Осторожно! Ненормативная лексика!

Смотрю в окно, на дома — высотки, выросшие из ниоткуда в никуда по ходу эволюции раннекапиталистического общества. И в конечном счёте не перестаю удивляться — широка страна, простора много, а мы жмемся, по образцу заморскому дома всё выше к Богу делаем. Только ближе к Богу мы всё равно не становимся ни на шаг. Гудят автомобили внизу, в пробку обширную попавшие. Гудят люди — живёт муравейник. И каждый свою хворостинку в общий дом тащит, выстраиваем страну по кусочку. Правильно или неправильно выстраиваем — то Господь рассудит, да царю, Государю нашему, тоже из Кремля кровавокаменного видно, куда идти следует. А ежели кто хворостинку награбил и тащит в другую сторону, от корысти умом помутившись, о себе лишь думая, то на это работа наша — изловить и наказать. Ибо Государевы мы слуги. Зрит Государь с портрета глазами своими серыми, внимательными, прямо мне к спину. Помню я этот взгляд, вживую видел. Студёно на душе от него становится, разом вспоминаешь согрешения свои против дел государственных, против страны и против народа всего. Даше малейшие прегрешения свои вспоминаешь. Но знаю — Государь сквозь меня смотрит, на Русь. Не на коробки эти бетонные, заграничными мастерами возведённые, а на поля бескрайние, на реки полноводные, на озёра чистоты кристальной, на горы, вершинами своими в облака упирающимися, на людей простых, службу на рубежах своих несущих. Широка ты, страна. Широка ты, блядь подзаборная, добротна. Минетчица ты беззубая, кормилица наша щедрейшая. Под кого только ты не ложилась во времена свои горькие, да и мы все — выблядки твои внутриутробные. Всякие шлюхи правительственные, Государя окружившие, коростами на вымени твоём наросли, о Русь. Стареешь ты, дряхлеешь, однако ноги раздвигаешь исправно. Устала от семени иноземного, едкого. Да противостоять насилию уже некому. Вот и растим опричников русских, дабы головы рубили депутатам зарвавшимся, на кол сажали бусурманов мусульманских, о ненужных им свободах замечтавшихся, народ устрашать огнём и мечём, преступников гноить в тюрьмах чёрных. Слуги мы твои, Государь, видим— тяжело тебе. Оппозиция мешает, выродки эти либеральные, интеллигенты недоёбанные. Супостаты заморские, под чертом ходящие. Писателишки всякие, поэты, певцы — тьма вольнодумцев, противостоящих воле Государевой. Но хватит у нас рук праведных, дабы гниль эту в говне их собственном утопить, до четвёртого колена родственников всех с гноем земельным сравнять. Ибо настрадалась ты, Русь. Наше время пришло, опричников серых. Звонит мобило:

— Виктор Владимирович, машина готова.

— Выхожу. Встреча во сколько, Павлуша?

— В 10:30, Виктор Владимирович.

Застёгиваю мундир на пуговицы золотые, “Стечкин” верный в кобуре запираю. Поворачиваюсь и долго гляжу на портрет Государя нашего. Надо будет страну в крови утопить — мы утопим, ты только прикажи. Выйдет переродившаяся Русь из огня очищающего, выйдет новая и молодая. А мы на это хоть голову положим, Государь. Перекрещиваюсь и выхожу. У автомобиля ждёт меня опричник юный, боевой, из новых. Сразу честь отдаёт:

— Слово и дело!

— Слово и дело.

Ждут меня дела государственные, ждёт Русь освобождения от шлака ненужного. Много задач кровавых ещё. Слава Богу.

Гойда.