Александр Шипицын — Два звонка для Ивана Дашкова (29-30) окончание

Пятнышко перемещалось по осевой дороге с большой скоростью, а Иван еле поспевал за ним утапливая педаль газа на Пашином мерседесе в пол. Оранжевое пятно стало расти и вскоре превратилось в старика с развевающимися бородой и волосами, держащего в руках большой крест и одетого в старинные одежды. Крестом он указывал путь и во всем его облике чувствовался призыв: Быстрее! Быстрее!!

В оставленной Иваном комнате зашевелился Павел. Он пришел в себя после удара пули в грудь, но чувствовал, что возвращение к жизни ненадолго и скорее всего — это конец. Трясущимися, слабеющими руками обшарил карманы и вытащил мобильник.

Он выбрал из «Контактов» Андрея и послал вызов:

— Да, — ответил тот, — вы мне звонили?

— Ты уже у нее?

— Пока, нет. Но буду через две-три минуты.

— Сразу кончай ее. Без разговоров…

— Да, но…

— Ты меня понял? Времени нет. Как кончишь ее — исчезни. Тебе заплатит мой брат. Исчезни, понял?

— Что с вами, Павел Миронович?

— Все хорошо, — сказал Паша и отключил трубку.

Затем, собрав последние силы он, как змеиная голова, запрограммированная на последний смертельный укус, набрал телефон полиции и, задыхаясь, успел сказать:

— Моего напарника…убил…, а меня ранил Иван Дашков. В данный момент он несется на моем мерседесе … в сторону Берендеевки…за город. Перехватите его…, — Паша успел еще продиктовать номер машины и адрес, где он в данный момент находится, а затем дыхание у него пресеклось, а широко открытые глаза остекленели.

Когда действие наркотика, который она вдохнула вместе с распыленным аэрозолем, закончилось, Татьяна проснулась. Она обвела глазами помещение, в которое ее привезли. Напротив нее, ухмыляясь, сидел один из тех парней, что участвовал в ее захвате. Таня захлопала ресницами.

— Что, поговорить захотела?

Татьяна зажмурила глаза. Ее губы и щеки обожгла резкая боль — парень одним резким движением сдернул пластырь, закрывающий рот.

— Можешь теперь, хоть говорить, хоть орать. Никто тебя тут не услышит.

— Как тебя зовут? — облизывая пересохшие губы, спросила Татьяна.

— А тебе-то зачем? Хотя, какая разница? Зови, Сергей.

— Зачем вы меня похитили? Денег у нас с Иваном нет, так что на выкуп можете и не рассчитывать. Не для секса же. Для этого могли бы и моложе выбрать, в нашем городе девчонок навалом. Хотя и ты, парень, вроде ничего себе. Чего вам с Павлом от меня надо?

— Это не мое дело. Мне приказано тебя сюда доставить — я доставил. Приказано стеречь. Стерегу. Прикажут — кокнуть. Кокну. Давай руки развяжу. Отсюда не сбежишь. Туалет, по коридору направо. Дальше не ходи — там два ротвейлера. Один даже меня покусал. Злющие, падлы. Есть захочешь, мне скажи — приготовлю.

— Ничего не хочу. Пить только…

— Вон на подоконнике пэт-бутылка с минералкой, стаканы. Наливай да пей.

Татьяна подошла к окну, забранному толстой решеткой. Пока наливала воду, убедилась, что за решеткой ничего не видно. Темень непроглядная.

У Сергея в кармане зазвонил мобильник. Он сразу ответил:

— Да. Я. Все в порядке. Не кричит, не ругается. Говорит девчонок в городе — навалом. Смешная. Да, ничего так себе, дамочка. Ха-ха! До нее ли сейчас? Хорошо. Сейчас выйду.

Он подошел к окну, где все еще стояла Татьяна со стаканом в руках.

— Вот видишь, все и образовалось. Сейчас за тобой приедут. Покладистым твой милый оказался. Эх! Что ж ты раньше не сказала, что не против?! Красивая ты девушка, — он протянул руку в попытке погладить ее плечо, но Татьяна ловко увернулась.

— А как я могла тебе что-то сказать с пластырем на губах? Теперь можешь только мечтать. Молния два раза в один и тот же столб не бьет. Хотя, — Татьяна, почувствовав себя в безопасности, решила, чтобы охранника зря не злить, немного пококетничать, — говорят, случаи бывали. Все может быть, если парень не конченый столб.

— Ладно. Мы скоро встретимся. Теперь, когда твой пошел нам на встречу, будем часто встречаться. Глядишь, еще искра проскочит.

Он, не заботясь больше о Татьяне, повернулся и вышел через комнату, в которой по его словам находились ротвейлеры. Успокоенная Татьяна опять приникла к темному окну.

Внезапно эту, густую, как шоколадный крем «Нутелла», темноту разрезали два световых луча. Автомобиль остановился перед воротами, а когда Сергей с помощью дистанционного пульта открыл их, въехал во двор. Из него вышел мужчина, лица которого Татьяна увидеть не смогла. Сергей и вновь прибывший о чем-то несколько минут поговорили. После этого, Сергей, не заходя в дом, сел во второй автомобиль, стоявший во дворе и на котором, очевидно, Татьяну привезли сюда. Он запустил двигатель, ворота бесшумно открылись и выпустили его со двора. Сердце Татьяны заныло от неприятного предчувствия.

«Ликвидировать ее здесь — глупо», — думал Андрей, — «Пусть Пал Миронович сам это делает. Пока зайду, пока ее выволоку, обязательно наслежу. А труп куда девать? Да и каким-то странным голосом он мне это приказал. Не случилось ли чего еще с ним, пока я сюда ехал? Этот Иван Иванович достаточно серьезно выглядит. Отвезу я ее куда подальше, а там …, посмотрим …». — Андрей заглушил мотор и вошел в дом.

— Здравствуйте, Татьяна, — вежливо поздоровался Андрей, заходя в комнату.

«Еще один столб, в попытке поймать молнию. Странно, что он в перчатках», — мелькнуло у Татьяны в голове, но она также вежливо ответила:

— Добрый вечер!

— Все недоразумения окончились. Вы уж простите нас, что мы против вашей воли привезли сюда? Мы сразу поняли, что не такой вы человек, чтобы добровольно ехать куда-то в компании двух мужчин, вот и пришлось…. А интересы нашей фирмы и дела в целом, потребовали на время удалить вас из города. Теперь эта необходимость миновала, и вы можете спокойно возвращаться домой. Ваш мобильный телефон отдали Иван Иванычу и, чтобы не затруднять вас, позвольте я вас отвезу домой. Вежливое обращение и веселые анекдоты гарантирую. Так, что прошу. Пожалуйста.

— Хорошо. Можем выходить?

— Да.

Татьяна, чтобы не допускать вольностей и держать Андрея под контролем, уютно устроилась на заднем сидении. Это его совершенно не обеспокоило. И она стала понемногу успокаиваться.

— Скажите, почему вы в перчатках? Не так уж и холодно…

— Понимаете, в молодости я работал в Тюменской области на нефтяных разработках и как-то сильно обморозил руки. Теперь, чтобы не вызывать негативные чувства у дам, приходится носить перчатки почти не снимая. А, что, — он сжал кулак так, что перчатка натянулась до зеркального глянца, — неплохо. Правда? Мне нравятся. Привык. И моему имиджу крутого парня совершенно не мешают. Впрочем, если вы настаиваете….

— Нет-нет. Можете не снимать. Как-то странно мы едем…

— Я когда ехал к вам, был вынужден возвращаться. На улице Малиновского прорвало трубу водоснабжения и приходится ехать в объезд. Но это не очень удлинит наш путь.

Шоссе было совершенно пустым. Трудно было рассчитывать встретить на этой объездной дороге кого-то в этот час. По ней и днем мало кто ездил.

— Смотрите, смотрите, — вдруг воскликнул Андрей, притормаживая машину, — вон под тем деревом сидит енот.

— Енот!? В нашей местности?

— Самый настоящий. Неужели вы его не увидели? — он остановил машину и опустил боковое стекло. — Я уже от кого-то слышал, что они тут появились. Посидите в машине, я пойду, гляну, может у него тут нора или гнездо, какое. Страсть как люблю этих зверушек!

Он выскочил из машины и, двигаясь в обратном направлении, исчез в темноте. Вскоре где-то между деревьев забегал лучик карманного фонарика.

— Ой, Танечка, идите сюда! Тут еще трое малышей. Да какие хорошенькие! Не убегают… Их тут кто-то прикормил.

— Ой, правда!? Иду-иду. Посветите мне.

Она шла на свет, сойдя с дороги и удаляясь все дальше и дальше от машины. Хлопнул выстрел Макарова и лучик фонарика погас.

Взревел мотор и киллер унесся в ночную тьму.

Иван летел по ночному городу, выжимая почти все, на что был способен шикарный мерседес. Поворачивая на объездную дорогу, он заметил в зеркальце заднего вида, что за ним гонится патрульная машина. А когда вылетел на бугор, заметил, что впереди поперек дороги стоит вторая. Он сразу понял, чьих рук дело. Паша не убит и это он натравил полицию. Завидев справа, темный переулок Иван резко свернул туда и выключил фары и габариты. Только тормозные огни могли выдать его местонахождение. Но тормоза в данный момент были наименее нужным устройством. Поплутав по улицам, застроенным частными домами, Ивану удалось оторваться от погони. Святой Иона летел рядом и одобрительно кивал головой, и только нетерпеливые движения креста показывали, что надо очень спешить.

Через три минуты после бегства убийцы к месту ночной трагедии подлетел мерседес, из него выскочил Иван:

— Таня, ты где? Где ты, Таня? — кричал Дашков. Он вдруг замолчал: оранжевое свет остановился и осветил безжизненное тело Татьяны. Рядом с ней лежал пистолет убийцы. Оранжевый свет погас.

К брошенному мерседесу, завывая сиренами, подъехали две патрульные машины.

30. Иона

Выйдя из управления полиции Иван повернул направо и остановился. А куда он идет? Татьяны нет. Бабушки нет. Родителей нет, в их квартире живет сестра с мужем, которые для него — чужие люди. Сестра костьми ляжет, а в дом не пустит. Некуда идти.

За шиворот скатилась первая капля. Дождь идет весь день, а он, сидя в камере этого не знал. Теперь знает и что с того. Он медленно побрел вперед.

Училище — светлое окошко в памяти. Жаль давно растерял все нити и связи с однокашниками. Ничего, была бы охота. Сейчас найти человека пара пустяков. Делать ему будет нечего. Пошарит в «Одноклассниках» или еще на каком-нибудь сайте. Может кто уже и генерал, как это и ему когда-то все пророчили.

Как его тогда, в ночном полете, первый раз торкнуло!? И мысль — все! Вторая мысль, почему так рано? Потом вспомнил, как он просил помощи у Ионы. И сразу, как реклама на мониторе — ШАССИ! И все сразу стало ясно и понятно: убери обороты, выпусти шасси, убери крен, убери шасси и в разгон. А главное навсегда пришло спокойствие — он не один в этом мире. Всегда есть на кого опереться. А потом это поле — опять Иона. И он, Иван, гордый и счастливый, что спас экипаж, самолет. Что ждет его дома Танька, переживает. А эти засранцы, его любимые матросы! Как самогон из людей скотов делает! Ведь на всю жизнь на свои души шрамы наложили. Будь вы без погон, мы бы вам показали! Жалкие щенки. На каратиста надеялись. Да если бы их не четыре, а сорок четыре было, и тогда бы он вышел победителем. Потому что он — летчик, брежневский орел! И четверо мальчишек…, тьфу! О чем говорить! И тогда, уйдя на наземную работу, ему казалось, что генеральские погоны — недалеко. Елбыздыков, академия, начальник штаба. Вот она цель жизни — рукой подать.

Дождь усилился. Иван поежился и поднял воротник. И тогда в тайге, когда впервые столкнулся и настоящей ненавистью и такими подонками, что все его взгляды на жизнь перевернули. Ведь тогда, падая с дырой в груди, опять подумал — теперь точно, всё! И скитания в бегах. Как он молился Богу! Как молился! Государство, это тебе не четверо засранцев. Не победишь. И Паша — сволочь! Подыхал, а Татьяну с собой на тот свет забрал. Киллер признался, от него, от Павла команду получил Танюшку убить. Эх, хлопнул бы его тогда об землю, давно бы уже отсидел.

Что-то капли дождя на лице солеными стали. Не дело это слезы лить. Не легкая жизнь ему досталась. А все Коля, все он — Балушкин. Сманил в авиацию. Был бы Иван сейчас врачом, прописывал бы старичкам микстурки от запоров. А может, стал бы великим врачом? Ведь не надо было бы самолет ночью на невидимое кукурузное поле сажать. Вот он бы и благодетельствовал человечеству, борясь с болью и смертью. И достиг бы того к чему всегда стремился. Генералы, они не только в погонах и с лампасами ходят. Они и в белых халатах бывают.

Спасибо налоговикам. Показали, в какое болото человек может сам себя загнать. И все ради денег. Ради них проклятых. Все хотел Танюшку порадовать. Ему самому-то что надо? Да почти ничего. Мешок овса, да крыша над стойлом. И охапка соломы, чтобы кости ночью не ныли. Но нет же. Давай, давай, еще давай! Еще больше денег! Вот и не смог оказать сопротивление шефу и влип. Хорошо хоть тут на заводе, не поддался искушению, устоял. И что хорошего? Руки по локоть в крови. Там в тайге тот мелкий матросик и тут двое. Ясно, что не виновен, но три жизни, какие бы поганые они ни были, никуда не спишешь.

Дождь лил и лил. Дашков остановился. Где это он? Совершенно незнакомое место. Ясно, что за городом. С одной стороны дороги дома с освещенными окнами, с другой темень непроглядная — край города. А вот тут он, кажется, когда-то был. На фоне черного неба еле-еле просматривается какой-то высокий силуэт. Водонапорная башня и древняя эстакада с ней рядом. Так вот куда ноги его привели. Здесь же неподалеку жил, а может и сейчас еще живет старец Аникей. Хотя, вряд ли. Столько лет прошло. Вот кто ему сейчас нужен больше всех.

Иван быстро сориентировался. Помогло его знаменитое ночное зрение. За прошедшие четверть века тут мало что изменилось. Вон и хибарка старца Аникея с одним подслеповатым окошком. Оно светилось слабеньким желтым светом. Наверное, старец сейчас трапезу свою скромную принимает. Очень хотелось Ване услышать слова поддержки и одобрения, и он постучал в ветхую дверь.

Ему никто не ответил, и он постучал второй раз. Когда и после третьего раза дверь никто не открыл, Ваня несмело нажал на ручку щеколды. Дверь со скрипом открылась и Иван вошел. Миновал маленькие сени и через другую дверь зашел вовнутрь, в единственную комнату хибарки.

В комнате было пусто:

— Заходи, заходи Иван-воин, — чуть слышно, как ветерок по камышам, прошелестело со стороны лежанки, наполовину загороженной колченогим столиком.

Выцветшее жаккардовое покрывало скрывало старца почти целиком. Только маленькая голова Аникея, лежащая на плоской подушке, говорила, что тут кто-то лежит. Покрывало было почти плоским и только несколько складок показывали, что под ними находится тщедушное тело старца.

— Возьми, вон табуреточку. Присаживайся. Я, Ваня тебя давно уже жду. Не могу я уйти, не выслушав тебя. Вот Косая и согласилась немного подождать.

— Да, что вы батюшка, мы с вами еще …., начал ободряющую речь Иван, — но старик, то ли засмеялся, то ли закашлялся и Иван остановился.

— Расскажи мне, Ваня, как жизнь твоя шла? Шел ли ты путем праведным? Не уклонялся ли в пути?

— Не знаю, отче. Всякое было. Может где и уклонялся. Хотя старался путем прямым идти. Но кто знает, где он этот путь прямой?

Дашков не торопясь рассказал старцу, о том, что знаменательного происходило с ним в жизни. Аникей, не сводил с его лица своих глаз, хотя, судя по смертельной бледности его щек и желтизне лба, было видно, что удерживать свое внимание ему трудно.

— Может вы устали, батюшка? Так я завтра снова приду. Хотя, — глянул он на часы, — какое завтра. Завтра уже наступило.

— Нет-нет, Ванечка, я не устал. Не усталость это. Рассказывай-рассказывай.

И Иван рассказал все без утайки. А под конец, протягивая к старцу свои руки ладонями вверх, сказал:

— Мне стыдно показывать мои ладони вам. На них кровь трех человек. Но убивал я их — защищаясь. И все равно: нет мне прощения!

— Есть, Ваня, есть прощение. — Аникей задыхался и говорил все тише и тише. — Бог нам грешным, коли раскаялись, все прощает. Прости и ты обидчикам своим. Возьми мою руку в свои ладони.

Ладонь старца была желта и легка, как падающий в конце октября лист клена. Взяв его руку в свои ладони, Ваня нащупал пульс слабенькой ниточкой бившийся на запястье старца. Ловя это слабое пульсирование Иван с удивлением почувствовал, что с каждым ударом умирающего сердца в его жилы проскакивает теплая искорка. Вначале эти искорки согрели ладони, затем тепло стало подниматься по рукам все выше и выше. Отогрело озябшее левое плечо, и через ключицы и лопатки проникало все дальше и глубже, озаряя и согревая сердце и поднимаясь по шее, проникло в мозг. Иван Дашков почувствовал, что он, как будто, озарен изнутри.

— Батюшка,— обратился он к Аникею, — со мной происходит нечто странное — как будто светоч кто в душе моей зажег. Батюшка…

Но Аникей не отвечал. Душа его тихо-тихо покинула немощное тело, незаметно для Ивана. Поняв это, Ваня перекрестился, стал на колени и произнес:

— Отче наш иже еси на небесах, да святится имя Твое….

Остаток ночи Иван провел в келье над бездыханным телом старца. Взглянув в оконце, Иван удивился; куда делись низкие мрачные тучи, поливавшие вчера всю землю нудным осенним дождем. Восходящее солнце раскинуло малиновые и золотые лучи по всему небу. В дверь кто-то робко постучал.

— Войдите, — ответил Иван.

Никто не заходил. Тогда он встал сам и открыл дверь. На пороге стояла немолодая женщина с изможденным и заплаканным лицом.

— Я к старцу Аникею. Можно войти?

— Войти можно. Но Аникея…, Аникея уже нет.

Женщина все сразу поняла и громко зарыдала:

— Несчастный я человек!...Опоздала!... Опоздала! Куда теперь идти, кого спрашивать?

Дашков посмотрел на нее. Свет, осветивший его душу высветил все как на ладони.

— Жив, жив твой сын, — не отдавая себе отчета в своих словах, успокоил он женщину.

— А…а откуда вы знаете, что я… я про… я про сына буду спрашивать? Я же никому… Месяц уже, как уехал и пропал. И ехал он не по доброму делу. Хоть и не говорил мне, но мать разве обманешь?

— В Одессе твой сынок. Твой Вовка. В больнице. Побили его крепко и ограбили. Только в чувства пришел. Больница эта возле Таирова кладбища. Да живой, живой он. Езжай, помощь ему твоя нужна. Заберешь домой, выздоровеет, больше от себя не отпускай. Пусть работать идет. Хватит ему в карты играть.

— Благослови тебя Бог батюшка! Жизнь ты мне вернул. Свет очей моих! — женщина и рыдала, и молилась, и крестилась. Все норовила Ивану в ноги упасть. Только он не давал, поддерживал её.

— Бога славь, милая! Это Он тебе помог. А только передал тебе волю Его.

— Как же звать тебя, батюшка? За кого Богу молиться?

Иван посмотрел вокруг себя. Его взгляд остановился на иконе святого Ионы. Лик святого светился неземной добротой, казалось, что он одобрительно улыбается Ивану. А от всей иконы лился чистый оранжевый свет. По келье растекался странный, но приятный аромат.

— Зови меня, голубушка, Иона.

Александр Шипицын (с)

Конец