Шевченко Андрей: Всем добрый вечер! А Вике — персональный) |
кррр: Каков негодяй!!! |
кррр: Ты хотел спереть мое чудо? |
mynchgausen: ну всё, ты разоблачён и ходи теперь разоблачённым |
mynchgausen: молчишь, нечем крыть, кроме сам знаешь чем |
mynchgausen: так что подумай сам, кому было выгодно, чтобы она удалилась? ась? |
mynchgausen: но дело в том, чтобы дать ей чудо, планировалось забрать его у тебя, кррр |
mynchgausen: ну, умножение там, ча-ща, жи-ши |
mynchgausen: я, между прочим, государственный советник 3-го класса |
mynchgausen: и мы таки готовы ей были его предоставить |
mynchgausen: только чудо могло её спасти |
кррр: А поклоны била? Молитва она без поклонов не действует |
кррр: Опять же советы, вы. советник? Тайный? |
mynchgausen: судя по названиям, в своем последнем слове Липчинская молила о чуде |
кррр: Это как? |
mynchgausen: дам совет — сначала ты репутацию репутируешь, потом она тебя отблагодарит |
кррр: Очковтирательством занимаетесь |
кррр: Рука на мышке, диплом подмышкой, вы это мне здесь прекратите |
mynchgausen: репутация у меня в яйце, яйцо в утке, утка с дуба рухнула |
mynchgausen: диплом на флешке |
|
«Всегда мечтала научиться играть на скрипке» — подумала я, кинув на него скользящий взгляд и прошла мимо. Вдруг, что-то заставило меня остановиться. Несколько секунд я и сама не понимала зачем это сделала. Но потом…
Музыкант закончил предыдущую композицию и перешёл к новой. Она разительно отличалась от всего, что я слышала прежде. И явно была собственного сочинения. Какая это была музыка! Ещё секунду и мне показалось, что звук он извлекает не из скрипки, а с самого дна собственной огромной души. Это была старая, похоже очень давно им сочинённая мелодия, наверняка хорошо забытая, и похороненная под шквалом неодобрительных отзывов. Кем-то названная кустарщиной, кем-то жестоко осмеянная, но всё же не до конца забытая, ведь нельзя забыть кусочек собственной души. Кусочек, который, как погребённый вместе с ним композитор, пытался вырваться на свободу, тяготея к людям, к миру огромному и порой жестокому.
И вот сейчас, когда проходящие мимо него люди не замечали его, торопясь по своим делам, он наконец чувствовал себя свободным и способным вновь набраться смелости вспомнить эту прекрасную музыку. Сейчас запертый внутри композитор, долго ждавший своего часа, наконец прокопал лазейку сквозь толщу сомнений и страхов. И наконец выбрался на волю. Скрипка в руках музыканта так надрывалась, плакала, кричала — «Услышьте! Люди!», а самому скрипачу это и не нужно было. Он хотел просто играть, просто ради самого процесса. Капли пота скатывались со лба, заливая глаза и путаясь в волосах. Но он не смел остановиться и обтереть их. Он обязан был доиграть до конца.
В глазах пылал огонь, который можно встретить лишь в глазах человека, всецело преданному своему делу, который способна потушить лишь смерть. А может и она окажется не в силах. Музыка звучала всё громче, усиленная стенами перехода, заглушая гул толпы. Музыка города. Единственная, достаточно сильная, способная переспорить крутой нрав холодного бетонного леса.
И, казалось, музыкант уже не чувствует собственного дыхания. Оно слилось с мелодией, которая в свою очередь, держала ритм бьющегося, как оголтелое, сердца.
Но никто… Никто этого не заметил…
И вот… Всё стихло. Снова загудел шум толпы, а скрипач бессильно опустил руки, бережно положил инструмент в чехол и уже собирался уходить. Я подошла к нему и выгребла из кошелька всё, что могла отдать.
Я помолчала секунду, потом улыбнулась и ответила:
Я долго ещё стояла на том самом месте и размышляла, пока не сообразила, что мне давно пора бежать домой, где меня ждало своё искусство. Завтра у нас должен был состояться концерт и теперь я была точно уверена, что мы отыграем его превосходно, ведь в наших глазах пока ещё горит тот огонь, который заставляет искать точку опоры, чтобы однажды перевернуть мир.