«Занимаюсь я тем, что уже 10 лет дуркую в конторе ЦБРФ. Прикольная такая контора, там все дуркуют и ничего не производят, кроме бумаг, которые сами себе пишут, потом режут на тонкие такие полоски (показываю какие полоски) в «шредерах» (искренне веря, что это и есть Секреты Родины), потом прессуют на специальном прессе в большие тюки (показываю большие тюки) и сдают во вторсырье. Там из них запросто делают туалетную бумагу, что вполне вписывается в пелевинско-сорокинскую концепцию культуры нашего темного века с орально-анальной системой координат, а по-простому — безмерного ротожопия. Организованные по принципу корпоративной струны сотрудники ЦБ как бы ползут по ней в направлении, которое кажется им верхом (карьера, зарплата, престиж), потребляя в данном случае отличную финскую бумагу, оставляя на ней следы своей мнимой умственной деятельности. В конце процесса — туалетную бумагу, оставляя на ней истинные результаты своего труда.

Еще там дуют щеки и кидают понты, хавают в ведомственной столовой, отдыхают в ведомственных санаториях, лечатся в ведомственной поликлинике и детей водят в такой же детсад. Уходя с работы, я удовлетворенно отмечаю, что день прошел не зря, я вкусно покушал в ведомственной столовой и оправил естественные надобности в чистом туалете, еще напечатал какую — то байду типа «плана мероприятий на какой-то там квартал" и внес свой вклад в вышеупомянутый процесс. А утром, у зеркала, надевая галстук, я говорю сам себе: «Ну, что пойдем-ка, поиграем-ка в работника ЦБРФ!» — и самому смешно и грустно оттого, что всю жизнь занимаюсь не тем, чем хотелось, а чем хотелось уже и не вспомнить, только точно знаешь — не тем.

Иногда говорю себе: «Не канючь! Нормальная такая работа, бывает и похуже, вот например прозектор в морге, а?» Захожу на сайт прозекторов, смотрю фотографии их работы и убеждаюсь, что моя фотография работы лучше, во всяком случае, внешне как бы эстетично смотрится. Хотя некоторым «коллегам» я, пожалуй бы и сделал лоботомию, чтобы хотя бы убедиться в наличии или отсутствии у них головного мозга.

А вот еще Серегу вспомнил — бывший сосед по даче — он детский хирург — кардиолог, так он каждый день живых детей режет и ничего, не задумывается, а вдруг спасенные им детки пойдут потом работать в орально-анальную систему.

Намедни в очередной приезд на дачу, ковыряясь во дворе, слышу, как притормозила у дома машина и сигналит, видимо мне. Выхожу — Серега!

— Привет!

— Ваван, здорова!

Обнялись и вот как — то искренне рады друг другу. Редко у меня так бывает, ведь даже не друзья мы и не выпивали ни разу, а вот нравится он мне, настоящий такой, глыба, ручищи огромные, а сам добр и непосредственный, как ребенок. Слово — за слово, ты как? Я, дык, там же.. (и сказать то больше нечего).

— А ты, Серега? — смотрю, машинку сменил.

Он честно, без понтов:

— Машинка-японка 10 — ти летка, мол, заработки у нас — сам знаешь, не в ЦБ. Вот, — говорит, — начальником большим стал, кабинет дали и должность — главный хирург-кардиолог по области.

Я с плохо скрытым цинизмом:

— Сам-то уже наверно не оперируешь?

Он непосредственно и просто:

— Каждый день, Вова, у станка, а кто, если не я?

..... Пообщались как — то наспех, он спешит — жена в машине…

Возвращаюсь домой, а в понедельник мне в больничку ложиться, и все вокруг да около этой темы думки в голове. Каждый день «у станка» 20 лет! все думал я, и почему — то стыдился и за себя и за тех командиров ЦБ-шных, которым машину сменить — упаковку туалетной бумаги переработать, а тут человечище с такой настоящей профессией и занимается конкретным делом и не злой….

Понедельник, 40 ГКБ (не путать с ЦБ),702 палата.

— Здравствуйте, доходяги!

— Заходи, давай знакомиться, какие проблемы со здоровьем?

Я в напряге, так, мол, дуркую (по привычке), работать лень, больничный лист и соцпакет, опять же лето, короче покурить вышел. Интереса поубавилось, ну и славно, есть время оглядеться, а поглядеть есть на что. Нищета и убогость, безразличие и хамство персонала — полный «совковый пакет», ах, где моя стерильно — рафинированная ведомственно-понтовая поликлиника? Хавай, Вова, на 22 рубля в сутки и не жужжи, ощути биение жизни. Да не вопрос, везде люди живут, везде болеют, а некоторые даже умирают.

Самое интересное было дальше. Давно заметил, как только раскручивается тема, продолжение следует. Знакомлюсь ближе с соседями по палате, кто, как, откуда и за что. Сам скороговорку прочел, этакий рубаха-парень, балагур и весельчак.

— Борис, — представляется, один из бедолаг, — бывший штурман дальнего плаванья.

Интересно, думаю, будет послушать про моря и океаны. А сам громко:

-Штурман!

Он:

— Я штурман! (включаясь в незнакомую игру).

Штурман! — кричу. — Я капитан! Курс?

Он в непонятках.

Я за него:

— Девять!

И опять за капитана:

— А что девять?

И сам же за штурмана:

— А что курс?

Шутка прошла.

— Михлин, — представился еще один, тихий такой еврейчик, — патологоанатом детской областной больницы № 1…..

Я в шоке…. Вот поперло, неспроста все это… Не выдавая волнения что — то пытаюсь вспомнить смешное о патологоанатомах. Начинаю формулировать вопрос, в голове пошлости о некрофилии с педофилическим уклоном — ума хватило не ляпнуть.

— Вот скажите, прозектор, — (блеснул, не удержался, красивым старым названием), — всю жизнь мечтал задать вопрос человеку вашей профессии. Есть ли душа у человека, тем более у невинного ребенка, который ее еще не успел продать? — (все таки съязвил).

Михлин ответил весьма неожиданно:

— Вскрыл я как-то грудную клетку девочки и задел ланцетом сердце. А оно вдруг мелко, мелко так задрожало и забилось.

— И что? — севшим голосом спросил я.

— А я его скорее порезал, что б никто не увидел, и оно перестало биться.

— А душа то отлетела или как? — продолжал я безнадегу.

— Нет там никакой души, работа у меня такая — у станка каждый день.

Вот оно, а я и не сомневался, что фраза Серегина всплывет.

Ночь, какой там сон, что это было и зачем мне это, думки, думки.

15 июня 2006 г. 01ч 05 мин.