Генри шагнул в полумрак подвала и почувствовал тяжелый запах сырости. Он, опираясь о влажную, заросшую мхом, стену несмело шел, освещая путь фонариком. С невысокого пыльного потолка свисала густая белая паутина. Приходилось нагибаться, что бы не угодить в нее лицом.

Наконец, проход расширился. Генри завернул налево и прошел низкую арку, которая вела в просторное помещение. Там повеяло неестественной прохладой, запах вонючей гнили почти отстал и теперь можно было вдохнуть воздух без отвращения. Где-то вдалеке капли стекали с влажных стен и гулким эхом разбивались о сырую землю. Генри напряженно спустился по ступенькам и огляделся. Впереди висел дряхлый, изъеденный сыростью деревянный мост. Он пересекал страшную пропасть, которая проглотила бы все, что имеет вес и поддается законам физики. Где-то в безмерной ее глубине выл сквозняк, и противно побулькивала вода.

Другого перехода на другую сторону нет. Зажав крестик через ткань рубашки, Генри, стараясь осилить свой страх, направился к «дьявольскому» мосту. Тот зловеще пошатывался из стороны в сторону, как бы издевался и говорил: «Ну же, человечек, иди ко мне!». Генри неторопливо шел, приближаясь к переходу. Вот уже можно заглянуть в самую глубину мрачной бездны. От ее бесконечности кружилась голова, и замирало сердце. Глядя под ноги, он ступил на первую доску, в ответ она неубедительно скрипнула. Затем, Генри сделал еще шаг, и еще. Вот он уже подошел к середине моста. Мост слегка пошатывался и странно вибрировал, но выглядел вполне надежным. Генри сделал еще шаг, страх отступил, давая место надежде. Но…

Доска под ногой хрустнула и развалилась на две части. Нога угадила в дыру. Генри почувствовал ужасную боль — ржавый гвоздь вошел в кожу в области икроножной мышцы, разодрав при этом кожу чуть ли ни до колена. Струилась кровь. Резкая жгучая боль прошла от раны по нервным сплетениям и достигла мозгового центра. Генри рывком дернул ногой, вырвавшись все-таки из подлой ловушки, и отскочил немного назад. Генри согнулся и упал на колено. Он хрипло крикнул и агонически скорчился от безумной боли, которая перебивала дыхание.

Спустя некоторое время боль утихла, а дыхание пришло в норму. Генри поднял голову и посмотрел вперед — до конца не так уж много. Озлившись на свою слабость, он встал на здоровую ногу и, волоча за собой вторую, подтянулся к дыре. Теперь надо преодолеть ее. Собрав все свои силы во едино, Генри приготовился для ответственного прыжка. Холодный пот каплей скатился по щеке и полетел в бесконечную пропасть. Ужас охватил его. А что если это конец? Нет! Это не так, поспешно отогнал он зачатки отчаяния, я смогу найти это. Дыра казалось огромной. Как он не провалился в нее? Миг… и Генри, подавив в себе боль и ужас, взмыл в воздух. С грохотом он упал на сырые доски на другом конце моста, шипя через стиснутые зубы. Он в муках пополз вперед, цепляясь окровавленными пальцами за доски. Еще подтянуться немного за доски, и он сможет почувствовать под собой твердую землю.

Генри потерял чувство времени. Он еле-еле полз к земле, а она все не приближалась. Через минут пять, Генри почувствовал слабый запах влажного песка. Он из последних сил подтянулся и оказался на холодной земле. Закрыв глаза, он начал успокаивать себя, что все уже позади и бояться нечего. Еще потратив немного сил, он подполз к каменной стене и, облокотившись об нее, фальшиво улыбнулся.

Рана у Генри кровоточила, кое-где она уже запеклась, но в районе гвоздя боль глухо пульсировала, а при малейшем неосторожном движении выплевывала сгустки крови. Генри схватил кривой гвоздь за шляпку и напрягся. Боль сводила мышцы ноги, в ответ выбрасывая кровь. Резким движением он вынул его и с омерзением отбросил в сторону. Разорвав свой платок на две части, Генри в кровоточащем месте наложил тугую повязку. Второй частью платка он перевязал, только сейчас замеченную рану на руке. Сил у него было не много. Требовался отдых.

Генри закрыл глаза и погрузился в сон.

Кто он? Человек с дешевым прошлым или наивными мечтами? Может, он несостоявшийся богач, которому не хватило лишь удачи? Нет. Все проще. Он всего лишь фермер. Он никогда не сетовал на свою судьбу и принимал ее такую, какая она есть, со всеми многочисленными изъянами. Генри не один из тех угрюмых алкашей, которые проклинают весь свет и просиживают целыми днями в закуренных кабаках. Это был в пример добросовестный человек, знавший свои обязанности и добросовестно их выполнявший. Ферма, полученная в наследство от отца, пускай и не блистала своей напыщенной деликатностью или ухоженностью, но зато земля была всегда обработанной. Проходя возле дома Генри, всегда улавливались запахи свежего сена или только что нарубленных сосновых дров. Мнение о таком хозяине фермы у проходящих складывалось хорошее. Впрочем, это зависит от самого человека, да и от других некоторых обстоятельств.

Когда его отец, Джек Уолсс, ушел на тот свет, поначалу Генри не знал что делать со всем хозяйством, как его вести и прочее. Он долго замечал за собой, что не может отвыкнуть от наставлений и поучений отца, но вскоре понял, что неплохо справляется и сам. Со временем умение и опыт переросли в мастерство. Уже не приходилось бегать к соседям за гвоздями или досками, ибо как и у любого нормального хозяина все находилось под рукой и знало свое место. Жены, правда, ему не хватало. Не чувствовалось точной женской руки и ухода, не хватало этакой изюминки. Впрочем, и раньше, еще до смерти отца, этого особо не чувствовалось, но теперь осталось лишь грубая мужская действительность. Мать Генри ушла от него с отцом очень давно, Генри тогда был краснощеким юнцом в меру застенчивым и гордым и еще не понимал из-за чего все-таки. Только потом, когда Генри стал повзрослее, отец рассказал, что мать покинула их из-за его безумной мечты — найти то место, о котором все говорят. Она сказала, что не может жить с человеком, который только и думает о дурацкой сказке, а сын пойдет по его стопам. Но те дни далеко позади и вспоминать о них у Генри нет никакого желания, а вот отчего же ему пришлось покинуть ферму и отправиться черт знает куда, следует уделить немного внимания.

Давно в тех местах ходили слухи, что существует священное место, где сам Бог давал свое снисхождение и благоволение, и все желания и мечты исполнялись у каждого, кто найдет такое место. Но ясно, что эти слухи исходили лишь из-за отчаяния и бутылки эля. Потеряв надежду о лучшей жизни, старики рассказывали такие байки молодежи, чтоб потом потешиться с их наивности и безрассудства. Это продолжалось до тех пор, пока безобидные шутки не переросли в поверье, а поверье не переросло в слепое помешательство. Тогда-то и стали пропадать бесследно люди. Пускай это было не часто, но все же это было, и с тех пор стало считаться не божественным благоволением, а дьявольским проклятьем.

Генри Уолсса постигло отнюдь не помешательство, а надежда. Он надеялся, что сможет повернуть время вспять и вернуть отца. Пускай и с презрением пополам, но он отважился на поиски этого места.

Было ясное солнечное утро. Взяв из дома с собой лишь флягу да фонарик, Генри побрел по старой сельской дороге в сторону леса. Вскоре он подошел к его началу и со вздохом нырнул в тени деревьев. Спустившись по холму, он подошел к лесному ключу, чтобы утолить жажду. Утренняя заря давно растворилась, уступив место чистому голубому небу. Веяло приятным прохладным ветерком. День начался беззаботно, и ничего не предвещало беды. Высокие сосны с ярко-медными стволами медленно покачивались из стороны в сторону, иногда потрескивая ветками. Высоко в небе парил ястреб. Генри набрал прохладную воду в пригоршни и плеснул на лицо. Почувствовался прилив сил. Погрузив флягу в источник, он, не торопясь, наполнил ее живительной влагой. Закидывая в рот ягоды, Генри шел дальше, пробираясь все дальше в лес, как внезапно наткнулся на странный бугор. Обойдя его с другой стороны, он обнаружил ветхую дверь, которая была не закрыта. Дернув на себя, она со скрипом отворилась, повеяло сыростью и тухлым приторным запахом. Очевидно, это подвал. Но что он делает посреди леса?..

Генри пробудился ото сна. Шея его сильно затекла. Он посмотрел на ногу. Вокруг раны кожа слегка припухла, а сама рана (через просветы повязки было видно) покрылась корочкой. Генри оперся руками о пол и с трудом встал. Чувствовалась небольшая усталость. Боль в ноге прошла, пускай не полностью, но ходить было можно. Оглядевшись, Уолсс отыскал взглядом флягу, лежавшую в двух футах от него, слегка присыпанная песком. Видимо, оборвалась с пояса, когда я полз, подумал Генри и тут же направился к ней. Вода была все такая же свежая и холодная. Она особенно взбодрила Уолсса и придала ему немало сил. Когда сонливость окончательно прошла, на Генри нахлынули ужасные мысли. Среди них были и такие: «Не свихнулся ли я?» или «Не конец ли это?». Но все мысли были лишь остатками страха пережитого на мосту. Поэтому и внимания на них обращать не следовало. Надо двигаться дальше, за надеждой и за этим.

Фонарик лежал недалеко от фляги. Покрутив его из стороны в сторону, Генри со злобой выкинул его подальше. То ли сели батарейки, то ли отошел контакт — впрочем, это не так уж и важно. Уолсс шагнул в узковатый проход в стене. Там было не темно и довольно прохладно. Унимая непонятную дрожь, Генри внимательно смотрел впереди себя. Под ногами чувствовался мягкий… пляжный песок. Повеяло морским бризом. Кажется, был слышен пронзительный крик чаек. Но как? Генри прошел еще немного, затем завернул налево. Был виден выход, наверное, наружу, так как солнечный свет наполнял весь проход. Сердце забилось резкими тревожными рывками. Казалось, что вот оно счастье!

Закончилась сырая и мерзкая пещера, вновь свежий воздух, зелень травы, душистость полевых цветов и безграничное голубое небо. «Но постойте! Что-то здесь не так», — говорил сам себе Генри. — «Разве может быть пляж в лесу? А может, я вышел к речке, а там пляж. Надо скорей посмотреть». Торопливо он приблизился к выходу. От непривычки глаза ослепило невообразимо яркое солнце. Прикрывая их ладонью, Генри отошел от пещеры подальше и остановился, когда услышал трель волны, смеющейся на мягком песке. Тогда он силой открыл глаза и обомлел. От неожиданной обстановки закружилась голова и Генри шмякнулся на землю. Он лег на спину и утонул в глубине синего неба, бесконечно возвышающегося над ним. Где-то высоко летали морские птицы. «Морские… Вот в чем дело», — догадался Генри. Это же море! Но здесь и в помине не должно быть никакого моря. Что за чудеса? Разве, такое может быть?

— Может, я отыскал это! — не выдержав волнения, сказал в слух Уолсс. — Нет, все это лишь иллюзия или хороший сон. Больно уж здесь хорошо.

И в самом деле, здесь было просто прекрасно. Белый теплый песок, ясное небо, прозрачное море. По левую сторону возвышались грозные скалы, о которые с треском разбивались накатывающиеся волны. По правую сторону шелестела молодая березовая рощица. Позади пещеры уже не оказалось. На этом месте возвышался небольшой холм. Генри направился к нему. «Не мешало бы оглядеться получше», — подумал он.

Большими шагами Уолсс взобрался на возвышенность, наслаждаясь по дороге здешними красотами. Под ногами шелестела изумрудная мягкая, как бархат трава. На вершине он с изумлением осмотрел великие просторы сего места. Вдали блестела речка, она вытекала из леса, протекала возле какого-то прелестного деревянного дома с большим крыльцом, текла дальше через луга и заворачивала за скалы, впадая в море. Генри особенно удивил дом, стоящий посреди поля. Что он делает в таком месте. Надо было пойти и познакомиться с хозяином. Может, он знает, как найти дорогу домой. Хотя, если говорить честно, Генри отсюда не очень-то хотел уходить.

Уолсс спустился с холма и отправился через поле небольшой травы, где мирно разрослись желтоносые васильки. Безупречные цветы. Каждый, как на подбор. Они не большие, мозолящие глаз. Они не маленькие, теряющиеся где-то в траве. Они не чрезмерно ароматны, что режет нос и хочется чихать. Они не слишком слабы, что даже в упор не уловишь запаха. Они идеальны, они безупречны.

Генри подошел к реке. Могучее ее течение, наполняла его сладким чувством беззаботности и умиротворения. Где-то по дну, блестя алмазной чешуей, проплыла форель. Весело играли с ветром камыши.

Генри был примерно в двадцати метрах от дома. Он стоял в объятиях пышно цветущего сада, в центре которого располагался небольшой деревянный стол со стульями. Генри шел через хорошо вытоптанную тропинку, чуть касаясь рукой золотых колосьев пшеницы. «Чье же это добро», — подумал он. — «Не может же оно быть ничейным. Такие ухоженные поля, красивый дом, яблони, сливы, вишни — все это должно было принадлежать кому-то». Послышался веселый собачий лай. Он был такой знакомый, что сердце у Генри слегка заныло. По дороге от дома бежала небольшая черная с белыми пятнами собака. Вся кучерявая такая, пушистая, чем-то напоминавшая пуделя, но Генри знал, что это никакой не пудель, а знакомая ему с самого детства дворняга по кличке Томик. Та подбежала к нему и начала тереться в ногах, весело виляя хвостом. Генри погладил ей животик и за ушами, собака в ответ лизала его руки и слегка покусывала ботинки.

— Томик, Том… ах ты моя собака, как ты тут оказался? Здесь живут твои новые хозяева? — спросил Генри, смеясь.

Собака в ответ гавкнула, поднялась с земли и всем своим видом показала, что бы он следовал за ней.

— За тобой идти? Ну пошли, мой верный пес, веди!

Собака, оттопырив уши, резво побежала по дорожке к дому, Генри следовал за ней. Остановившись возле невысокого забора и отворив калитку, он внимательней оглядел это место. На другом конце двора стоял колодец, возле деревянного крыльца находилась скамейка, а на самом крыльце стояло деревянное корыто, какой-то таз, да всякие корзинки. Под крышей крыльца висели сухие связки зверобоя и ромашки. Возле забора, чуть накреняясь, стояла будка, видимо, Томика. Генри прошел дальше во двор. Окна в доме были открыты. Из них доносился приятный, до боли знакомый запах старого палаца, соломенных подушек и такого сладкого приятного запаха духов, который о чем-то говорил Генри, но о чем он не мог понять. Прислушавшись, он понял, что из дома исходили также звуки старого проигрывателя, который обдавал нежностью слух и ласкал душу. Какая-та славная ностальгия витала в воздухе. Генри пытался понять, в чем же дело, он пытался вспомнить что-то важное и такое значимое для него, но все тщетно. Эти воспоминания затерялись где-то в голове под толщей других эмоций и разных событий. Генри прошел еще дальше и тут встал, как вкопанный. Его как будто ударило током или шарахнули чем-то тяжелым. Вмиг он понял, в чем дело, вспомнил все. На заборе висел платок. Он был коричневого цвета. От него пахло знакомым и родным запахом матери. Генри вспомнил, что когда-то все эти запахи и мелочи, которые присутствуют здесь, окружали его еще в детстве. Он вспомнил, как мама его качала на руках и пела старую песню, которая так нравилась ему. Он вспомнил, как пахло еще тогда, когда Генри жил вместе с его матерью. Он вспомнил все.

Генри сел на лавочку и подозвал к себе собаку. Та покорно послушалась его и улеглась в ногах, весело виляя хвостом. «Где же я нахожусь? Неужели именно это и есть счастье?» — подумал он, ухватившись за голову, пытаясь как бы разогнать эту навязчивую, но такую реальную иллюзию.

Дверь дома брякнула замком и отворилась. На крыльце показалась женщина лет тридцати пяти. В одной руке она держала блюдце, а в другой — белое «вафельное» полотенце. Она спустилась по ступенькам и подошла к Генри.

— С возвращением, Генри, — сказала она тихим нежным голосом. — Я так рада тебя видеть вновь.

Генри поднял голову, на глазах появились слезы.

— Мама. Мамочка! — он вскочил со скамейки и, как маленький мальчик, повис у нее на шее.

— Тише, сынок, тише. Годы не те, — засмеялась она.

— Но как? Что ты здесь делаешь? — не верил он своим глазам.

Она посмотрела ему прямо в глаза и тихо произнесла:

— Проходи в дом, я стол накрою, вот и поговорим, ладно?

— Конечно, мам.

Генри зашел в дом. Переступив порог, он глубоко вдохнул, увидев, что ничего не изменилось. Все было так, как в те времена, когда он, папа и мама жили вместе. Те дни казались такими солнечными и беззаботными, как майское утро. Он помнил, как блестела роса миллионами бриллиантов на утреннем, еще совсем сонном луге за окном дома. Он помнил, как розовая рассветная дымка еще гуляла по далеким темным болотам. Он помнил, как рано утром отец заходил в комнату и укутывал его получше одеялом, затем уходил на работу. Он помнил, как вечерами мать накрывала в саду стол, зажигала большие свечи, и они все вместе трапезничали в тишине и спокойствии. Он помнил, зимние деньки: солнце ярко светило, снег слепил, и он с отцом и матерью катались на санках с горки. Он помнил, как иногда завывала вьюга в суровые январские ночи, казалось, сама Зима хотела ворваться в окна и двери дома, но отец всегда посильнее разжигал камин, и становилось теплее и ярче. Генри помнил, как они все дружно ходили на рынок за продуктами.

Генри помнил все, и ныло сердце от нахлынувшей ностальгии, хотелось плакать и смеяться, грустить и радоваться. Но из-за чего все это кончилось… почему. Неужели он это заслужил. Не могла мать вот так бросить его с отцом и уйти… нет, не могла… но это правда и ничего теперь не вернуть. Жаль.

Генри вошел в дом и направился на кухню. На столе стоял самовар, шипела в сковородке яичница. В бочке возле окна как всегда был шипучий, ароматный и холодный квас. Тикали старые часы, шумел сад за окном. Генри сел за стол, подтянул к себе тарелку с блинами и приступил к еде. Мать его села рядышком на стул и с интересом наблюдала, как ее сын ел.

— Ты повзрослел, возмужал, — сказала она, поправив у сына челку.

— А ты ничуть не постарела, я даже удивился, — ответил он.

— Да, я все такая же.

Насытившись, Генри встал из-за стола.

— А в доме все так же, — сказал он.

— Да, сынок, все так же. Хочешь, можешь пройтись и осмотреться, это ведь и твой дом тоже.

— Да, я осмотрюсь, — согласился он.

Генри пошел в зал. Осмотрелся. Вышел на улицу. На крыльце сидела мама и гладила собаку. Она посмотрела на него и улыбнулась.

— Он тебя не забыл. Побежал первым встречать, — сказала она.

Калитка пронзительно заскрипела. Во двор вошел какой-то человек.

— Папа! — вскрикнул от удивления Генри. — Ты жив!

Отец подошел к ним. Посмотрел с улыбкой на сына.

— Да, как видишь. Здесь для тебя я жив, — сказал он и пожал руку Генри.

— Но как вы здесь оказались, ведь ты, мама, ушла от нас, а ты, пап, погиб пять лет назад? Этого не может быть. Это не правда! — попятился Генри назад.

— Стой, Генри, не уходи! Побудь с нами! Мы так долго тебя не видели. Неужели, ты нас не узнаешь. Мы твои родители! — взмолилась мама.

— Право, сынок, какая разница. Разве тебе не хорошо с нами? Ты не счастлив? Разве не об этом ты мечтал все эти годы? — сказал отец.

— Нет… точнее, да! Я всегда мечтал вновь увидеть свою мать и вернуть с того света своего отца, но это не вы! — кричал Генри.

— Нет, это же мы. Мы тоже имеем кровь и дышим, мы тоже разговариваем… и… знаем то, что хочешь ты… мы… это мы…

— Не уходи — говорили они в один голос.

— Не-е-е-е-ет! Уйдите, вы — это не мои родители! Вы — иллюзия, пускай и самая реальная, но вы иллюзия, а я человек. Уйдите, прошу вас, уйдите! — кричал Генри, обхватив свою голову и закрыв глаза. — Уйдите…

— Но Генри…

— Уйдите…

— Генри…

— ИС-ЧЕЗ-НИ-ТЕ!!!!

Все стихло. Голоса исчезли. Генри открыл глаза и посмотрел вокруг.

Пахло сыростью и могильной вонью. Нога болела. Вокруг темно и… камни. Генри оказался в пещере. Он лежал, облокотившись о стену, под рукой, обдавая металлическим холодом, лежала фляга. Валялся разбитый фонарь. Вокруг одни кости, кости и полуразложившиеся трупы. Боже, сколько мертвецов и костей, как братская могила какая-то. Генри встал на здоровую ногу и осмотрелся. В стене прохода, который вел на пляж, не было — сплошная голая стена. В углу Генри заметил труп, который напоминал юнца Джонни. В руке он держал именное ружье его отца. Точно, это Джонни, который отправился на поиски своего счастья месяц назад. «Так вот чем все заканчивалось», — понял Генри. — «Люди находили это место, получали то, что они хотели, уходили в свою мечту, забывая обо всем и, в конце концов, умирали от изнеможения или истощения организма. Эх, вот так дела».

Генри пошел к мосту, аккуратно переступая омерзительные разлагающиеся тела. Мост был целым и невредимым. «Что за злобная ловушка — это место», — подумал он. Генри последний раз окинул взглядом «могилу» и направился к выходу.

На улице все также было свежо и солнечно. Вечерело. Генри стоял возле ручья и смотрел на вход в подвал. Он черной точкой виднелся через кустарник. Вмиг над холмом показались другие точки. Они были яркие голубовато-сиреневого цвета, пульсировали и кружились в воздухе. Затем вспыхнули и метнулись высоко в небо и вмиг исчезли… улетели туда, где на самом деле было их место…

Генри хмыкнул. Нагнулся к ручью и испил холодной чистой воды. Затем распрямил спину и глубоко вдохнул. Еще раз посмотрел на холм, но ничего не увидел. Он исчез. Растворился, как растворились в небе загадочные точки — такие живые, но такие чужие.

«Нельзя жить только одной мечтой», — подумал Генри, помахав на прощание рукой куда-то в небо. — «Да, нельзя».

Он вернулся домой…