Евгений Гусаченко — Поэзия и графоман

Надменна. Глядит свысока,

У ней королевы походка,

Точеная, в перстнях, рука.

Поэт подойти к ней боится,

Вздохнуть — не дай бог заразит,

Страдает, бледнеет, томится,

Бывает — из жизни бежит.

И может в вас что-то проснётся

(неплохо склониться и ждать),

Когда ее дух вас коснётся

И Божью приложит печать»

От многих я слышал все это

С таким придыханьем, тоской…

Но я же не корчу поэта.

В трактир что ль сводить? Я такой!

И я подошел — я развязный,

Представился: «Я — графоман!

Какой нынче вечер прекрасный,

Давайте со мной в ресторан!»

«А что, я с утра не питалась,

Изволь, графоман, угощай!»

Богатым казаться пытаюсь:

«Восточный?» «Зачем нам Китай?

В наш русский с блинами, солянкой,

Котлеты ещё б пожирней…»

Ведет себя словно селянка,

«Да кто ж так наврал мне о ней?...»

Простая доступная баба,

С понятием. Видно — своя!

«Нет, я вам скажу на силлабо:

Снобизма в ней нет ни фуя»

Крепленый портвейн ей по нраву,

А мне говорили — «Клико»!

Нет, эти поэтишки, право…

До жизни им ой, далеко.

Витают в своих эмпиреях,

От вычурных тропов — в экстаз,

А дама Поэза, пьянея:

«Меня уже тянет на вальс»

И мы с ней по кругу, по кругу,

И в танце я ей: «Как мне быть?

Творить только томную скуку?

А может дурить, не творить?

О гробе, о гное, о смерти,

О грешной природе людской,

О гнусных пороках… О свете,

Что вовсе не значит — покой?

Мадам, я сложу, как нашепчешь,

Хоть я графоман, но смирен…»

Она ж прижимается крепче:

«Смирен? Но без дрожи колен?»

Я понял и ввел ее в танго —

Красивый и знойный туман…

Как странно смотрелись... Нет, славно,

Поэзия и графоман…