София Незабвенная — Диан Кехт

Албан режет и кромсает, перекраивает души, составляет из обрезков неземные существа. Албан душит и спасает. Албан дышит так, как душит — выдох не имеет веса, грудь вздымается едва.

Скоро ночь, а с ней и страхи поползут из всякой щели. Сын у Албана — как кара за кромсание живьем. Страх порой приятно пахнет. Аблан молит о прощеньи —  только боги умолкают, если сын его поет.

Албан бредит совершенством, Албан следует за зовом той звезды, что в предрассветный час сияет ярче всех.

Албан светел, Албан честен — он в мечтах о мире новом, мире, что не будет клеткой для изломанных существ.

Только Албан сам построил клетку, что подчас прочнее всех навязанных устоев, предрассудков и идей. Он легенды пишет кровью, он иначе не умеет, и идут из мрака строем Звери в облике людей.

Албан говорит им — верьте! Все возможно переделать, Человек — венец природы, он — оружие небес!

Только сам он не в ответе за подобные идеи. Можно делать что угодно. Видеть надо то, что есть.

Диан тихие преданья достает из-под подушки, пальцем в воздухе рисует неземные письмена. Он ни капли не страдает. Он умеет ждать и слушать — слишком тверд его рассудок, разум — прочная стена. Скоро солнечная масса просочится в щели окон, и прославятся все те, кто в этой жизни был никем, все, кто молча ждали часа в одиночестве жестоком, встанут на ноги с рассветом, в путь пустившись налегке. Дети — совесть, дети — сила, дети станут искупленьем за ошибки и отмашки, за искромсанную суть.

Албан в страхе перед сыном. Он в своей же клетке — пленник, он боится тени каждой, зная: скоро будет суд.

Говорят ему — наследник твой тебя же изничтожит. Албан молится усердно, плачет, просит пощадить. Предсказаньям веря слепо, доктор лезет вон из кожи, все надеясь на спасенье, стоны рвутся из груди. Он уже сто раз пытался сбросить Диана со счетов — проводил эксперименты, яду в пищу подсыпал...

Но старания напрасны. Сын живет, поганец чертов, на него управы нету, он живуч, хотя и мал.

И, отчаявшись, однажды Албан назначает Бреса — молодого ассистента — заместителем своим. 

Брес умен, красив, отважен, каждой вещи знает место — Албан, старый неврастеник, не нарадуется им. Говорит — когда уйду я, ты возьми моих зверушек, девяносто девять тварей, продолжай мои дела. Я пока что не придумал, как породу их улучшить — первый опыт был провален, и работа не пошла. Но я верю — непременно совершенство воссияет, и придут из мрака Звери, что прекраснее богов...

Брес — хорошая замена. Брес в работе постоянно, он любому слову верит, вычисляет всех врагов...

А однажды рано утром доктор Албан не проснется. Отказало ночью сердце — а в крови был найден яд... 

Диан плачет третьи сутки. Для него погасло солнце, что парнишке до наследства —  у него мораль своя. Брес теперь — всему владелец, он убьет его, должно быть. Диан меряет шагами тесной комнаты квадрат. Где найти бедняге смелость — ты найди ее, попробуй, в час, когда тобой играет страх, и хочется орать. Но внезапно — озаренье: "Звери... В клетках... Это мысль". Ночь приходит. Диан тихо ковыляет в нижний зал. Волшебству настало время. Диан больше не боится, он нашел из клетки выход, он откроет всем глаза. Звери смотрят с недоверием на тщедушного мальчишку, тихо взвизгивают лисы, вепри яростно сопят. Диан встанет возле двери, —  от волненья еле дышит, прядки белые повисли, пробирает дрожь до пят. Говорит: "Не бойтесь света, выходите на свободу. Я и сам рожден в неволе. Я и сам — один из вас. Я сейчас открою клетки. Вы похожи на животных, но теперь — не звери боле. Вы — Созданья, Существа. Выходите, выходите — открывает все засовы, между клеток еле-еле проползает, весь дрожа. — Не дадим себя в обиду. Мы на многое способны, мы себя покажем в деле..."

По пустынным этажам сквозняки гуляют злые, воздух с воздухом мешая. В коридорах гулко-звонких — еле слышный шорох лап. Звери, внявшие призыву, выступают тихим шагом, и гуськом идут в потемках. Диан выжат, Диан слаб, но заботливые руки — или лапы? — крепко держат, не давая оступиться, в спину тычутся носы... Им назад отрезан путь, их мир уже не будет прежним. Все взрослеют слишком быстро. Счет — минуты и часы.

Вот и выход, руки сами набирают код заветный. Ночь, и воздух рвется в ноздри. Ночь — светлей, чем день внутри. Диан тихо выползает, позади оставив недра, и, впервые видя звезды, издает невольный вскрик. Вслед за Дианом другие поднимают к небу морды, и дивятся неотрывно первозданной красоте...

Звезды — их друзья отныне, звезды — символ их свободы, символ света, символ счастья для отверженных детей.

Ведь они не Звери — дети. Дети, добрые и злые, дети, сильные, святые, вечно ждущие любви, их чужие вихри вертят, но Творец их души принял, и заранее простил их, крикнув каждому: "Живи!"

Дети Неба, дети Дану, дети ласковой Богини — здесь и Нудд девятихвостый, и Сетанта, гончий пес, здесь и Каолите странный, чьи глаза — хрустальный иней, крылья — все в стеклянных блестках, и поземкой вьется хвост. Здесь и Ллеу — колокольчик, звонкий, маленький, вертлявый, здесь и маленькая Ана — дева, белая сова... 

Каждый молод, каждый хочет зарываться носом в травы, каждый хочет пить горстями мед любви и волшебства.

Все пройдет. Исчезнет Город, зарастут травой руины. Дети облик поменяют, затеряются в толпе... Но пока они свободны, но пока они любимы, и бегут сквозь ночь тенями, заставляя небо петь. Диан — Феникс. Он бессмертен. Он — навроде капитана, что всегда ложится поздно и уходит позже всех.

Мягкий вереск, свежий ветер. С неба смотрят звезды Дану. Мат, Сетанта, Ллеу, Ойсин, Болддуэйд —  и Диан Кехт.