София Незабвенная — Барон Д'Лакруа

— Иди-иди. 

— Я прошу вас, — девочка плакала; слезы, катившиеся по ее лицу, замерзали и превращались в лед. — Мой отец обязательно заплатит вам, как только наступит весна. Пощадите меня. Мне ведь нет и тринадцати.

— Заткнись уже! — один из сопровождавших ее рыцарей со всего размаху ударил ее по лицу. — Если ты не замолчишь, то так и знай — мы прикончим и твоего отца!

Девочка замолчала и только время от времени всхлипывала.

Процессия подошла к замерзшему озеру. Там мужчина, державший Флору, развел ее руки в стороны и привязал их к ветвям росшей возле самой воды ивы. Отец Флоры, до этого молчавший, теперь не смог сдержать крика:

— Доченька! Что вы с ней делаете, звери?! Зачем вам это?! Прошу, отпустите ее, возьмите лучше меня! 

Но рыцари посмотрели на него так, что он тотчас же замолчал. Единственное, что ему осталось сделать — это зажмуриться, чтобы не видеть происходящего.

Флору насиловали по очереди, между "заходами" уродуя ее. Под конец, когда несчастная уже потеряла всякий человеческий облик и стала похожа на освежеванную дичь, болтающуюся на веревках, кто-то из рыцарей принес из лесу вязанку хвороста. Его положили под ноги бесчувственной девочки и подожгли. Мокрые ветки горели плохо, дым разъедал глаза — и все это должно было только усилить мучения жертвы.  За секунду до того, как испустить дух, Флора очнулась и закричала. Ее крик пронесся над спящим лесом и спугнул сидящих на ветках птиц. А вслед за этим криком настало мертвая тишина — только потерескивали угли в костре и всхлипывал старый мельник, отец Флоры, ставший свидетелем ужасной кончины дочери.

Барон Оливье д'Лакруа, воин, дворянин и друг короля, подошел к нему и поднял его лицо за подбородок.

— Так будет с каждой — запомни — с каждой твоей дочерью, если ты не заплатишь мне до весны.

Мельник кивнул и лишился чувств. Оливье подал знак своим слугам, чтобы его унесли, а сам подошел к краю пруда и встал там, безмятежно созерцая заснеженные деревья на том берегу. Зверские расправы над собственными крестьянами были для него нормой. Они умиротворяли его и настраивали на душевный лад. Оливье сладко зевнул, расправил затекшие под панцирем плечи, — и вдруг, совершенно случайно, его взгляд уловил какое-то движение среди покрытых снегом ветвей.

"Заяц? — сразу же насторожился барон. — Нет, не заяц. Тогда что же это?"

Неизвестный зверь и не думал уходить. Он словно нарочно привлекал к себе внимание Оливье, возясь среди кустов и стряхивая на землю снег. Это было существо небольшого размера, с тонкими лапами и длинным, как у лисицы, туловищем, — но не лисица. В какой-то момент оно повернуло голову, и их с бароном взгляды встретились. Оливье успел отчетливо разглядеть небольшой рог, растущий между внимательных, светлых и почти человеческих глаз — а в следующую секунду раздался крик. Крик этот был настолько пронзителен, что барон инстинктивно упал на живот, зажав уши — а когда он, наконец, решился поднять голову и посмотреть на тот берег, существа там уже не было.

— Чертовщина, — пробормотал д'Лакруа, поднимаясь и отряхиваясь. — Не иначе, ангел смерти явился за бедной Флорой, упокой Господь ее душу.

И с этими мыслями барон, нисколечко не беспокоясь о дальнейшем, направился к ожидавшим его слугам. Те существа не видели — но слышали крик, и теперь стояли, глядя на барона расширеными глазами и дрожа от ужаса.

— Что это было, барон? — обратился к Оливье его оруженосец, Анри. Тот лишь раздраженно фыркнул:

— Какая-то птица закричала, а у вас уже и поджилки от страха трясутся. Жалкие трусы. Что вы будете делать, если чернь вдруг поднимет восстание или на нас нападут, а?!

И барон решительно направился к выходу из леса. Слуги, переглянулись между собой и последовали за ним.

***

— Что за бред ты несешь, Люсьен, — старый священник строго на него посмотрел. — Как это — Анри убили? Да кто ж его убьет, его здесь все боятся! Вот погоди — сейчас вернется он и задаст тебе жару!

— Да Богом клянусь, святой отец, — трясясь, отвечал Люсьен, тощий и лысоватый малый, которого в деревне держали за дурачка. — Я сам его мертвым видел! В лесу! Лежит под деревом, глотка перегрызена, а глазища — во! — вытаращены! Пойдемте со мной, я покажу!

— Да что тебе наймется все, шило в заднице! — проворчал священник. — Вот сейчас как зададим тебе трепку, и мало не покажется!

Но Люсьен был настойчив. В конце концов заседавшему в трактире сброду, среди которого были и воины барона д'Лакруа, пришлось, кряхтя и чертыхаясь, последовать за ним. Идти в лес никому не хотелось; уже у ограды многие повернули назад, но самые смелые и наименее ленивые все же пошли за Люсьеном. Идти сквозь занесенный снегом лес по бездорожью было нелегко; многие, проваливаясь в сугробы, предлагали убить Люсьена прямо здесь, однако тот, словно не замечая их угроз, все шел и шел вперед. Наконец, он остановился на той самой поляне, где пару недель назад казнили бедную Флору, и замер, указывая куда-то рукой.

Посреди поляны стояло жуткое чучело в мешке из-под соломы. На голову ему был нахлобучен шлем Анри.

— Да чтоб ты провалился! — заорал Карл, здоровенный детина-дружинник, принимавший чуть ли не самое деятельное участие в убийстве Флоры. — Я сейчас твою проклятую голову оттрублю и насажу вот на этот штырь!

Однако кто-то из присутствующих внезапно воскликнул:

— Смотрите!

Все повернули головы в указанном направлении. Под сосной, наполовину засыпанное снегом, виднелось что-то темное. Подойдя ближе, люди ахнули. Теперь это действительно был Анри, лежавший навзничь, с запрокинутым кверху лицом и стекленными глазами, полными ужаса. На шее у него виднелась страшная рваная рана, из которой, казалось, уже вытекло все, что могло вытечь. Карл вздрогнул, сдернул с головы шляпу и перекрестился:

— Упокой Господь его душу. 

Вслед за ним перекрестились и остальные.

— Надо позвать священника, — сказал кто-то.

Барон д'Лакруа, услышав об этом происшествии, и ухом не повел:

— Прикажите построить частокол вокруг деревни. Должно быть, к нам опять пожаловали волки.

Частокол построили, и довольно высокий; однако, через неделю нашли мертвым уже Карла. Он лежал в сарае, так же, как и Анри, навзничь, с таким же остекленевшим взглядом и раной на шее. Народ переполошился. Стали поговаривать о колдовстве, о порче; кто-то ненароком сболтнул, что, мол, это Анри убийством невинной девушки навлек на деревню силы ада. Несмотря на то, что этого "кого-то" немедленно схватили и прилюдно высекли, слухи не прекратились. Единственным, кого, казалось, ничего не волновало, был барон д'Лакруа. Он, довольный, похаживал по своему замку, пил вино и иногда заходил в деревню со своими дружинниками, чтобы посмотреть, как идут дела у его подданных. Если у кого-нибудь дела шли хорошо, то барон немедленно находил способ их подпортить — что-то взять, что-то — отобрать, кого-то — побить, кого-то — поджечь. В стороне не оставался никто.

После смерти Карла все, казалось бы, затихло, — однако, ненадолго. Через месяц, когда народ уже относительно успокоился, убийство повторилось — но теперь уже в двукратном размере. Дружинников Пьера и Жана д'Орланд, братьев-погодок, нашли мертвыми на сеновале, где они предположительно занимались любовью. Оба лежали голые, окоченевшие, с устремленными ввысь глазами и перегрызенными глотками. Народ снова загудел, и теперь ужене думал успокаиваться. Кто-то даже высказал предложение пойти и вынудить барона д'Лакруа встать на колени перед священником и покаяться — однако, предложение это было встречено негодованием, и смутьяна едва не разодрали на месте. Потом, правда, спохватились, но было уже поздно. Через неделю после гибели братьев д'Орланд мертвым нашли еще двоих — Огюста и Поля, самых сильных и самых свирепых воинов барона. 

В деревне началась паника. Люди запирали двери и боялись высунуть нос на улицу; один дурачок Люсьен слонялся, как ни в чем ни бывало, и, похоже, не боялся совсем. Трактир почти опустел; однако, как-то раз там появился старый мельник, отец Флоры, который клялся и божился, что барону д'Лакруа мстит неведомый зверь, друг его дочери, которому она, по его рассказам, "наливала в мисочку молока и выставляла за порог":

— Бывало, приду домой и едва в это молоко не наступлю. Я ее бранил, бранил, а  она все равно это делала. Говорила, друг у нее какой-то, я не верил, а вот теперь вижу — правду говорила. Доченька моя старшая, как же я теперь без тебя буду, — после этих слов мельник залился горючими слезами. После смерти дочери бедняга слегка повредился умом.

После этого о Божьей каре, постигшей барона, говорить стали все. Слухи достигли соседних деревень и дошли аж до города, где местные трубадуры сразу же подхватили их и сделали из них песню, в которой говорилось о том, как неизвестный святой пришел покарать барона-грешника. Д'Лакруа сидел в своем замке тихо и не высовывался. Злости его не было предела; он ненавидел всю эту глупую чернь, которая только и умела, что тешить себя сплетнями — но ничего поделать с этим не мог.

На исходе зимы в замке Д'Лакруа намечался праздник. Должна была съехаться вся окрестная знать, и поэтому к празднеству готовились загодя. Накануне праздника в замке произошло еще одно убийство. Одна из служанок баронессы, беременная от помощника повара, подкараулила своего совратителя на лестнице и столкнула его вниз, а сама повесилась на кухне. Но эти смерти выглядели еще пристойно по сравнению с тем, что творилось в деревне месяц назад, и поэтому общественность не восколыхнули. Баронесса, впрочем, пришла от этого в ярость и долго кричала на своих слуг, называя их похотливыми ублюдками и грозясь высечь их и выгнать из замка.

Наконец, настал день праздника. Барон с утра пребывал в необычайном волнении, и по этому поводу раздавал тумаки направо и налево. Слуги прятались кто куда, только почуяв его приближение — а приближение барона не заметить было невозможно, потому что обладал он поистине фирменной, тяжелой и шаркающей походкой. Дочери барона — старшая и средняя — готовились к празднеству наравне со своей матушкой. Из их комнат то и дело раздавались шорохи, звон, всерики и взвизги. Младшую же, Сесиль, бледненькую, больную девочку восьми лет, казалось, совершенно не интересовало предстоящее торжество. Она тихо сидела в своей комнате и играла в куклы. Перед самым началом пира, когда гости уже начали съезжаться в замок, барон зашел к ней, чтобы поинтересоваться, как она себя чувствует. 

— Папа, а кто это такой — белый, маленький, с большими ушами и рогом между глаз? — внезапно спросила малышка, подняв на отца глаза. Барон вздрогнул. Сейчас они один в один напоминали глаза странного существа, виденного им в лесу в день, когда убили Флору.

— Никто, — раздраженно ответил он. — И кто только рассказал тебе такую чепуху?

Девочка ничего не ответила и опустила голову, глядя куда-то перед собой.

— Отвечай! — заорал барон, внезапно почувствовав приступ неконтролируемой ярости. Однако Сесиль не шелохнулась. Барону стало стыдно; он опустился рядом с дочерью на корточки и погладил ее по голове:

— Ну, не хочешь отвечать, и ладно. Славненькая моя доченька. Папочка просто нервничает. Про папочку распугают грязные слухи глупые людишки. Ну ничего, ничего. Сегодня вечером я зайду к тебе, — да, я обязательно зайду к тебе, чтобы рассказать сказочку. Хорошо? 

Сесиль не отвечала. Барон поднялся на ноги, и, пятясь, вышел из комнаты. Его била крупная дрожь.

Праздник удался на славу. Несмотря на жуткие слухи, в замок приехало много народу, и съедено и выпито на пиру было немерено.  Молодежь вселилась вовсю; сестры д'Лакруа, две прелестные девушки четырнадцати и шестнадцати лет, вызывали всеобщее восхищение. Оливье немного расслабился, но сначала все равно чувствовал себя неспокойно. Он то и дело зыркал по сторонам, боясь увидеть выглядывающую откуда-нибудь из-под стола или из-за угла белую узкую морду с внимательными светлыми глазами. Однако, в конце концов веселье захватило и его. Он напился и наелся, и теперь ему было все равно, что будет дальше.

И вот тут-то, внезапно, как гром среди ясного неба, гул музыки и голосов перекрыл чей-то истошный крик:

— Убийство!!! Скорее сюда! Убийство!

Все присутствующие, которые были еще в состоянии двигаться, вскочили со своих мест и рванулись на голос. Барон моментально протрезвел и побежал вслед за всеми. 

На этот раз убита была баронесса. Она лежала в кухне, и алая кровь, фонтанчиком бившая из перекаленной артерии, заливала пол. А над нею, все испачканное в крови, стояло то самое существо — белое, маленькое, с тонкой мордочкой и рогом между глаз. Увидев его, Оливье застыл на месте, как вкопанный.

— Урр, — нежно проворковало существо и в следующую секунду раскрыло пасть и испустило тот самый крик, от которого барон упал ничком,  зажав уши еще тогда, в тот злополучный день, когда восемь его дружинников убили несчастную Флору. Потом закричал сам барон, а существо юркнуло куда-то в щель между столами, — так, что метнувшиеся к нему люди не успели его поймать. 

— Быстрее! Держите его! — прохрипел д'Лакруа, весь бледный, с перекошенным лицом. Существо пробежало под столами, и, словно белая тень, стремительно взлетело вверх по лестнице — туда, где находились спальни. Барон в сопровождении слуг и гостей кинулся за ним следом, но не тут-то было — большое количество народу, суета и толкотня явно не способствовали поимке проворного белого убийцы. Кто-то упал, кто-то отстал сам по себе — и, в конце концов, барон остался один в коридоре замка. Он остановился, шаря вокруг обезумевшим взглядом — и внезапно увидел свет, льющийся из-за приоткрытой двери спальни его младшей дочери. 

В мгновение ока ему все стало ясно. Он прижал палец к губам и рассмеялся тихим, визгливым смехом. Потом на цыпочках подошел к двери и осторожно заглянул за нее.

Маленькая Сесиль сидела на ковре, а перед ней на коленях стоял некто, в ком барон Оливье, дворянин и друг короля, сразу же узнал убийцу своей жены и дружинников — правда, теперь он выглядел по-другому. Это был человечек очень маленького роста — не выше Сесиль, в белом плаще и с белыми вьющимися волосами. На лбу у него виднелся небольшой вырост, напоминающий рог, а рот и руки были в крови, которую старательно оттирала Сесиль.

Барон криво усмехнулся. "Тут-то я тебя и взял, засранец, — подумал он, с ненавистью глядя на белого гнома. — Теперь главное — напасть на него внезапно. Надо застать эту тварь врасплох".

С этими мыслями барон осторожно снял со стены висевший рядом факел и, улучив подходящий момент, распахнул дверь и с воплем кинулся на существо. Однако, то оказалось еще проворнее, чем предполагал Оливье — в мгновение ока оно метнулось к окну, схватив на руки маленькую Сесиль. Девочка оказалась на удивление спокойной — она даже не заплакала, когда увидела разъяренного отца — только покрепче прижалась к своему другу, обхватив его за шею тонкими ручонками. Существо остановилось рядом с окном, вопросительно глядя на барона. 

— Ну, погоди, ублюдок, — рычал запутавшийся в ковре барон, пытаясь подняться с полу. Выпущенный им из рук факел тем временем успел превратить в веселенький костер кукольный домик Сесиль, и пламя было готово вот-вот перекинуться на полог кровати. — Погоди, я еще до тебя доберусь!

Существо покачало головой, белые локоны качнулись. В следующее мгновение оно уже стояло на подоконнике — и, прежде чем барон с ревом метнулся к нему, чтобы схватить, гном канул в законную тьму — а вместе с ним и крошка Сесиль, любимая дочь барона д'Лакруа, девочка, которой доктора прочили не дожить до двенадцати лет. 

Барон Д'Лакруа не дожил до сорока. Полог на кровати на удивление быстро занялся, и когда Оливье с проклятиями добрался до двери, вся кровать уже полыхала вовсю. Барон попробовал толкнуть дверь, но та оказалась заперта.  Сколько он ни рвал ее на себя, сколько ни кричал и не бранился — никто не пришел ему на помощь.