от прежних. Сделал зарядку, потянул уставшие от блуда мышцы. Впервые за три дня побрился, иначе мог зарасти щетиной, став эдаким Карлом Марксом местного разлива.

Звонок на мобильный телефон, рывком беру трубку.

— Алексей, это Сергей. Машина внизу, быстро выходите и поехали!

— Куда поехали-то?— Промямлил я.

— Потом, всё потом.

Чертыхнувшись, поворчав, остававшись голодным, я накинул фирменный мятый пиджак, фирменные пыльные ботинки, завязал фирменный грязный галстук, прихватил “Кольт”. Казалось, только родной пистолет остался на службе, не предав.

К моему удивлению, за рулём “Волги” сидел не Павел Александрович, а взъерошенный Сергей, жестом приказавший пристегнуться, вдавивший педаль газа в пол. На моё предложение “Сергей, нам надо многое обговорить”, приказывал заткнуться, сидеть тихо.

— Да что в конце концов происходит?— Вскричал я, не выдержав.

Баахал взглянул раскрасневшимися глазами исподлобья, принялся тараторить:

— Вчера мне позвонил самый надёжный информатор, сообщил одну очень интригующую новость. В загородном доме некого Сокольникова прячется Лавров.

Я вздрогнул, недоумённо посмотрев на работодателя.

— Правильно, Лавров. Пришлось послать троих самых опытных людей. Четыре часа назад они не вышли на связь, то есть погибли. Я решился на отчаянный шаг— придти к нему самому, в крайнем случае уничтожить. Это— твоё первое серьёзное задание, Мишкин, ты должен будешь прикрывать меня в случае атаки. Ты согласен?

— Как будто у меня имеется выбор. У нас есть шанс убить его?

— Да.

Я молчал, следя за изгибами чёрной, старой, мерзкой дороги. Дорога вела в Ад, и я сам шёл к воротам, меня никто не заставлял.

— Ты боишься?

Я боялся.

— Нет.

— Правильно, ты уже встречался с ним однажды. Для меня подобные встречи впервой. Он… убивает сразу?

— Не знаю. Пока он был человеком, он не стремился к убийству. А теперь… Он скорее огромный комок зла, который Сила приумножила в десяток раз. Вполне возможно, что он убьёт нас ещё на подъезде к дому. Всё возможно.

— Вы не боитесь. Я боюсь. А почему не боитесь вы?

— Мне уже нечего терять, собственно.

— А как же ваша Лиса?

Я хрипло вздохнул, ощущая металл под рукой.

— Я не уверен в её искренности. Я вообще в ней не уверен. Разве можно быть уверенным в огне, а, Сергей?

Баахал молчал, отчаянно крутя баранку.

— Зачем вы приставили ко мне людей?— После долгой паузы спросил я.

— Для вашей же сохранности. Мало ли, ведь вы имеете связи с одной из самых опасных убийц человечества. Однако вчера, к вечеру, все они по какой-то неведомой причине исчезли. Странно. Мы проигрываем битву за битвой, отступая, оголяя тылы. Я атакую, иду к столице. Скорее всего, мы погибнем сегодня.

— Здорово.

Глупая фраза, но пришлась к месту.

Мы прыгали на ухабах ещё час, включили чудесное ускорение, придуманное Павлом Александровичем, однако до места, по словам Сергея, было далеко. Я вспоминал Лиса, её ласки, сопровождаемые обжигающей болью, её губы, разжигающие огонь в душе, её нежность с примесью лёгкого садизма. Да, такой женщины у меня не было и не будет, пожалуй, больше никогда.

— Приехали.— Сухо бросил Баахал.

Мы вышли, остановились около усадьбы бывшего барона, не меньше. Сергей привычным движением вытащил два “Стечкина”, не собираясь вести с Лавровым переговоры. Я извлёк “Кольт”, проверил обойму. Ровно в час дня мы двинулись навстречу смерти.

Целую вечность я прятался за массивной колонной, ожидая Баахала, ушедшего на разведку обстановки в доме. Но он вернулся, живой и невредимый, произнёс с облегчением:

— Его в коттедже нет, это точно. Проверять дальше будем?

— Конечно будем!

Нешуточный азарт закипел в крови, сердце заработало в усиленном режиме, зрачки расширились. Я стал охотником, тихо преследующим жертву ради одной лишь забавы.

— Держите.— Сказал Сергей, протянув пачку красных таблеток в совокупности с чёрной жидкостью в пакете.— Примите сейчас, и уже через три минуты всё станет быстрее, сильнее, веселее. На случай, если Лавров покажется на горизонте.

На вкус таблетки оказались кислее аскорбиновой кислоты, хотя терпеть можно.

— А это что?— Спросил я, указывая на чёрную кляксу.

— Да как тебе сказать. В общем, все алкогольные напитки делятся на хорошие и плохие.

Плохие делятся на пойло и пиво. Пойло делится на водку с добавлением просроченных соков и хрень в баночке. Хрень в баночке, в свою очередь, делится на бензино содержащую жидкость и тухлый портвейн. Так вот— эта жидкость хуже тухлого портвейна, хотя эффект даёт такой же.

Выпил. Мы медленно, держа оружие перед собой, стараясь не скрипеть ступенями, продвигались выше и выше, в логово к зверю. Баахал выглядел спокойным, однако в любой момент мог пустить пулю в каждый угол, где раздастся шорох. Подкрались к огромной двери, ведущей в помещение, соседнее с залой. Сама зала занимала половину этажа, помещение же служило примерочной, гримерной для артисточек, коих так любили развратные графы, уставшие от удручающей семейной жизни. Я аккуратно приоткрыл дверцу подсобки, заметил бритоголового наёмника, с интересом изучающего китайскую фарфоровую вазу династии Мин. Сергей дьявольски тихо пробрался за спину наёмника, настолько увлекшегося искусством, что он не замечал ничего вокруг. Баахал поднял пистолет, приставил к лысому затылку, надменно проговорил:

— Тихо, парень, тихо. Дернешься— убью.

И только наёмник захотел повернуться, выбить оружие, как грянул выстрел, паренька бросило вперёд, лицом в сервант, кровь брызнула на бежевые стены, мозги веером расхлестались по потолку. Моментально из соседней комнаты донёсся раскатистый бас:

— Это он!

В подтверждение сказанному стену пронзили десятки пуль, разбрасывая бетон, круша штукатурку. Пыль ударила мне в глаза, раскалённая нить села на плечо, заставив упасть на приятно гладкий пол. В ту же секунду голову пронзил кипящий металл, боль усиливалась, готовая разорвать владельца на части. Я стал ощущать людей за стеной, видеть их эхо, следы выпущенного зла. Механически рука последовала за тенями, держа пистолет, выстрелила. Один из источников зла обрёл покой, грузно опустившись в кресло. Два выстрела, три, четыре… В переносицу автоматчику, в живот самому противному, в висок трусливому… Штукатурка сыпалась роем, закрывая глаза, будто предупреждая— спи, скорее спи. Но я не желал спать, я продолжал охоту, почему я должен отказываться от жертвы в самый ответственный момент?

Наёмник хочет перезарядить автомат, получает пулю в глаз, недружно охает, бьётся пустой головой об пол, смотря на мир большой дырой… Я понимаю, что не должен всего этого видеть, я и не вижу… Я чувствую их ненависть, ориентируюсь по ненависти… У самого молодого стрелка закончились патроны в пистолете, он выходит из-за укрытия, неприступного для него дивана, падает, лишаясь части черепа… Средних лет человек решает кинуть в дверь гранату, выполнив задание, данное… Чёрт, не могу понять, зачем они вообще стреляют… Он всхлипывает, рассматривая дыру в солнечном сплетении, шагает назад; внезапно его легкие становятся мишенью более агрессивного существа— Сергея. Баахал, стоя у трупа давешнего несговорчивого наёмника, стрелял по стене наугад, не надеясь в кого-нибудь попасть. Его, в свою очередь, берёт на мушку очень знакомый человек, не подозревающий о стоящем за стеной… Мой пистолет издаёт самодовольный щелчок, извещая о кончине патронов.

— Там!.— Кричу я Сергею, указывая на отрезок стены.

Четыре выстрела с двух рук, по-Македонски. Последний источник зла падает, удивляясь точности противника…

Действие лекарства начинает проходить, металл лавиной катится к сердцу, мгновение— и ничего больше нет, только неопределенность, лёгкое похмелье. Угрызение совести за убийство девятерых человек, как ни странно, не последовало. Баахал тревожно вслушивался в свинцовую тишину, тяжело оседающую на дом, заглатывающую его с крыши до чердака.

— Всё? Они убежали?— Спрашивал Сергей, перезаряжая горячие от недавнего боя пистолеты.

— Всё. Они мертвы.

Пыль сражения проникала в лёгкие, дышать с каждой секундой становилось всё труднее. Меня поразил наёмник, которому Сергей так неаккуратно прострелил голову. Тот лежал, проткнутый насквозь крепким стеклом серванта, рука тряслась в конвульсии, по ладони стекала чуть заметная струйка крови, проделавшая путь от самой груди. Эта картина отпечаталась в памяти на долгие недели, по ночам приходя в виде кошмаров.

Мы, слушая красивый звук сгоревшего пороха, проследовали в залу, заваленную трупами. Баахал бродил между поверженными врагам, всматриваясь в лица.

— Итак, Мишкин, мы только что уничтожили всех моих людей, приставленных для наблюдения за вами. Кто-то сыграл с нами злую шутку.

Я прислонился к дверному косяку, наблюдая за напарником.

— Феноменально, просто феноменально!— Причитал Сергей.— Один выстрел, один убитый. Как ты смог, Алексей?

— Сам не знаю. Я чувствовал их зло через стены. Ваши стероиды помогли.

— Мои так называемые стероиды не позволяют видеть через стену. Хотя ты не идёшь по пути Силы, может, и получаешь за это дополнительную мощь.

Пришлось самому пойти на обследование побоища. Да, каждый из головорезов был представлен на фотографиях Данилова. С последним, которого так метко подкосил Сергей, я даже здоровался в подъезде.

— Нам крупно повезло, Мишкин. Сегодня мы вышли из пекла только с Божьей помощью. Удивительно, зачем они решили в нас стрелять? Кого они поджидали?

— Перед боем я слышал крик. Они явно ждали одного, очень сильного и очень опасного. Иначе не стали бы стрелять сквозь стену.— Подытожил я, обессилено спускаясь на дырявый диван.

— Что с тобой?— Изображение Сергея расплывается.— Да ты ранен! Чертовы стероиды! Давай, в машину.

Меня несут ангелы, легионы ангелов, спустившихся с неба ради спасения одного единственного существа, на которого поставили в ближайшем сражении за Небо. Я и сам на себя поставил, если бы не являлся беговой лошадкой…

В машине удивительно тепло, жарко. Заботливый голос Баахала, почему-то огромного, чёрного, с крыльями, закрывающими облака. Он рычит, сопит, проникает внутрь раненного плеча… Мы с ним единое целое, мой дух не может существовать без его духа…

— Ты разве веришь в Бога, Сергей?— Голос не мой, скорее Баахала.

— Надо же в кого-то верить. В моей работе без этого нельзя. Иначе— анархия. Отдыхай, Мишкин, отдыхай. Ты сегодня мою шкуру спас…

Я лечу в огромную дыру, ещё не зная, что та мне несёт…

Машина догорает, и тщедушный Мишкин пытается потушить её опавшими ветками, разжигая, заодно, лесной пожар. Нешуточная злость заставила тормоза отказать, свалив автомобиль в обрыв. Злость. Мною ведёт ненависть ко всему окружающему миру, к Мишкину в частности, к Данилову, оставшемуся в живых, к Шефу, не вовремя начавшему расследование, к Анастасии, что так любит Алексея, к детям, радующимся новому блестящему роботу. А у меня всего этого нет. Зато у меня есть зло. Я могу принести беду в дом, могу устраивать войны, могу спалить половину России! Я разменял ненависть на одного человека. На судьбу одного человека. Но он не сломался. Он не погиб. Он ещё встанет, помешает мне. Потом, через многие годы… Сейчас же я стою над обрывом, рассматриваю огонь, забирающий с собой деревья. И улыбаюсь. Я долго не радовался от души, позвольте сделать это хоть сейчас!

4 Мая.

Рука. Шевелится. Значит моя. Значит не убили. Значит я им ещё для чего-то нужен.

Аккуратно, стараясь не производить лишних движений, встал с кровати. Квартира оказалась моей, то есть вчера Сергей привёз меня именно сюда, а не в его офис. Очень благоразумно. После стероидов, принятых перед боем, ощущается жуткая пустота в голове и в теле. Неловкий шаг— и вакуум заполнится нестерпимой болью, пониманием происходящего, кровавым похмельем.

Кое-как добрался до зеркала, из которого на меня смотрела небритая обезьяна, нашедшая заброшенный склад алкогольной продукции. К сожалению, на дверь забыли повесить замок. Бреюсь, вскрикивая при каждом порезе, ибо тот возвращает меня к реальной жизни, состоящей из боли и мучений. Умываюсь, смотрю на кровоточащий подбородок.

И вдруг в голову ударяет прилив жизненных сил, заставляя упасть на кафель. Теперь я чувствую хотя бы сердце. К слову, похмелье после наркотиков проходит намного быстрее и болезненнее, чем от алкоголя.

Погладил, наконец, новый пиджак. Отыскал в шкафу свежую сорочку. Использовал туалетную воду. Солнце, пробивающееся в окно, изрядно радовало! И почему мне обязательно нужны наркотики для ощущения приятности мира? Сердце снимает ржавую оболочку, забывается. Через десять часов всё вернётся на круги своя, так что необходимо использовать свой шанс. Необходимо съездить к знакомому священнику, поговорить. Он наверняка знает ответы на многие вопросы, разрывающие душу.

На маршрутке ехать было крайне непривычно. Надоедливый дождь моросил, зля редких прохожих. Солнце скрылось за пеленой свинцовых облаков буквально за десять минут, так что основательно порадоваться ласкающим лучам я не успел. Маршрутка тоже не добавила оснований для оптимизма— меня сжали со всех сторон, почему-то напомнив о жизни шпрот в банке.

Нижегородские автобусы сильно отличаются от московских. Нижегородские производятся на Павловском машиностроительном заводе, особым качеством не отличаются, удобством тем более. В такие маршрутки водители берут максимально вместимое количество пассажиров, так что автобус теряет маневренные качества, а если в совокупности с неопытным или пьяным водителем, то совсем становится прямым агрегатом смерти.

Удивительно, Москва ездит на маршрутках производства Горьковского Автомобильного Завода, а в Нижнем Новгороде подобных маршруток не больше пятидесяти, билеты на них чрезвычайно дорогие, хотя в любом случае удается посидеть на мягком кресле, отдохнуть, подумать о жизни. Когда тебе в лицо перегаром дышит пьяный подросток, о жизни мыслей нет, есть мысли о скорейшем спасении из ада.

Да, однажды я слышал рассуждения одного умного, чуть подвыпившего человека о пришествии Ада на землю. Для начала, говорил он, Аду необходимо открыть ряд филиалов на Земле, чтобы конец царствования Господня не казался таким страшным. Самое трудное— выбрать точку отсчёта времени. По мнению знакомого, первое попытка пришествия была организована в 1917 году, начавшись с восстания матросов и т.д. Дьявол заключил с Лениным договор о разделе влияния власти. По плану, Ленин, захватив власть в России, двинулся бы на Запад, сея везде ростки молодого коммунизма. К счастью, Владимир Ильич столкнулся с сильным сопротивлением белогвардейской армии, эсеров, буржуинов. Чувствуя провал задания, Ленин пошёл на отчаянный шаг— запретил религию. И сработало! Как люди могут понять пришествие Ада, если они в него не верят? Правильно, никак. Именно за это Ленина не хоронят по сей день.

Вторая попытка была куда более осторожной. Началась она в 1998 году, проводимая засланцем из Ада Сергеем Кириенко. Помнится, тогда многие его проклянули.

С пришествием к власти В.В.Путина Ад развернул мощную компанию по изживанию людей. Под предлогами реформ повышались цены на квартплаты, отменялись льготы, урезались пенсии. Однако люди оказались живее, чем это предполагали генералы потусторонних сил. Так что они непременно придумают новоё испытание.

Маршрутки, по мнению знакомого, являлись минимизированным представлением Ада. Где все злятся, толкаются, хрипят.

Я вышел на площади Горького, наступив ногой в лужу. Меня уже поджидали— высокий человек в рясе приветственно поклонился. Я поклонился в ответ, и мы последовали в толпу, спешащую по мирским делам. Мы разговаривали. Фактически, этот монах стал мне учителем жизни.

— Алексей, зачем же вы стали работать на этого человека?

Борода развевалась на ветру.

— Смешно, вы не первый, кто задаёт мне подобные вопросы. Зачем? Он предлагает хорошую работу, крупные суммы денег, обеспеченность в старости.

— Вы прекрасно и сами знаете— его обещания— обман. Он не предлагает вам абсолютно ничего. Ничего.— Повторил монах, подтверждая сказанное.— Кажется, вас держит что-то за работой, то, к чему вы идёте каждый день сквозь тьму незнания.

— Истину глаголете. Меня ведёт только желание отомстить. Да, я всеми фибрами души желаю мести, хочу смерти Лаврова. Разве этого не достаточно?

— Нет. Предположим, вы отомстите Лаврову, найдёте его, жестоко и бессмысленно уничтожите. А дальше?

— Дальше? Обзаведусь семьёй… Дети…

У меня перехватило дыхание.

— Знаете, почему вы не погибли в ванной от потери крови? Потому что на самом деле вами всегда двигала месть, зависть, страсть к обладанию Силой. Ещё с детства в вас завёлся червь, грызущий душу, проникающий в сердце. Как так получилось— спрашивали вы— у Какого-то Лаврова имеется безграничная власть, а у меня— ничего. Я раскрою вам секрет. С пришествием полного Пирога к Артёму, он заполучил власть над всеми живыми существами планеты Земля. По третьему закону многоуважаемого Ньютона на каждое действие находится противодействие. Противодействие вылилось в основного завистника, в вас. Сила обходит стороной, время тёчёт рядом, но не сквозь. Вы не зависите от этого мира вообще!

— Завишу. Я являюсь частицей мира. Знаете, сколько я отдал бы ради сохранения семьи? Почему я продолжаю жить, а они нет?

— Вы есть связующее звено в цепи эпохальных событий. Без вас мир полетит в пропасть. Вы должны остановить Лаврова.

— Как, вы же только что утверждали обратное.

— Утверждал. Помните— возможность отомстить придёт сама собой, живите добром, совершайте добро. Зло отравит вашу душу, заставит идти с Лавровым по одному пути. Это легче, чем бороться, не сдаваясь.

— Я… Я устал, я больше не могу!

— Можете, можете…

Разговор заканчивался так же спонтанно, как и начинался. Священник уходил в толпу, растворялся в толпе. А я опять ехал на маршрутке домой, оставшись с собственными мыслями наедине.

С одной стороны, мои силы на исходе, нужно отдохнуть. Посидеть недельку дома, в уединении, в изгнании. Отключить телефон, сломать телевизор, убить компьютер. Это не мой мир, не то, за что я воевал. Мир опять обманул меня, бросив на растерзание судьбы. И я снова встану тащить бремя, оставляя за собой нестройный след. Уже сидя( на обратном пути в маршрутках в такое время почти никого нет), я напряжённо думал, хотя мысли уплывали куда-то очень далеко…

— Путин отнимает у нас демократию.— Сообщала одна молодая соплячка другому молодому сопляку.— Ещё немного, и народ пойдёт на восстание.

Отнимает демократию… Как это по-американски! Американцы тоже пытаются насадить прогнившую демократию всему миру, только не нам… Мы, к сожалению, не весь мир, и простейшие демократические принципы у нас не соблюдаются. Собственно, нельзя отнять то, чего никогда не было. В 1991 году Ельцин с кучкой сообщников перевернул власть, даже не задумавшись о последствиях, ввёл сыворотку демократической болезни. Страна, всего через десяток лет уже готовая бы к переменам, получила удар по корпусу, ниже пояса и в скулу. Лёжа в нокауте, страна во всеуслышанье пропагандировала власть народа, единство братьев, уничтожение старой власти. Западники в виде коршунов сгрудились над окровавленном телом, отрывая кусок за куском. А когда люди опомнились, поднялись, было уже поздно— страна поросла долгами. Сейчас президент, за восемь лет правления натворивший бед, спокойно уходит на пенсию, на его место приходит более молодой и принципиальный, Россия, как обычно, катится по наклонной. И никто не понимает— нам нужны упорядоченные реформы, не резкие, путь коих проложен через десятки лет. Но мы добавляем катализаторы в смесь вещества, наблюдая за реакцией. Мы смотрим за гибелью всего старого, не отстраивая нового. Нам бы только быстрей-быстрей, пока не началось. Мы сами положили голову на гильотину, готовые к свистящему крику металла.

— Дураки вы.— Обратился я к сопляку.— Ведёте страну на убой.

Сопляк видимо, собирался что-то веское ответить, однако тут произошло нечто совсем уже неожиданное. Оглушительно взвизгнули тормоза, маршрутку круто бросило влево, мост, который она только что проезжала, встал поперёк, машина полной массой ударилась в защитное ограждение, с кровожадным хрустом сломала его, кинулась вниз, к воде. Бетонный бордюр послужил трамплином для конечного прыжка, оторвав передние колёса маршрутке. Я в печатался в сидение, с ужасом наблюдая за спокойной гладью воды, несущейся к машине. Второй раз в жизни тело наполнилось приятной лёгкостью в ожидании неминуемой смерти. Удар, и волна пробивает лобовое стекло, стремится ко мне, мечтает поглотить меня. Захлёбываюсь, барахтаюсь. Где-то должен быть запасный выход, но где? Вода наполняет незанятое пространство, воздух уходит через многочисленные дыры… Вода сожрала кислород, не оставив свободного места… Вот сопляк, боровшийся за демократию, проплывает с пробитой головой, оставляя красивый кровавый след… Дергаю за шнур, с огромным трудом выдавливаю стекло, плыву, плыву, плыву… За толщей тёмной жидкости скрывается солнце, красный кристаллический путешественник по небу… Гребу руками… Сил, сил больше нет. Подвёл я всех, всех, кто на меня так надеялся… Сознание отключается, память, не обращая внимания на медленную смерть мозга, продолжает действовать… Опускаюсь обратно в маршрутку, мирно лежащую на дне… Грудь сдавливает… Водителю, оказывается, волной сломало позвоночник, он беспомощно скребёт ногтями руль…

Всё.

Сознание, не обременённое телесной оболочкой, легко взмыло над бурлящей рекой, над пробитым мостом, над всем миром. Одновременно потянула туда, где хорошо, тепло, радостно… Радость. Как давно я испытывал это чувство? Казалось, меня уже переполнял тёмно-зелёный яд, и обязательно должно было случиться несчастье…

Знакомые лица улыбаются новому гостю, протягивают руки в приветствии… Боже мой, я же всегда мечтал встретиться с вами, всегда… Настасья, дети… Я впервые за год по-настоящему счастлив…

Через секунду разум понесся над городом, прочь от небес. Ближе к огромному серебряному зданию, ближе, на последний этаж, ещё ближе, ближе… Но я хочу остаться там, где тепло! Жмусь в угол, стараясь не попасть в душегубительную воронку…

— Он здесь?— Вымолвил Бессмертный.

— Здесь.— Ответил Демон.— Он не желает идти к нам. Через пару минут мы его потеряем. Навсегда.

Теперь я вижу их настоящие лица! Лжецы, они всегда лгали мне!

Свет кончается здесь. Дальше начинается Настоящая, Реальная жизнь.

5 Мая.

Сначала была боль.

Затем боль пробилась через закрытые веки, ужасно заколов глаза. Тело, расслабленное до предела, медленно приходило в состояние нормы. Пустая голова искала мысли.

Я вчера умер.

Довольно будничная идея, фактически я к ней уже привык. Оказывается, лежу на столе, холодном, скользком. Вернулось ощущение Жизни.

— Вы ожили!— Сергей ахнул.— Вот не ожидал. Думал, вы навсегда останетесь в коме.

— Как вы вытащили меня из воды?— Язык еле ворочался во рту.

— Никак. Честно говоря, вчера мы с Павлом Александровичем нарушили все законы, запрещающие оживлять человека, коего уже забрали наверх. Собственно, первоначально мы хотели раздвинуть воду, сделать вокруг маршрутки пустое пространство, чтобы вытащить тебя, однако, по моим подсчётам, ты уже погиб, а на мосту собралось слишком много очевидцев, пришлось бы им внушать полное спокойствие реки, на что у меня сил тем более бы не хватило.

— В общем,— перебил его Зорин.— Мы попросту перехватили вашу душу на пути в Рай, соорудили импровизированное тело и вселили вас туда.

— Но тело моё?— Спросил я.

— Конечно, твоё.— Подтвердил Сергей.— Само по себе тело не является чем-то очень важным. Главное— разум. Но есть одна проблема, Мишкин. Маршрутку обязательно поднимут, будут изучать причины аварии, и непременно найдут там тебя. С сегодняшнего дня, Мишкин, ты официально являешься мертвецом. Следовательно, ты не должен появляться в людных местах, рядом с домами знакомых, и уж тем более не должен отвечать на телефонные звонки!

— Сложно. Моя жизнь перечёркнута?

— Не совсем.— Вмешался Павел Александрович.— Я, например, умер ещё перед самой Первой Мировой Войной. И ничего, знаете ли.

— Тогда время было другое, Зорин.— Поправил Сергей.

— Что-то не хочется мне жить как моральный урод. И зачем вы меня вообще вытащили? Свиньи, даже на том свете работать заставляют.— Кряхтел я, слезая со стола. К сожалению, одежду мне выдать не догадались, так что был я абсолютно гол.

— Он нас любит.— бросил ухмыляющийся Баахал хмурому Зорину.— Точно, любит.

— Дайте мне одеться!— Воскликнул я, очень раздосадованный внезапным оживлением.

— Конечно, о чём речь!

Павел Александрович с готовностью принёс костюм, как две капли воды похожий на тот, что я надевал вчерашним утром. Удивление читалось на лице легко, потому Сергей тут же поспешил объясниться:

— Мы специально заказали целую партию костюмов. Это теперь ваша рабочая форма.

Пока я приводил себя в нужный вид, Зорин рассуждал о происшествии:

— Рулевая колонка сломалась очень правильно и в очень нужном месте. Наехав на яму, маршрутка потеряла управление, направившись прямиком в бетонное заграждение. Судя по скорости, вы испытали прыжки с трамплина. Подобные расчёты не под силу человеку.

— И что дальше?— Вопрос повис в воздухе.

— Лавров решил убить вас изощрённым способом. Раз он не может повлиять на Алексея Мишкина при помощи Силы, значит он может повлиять на Алексея Мишкина при помощи других людей и коварных случайностей.

Я в смятении опустился на диван, забыв надёть второй носок. Действительно, достаточно изощрённый способ убийства. Но пассажиры, при чём здесь они? Здорово болело плечо… Мысли перескакивали с одной темы на другую. Я ощупал раненную руку, однако ничего, даже шрама не обнаружил. Осторожно спросил у Баахала:

— Сергей, помнишь, меня задела пуля, тогда, в перестрелке?

— Конечно помню. Не ищи следов— тело у тебя полностью новое, без единой царапинки.

— Мне нужно домой…— Обронил я, чувствуя, что уже не переварю такое количество откровения.

— Проводить до дома?

Павел Александрович был добрее обычного.

— Я сильно похож на красную барышню? Сам дойду.

Белоснежная картинка уплывала от строго взора. Хватило энергии добраться до лифта— тело не спеша поползло вниз. Я вышел на жаркое, огненное солнце, всего день назад дразнившее свободой и радостью жизни, мерзкое, гадкое. Хотел было направиться домой, однако не успел сделать и двух шагов, как в метре, визжа тормозами, остановилась чёрная “Волга” с государственными номерами. Плавно раскрылась дверь, засветилось раздражённое лицо Данилова.

— Быстро в машину!

Впрочем, другого выбора я не имел в принципе. Обитый кожей салон пах злом, как ни странно это звучит. Из динамиков лились звуки отличнейшей радиостанции— “НАШЕ радио”.

— Который час?

Данилов посмотрел на меня с яростью, но ответил быстро:

— Пять минут десятого.

— Отлично. Сейчас “Шызгара-шоу” идёт.

Действительно, Оля МакСимова и Коля МакЛауд обсуждали очередную общемировую проблему. Кажется, сегодня они наткнулись на статью двинувшегося учёного, утверждавшего, будто женский оргазм есть пережиток эволюции, женщины испытывают от секса в четыре раза меньше удовольствия, чем мужчины и вообще являются созданием слабым и бесполезным. Ведущие здорово глумились над высказываниями, а Оля даже утверждала, что действительно не видит пользы в женском оргазме, так как мужчины нынче перевелись.

— Блин, что за хрень!— Игорь выругался шёпотом.— Мишкин, кто вам дал такое право устраивать пальбу в государственном музее? Вы хоть подозреваете о разрушении одного из домов Пушкина? Да его буквально нашпиговали свинцом! Хоть бы предупредили нас, честное слово! Удивительно, как вы смогли оттуда выйти.

— Повезло. Стреляю метко.— Коротко объяснил я.

— Стреляет он метко… Ох, заведёт вас Баахал куда не следует! Предположим, из перестрелки вы вышли, убив один всех бандитов. Но каким образом вас вытащили из утонувшей маршрутки.

Я смутился.

— Строго говоря, я остался там. Разве маршрутку ещё не подняли?

— Нет. То есть передо мной сидит труп?

— Не совсем. Они взяли мой не погибший разум и вселили в новое тело, точную копию старого.

— Ух ты!— Данилов неподдельно удивился.— Век живи— век учись. Надобно своим рассказать, а то мы чеченских главарей мочим и мочим в сортире в соответствии с указом президента, но главари живут! Наверняка шайтанов на службу наняли, не иначе.

— Точно.

Тем временам Коля МакЛауд рассказывал очередную историю. Маленький мальчик по имени Нил Армстронг, играя давным-давно в бейсбол с товарищами во дворе, слишком сильно запустил мячик, так что тот угодил прямо к соседям на площадку. По соседству проживала семья Гродских, видимо, из Польши. Не успел Армстронг наклониться за мячом, он уже слышал крики жены мистера Гродского: “Оральный секс? Ты хочешь орального секса? Ты получишь оральный секс когда соседний мальчишка прогуляется по Луне!”.

Гомерический хохот. Фраза Оли:

— Ничего себе толчок к совершению мечты!

На что Коля недвусмысленно замечает:

— И вот Нил Армстронг высадился на Луне, и бежжубая штарушка Гродская всё-таки выполнила своё обещание.

Данилов заливался смехом, хотя секунду назад был мрачнее тучи.

— Так зачем вы меня посадили в машину?— Я постепенно оживал, оттаивал. Своё дело радио знало, веселя рядовых рабочих.

— В Советском районе резкий всплеск психической активности, многие душевнобольные прыгают из окон, стреляются, нападают на прохожих. Более того, даже абсолютно здоровые люди сходят с ума.

— А при чём здесь я?

— Данный сектор массового настроения контролирует Григорий Белецкий, очень сильный специалист в этой области. Заперся в квартире, не отвечает, откроет только если мы приведём вас, Мишкин. Такое вот странное желание. Штурмовать запрещается категорически— весь город может в один момент лишиться разума. Ситуация, как ни странно, критическая.

— Откуда меня может знать какой-то повелитель настроения?

Данилов пожал плечами.

— Так или иначе, на вас любые его ухищрения не подействуют— вы по другую сторону. На нас, обычных людей, действует здорово, но мы натренированные. Правда, Михалыч?— Спросил Игорь у водителя.

— Правда.— Подтвердил Михалыч.

Тем временем Данилов натягивал на руки тонкие чёрные кожаные перчатки, сделанные, по всей видимости, на заказ.

— Это зачем?— Спросил я, подозрительно щурясь.

— Прихоть такая. Вот, изготовили на одном из заводов. А как на свету блестят! Красота. У меня ещё револьвер именной есть.

Он вынул револьвер, до этого спрятанный в секретной кобуре чуть ниже внутреннего кармана пиджака. “Смит энд Венсон”, большой, начищенный, с рифлёной рукояткой.

— Снабжается патронами с раскрывающимися лепестками.— Пояснял Игорь.— При убойной силе пистолета и разрывных патронах даже попадание в ногу приведёт к потере сознания от болевого шока. И ногу потом уже вряд ли восстановишь

Я с уважением кивал.

— Вот мы и приехали.

Остановились рядом с серым зданием— “Хрущёвкой”. Клиент жил в коммунальной квартире, что не говорило либо о страшной бедности, либо о полнейшей конспирации. У парадной дежурили люди с автоматами, в масках. Операция предстояла сложная, однако тогда я ещё не представлял о характере эвакуационных действий по спасению человечества.

Поднялись на пятый этаж, первая дверь налево.

— Он с нами, открывай.— Крикнул Данилов.

Железные ворота с щелчком отворились. Бегом, уронив предательский велосипед, мы проследовали на кухню, что располагалась в конце длинного коридора. Соседей проживающего так и не встретили.

На кухне, уютно засевши с бутылкой водки за столом, отдыхал лысый, сморщенный старик, которому на вид было лет восемьдесят. Глаза на выкате, лоб изрезан морщинами, челюсть не настоящая, вставная. Интересный субъект, заслуживает внимания. Обнимался со стаканом, до краёв наполненным прозрачной огненной водой.

Данилов сразу упал на хлипкий табурет напротив старика, будто был у себя дома. Мне оставалось стоять рядом со столом, наблюдая за процессом допроса и душой чувствуя неладное.

— Что, товарищ Белецкий, буяним?

— Тамбовский волк тебе товарищ.

Григорий явно не желал общаться, погрузившись в себя. Смерил мою персону недобрым взглядом, спросил Игоря, попутно указывая на бедного Алексея Мишкина:

— Этот у Баахала теперь новенький? Души собирает.

Данилов кивнул.

— Хм… А по виду не скажешь, что боевой. Отморозок отморозком.

Оказывается, меня здесь знают! Собственно, я личность широко известная в узких кругах. Старик молчал, тупо уставившись на бутылку. Внезапно Данилов выхватил из секретной кобуры огромный пистолет, направил его на лоб Белецкого, закричав:

— Ты, сука, какого хера людей убиваешь!? Двести человек с ума сошли, пятьдесят три под машину прыгнули! Заткни свою энергию, или я её заткну.

Старик спокойно отрезал:

— Убери оружие, начальник. Если он придёт к власти, жертв станет намного больше. Я же просто перестал контролировать ситуацию. Я следующий в списке, понимаешь?

— Мне придётся продырявить тебе башку.— Данилов выглядел устрашающе, ноздри раздувались, он весь хрипел.

— У, начальник, ты тоже немного того…— Белецкий повернулся ко мне.— Слушай сюды, молодой. Скажи работодателю, что может не принимать новые правила игры— его судьба расписана до последней точки. Он уже ничего не сможет изменить, зря хороших людей погубит. Будь осторожен, молодой…

— Смотреть на меня!

Рука, державшая пистолет, хаотично затряслась. Старик обратил взор на работника ФСБ.

— Он всё равно меня убьёт. Лучше смерть от металла, чем от неблагородного. Он и за вами придёт, начальник будьте уверены. Вроде высказался.

Неожиданно Белецкий подался вперёд, схватил Данилов в районе локтя, крепко сжал. Пистолет, упёршись в лоб Григория, изверг огонь, откинув того назад. Кровь брызнула веером, огромный кусок черепа, отделившись от головы, совершил пируэт в воздухе, несколько раз перевернувшись, ударился о грязную дверь. Старик затрясся в конвульсии, расположившись на спинке стула. Убийство произошло за секунды.

Данилов с омерзением отцепил руку мертвеца со своего локтя. Вымолвил одними губами:

— Разрывная пуля… При прямом попадании голова разрывается на части…

Игорь ошалело хлопал ресницами, переводя взгляд то на пистолет, дымящийся, обагрённый свежей кровью, то на изуродованного старика, успокоено расположившегося насупротив. Пистолет-старик. Старик— пистолет. Я почему-то не испытал ничего, кроме удивления.

— Зачем вы убили его?— Выскользнул вопрос против моей воли.

— Не я убил его, он сам захотел смерти. Он— повелитель настроений, желаний. Схватил за локоть, завладел управлением руки, выстрелил… Рука онемела после выстрела… Контроль потерялся…

— Чем он вообще занимался?

— Управлял демонстрациями. Вывести людей ЗА правительство, вывести людей ПРОТИВ правительства. Настроение плебейских умов. При желании, мог поднять революцию. Видимо, посчитал смерть от пистолета лучше, чем тотальное уничтожение Лавровым. Хотя, нет человека— нет проблемы. Люди перестанут с ума сходить.

На звуки стрельбы прибежал запыхавшийся начальник РУВД Советского района. Данилов небрежно махнул рукой, начальник тут же удалился.

— Что ж, мы выполнили свою работу, Мишкин. Приношу извинения за сцену убийства, вы здесь оказались случайно.

Игорь переменился за секунду— лицо обрело прежние выражения, команды стали властными, походка— уверенной. Мгновение назад я видел настоящего Данилова, без маски, носимой каждым из людей в соответствии своего общественного статуса. Труп пришли забирать двое в белых масках.

К слову, в машине у Данилова комфортно, приятно ехать.

— Мишкин, в честь удачного завершения операции и спасения сотен жизней предлагаю заехать в ресторан.— Торжественно заявил Игорь делая понятные ему одному жесты.

— Да мне вроде домой надо…— Мой голос предательски дрогнул.

— Домой— потом. Сейчас— ресторан. Выпьем. Мы, во-первых, не пили за твоё чудесное оживление, во-вторых за убийство опасного преступника.

— Поехали.

Отказываться было совершенно бесполезно, тем более, что моё чудесное спасение мы действительно не обмывали. Заехали в кристально чистый ресторан, где у Данилова было огромное количество знакомых. Сняли столик, Игорь заказал что-то с трудно произносимым названием, я— как обычно, предпочитал грузинскую кухню. Вино выбрал сам, “Ставропольское”. Удивительно, однако в рабочий час в ресторане находилось по меньшей мере человек тридцать, весьма состоятельных. Мы долго почивали, затем я спросил, дабы завязать беседу:

— Слушай, Данилов, каким образом вы смогли так подняться по карьерной лестнице? Помнится, после неудачи на берегу вы решили раз и навсегда уйти из ФСБ.

Игорь поперхнулся, утёрся платком.

— Из ФСБ не уходят. Никогда. Совсем недавно за мной пришли, рассказали о перспективах на будущее. Рассказали и о Лаврове, спокойно живущем во Владимире, занимающимся исследованием врагов. Совсем недавно он появился и в Нижнем Новгороде. Если раньше мы занимались им для вербовки, использования в качестве универсального оружия— только подумайте, без шума и спешки уничтожать сотни солдат за секунду!— то теперь нам выпала участь заниматься ликвидацией особо опасного элемента. Очень не вовремя появились вы, Мишкин, работая на Баахала, вы, собственно, разрушаете все наши наработки. Ещё бы, своим мщением, своей затаённой злобой вы достигните много, лишь пройдя по головам. Чёрт, Мишкин, вы нам сильно мешаете. Кстати, дело о вашем умерщвлении я замну. Мало ли. Нельзя народу знать о гибели героев, герои обязаны жить дальше. Так?

— Так.— Подметил я, разглядывая через прозрачное стекло кроваво-красное вино.— Итак, вы хорошо поднялись на погоне за призраком коммунизма? И всего?

— Нет, конечно. Изначально мне выпала миссия по захвату вашей девушки, Лисы. Она приносит правду, исполняет желания, и наше начальство на старости лет решило задействовать её на службе государства. Три экспедиции пропали даром, даже трупов никто не нашёл. В четвёртой пошёл я и руководитель Нижегородского управления ФСБ. Из леса вышел я уже один. Лису почти не видел— мой хозяин залепил мне пулю в спину, сломал позвоночник. Честно, не помню, каким образом удалось выжить— проснулся без каких либо повреждений, рядом лежит начальник, без сознания…

— Скольких начальников вы убили, Игорь?— Вырвался долго зреющий вопрос.

Данилов взглянул исподлобья, зло. Кажется, я задел за живое.

— И зачем понадобилось взрывать Шефа?— Я решил твёрдо добиться ответа, правды.

— Шефа? Шеф подгребал власть под себя, не давая молодым дорогу. Я просто хотел славы, удачи, денег. Этого хочет каждый. Подвернулся гениальный случай с расследованием массовых смертей, благодаря мне вышли на Лаврова, провели операцию по захвату. Шеф мешал. Шеф боялся. Опасался. Когда нужно было действие— он выжидал. Пришлось инициировать взрыв автомобиля, вину возложили на многострадального Артёма. Прошло как по маслу. Во время моего отпуска, так сказать, я продумал детальный план стремительного карьерного роста. И, видишь ли, план работает на ура, через год уже я управляю Нижегородским отделом ФСБ.

— Вы коварный человек, Данилов. Теперь, когда вы изложили правду, собираетесь меня убить?

— Точно.

Под столом что-то заскрипело. По хитрому лицу Игоря понял — револьвер. Во время разговора Данилов незаметно опустил руку с оружием, всё это время держа врага на прицеле! Верный “Кольт” находился вне досягаемости.

— Вот и всё, Мишкин. Пакуйте вещички.

Данилов расплылся в кровожадной улыбке.

— Здесь? В ресторане? Слишком изощрённо даже для вас. И следов чрезвычайно много.

Игорь моментально посерьезнел, вынув руку из-под стола.

— А вы, Алексей, не из трусливых. Хотя и испугались, правда? Я не собираюсь вас убивать. вы ещё понадобитесь. Кто-то должен остановить зло, правильно?

Агент ФСБ добродушно похлопал по плечу, расплатился, вышел.

— Пафосно-то как!— Проворчал я, доедая ещё остывшее мясо в горшочке.

Я помешан на этом блюде.

До дома добрался пешком, ибо Данилов ускользнул на автомобиле, не удосужившись подвезти старого боевого товарища. Интересно, если бы он выстрелили, как быстро ресторанным служащим разъяснили тонкости проводимой операции по зачистке банд формирований? Или Игорь придумал бы что-то ещё? Непонятно.

К сожалению, в час дня на улице не так уж и много человек, не с кем поговорить. В момент душевного смятения появлялся монах в рясе, однако сейчас душа покоилась, не стремясь зудеть по поводу бесцельно прожитых лет.

Я открыл тяжёлую железную дверь, удовлетворённо вошёл в свою старую, пыльную квартиру. Неожиданно из тёмного угла на меня двинулась тень одного со мной роста, обхватила шею, залила слезами, причитаниями.

— Алёшенька… Как же ты напугал… Почему дома не был? Я ждала, волновалась…

Сыпались поцелуи, словно из рога изобилия. Боже мой, Лиса! Не стремится уничтожить усталого путника, а любит его! Слёзы заливали мои щёки, я никак не мог оторваться от горячего существа. Страсть возникла из ничего, как обычно.

— Что ты здесь делаешь?

— Жду, милый, жду. Я наблюдала за тобой… И вдруг… Ты исчез… Ох…

— Долго… Сидела…

— Ммммм… Долго… Долго.

Действие медленно переходило в холодную спальню. Она была красива, чертовски красива. И чертовски сексуальна. Дьявольщина.

— Мне Данилов… Рассказал… Он охотился за тобой…

— О…. О… Охотился, правда. Но давно.

Я не дал ей договорить, буквально вцепившись в губы. Мы упали на кровать, превращаясь в одно существо, живущее удовольствиями.

— Больше меня так… Не… Пугай.

— Постараюсь… У меня работа такая…

— Плохая… У… Тебя… Работа… Ах.

Вот уж не думал, что моё сердце ещё способно на плотские утехи, на любовь. Казалось, я становлюсь похожим на ужасающего Павла Александровича. Отмороженного Павла Александровича. Мысли уносятся вдаль, уступая место наслаждению.

6 Мая.

А потом она спросила. Мы просто лежали, она на моём плече, молчали. Слушали утреннюю зарю. Провели весь вечер в удовлетворении друг другом, потеряв время, предназначенное для работы. Я тупо уставился в потолок. А потом она спросила:

— У тебя была семья? Я видела фотографии.

Сердце сжалось от воспоминаний.

— Была.

— Они все… Погибли?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Я была там, в лесу. Это я сожгла машину.

— Зачем?

— Ты не подозреваешь, что такое голод.

И не было злости, обиды, ненависти. Откровение принято как должное. Я действительно стал Павлом Александровичем.

Лиса поднялась, и кротких лучах утренней зари тонкие линии её тела вырисовывали контур совершенства. Походе, я влюбился. Болезнь, от которой я бежал долгие годы, как от чумы, снова поразила уставшего от жизни путника. Любовь нарушает планы, уничтожает цели, оставляя только одну, самую главную— достичь Её. Самое удивительное, что будь ты хоть начальник ядерного реактора, любовь всё равно поразит тебя. Она выбирает людей из толпы, абсолютно разных, сводит их, скрещивает судьбы. Вот и я, в момент наисильнейшего напряжения поддался, раскрылся. И зачем? Нужно найти Лаврова, нужно отомстить, нужно убить… А я открылся. Заходите, люди добрые, бейте по щекам, всё равно вторую подставлю.

— Расскажи мне о себе.

Лиса остановилась, удивлённо взирая на меня.

— Зачем?

— Я почти ничего не знаю о моей незнакомке. Таинственной.

Она долго молчала, одновременно ища одежду в темноте угла. Затем надменно произнесла:

— На правах твоей девушки я собираю тебя и мы едем по магазинам прикупить одежду, а то мне в этом стыдно в люди выйти. По дороге расскажу свою жизнь.

— Ты ведь либо лисой, либо огнём перемещаешься.— Бурчал я, надевая штаны.

— Будет немного странно, если со статным молодым человеком на улицу выбежит лиса на поводочке. Или огонёк.

— Действительно, странно.

Хотел сегодня походить в Интернете— не получилось. Вдруг что-нибудь взорвалось, а я не знаю? Глупая причина.

Первый по-настоящему жаркий день обдавал влюблённую парочку заботливым теплом. Солнце лизало спину, провожая завистливым взглядом. Солнце всегда на небе, солнцу некогда влюбляться. Рано или поздно оно отомстит, сожрав маленькую планету Земля. Елизавета подхватила мою руку под локоть, так что я смог вспомнить юношеские годы, когда мы с Анастасией гуляли по паркам. В один из таких же дней пришлось отбиваться от зарвавшихся бандитов, через час признаваясь в бесконечной любви. Тогда я верил в любовь. Сейчас я верь только в зло, оно осязаемо, оно живое, ему можно доверить самые страшные тайны. Оно не выдаст. Анастасия смеялась звонко, словно колокольчик. Этот звон возвращал меня к жизни из страны серости и забытья. Пока не пришёл он. Или пока я не встал на его пути. С чего, интересно, всё началось?

— Эй, ты где летаешь?

Действительно летаю. Мир прекрасен, мир солнечный, мир полон ярких сюжетов и образов. Почем мне так не кажется?

— И куда мы идём?

— Зайдём в мой любимый магазинчик, в верхней части. Там знают Елизавету, сразу подберут наряд. Денег много взял?

— Карточка. Баланс не проверял. Тысяч двести, наверное. Заработал честным трудом.

— Честным трудом столько не зарабатывают. Ну да ладно. Потом зайдём в книжный, посмотрим новинки. Давно не была, за тобой охотилась.

— Поймала?

— Таких, как ты, невозможно поймать. Таких только могила исправит.

— Приму за комплимент.

— Принимай, наглый. На метро поедем?

— Зачем? Сейчас Павлу Александровичу позвоню, он подгонит машину с личным водителем.

— Шикарно. Только не доверяю я твоему Павлу Александровичу. На метро.

— Угу. Настрадаешься тут из-за тебя.

— Поговори ещё.

Нет, жизнь-таки возвращается в прежнее русло. Подобных разговоров не было уже очень давно. Фактически, их не было никогда, ибо я начинаю сомневаться в существовании моего детства, юности. Похоже, я схожу с ума.

Подземка обдала трупным холодом. Говорят, в метро люди лишаются рассудка из-за высоких звуковых колебаний и тотальной безысходности, из-за нехватки воздуха и ощущения сдавленности. Сумасшедший везде видит знаки, вроде надписей “Выхода нет”. Особо впечатлительные бросаются под электричку. Красиво, почти безболезненно, с шумихой. Отпевать не будут. С другой стороны, существует легенда о маньяках-убицах, следящих за жертвой, скрывающихся в толпе. В самый ответственный момент они толкают жертву под поезд, получая неземное удовольствие от умерщвления неповинного. Хотя это, наверное, только легенда. Камеры наблюдения, по крайней мере, убийств не подтверждают. Для житья в подземелье необходимы навыки, привычки.

Ехали молча, вслушиваясь в стук колёс. Она шепнула:

— Вечером приготовлю тебе кое-что особенное.

— Буду ждать.

“Магазинчик” предстал огромным, самым дорогим универмагом, где принимали карточки любых государств, в том числе и международные. Проблем не возникает. Европа шагает маршем по городу.

Елизавету действительно узнали сразу, бросившись показывать новинки. На меня и мой строгий чёрный костюм посмотрели уважительно, однако промелькнула маленькая молния, говорящая “Сноб”. Сноб так сноб, как хотите. Продавщица( или как их там теперь, по-модному называют) восхищённо воскликнула, думая, будто я не слышу:

— Ничего ты себе мужичка отхватила, состоятельный. Где смогла?

— Сам меня нашёл.

— Такие на дороге не валяются. Познакомишь.

Негромкое хмыканье.

— Он верен мне и только мне.

Оказывается, я уже стал частной собственностью. Считая, словно мужчины выбирают женщин, мы сильно ошибаемся. Всё как раз наоборот.

Мне предложили присесть на мягкий диван, почитать прошлогодний журнал. Сел, почитал. В голову решительно лезли мысли о распространяемых слухах, провоцируемых различным убогими женскими журналами. Стоило порассуждать о связи Максима Галкина и Аллы Пугачёвой, о том, правда ли что участники группы с пустым названием Smash педерасты поганые, и действительно ли Дима Билан вырос в сиротском приюте. Вы на рожу его посмотрите, на рожу! Какой, к чертям, приют!

Тем временем занавеска откинулась, и передо мной предстала любимая в несколько вульгарном наряде. Чёрное длинное платье с глубоким вырезом спереди и голой спиной сзади в совокупности с бриллиантовыми туфлями.

— Ну как?

Поскольку в моде я не разбирался совершенно, сказал как есть:

— Отлично смотрится.

Она обезоруживающе улыбнулась, заплатив за покупку. Там же купила жёлтенький топик, в котором грудь смотрелась потрясающе. Забрали три пары туфель. Потом забежали в магазин нижнего белья, где все модели ходили исключительно в нём, предлагая новые выпуски известных марок. Разговорился с девушкой, имеющей грудь третьего размера; оказалась достаточно начитанно( девушка, не бюст), даже в чём-то философичной. Напоролся на злой взгляд любимой, наскоро попрощался и всю дорогу до следующего магазина выслушивал упрёки типа “Бабник” и “Кобель”. Спор решил долгий, затяжной французский поцелуй. Дипломат из меня хороший.

Закончили героический поход в четыре часа дня. Елизавета отправилась домой, я же взял такси и поехал в контору. Ни Павла Александровича, ни Сергея на месте не оказалось, потому просто подписал документы, извинился перед парнем, которому разбил нос, пошёл домой пешком. Уже на лестничной клетке я почувствовал стойкий запах жаренной дичи.

Действительно, после прекрасного ужина я присел на кресло, чувствуя, как тепло и нежность расплываются по телу. Она вошла, одетая в недавнее чёрное платье с глубоким вырезом, пристроилась на коленях. Чёрт, лучший момент в моей жизни. Неужели она и есть та, кто сможет заставить сердце оттаять? Нет, не она. Наслаждение прервалось быстро:

— А теперь мы почитаем книги, которые я купила.

— Чего????

— Потом ты мне эти книги опишешь, расскажешь о впечатлениях.

— И не собираюсь.

— Как не собираешься… Ах… Тебя волнует только секс, я так и знала…

— Нет. Просто меня мало волнуют книги.

— Ммммм….

7 Мая.

На этот раз я проснулся один. По всей видимости, моя близкая знакомая упорхнула по делам. Хорошо хоть, не сожгла ковёр или занавески.

Гимнастика, утренняя гигиена, обыкновенные процедуры. Сегодня предстоял обыкновенный рабочий день, неплановый отпуск закончился.

В конторе встретили доброжелательно, давешний парень со сломанным носом пригласил на пиво. Отлично. Сергей меня ждёт? Решение важных вопросов? Тоже неплохо. Опять лифт, опять белоснежный кабинет. Сергей, очень обеспокоенный, буквально кричит на Павла Александровича, совершенно не заметив меня. Сажусь на диван, наблюдаю.

— Если у меня все сотрудники будут в него влюбляться, я разорюсь!— Кричал Баахал.— Что мне, делать, Зорин, что?

— Он не виноват. В нём природная притягательность. Он идёт не со всеми, а рядом, по другой, непротоптанной дорожке. На судьбе написано совращать девушек. И на судьбе написано не иметь счастливой любви.

— Да мне плевать не любовь! Я людей теряю! Всё насмарку, всё!

Павел Александрович узрел Мишкина, с хмурым видом слушающего диспут. Сергей повернулся, ни сколько не удивился, тут же принявшись излагать план работы:

— Не буду темнить, Мишкин, ты и так знаешь.— Он взялся пальцами за виски, пытаясь сосредоточиться.— Так. Секретарша Елена, с которой вы имели честь иметь отношения, сошла с ума. Она знает, что вы связаны с Лисой и хочет самоубиться. Её смерть будет на твоей совести, Мишкин, на твоей. Я предлагаю другой вариант. Едешь к ней, объясняешься. И просишь продать душу. За любою цену, только продать. Душа влюблённой женщины не имеет цены, это поистине бессмертная душа. И она нужна нам. Согласен?

— Будто у меня есть выбор.— Новость потрясла меня, ударив ножом по совести. Елена! Как я мог забыть!

— Отлично. Павел Александрович выдаст машину. Отправляйтесь. Немедленно!

Звякнули ключи, отворилась дверца. Душный салон, зажигание, пуск. В ушах звенит от нарастающего давления, скорость шкалит за сто пятьдесят, а я, будто контуженный, упорно давил на педаль газа, не обращая внимания на превращающихся в тонкую чёрную линию милиционеров. Чудом не разбился. Елена!

Адрес, кропотливо выписанный на бумажку. Девятый этаж новостройки. Тяжёлое сердце бьётся ровно, предвкушая новые потрясения. Звоню. Ответа нет. Ударом ноги ломаю дверь, проникаю в холодную, заброшенную квартиру. Останавливаюсь около огромного, непомерно большого зеркала, вижу тёмную фигуру по ту сторону реальности. Из-за разработанного Павлом Александровичем рефлекса инстинктивно кидаюсь на пол, правильно— через секунду хлопок разрушает поверхность зеркала, ломает, топчет. Бросаюсь навстречу Елене, пропуская ещё одну пулю над собой, заворачиваю руку. Фактически, это действовал не я. Настоящий Мишкин пришел после, вопрошая:

— Зачем?

По её лицу крупными каплями катились слёзы безумия.

— Я люблю тебя… Люблю!

— Понимаешь, надо было просто поговорить…

Удар в скулу. Долго, слишком долго концентрирую внимание. Елена уже стоит у окна, глядя на серость будней. Молвит:

— Я продаю душу. Доставайте свой нож, пергамент. Я согласна.

— Цена.

— Твоя любовь. Навсегда.

Догадывался. Знал. Но всё равно спросил, надеясь. Зря.

— Нет. Я так не могу.

— Ты не совершаешь сделку? Твои руководители на эшафот тебя направят.

— Пусть. Любовь дороже.

— Любовь дороже жизни.

Да, чёрт возьми, дороже! Дороже! Дороже!

— Нет. Просто я не могу так.

Она бросилась к моим ногам.

— А как надо, Алёшенька, как надо? Почему я не достойна тебя? Почему? Что во мне плохого? Почему ты не можешь меня полюбить?

Если бы я знал.

— Я ухожу.

Тёмный подъезд показывает краски моей сущности. Среди них нет ярких. Они — тёмные.

Остановился рядом с машиной, осмотрелся. Вынул сотовый телефон, дабы известить Павла Александровича о провале сделки. Внезапно моё внимание привлекла белая падающая звезда, медленно спускающаяся с облаков. Кристальный шлейф развевается , оставляя прекрасный след. Звезда падает на меня, и только в последний момент я вижу лицо, измученное невзгодами. Глаза полны жалости, но не к себе, а ко мне. Для неё всё закончилось, для меня только начинается…

Удар. Крыша машины прогибается, принимая тяжесть тела. В грудь ударяют осколки разбитого стекла. Кончено. Голос Зорина пытается вернуть к жизни:

— Алло, Мишкин! Алло! Как она?! Что происходит, Мишкин? Алло!

Трубка разбивается об асфальт, забавно разбрасывая кнопочки. И я побежал. Подальше, далеко, только бы не здесь. Далеко. Кусты, хруст ломающихся веток, пробираюсь через чащу, падаю в лужу…

Почему-то в квартире, наливаю в стакан противную водку. Неужели сон? Из тени пробирается Сергей, садится рядом, со злостью швыряет бутылку об стену. Кричит:

— Да хватит уже пить, Мишкин. Мы последний шанс на спасение упустили, понимаешь? Последний! Её душа была нужнее воздуха, идиот! Это конец. Мы погибли.

Уходит. Вслед бросаю:

— Тебе Белецкий просил передать: “Можешь не принимать новые правила игры— твоя судьба расписана до последней точки. Ты уже ничего не сможет изменить, зря хороших людей погубит”.

Выражение лица Сергея за секунду переменилось с грозного на боязливое. С опаской сказал кому-то в коридоре:

— Пора менять тактику. Идём.

Наверное, Павел Александрович. Всё может быть.

На этом дневник Алексея Мишкина обрывается. Он больше не хотел заносить историю своей чёрной жизни на пергамент. Восьмого мая он отправился к знакомому, торгующему сильнодействующими наркотиками.

Мишкин сильно пострел— Илья отметил это сразу. Сиреневые круги под глазами, опухший, глаза красные, слезятся. Пришёл сам— либо подстава, либо действительно подсел.

— Мне наркотики нужны.— Сиплым голосом проговорил Алексей.

— Да понятно, не кефир.— Илья был доволен собственной шуткой. Тебе как “Улететь”— серьёзно или для прояснения ума?

— Мне — умереть.

— Проще пулю в лоб пустить. Но хозяин-барин.

Илья извлёк из потайного отверстия в стене пластиковый пакет с разноцветными таблетками. Достал радужную, покрутил в руках:

— Держи. Если не прикончит— башню сорвёт точно. Деньги-то хоть есть.

На пол упала кредитная карточка.

— Бери.— Вымолвил Мишкин.— Там хватит.

Алексей хотел умереть, чтобы ему никто больше не мешал. Не получилось— на улице встретился лицом в лицу с чёрным монахом, явно поджидающим заплутавшего путника.

— И зачем вам это нужно?

Мишкин не был настроен на содержательную беседу.

— Отстаньте. Дайте хоть умереть спокойно.

— Ваш путь ещё не закончен, Алексей. Вы не можете понять, что всё мироздание сейчас, в данный момент держится именно на вас, на одном единственном человеке, обременённом плотью. Ваша смерть повлечёт за собой гибель сотен, тысяч людей, разве это не понятно? Но нет, вы привыкли жить в иллюзии, созданной специально для уничтожения любых порывов изменить общество. Мишкин, вы сталь тем, против кого сражались половину жизни. Вы стали Потребителем. К сожалению, болезнь преследует многих, даже самых сильных. Они гибнут под грузом ответственности, гибнут быстро, не принося в мир ничего нового, ничего новаторского. Вы живёте в болоте, Мишкин, в болоте! Опомнитесь!

Красные глаза смотрели отчуждённо.

— Я не собираюсь что-либо менять. Мир спокойно обойдётся без меня.

Сутулый молодой человек двинулся по направлению к дому.

— Мишкин, с самого рождения я оберегаю вас! Тогда, в квартире, на попойке с Лавровым, это я заставил Артема спасти вашу жизнь! Чёрт, Алексей, не делайте этого!

Мишкин развернулся, стал ещё сутулее.

— Что вам мешает спасти меня сейчас.

Минуту души терзало молчание.

— Вы правы.— Вымолвил монах.— Ваша жизнь в ваших руках.

— Вот и отлично.

Монах медленно брёл в переулок, где его уже поджидал высокий, статный человек в хламиде.

— Итак, господин Люцифер, ничего у вас не вышло.— Проговорил статный, и улыбка засветилась в темноте.

— Ты победил.— Люцифер прислонился к стене, чувствуя слабость.— Теперь… Он умрёт?

— Скорее всего. Однако игру можно продолжить, повысив ставки. Сегодня— ваша или моя жизнь. Согласны?

Монах потерял последнюю надежду, так что играть мог хоть на царство небесное.

— Согласен. Последняя Битва?

— Зачем пафос прибавили? Из благородства? Ладно, пойду спасать нашего пройдоху. Если это ещё возможно, конечно.

Уходя, статный бросил Люциферу:

— Плохой из вас хранитель человеческих судеб.

— Зато из вас хороший этих самых судеб уничтожитель.— Огрызнулся монах, следуя во тьму переулка.

Белоснежная улыбка прожигала ему спину.

Перво-наперво достал из холодильника непочатую бутылку Крепкой. Выпил из горла, с непривычка закашлял. Забрёл в деловую комнату, где находился стол чрезвычайно психоделичной формы, заглотил таблетку, запив водкой. Стал ждать. К удивлению, ничего особенного не произошло, лишь в желудке началась революция местного значения, неспешно перерастающая в резкий понос.

— Обманул, гад!— Закричал Мишкин, срываясь с насиженного стула.

Внезапно нога провалилась под паркет, уйдя по калено в мутную жижу.

— Что за…

Комната тоже деформировалась. Стены вытягивались, отрывались, куски, превратившись в правильные шары, летали по комнате, будто в невесомости. Паркет, до этого момента вполне спокойный, принялся затягивать молодого человека куда-то в бездну. Стул плавился, становясь жидкостью. Дверь, спасительный выход, неумолимо стягивался, срастаясь со стеной. Мишкин хотел кричать— крик тонул во всеобщей вакханалии. Мишкин пробовал бежать— но прочно увяз в трясине. “Вы живёте в болоте”— доносился плач монаха. Где смерть? Почему не приходит.

Фигура, высокая, тёмная, образовалась неожиданно, как и всё в этой квартире. Алексей не поверил собственным глазам, попятившись назад. Страшный голос, приходивший в кошмарах, спокойно констатировал:

— И почему, Мишкин, тебе нужна именно смертельная доза наркотиков для разрушения иллюзии? Нельзя просто подумать головой?

— Уйди!— Взревел Алексей, кидая в заклятого врага учётной книжкой.

Та разбилась о локоть, звякнув, рассыпалась на тысячи сверкающих кусков зеркала.

— Дело плохо, Мишкин. Через…— Кошмар взглянул на часы.— Семнадцать секунд произойдёт спазм лёгких, дыхание остановится, сердце замолкнет, начнёт необратимый процесс разрушения мозга.

Статный человек пересек комнату, даже не обратив внимания на расположившееся болото. Схватил Алексея за локоть, потянул на себя.

— Тебе не нужна эта дрянь, Мишкин, не нужна. Ты освобождаешься…

Невидимая энергия пробежала по руке к самому сердцу. Алексея резко замутило, он наклонился. Его обильно вытошнило на противные чёрные сапоги старого врага. Затем ещё раз. Прояснившийся рассудок рвался объясниться, однако тело не выдержало перегрузок. Картинка перед глазами совершила пару кульбитов, и голос Спасителя казался замогильным:

— Осмотрись. Не живи в мечте. Привыкай к Настоящему миру.

Развязка.

Солнечные лучи весело играли на опухшем лице Алексея Владимировича Мишкина. Играть им, однако же, осталось недолго— сиреневые, тяжёлые тучи окружали город, заходя с флангов, ударяя в тыл.

Мишкин поднялся на ватных ногах, удивлённо осмотрелся. Воспоминания прошедшего дня нагрянули потом, через несколько секунд после пробуждения. Голова раскалывалась от напряжения. Взглянул на часы— половина пятого вечера! Провалялся на полу целые сутки! Вероятно, процесс интоксикации организма требовал огромное количество затраченных сил.

Алексей заметил дыру в паркете. Вчера он провалился в эту самую дыру, когда паркет внезапно стал болотом. В тот же миг Алексей понял смысл сказанных ранее вещей— он живёт в одной большой, построенной неумело иллюзии! Стекло разбросано на паркете, стол превратился из радикально-нового в обычный прямоугольный. Мишкин в ярости раскрыл “Смерть Ахиллеса”— текст был только на страницах, которые читал Павел Александрович, остальные отсвечивали девственной белизной. Подбежал к шкафу, принялся вываливать оставшиеся книги на пол— они лишь глухо ударялись, оставаясь раз и навсегда картонными коробками. Стены, секунду назад покрытые обоями, развращали своей серостью. Ударил кулаком в одну из них— рассыпалась, сделавшись пылью. Иллюзия, миф!!!

Ручки, приготовленные для письма, оказались без стержней. На миниатюрном подарочном глобусе отсутствовали Австралия и Гренландия. Ящички стола не открывались, ссылаясь на общую впаенность в древесину. К сожалению, Мишкин целый год жил в выдумке одного единственного человека— Баахала. И всё ради души…. Души.

Телефон взорвался от поступившего звонка. Резко сняв трубку, Алексей заслышал злое:

— Мишкин, похоже, всё решилось. Приходите в офис, мы должны обсудить многое.

— Конечно!— Алексей кипел от ярости.— Для начала расскажите мне о вашем мираже-квартире!

Молчание замораживало воздух сквозь трубку.

— Расскажу. Приезжайте.

Звякнул ни в чём не повинный телефон. Мишкин выкрикнул “Чёрт!”, пробежался по комнате взад-вперёд, настороженно, боясь нарушить уничтоженную ложь, заглянул в приёмную. Приёмная, к счастью, осталась похожей на после бомбардировочный городок. Похоже, так было лучше для сердца, для разума, для дальнейшего существования на земле.

Телефон прошептал ещё раз, сейчас уже более жалостливо.

— Да!— Орал Алексей, ожидая приторный голос Сергея.

— Алёшенька, милый, это я. Буду через тридцать минут, нему важные вести. И, пожалуйста, никуда не выходи! Баахал вызывал тебя?

— В офис, переговорить.

— Не смей срываться с места! Они убьют тебя!

— Без проблем. Скорее я убью их всех. Ты ведь знала— моя жизнь— вымысел!

— Знала. Ты должен был понять сам.

— Отбой.

Положил трубку и ужаснулся. “Отбой”! Он проникает во все сферы жизни. Но зачем он не столько спас, сколько открыл глаза? Зачем? Рассчитывал на слабость характера?

Мишкин, разочарованный во всём, отрешенно упал в единственно реальное кресло. Зарядил верный пистолет. Приготовил три запасные обоймы Темнота наплывала на город, где-то отчаянно праздновали Победу, где-то орали получающие удовольствие коты. Скоро салюты возвестят о виктории зла, похоти, ненависти. Алексей слишком долго боролся. Алексей слишком устал. Алексей не может, не хочет и не должен сопротивляться. Пусть серость поглотит война, пусть воин растворится в серости. Пусть будет Тьма!

Неожиданно в комнату, семеня лапками, забежал рыженький, прелестный лисёнок. Мгновение— лисёнок обратился Елизаветой, прекрасной и неповторимой. Она спешно пододвинула заранее приготовленную табуретку, опустилась на ледяное дерево и быстро затараторила:

— Итак, по моим новым данным. Добытым от надёжных информаторов, правила игры сменились. Наверху каждый день меняется власть, хаос поглощает богов. Новое законодательство позволяет Баахалу для обретения полнейшего бессмертия и защиты от Лаврова не отбирать душу у тебя, а просто уничтожить, как угрожающего новой власти, идущего рядом, но не вместе. Заодно поручено уничтожить меня, как несущую правду, режущую людям глаза.

Мишкин неопределенно хмыкнул.

— Быстро, собирай вещи— едем из города. Мы должны спастись, обязаны! Мы ценнее всего человечества.

Белоснежная молния осветила тёмную фигуру, внезапно появившуюся в дверном проёме. Мишкин тут же понял, кто навестил его в столь поздний час.

— Павел Александрович, она говорит правду?

Лиса шипела на любимого, не оборачиваясь, готовая к бою.

— Абсолютная, молодой человек. Она просто не умеет врать. С самого начала— с гибели вашей семьи, мы устроили тотальное наблюдение за столь важной персоной. Мы долго провоцировали ваш поход на биржу труда и в один прекрасный день— вуаля! Я соорудил все необходимые условия. Я составил план работы по схеме. Однако на сцене появляется новый герой— Елизавета, правду приносящая. Для справки— ваш давний знакомый Илья, продающий наркотики, скончался три года назад. Подруга умеет правильно маскироваться, не так ли? Вы были главным героем в пьесе о похищение душ, мы— Баахал, Павел Александрович Зорин, Лиса, Пришедший из Людей оказались в кресле режиссеров. Режиссеры не смогли во время договориться— актёр заметил нашёптывающего суфлёра, возомнил себя главным, отказался от выдумки. Реальная жизнь погубит актёра. Актёру проще жить во сне, да?

Мишкин заметил, как рука Зорина тянется к карману, в коем был спрятан нож, смертельное оружие убийства. Вскочил, крикнул— или хотел крикнуть… Время сжалось, Мишкин успевал обдумать многое, фактически всё. Павел Александрович сделал движение кистью, нож ошеломительно быстро закрутился в воздухе, лезвием превращаясь в серебряный круг. Елизавета так и не стала оборачиваться… Пальцы нащупали спусковой крючок, сейчас оружие изрыгнёт огонь…

А потом время пошло быстрее скорости света. В одно мгновение удивленно охнула Лиса, будто не ожидала удара со спины, пистолет громыхнул три раза, Зорин крякнул, бросившись из дверного проёма обратно в ночь. Пуль разрывали картонную стену, жаждя найти за ней человеческую плоть. Кажется, Павла Александровича серьёзно, ранило. Он не дойдет до дома. Визгнули колёса, машина унеслась вдаль… Всё потеряно.

Мишкин выбежал на балкон— хотел стрелять в автомобиль, однако пистолет глухо щёлкнул, вылетела обойма. Алексей стремглав подлетел к лежащей на полу Лисе, чуть приподнял, обнял. Что-то холодное мешало— рукоятка ножа, ниже лопатки. Нет… Вдруг она произнесла, хрипя:

— Не хватило… Вечности, и той не хватило… Я думала, у меня ещё много времени впереди, а на тебя не хватило… Столько не сказано… не хватило… Я ведь люблю тебя… Последний, единственный…

Её ладонь прижалась к горячей щеке Алексея, губы слились в поцелуе. Как в первый раз, по телу пробежали тысячи маленьких молний, достигая самого сердца. Через секунду разряды стали слабже, через две исчезли совсем. Рука бессильно, со стуком упала на паркет. “Это она мне свою силу передала”— почему-то подумал Мишкин, бережно укладывая любимую на кровать. Пусть спит. Она устала. Он отомстит врагам, придёт домой— а она жива… Жива…

Тяжелая тень двигалась вдоль пустой дороги. Дождь, необычайно сильный для этого времени года хлестал по лицу, скрывая слёзы. Небо пало. Земле нечем крыться. Небо пало.

Знакомый автомобиль был брошен рядом со входом корпорации “Соулз”. Всё переднее сидение залито кровью, от машины до двери— тоже кровь. Со временем вода смоет следы грехов, но не из души. Ключи, заботливо оставленные Сергеем, не понадобились— входные ворота открыты нараспашку. Следуя красной дороге, Алексей держал пистолет в руке, силясь не потерять волю, силясь не потерять последнюю надежду. Чего он ждал?

Зорин оказался сидящим, прислонившимся к столу секретарши на первом этажа. Мишкин медленно, стараясь не шуметь дабы не нарушить предсмертную тишину, подошёл к старому другу, нацелив оружие прямо в лоб. Павел Александрович, хоть и притворялся мёртвым, зашевелил губами, заговорил:

— Вы были правы, огнестрельное оружие лучше холодного. Ему не нужен человеческий фактор. Также вы всё-таки научились искусству быстрого боя. Удивительно. Простите меня, если сможете, я всего лишь выполнял работу.— Глаза его вдруг наполнились слезами, став живыми впервые за долгий срок.— И ещё. В грудном кармане лежит письмо для моей дочери. Адрес написан. Сделайте одолжение…

Мишкин горько нажал на спусковой крючок, получив струю крови в лицо. Нет, он мог сделать боевому товарищу одолжение; не хотелось портить образ этого каменного человека. Алексей всё всматривался в лицо убитого, разбирая каждую черту. Печать смерти сделало своё— глаза, прозрачные, голубые, казались глазами мудреца, знающего всё но ничего не могущего сделать. Лицо светилось молодостью. Вот и он ушёл. Уходят многие, остаются недостойные. Мы — мертвецы, получившие отпуск.

Лифт работал, как всегда. Лифту совершенно параллельно. Лифт сам по себе. Двери раскрылись. В белоснежной комнате странно тихо и темно. Лишь слышится приглушённый спор:

— Мы потеряли независимость, мы потеряли Зорина, мы потеряли уважение остальных богов!

— Зачем мне уважение остальных, если я буду бессмертен? Осталось забрать душу, осталось забрать.

— Ты не посмеешь. Он столько для тебя сделал.

— Посмею. На своём пути и не таких убивал.

Ещё одна потайная комната, широкая, длинная. Чёрная. Мишкин не узнал Сергея— вместо него предстало огромное животное, рогатое, с великими крыльями, с копытами. Африканский бог. Не изменилось лицо— его разделял две сущности, Сергей и Антон. Сергей вымолвил первым:

— Добрый вечер, Алексей! Пришли на пир ненависти? Отлично. Собственно, мы подходим к завершающей стадии.

— Не надо!— Пискнул Антон.

— Придётся облегчить ваши муки, господа.

Мишкин выкинул руку вперёд, в локоть ударила сильнейшая отдача. Гильза упала, звеня, и её примеру спешило последовать невероятных размеров тело, ломая хрупкий пол. Но Алексей не почувствовал удовлетворения от убийства врага. Хотелось убивать ещё и ещё.

Будто следуя желанию оппонента, демон поднялся на толстых, негнущихся ручищах. Лицо закрывала маска, сияя глазницами. Отверстий для рта и носа не существовало.

— Идиот!— Расхохотался Баахал.— Ты наконец уничтожил моего стражника, падшего ангела. Теперь никто не посмеет остановить меня! Бессмертие!

Демон выбросил из живота сильные угольные тросы, направленные к удивлённому Алексею. Однако тот в самый последний момент, помня учение Павла Александровича, прыгнул вправо, ударившись головой о стену. Тросы пролетели дальше, схватив кого-то другого, стоящего в проходе. Тёмный человек схватился за канаты, демон закричал от боли, Мишкина стало засасывать в дыру, образованную слиянием двух энергии…

Белый свет полоснул по глазам. Дождь. Холодный, неприветливый, смывал с рук кровь. Чудовище стояло на коленях, молясь самому себе. Оно умирало.

— Мишкин… Мишкин, он же убьёт тебя! Мишкин, что ты натворил…Что ты натворил…

Алексей выстрелил, надеясь, в последний раз. Демон вскрикнул, рухнул в грязь. Взрыв высвободившейся Силы ударной волной, превратившись в стену воздуха и воды, ударил Мишкина, подбросив, словно тряпичную куклу. Полёт, глухой удар о землю. Мишкин нащёпал сломанную руку, осмотрелся. Каким-то чудным образом он оказался среди пустыря, вдалеке от офиса, вдалеке от города. Вдалеке от жизни.

Из пустоты возник Лавров. Алексей тут же, забыв про боль, нацелился оружием.

— Зря. Не преследуй меня, Мишкин, ничего у тебя не получится. Я ухожу наверх, теперь даже ты не сможешь помешать. Разрушил иллюзию— живи нормально, без постоянной борьбы.

— Ты отнял у меня всё…

— Нет. Боюсь, ты сам отнял всё, пожертвовав существованием ради охоты, ради ненависти.

— Я застрелю тебя.

— Попробуй. В пистолете нет патронов, они— мысль Бога. Ничего нет. Тебя обманули, как всегда. Ничего нет…

Фигура скрылась за пеленой дождя. Мишкин остался лежать в слякоти, уничтожая любую выдумку больного мозгу. Всего этого нет. Он сейчас горит в машине, свалившейся с откоса, и ему от нехватки кислорода приходят фантазии. Но жизнь диктует свои условия, не позволяя расслабляться ни на секунду.

Ни на секунду. Даже в пустоте.

Я приду на смену гниющему человечеству. Я отберу самых сильных, и мы пойдём приносить людям добро и правду. Церковь уничтожит сама себя. Христианская религия не поспевает за временем, проклиная Интернет, телевидение, печать. Уже сейчас мир пропагандирует культуру, исключающую Бога или же оспаривающая его существование как таковое. Первые зёрна дали всходы. Люди убивают, совершают аборты, утрачивают вкус к человеческой жизни— следовательно, утрачивают себя. Церковь не видит выхода из ситуации. Я вижу. Мне нужно совсем немного времени. Совсем чуть-чуть…