Andrew Freeman — Мы расстались?

Я посмотрел на неё. Мне надоела эта сладостная невесомость, эта манящая блаженством прострация. Думается хотеть надоедливость. Ведь каждый день проведённый с ней безупречный и неповторим, без тягостей и, конечно, без номенклатуры условностей, чудесный по свой легкости… Здесь так не бывает. Желательно завязать с нашим затянувшимся романом, если ещё светит шанс подарить рассудительности концентрацию, а сознанию объявить смысл.

— Мы расстаемся, — процедил я, глядя отстранено вперед в белую пустоту. — Серьёзно и немедленно, — для пущей убедительности последние слова выговорил твердо и отчетливо.

— Хм, — усмехнулась она.

Хм? Естественно, ей хватит бесстыдства смеяться над моим выбором, и наглости утверждать, будто мы уже неразделяемое единство.

Девушка в сарафанчике, сидящая рядом на скамье, по левую сторону от меня, красотка исключительной редкости, с которой расстаться для слабохарактерного молодого человека показалось бы безумием, но я не такой, не малодушный. Нет.

Она невзначай стряхнула нежной ручкой снег с подола и коленок, со свойственным её движениям соблазном.

— Я тебя убью, — сказал определённо «сильный я», а главное «земной я», в качестве доказательства замахал перед своим румяным носом разделочным ножом, практически сросшимся с зажатыми невесть сколько времени пальцами.

— Возьми мой, — ласково, словно заискивая, пролепетала возлюбленная.

— Что? — немножко опешив, переспросил, понимая тщетность и вопроса, и удивления, ведь мы по правде слишком близкие сущности.

— Охотничий нож, достался от дедушки. Лезвие хорошенько отточено, удобная рукоятка…, специально закинула в сумочку, — она с невинным видом извлекла с дамского аксессуара холодное оружие, протянула его, мило улыбаясь.

«Насмехается негодяйка, не верит моей неотступности, моей вселенской решимости», — заскулило в голове. Даже не предприняв попытки разозлиться, неверный голос плавно, не приказывая, а скорее прося, обратился к дерзкой девчонке:

— Давай.

Мы соскочили синхронно с насиженных мест, стали друг против друга, нахмуренные глаза устремились в хохочущие, поглощающие внутрь, бездонные, беспечные, завораживающие… Возможность безграничного творчества не требует описаний, тесной, неудобной до жути, детерминации, не упрекнёт созданный готовый продукт, ибо в роли всевышнего судьи является неуловимым, не обязывающим, наивно дружелюбным порывом. Знакомая волна вдохновляющих ощущений неназойливо подступала и приятно наводняла восприятие бытия. Чтобы окончательно не отбиться от намерения следовать курсу фундаментальных физических сил, я резко вонзил прочную сталь ножа в мягкую плоть стройного искусительного тела.

Девушка в сарафанчике еле заметно шатнулась. Ниже солнечного сплетения, вокруг плотно прижатой рукоятки, возникло мокрое расширяющееся пятно, мелкие капельки зелёной крови пролились на белую гладь у босоножек.

— Почему ты способен убить лишь в своем рассказе? — коварно ущипнула она. Изображая мужественную выдержку, я проигнорировал колкость, развернулся и поспешил удалиться.

— Не уходи! Не уходи! — с пародийной тоской окликивала жертва насилия.

— Ухожу, — проворчал в ответ, не прекращая шагать прочь.

Проваливаясь по икры в уложенный метелью пушистый ковёр, я вспоминал формулу перевода показателя Цельсия в температурный эквивалент по Фаренгейту.