Казалось, произнесённые мною слова прорвали какую-то глухую завесу морозной пелены, и я вернулся к реальности. Стал опять слышен треск берёзовых дров в очаге, скрип половиц под моими ногами, шорох деревьев, царапающих чёрными ветвями крышу избы.

— Не мешало бы сходить ещё за дровами… думаю в ближайшие два дня нам не выбраться более на улицу. Ветер и мороз не выпустят, — пробурчал я снова, но , так же не получил ответа.

Шаман, казалось заснул с открытыми глазами. Я бы посчитал его мёртвым, если б не хриплые булькающие звуки, воспроизводимые его гортанью. Это были , по его выражению, расслабляющие мышцы звуки. Я однажды просил его научить меня им. Но… он сказал, что я не умею дружить с водой. Меня иногда очень раздражала его манера ни с того ни с сего погружаться в себя, забывать о моём присутствии и не отвечать на мои вопросы. Однако нет, он отвечал на все мои вопросы… вот только спросить я мог, например, с утра, а ответ получить ночью.

Как бы то ни было, я удалился на улицу. Ветер перешёл границы допустимого и превратился в настоящую снежную бурю. Постояв на крытом лапником крыльце, поёжившись от дурных мыслей и холода, я сделал три прыжка в сторону кучи дров, сдёрнул с них брезент и набрал полную корзину берёзовых брёвен. Потом сбегал ещё три раза. Я всегда удивлялся, как хрупенький домик шамана выдерживает такие бураны? Несведущий человек мог бы подумать, что эта конструкция из тонких брёвен, шкур и ветвей служит просто временной стоянкой на два-три дня. Правда, казалось, он мог рухнуть от малейшего дуновения. Но эвенк знал толк в строении прочных жилищ. Все щелки дома были промазаны смесью глины, медвежьего жира и смол. Ими он замазывал и пространства между брёвнами. Остальные способы укрепления стен оставались для меня загадкой… если не мистической, то, по крайней мере, не разрешимой.

Дома меня ждал сюрприз. Пробегал за дровами я минуты три. Но, вернувшись, застал шамана сидящим за столом. Он пил чай. Удивлению моему не было предела. Как он успел выйти из своего оцепенения, заварить травы и уже почти допить кружку. Я стоял, молча глазея на него.

— Здесь время не такое, как на вашей земле, — сказал он, спокойно улыбаясь.

—То есть?

— Здесь ветер решает, с какой скоростью течёт жизнь… ветер, Луна, снег — всё разговаривает с тобой, а ты не слышишь.

— Я слышу ветер… он очень сильный сейчас, — сказал растерянно я.

Шаман рассмеялся каким-то утробным хохотом и хлопнул себя по ляжке.

— Дурак…— крикнул он сквозь смех.

В такие минуты я и правда чувствовал себя дураком. Не знаю как, но он умел внушать всё, что хотел, всё, что ему было нужно… хотя, казалось, что ему вообще ничего от жизни не нужно. Человек (хотя так ли это) он был необычайно странный. Он никогда не раскрывал своего определённого имени и просил называть его в зависимости от текущего месяца. И я уже несколько дней звал его Январь. Хотя он и истерически смеялся, когда я называл его так, но на другие слова не откликался.

И вот, мы сидели за дубовым столом и наблюдали игру пламени в очаге. Отвар из сухих листьев помогал справляться со сном и оставаться в кристально ясном сознании. Шаман советовал мне пить его для выполнения некоторых практик. Напиток согревал и укреплял дух, а чашка грела руки. Так мы сидели, уставившись на огонь, около трёх часов.

Тем временем ветер и стужа дали понять, что мы оказались взаперти на сутки… полностью оторванные от внешнего мира. Делать было нечего. За исключением мелких бытовых дел: починки или изготовления силков и прочих снастей, уборки, приведения в порядок предметов обихода жизни на севере. Я знал, что в это время года погода здесь часто такая, что вне жилья никого увидеть не удаётся на протяжении, порой, нескольких дней. Мы редко о чём-либо общались. Вернее, я хотел и спрашивал об интересующих меня вещах, но старик Январь молчал. Его изрытое морщинами и прожжённое суровыми северными ветрами лицо всегда выражало волевое спокойствие. Глаза были раскосые, но я не знал, то ли из за возраста, то ли из за национальности. Он никогда не рассказывал где он родился, откуда пришёл и сколько ему было лет (на мой взгляд — точно за семьдесят). Чёрные угольки его глаз излучали мудрость и, в то же время, какую-то волчью или соколиную необузданность. Он был одной ногой в нашем мире, другой — в мире каких-то животных и лесных духов, в мире сущностей камней и воды, деревьев и облаков. Казалось, если захочет он стать ветром или былинкой на ветру, он станет… и не удивится перемене своей материальной формы, осознавая, что духовно можно быть всем, чем пожелаешь. Он знал язык времени и пространства…

Через день ничего не изменилось, и стены скрипели от страшной вьюги. И, вдруг, среди звуков вьюги послышалось что-то ещё. Я напряг слух. И краем глаза заметил, что шаман Январь искоса глянул на меня. На его морщинистом лице мелькнула еле заметная хитрая улыбка, а в глазах блеснул дикий огонёк. Звуки стали чётче. И ближе. Природу их я объяснить не мог даже приблизительно. Это было похоже толи на протяжный лай, толи на некие басовые завывания, толи на слабый намёк на речь. Они слышались с интервалами в минуту-две. Потом раздался звук, похожий на раскат грома. Да, да, даже среди дикого воя ветра в ветвях и сугробах я различил этот шум. Звуки этой непонятной природы приближались к нашему дому. Я весь напрягся, выпрямился на стуле и тихо спросил:

— Что там?

—Ты о чём?— последовал через минуту вопрос.

—Ну… слышишь звуки? Где-то рядом.

Я попытался изобразить то, что слышал при помощи своего горла. Январь хмыкнул, встал из за стола и растянулся на соломенном матрасе. Он закрыл глаза. Я начал было думать, что он заснул (что было бы похоже на него), но он заговорил.

—Я слышу ветер.

—И всё?— изумился я, которого от этих завываний и лая начинало трясти.

—И всё остальное, что нужно слышать в такую погоду.

—А то, на что я только что указал? Этот вой, грохот, рычание?

Шаман открыл глаза, посмотрел на меня несколько секунд, как на психа и опять погрузился в пустоту. Через пять минут он заговорил снова.

—Наш мир… то есть этот мир так велик и так много подобных миров, что ты не должен удивляться ничему. Есть столько вещей, что не укладываются в наше представление о нём. Мириады других планов восприятия действительности…

—То есть это шум из других миров?— спросил я

—Ха! Назови это хоть отрыжкой сатаны… ты ничего не понимаешь.

—Ты ж сам сказал — куча миров!

—Но что ты вносишь в понятие мир?— спросил он тихо, словно обращаясь к себе самому.

—Ну.. всё, что я чувствую, ощущаю, о чём думаю…

—Вот тут ты дал промах,— перебил меня шаман, — ты ещё забыл, что твои чувства— не все, которые возможно иметь.

—То есть?

—Есть сущности других планов восприятия, высших планов, которые обладают кучей чувств, о которых человек и подумать не может…

—То есть потому что их нельзя узнать эмпирически?

—А что значит «эм-пи-ри-чески»? — спросил Январь

—Опытным путём,— ответил я, поёжившись от очередного вопля, раздавшегося совсем близко, почти за дверью (надо сказать, спокойствие шамана меня очень успокаивало).

—Ну да, можно и так сказать. Эти существа нас отлично видят, а мы их лишь изредка чувствуем.

—А в чём выражается это чувство? В слышании таких звуков?

—И в нём и в… у тебя были…де-жа-вю (так, по-моему, это вы называете)? Ты чувствовал когда-либо присутствие кого-либо рядом, хотя никого вроде и не было? Тебя никогда ни с того ни с сего не одолевало волнение, страх, мания преследования?

—Ну, примерно так… что-то было, — ответил я

—Вот… это они. Их тысячи миллионов. Они везде, где они есть… Но! Разница в том, что МЫ НЕ ВЕЗДЕ, ГДЕ ЕСТЬ ОНИ! Но вот в эту ночь наши тропы с одним из существ, похоже, пересеклись!

Я слушал Января, слушал вой ветра и звуки этого «существа»… и шумы эти складывались в моей голове в мозаику какого-то дикого и древнего естества… кровь, словно, бурлила и звенела в моём мозгу. Руки тряслись, и веки налились тяжестью. Дышать стало тяжело— воздух казался густым, как вата и пах можжевельником и овечьей шерстью. В глазах потемнело. Я пошатнулся, голова моя повисла и описала круг, глаза закатились. Шаман вскочил с ловкостью юноши и сильно дунул мне прямо в ухо. И тут всё остановилось. Я словно бы очнулся и пришёл в нормальное состояние.

—Январь, кто это?— спросил я, умоляющими глазами посмотрев ему в глаза.

—Это Белый Олень…— сказал шаман и затрясся в приступе смеха.

Его смех прокатился по комнате, как адский хохот. Вдруг в деревянную дверь постучались. Я вскочил со стула и отбежал к противоположной стене. Январь от смеха сел на корточки и схватился за сердце. Потом он издал дикий по своей природе крик, который продлился целую минуту. У меня внутри всё провалилось и меня обуял панический ужас. Словно в ответ на его крик, в дверь стали, словно, ломиться.

—Пойдём!— прошептал шаман мне,— я познакомлю тебя с Ним. Он чувствует тебя, и ты, верно, ему нравишься…

—Но… как? Нет— начал отпираться я, прижимаясь к стене.

—Белый Олень обидится, если ты будешь бояться его. Он уйдёт и больше не вернётся к тебе. Жизнь твоя станет серой и нудной. Вся творческая сила и естество покинет твой дух. Ну же!

Он подошел и положил руку на моё плечё, а, затем снова подул мне в ухо. И мой страх куда-то делся, уступив место отрешённой решимости. Я первый раз в жизни так почувствовал свою близость с этим миром вне хижины. Я словно стал шумом ветра… корнем и ветвью дерева жизни, дерева вечного леса. Сок зимы вливался в мои лёгкие вместо воздуха. И я шагнул к двери.

—А это правда олень?— пробурчал я в забытьи.

Шаман опять засмеялся. Я уже коснулся дверной ручки и, перед тем, как выйти, спросил:

— Тот отвар, что мы пили… он здесь не при чём? Ведь так? … я надеюсь.

На это Январь сложился пополам в истерике, а спустя пол минуты с силой толкнул меня в дверь.

Я очутился на улице… И ничего не увидел из-за белой паники снега, сорванного с поля диким, рвущим всё в клочья, ветром. Хотя холода, почему-то, не чувствовал (наверное из за сильного возбуждения). Январь проскочил мимо меня, шагнув в ночь и неистовую пляску этого зимнего пуха.

—Да! Да!— раздался его весёлый крик откуда-то из сумасшедшей метели,— это и есть пух того Оленя! Вот он, гляди! Иди сюда!

Я начал продвигаться вперёд, прищурив глаза. Нагнувшись вперёд, я искал руками ограду хижины, поленницу, дерево…. Но ничего не находил. Обернувшись, обнаружил, что и самой хижины не стало видно. Только метель и ночь остались вокруг. Они звали меня присоединиться к их танцу. И тут я заметил шамана. Январь метался из стороны в сторону, то исчезая в ночи, то появляясь прямо передо мной. Он распевал какие-то слова. Иногда казалось, что он имитирует те жуткие звуки, которые я так недавно слышал. Ветер завывал в той же тональности. Картина была обескураживающей… казалось, я схожу с ума. На мгновение показалось, что шаман завис в воздухе на высоте около трёх метров, но из за плохой видимости ничего понять было нельзя. Иногда мне казалось, что он танцует не один. То и дело вслед за ним то появлялась, то исчезала некая белая масса. Я снова затрясся, но не от холода или страха, а от переполнявших меня эмоций. Мой мозг был абсолютно пуст, но в то же время стаи образов ломились сквозь завесу подсознания, вытекая из глаз непонятными слёзами. Белый силуэт стал мне чётче виден, и Январь звал меня подойти ближе к нему. Я слепо повиновался.

И тут я увидел огромную, почти сливающуюся со снегом и метелью, белую фигуру. Что это было?— Думаю, нет смысла описывать то, что нельзя воспринять обычными пятью чувствами… Ведь в тот момент я открыл ещё одно, до того мне не знакомое. Так вот я и увидел эту сущность, о которой Январь говорил, как о существе из другого уровня восприятия. Мне показалось, что я всю жизнь находился рядом с этой формой жизни, или она находилась рядом со мной. Но замечал я это раньше очень редко, а объяснить эффект присутствия не мог. Я думаю каждый представляет то, о чём я говорю, каждый переживал нечто подобное.

Белый зверь стоял напротив меня, сияя двумя небесного цвета глазами. Казалось, пурга держалась на расстоянии от него. Он был огромен. Но форму тела определить было сложно. Он, словно, изучал меня, нюхая воздух вокруг, рассматривал. Одной своей массивной полу медвежьей лапой, он коснулся моего бедра. Затем, повторил это несколько раз, чуть-чуть толкая меня то назад, то в бок. Я ждал, что будет дальше. Фигура его возвышалась на три метра над снежным полем, и я невольно ёжился, осознавая размеры этого гостя. Он чем-то напоминал оленя, но было что-то и от медведя, и от волка, и от… человека. Да, огромные голубые глаза излучали непостижимую мудрость и спокойствие.

Он продолжал подталкивать меня вбок в плечё. Я спросил, что он хочет от меня, пытаясь придать голосу чёткость и добродушие, хотя любое слово давалось тяжело. Он тихо прорычал. Но рычание это не отпугивало, а, наоборот, располагало, притягивало своей мелодичностью и мягкостью. Я попытался имитировать эти звуки, как то делал шаман. Видимо, у меня получалось, так как зверь ответил мне и наклонил голову к самому моему лицу. Я коснулся его широкого лба и погладил вьющуюся белоснежную шерсть. Тут сзади послышался тихий, но торжественный голос шамана:

—Он приглашает тебя танцевать с ним! Он избрал тебя своим подопечным. Тебе повезло, приятель, он научит тебя потерянному чувству, если ты дашь знак.

Я почти не слышал слов, но интуитивно догадался о желаниях Белого Зверя. Он, вдруг, отпрыгнул гигантским прыжком на добрых двадцать метров назад, потом поднялся в воздух и стал ,как маятник, раскачиваться навесу то вправо, то влево… плавно опускаясь на землю. И я прыгнул что было сил навстречу к нему. Ветер засвистел в ушах, снег завертел безумную спираль, и земля ушла из-под ног моих…

Я проснулся на постели из еловых ветвей в хижине шамана. Ветер за окном, казалось, немного стих. Голова моя кружилась, а желудок постоянно сводило. Мысли путались, но почему-то во мне появилось чувство завершённости. Очень новое и необычное. События прошлой ночи всплывали в сотрясающемся сознании, как кадры фотоплёнки. Всё застилал туман, и шум в голове не давал сосредоточиться. Но, всё же я был рад… так тихо рад.

Январь сидел за столом, очищая кусочек дерева маленьким ножом. Он, видимо вырезал очередную фигурку птицы, оленя или нерпы. Прошёл приблизительно час, прежде чем он встал, взял глиняную флягу и подошёл к моему лежаку.

—Тебе надо уходить, —сказал он,— ты привлёк много снежных существ к моей тропе. Я не звал столько гостей.

—Извини… но я плохо понимаю, что произошло,— произнёс я охрипшим голосом.

—Ты-то всё правильно сделал… но тебе следует хотя бы на год забыть про это место. Вчера ты встретил свою фантазию во плоти. Она дала тебе урок. Урок самый ценный. Урок, рассказывающий о неполном представлении о нашем мире. И о том, как сделать его полным. Белый Олень раскрыл в тебе новое чувство… Езжай домой, твори, развивай это чувство, дерзай!

После этих слов шаман протянул мне флягу. Я отпил какой-то настойки, и голова перестала кружиться. Январь взялся двумя пальцами за мой подбородок, вскинул мне голову и начал разглядывать лицо.

—Да, —сказал он, улыбнувшись и прищурив свои и без того узкие глаза,— у тебя появился новый друг.

С тех пор я ещё ни разу не был на севере у шамана Января, но его зимний полуночный гость стал моим верным спутником на все времена… Белый Олень.