Grisha — Без отражений

1

Эта дорога никогда не вела в Рим или к храму. Вечный город судеб пал под алчностью и безнравственностью власти Семнадцатого Правителя. «Чума» №17 распространилась на оба берега «Черной» реки и мы стали забывать собственные имена, как перчатки на старом трюмо. Правитель издал перечень запретов, которые, поначалу, показались нам не более чем причудой стареющего тирана. Мы не роптали, всё лучше, чем казни и поборы Шестнадцатого Темного.

Под запрет попадали окна, витрины и стеклянные перегородки, которые в срочном порядке были наглухо замурованы немыми рабочими из ремесленной деревни. Дома стали похожи на морщинистые лица без глаз, двери подъездов напоминали хватающие воздух рыбьи рты. Из домов исчезло визуальное присутствие жизни, но мы еще не понимали на сколько это угнетающе и страшно. Может показаться странным, но вместе с окнами стали исчезать улыбки на лицах людей, их сменило недоумение и растерянность, предчувствие тревоги, как в кино когда героя ждет западня. Мы старались не смотреть друг другу в глаза, словно нам было стыдно от собственного бесправия и слабоволия. Мы пили из глиняных чашек, наливали из глиняных бутылок и боялись заглядывать в лужи у всех на виду.

Самым строгий запрет был на отражение, за использование зеркал — смертная казнь. Их изымали, и, предоставив возможность последний раз увидеть себя, разбивали о брусчатку площади «Дурной Славы». Сначала мне казалось это смешным, ну забрали зеркала, и что такого страшного? Как это повлияет на мою, и без того невзрачную жизнь? Но как выяснилось, желание видеть себя, настолько велико в человеческой природе, что мы набирали воду в тазы и тайком вглядывались в размытые очертания собственных лиц. Забрав у нас отражение, Правитель №17 лишил нас возможности осознавать свою внешность, а память, как оказалось, была недолговечна и бездушно стирала остатки наших воспоминаний, как пыль с полированного стола. Наличие фотографий каралось пожизненным заключением, писание портретов грозило выселением всей семьи в пустыню без права на реабилитацию.

Запрет на слово «возможно» был обоснован Правителем, как профилактика общих сомнений и неуверенности. Союз «или» заменен на противоречивый жест — указательный палец направленный вправо. Словно та, совершенно призрачная альтернатива, которую мог дать незначительный союз, находится где-то рядом, правее, но не здесь.

Список запретов включал белое вино, восхищение звездами, публичное обсуждение произведений искусств и чтение вслух. Были наложены ограничения на стихосложение и пение, за исключением хвалебных од и маршевых песен. За нарушение этих запретов, вас могли обвинить в праздности, что наказывалось общественными работами с неопределенным сроком или (указательный палец вправо) фактическим ограничением свободы сроком до трех лет, в зависимости от тяжести проступка, настроения судьи, ловкости адвоката и ваших финансовых возможностей. Использование зонтов разрешалось с совершеннолетия, то есть в 24.

Всего в «деревянный список», как мы его называли, вошло 117 пунктов. И каждый не только был ознакомлен с ним под роспись, но и в обязательном порядке должен был иметь копию дома. Висеть список должен был на отдельной стене в хорошо освещенном месте на уровне глаз, напечатанный крупным шрифтом, синими чернилами на серой бумаге и заверенный Законной Канцелярией Правителя.

В последствии, исходя из места работы, образа жизни и поведения каждого гражданина, за его достижения и проступки, стали появляться «согласительные дополнения к протоколу об исполнении запретов». Бывали случаи, когда некоторым счастливчикам разрешали раз в три месяца видеть себя в зеркале квартального куратора. Происходило это, судя по рассказам везунчиков, в закрытой черными бархатными шторами полукруглой комнатке с небольшим чистым зеркалом стоящим на хромированной треноге. После сеанса встречи с обликом, который длился 47 секунд, проводился короткий обязательный опрос на предмет узнавания. Вам задавали вопросы о том, кого вы видели в зеркале, встречали ли вы этого человека раньше или (соответствующий жест) может быть были знакомы. Если вы человек не глупый, и через три месяца снова хотели увидеть себя, то вы должны были отвечать, что мол человек увиденный в зеркале вам не знаком и производит неприятное, даже отталкивающее впечатление. Дескать с такими личностями вы знакомств не водите и вообще стараетесь избегать подобных компаний. Куратор давал вам расписаться на четырех листах «договора об исполнении квартальных поощрений», и после короткого инструктажа о правилах и нормах общества, выписывал вам запрос на следующий пропуск в Квартальную Канцелярию. Который визировался треугольной печатью у помощника куратора по пропускному режиму.

Особо отличившиеся граждане, а так же высокопоставленные персоны, могли позволить себе малозначительные отступления от списка запретов, без предварительного запроса на необходимое правонарушение. Но не более одного нарушения на семью. Для всех остальных, по выходным дням каждой недели, составлялись списки ходатайств на отступление от запретов. Решение по которым принимало правительственное собрание, отдельно по каждому кварталу, но единым перечнем отступлений. Для принятия решения о разрешении отступлений, необходимо было чтобы за список проголосовали абсолютно все члены правительства, что бывало крайне редко. О результатах голосования граждане узнавали из специальных телеграмм, которые доставлялись гражданскими почтальонами и отдавались дежурному по дому в обмен на новые списки ходатайств. Мы жили так, вот уже 18 странных лет.

2

Все началось хмурым утром дождливого четверга, мысль пришедшая мне в голову была навязчива до невозможности — а что если я повешу в своем доме несколько больших зеркал? Гостей я не принимаю, сам в гости не хожу, окон нет, значит никто ничего не увидит. Ходатайствовать об отступлении от списка я не буду, чтобы избежать встреч с почтальонами, когда выпадет моя очередь дежурить по дому. Моя социальная отчужденность станет гарантией моей безопасности и безопасности моего дерзкого бунта в рамках одной квартиры. Какой вызов режиму, какая смелость! Когда после моей смерти в квартиру войдет Комиссия Похоронной Ответственности, я стану героем, обо мне будут слагать песни, которые нельзя петь! Меня похоронят в пустыне, как изгоя и революционера, среди песков.

Найти зеркала было не трудно, они имелись в достатке на правительственных складах седьмой категории, с ограниченным допуском лиц. Хранились зеркала в кожаных футлярах, запертые на ключ и сложенные одно на другое в специальном боксе, единственном помещении складского комплекса в котором изначально не было освещения. Все работы велись при свете свечей или (палец вправо) специальных фонариков, которые выдавались старшим смены склада, ответственным за государственное имущество и конфискант. А я, к слову, и был тем самым старшим смены. Как говорила мама моей бабушки — пусти козла в огород.

Должность моя относилась к категории С, и устроится на нее было практически невозможно. Но несколько лет назад, подруга моей матери вышла замуж за чиновника Хозяйственной Отрасли Департамента Правительства, человека отвечавшего за развитие и эксплуатацию складских комплексов ответственного хранения, а тот, в свою очередь, был материально-выгодно дружен с председателем заключительной кадровой комиссии, чья жена, как оказалось, была одноклассницей любовницы первого заместителя министра Гражданского Хозяйства, ну а уж тот, через своих друзей, собственно и похлопотал на мой счет перед самим Министром. И кандидатура моя была единогласно одобрена. Так что я был одним из 7 человек, которые имели ключи от «темных боксов». Ключи мы естественно сдавали после смены, но я уже давно сделал дубликат, когда оставался ночным дежурным по складу.

Зеркала время от времени перевозились из одного бокса в другой, но их наличие в футлярах никогда никто не проверял, можно ведь было невзначай увидеть свое отражение, а за это, как я уже говорил — смертная казнь. Размышляя о зеркалах, я настолько потерял гражданскую совесть и утратил чувство самосохранения, что решил сделать основательный запас белого вина, которое не особенно люблю, но запрет, безусловно, делал его теперь невыносимо желанным. Я принял решение тайно вынести со склада фотоаппарат и, сделав несколько фотографий, развесить их по всей квартире, рядом с зеркалами. С каждой новой минутой, я чувствовал, как во мне просыпается поэт. Еще до воплощения моего плана в жизнь, я набросал несколько безобразных стишков на политическую тему, чем уже подписал себе смертный приговор. Инъекция адреналина была настолько мощной, что я не спал два дня. Это время я использовал для подготовки к диверсии. Включив стиральную машину, я ходил по квартире кругами и в упоении напевал лирические песни изредка переходя на бранную прозу в адрес Правителя. Да к черту!!! Отныне слово правитель я буду писать с маленькой буквы! С самой маленькой — правитель! Я был невыносимо горд собой и полон решимости.

3

— Где бланки сопроводительных записок на перемещение?

— Посмотри в желтой паке, но не забудь внести их в реестр, как списанные бланки на запрос допуска в четвертый сектор, Майя в прошлый раз все перепутала.

— Можно было просто поставить на третьем этаже штамп досрочной ликвидации и провести все, как плановый утиль бумаги.

— Вы все умные задним числом. А с контрольно-ревизионным отделом ты потом разбираться будешь?

Я достал из желтой папки нужный бланк и вписав туда перечень запрещенных предметов, отправился визировать сей документ у секретаря службы внутренней логистики и движения материальных ценностей. В «мой» список вошли:

1. Зеркала настенные 8 штук.

2. Фотоаппарат 1 штука.

3. Белое вино «Lon» 2 ящика.

4. Хрустальные бокалы 4 штуки (комплект).

5. Курительный табак «Голландский Дом» 9 килограмм.

6. Набор вересковых трубок для курения 7 штук (за курение табака тюремный срок от двух до семи лет)

7. Конструктор «Профессор» для построения макетов зданий (игры развивающие логику и фантазию строго запрещены, как искажающие объективную реальность и провоцирующие антиправительственные настроения)

8. 23 книги «Библиотека приключений» (смотри закон о Праздности)

9. Кассетный аудиоплеер с наушниками, 30 кассет в комплекте.

10. Проектор для слайдов, 100 слайдов эротической тематики в комплекте (за просмотр, хранение, распространение и активное не порицание материалов эротического содержания — лишение свободы сроком от 5 лет до пожизненного)

Как видите я пошел в разнос, используя все заготовленное я собирался накосячить на все четыре кости, что гарантировало неоднократную смерть и тюремный срок, которого хватило бы на несколько жизней. Но ведь никто не узнает, проверки квартир прекратились еще четыре года назад. Народ был настолько запуган незамедлительными репрессиями, что сам, безо всяких приказов, избавлялся от всего на что указывал «деревянный список». Новое поколение детей воспитывалось в общественных рамках «Чумы» №17. Теперешние дети походили на рыб, которые с маршевой песней плавают строем в каменных аквариумах и ежедневно сверяются со списком висящим на уровне тупых выпученных глаз или жабр.

4

Все было готово. Дождавшись очередного ночного дежурства, при свете свечи, практически наощупь, я сгрузил в большую тележку весь арсенал моей одинокой революции. Сам не знаю почему, но я был совершенно спокоен и действовал не торопясь. В какой-то момент я даже стал насвистывать незатейливую мелодию, которая разносилась по складу уже и непомнящему подобное нахальство. Я беспрепятственно вывез запрещенные предметы через грузовую проходную, так как заранее подготовил все необходимые документы. Понимая, что совершаю должностное преступление, я вписал в «перечень материальных ценностей для городской ночной транспортировки» совсем не то, что вывозил на самом деле. Тележка в обязательном порядке накрывалась серым брезентом и крепко обматывалась сначала веревкой, а затем липкой лентой, потом, согласно «протоколу об упаковке грузов категории городской транспортировки» на груз наклевались шесть соответствующих бирок со светоотражающими элементами. Если все необходимые правила упаковки были соблюдены, груз не досматривался.

Я катил тележку по ночному городу и наслаждался ощущением личной тайны. Там, за стенами домов спали, пили чай и молчали, угрюмые люди, которые завтра утром начнут свой день с обязательного чтения списка запретов. Возможно (оцените дерзость), вполне возможно, что мысль о нарушении запрета уже не раз посещала задурманенные умы горожан, но отважится на такое дело, у них не хватило бы смелости и возможностей. Завтра утром я начну свой новый день с тщательного бритья перед зеркалом, я буду долго расчесывать волосы глядя на свою улыбку, выпью бокал вина, выкурю трубку душистого табака, буду смотреть эротические слайды и заниматься онанизмом. Весь день! Перед сном, будучи уже сильно пьяным и истощённым физически, я сочиню унизительный матерный памфлет в адрес правителя и зачитаю его вслух, на распев, и на следующее утро проснусь другим, абсолютно другим человеком.

В совершенной темноте, я расставил зеркала возле каждой стены, хаотически рассовал вино куда только смог, набил трубку терпким табаком, и лег спать с ничем не сравнимым ощущением свободы, которая захлестнет меня уже завтра, спустя несколько часов глубокого, спокойного сна, полного цветных видений о домах с окнами, сверкающих витринах магазинов, пестрящих головокружительными нарядами на изящных бездушных манекенах.

Заснул я практически мгновенно.

5

Проснулся я от ужасной головной боли. Мой мозг, пребывавший много лет в состоянии зомбированной дрёмы, казалось был возмущен той активностью, которая захлестнула его в последние два дня. Я был странным образом возбужден, что казалось странным для человека, только что проснувшегося после пятичасового сна. Однако, предвкушение безграничного саботажа одержало верх над всеми моими ощущениями и я не спеша раскурил трубку. Табак оказался настолько отвратительно-горьким, что горло обожгло словно огнем, с каждой новой затяжкой кашель душил меня все сильнее. Я открыл вино и отхлебнул прямо из бутылки. Это было чудовищно! Мерзко-кислая влага вызвала головокружение и рвоту. Пытаясь не загадить квартиру я побежал в ванную. Меня рвало несколько минут, наконец я ополоснул лицо водой и распрямившись оказался перед большим зеркалом, которое поставил сюда еще с ночи.

От неожиданности я закричал. Из зеркала на меня смотрело совершенно незнакомое, перекошенное словно судорогой, старческое лицо с рваным шрамом над левой бровью. Тонкие, бескровные губы человека умирающего от скарлатины, кривились словно от боли. Глаза блестели безумием и были практически бесцветными, зрачки сужены до иголочного ушка. Этот взгляд было невозможно выдержать и я закрыл лицо руками. Оцепеневший, я стоял так наверное достаточно долго. Я не был даже уверен, что «существо» в зеркале, тоже стоит закрыв лицо руками, а посмотреть не решался.

Я сделал шаг влево и вышел в коридор. Намного придя в себя, я опустил руки и сел на пол. Это отражение не могло быть моим, у меня никогда не было шрамов, цвет волос, прическа, глаза, все было совершенно чужим. И взгляд был совершенно не таким, как взгляд на отражение, он был зловеще осмыслен и смотрел с гневным осуждением. Меня била нервная дрожь, стало холодно. Пойти в комнату я не решался, так как там везде стояли зеркала. В квартире невыносимо воняло дешевым, отсыревшим табаком и уксусом. На полу, возле двери в комнату я увидел фотоаппарат, его объектив казался мне пушечным дулом направленным на меня во исполнении смертельного приговора. Я отполз поближе к кухне и попытался встать. Ноги не слушались, колени дрожали и подгибались так сильно, что передвигаться я мог только на четвереньках. Выпив воды я немного пришел в себя и попытался осознать происходящее. Прежде всего мне нужно было понять, с какой стороны зеркала я нахожусь, не является ли существо со шрамом реальным, а я лишь чьим-то отражением? Если реален я, то кто тогда там, в зеркале? Почему он так зол и внешне отвратителен? Что ему нужно? Личность его была мне совершенно неприятна, я бы даже сказал, была отталкивающей. С такими как он я знакомств не водил, и вообще всегда избегал подобных компаний. Вот уж кого я бы больше не хотел видеть! Это отвратительное чудовище скорее всего опасно, нужно как можно быстрее избавится от него.

Дрожь постепенно стала утихать, запах табака и дешевого вина практически не тревожил меня — «Верь в Правителя, маловер! Со служебных граждан бери пример!» Я уверенно встал на ноги, зачем-то ощупал лицо руками, у левой брови палец ощутил небольшой бугорок, наверное шишка или комариный укус, скорее всего укус. Да, этим летом комаров много как никогда. Хотя может и шишка, а может и сам расцарапал, но скорее укус. От табачной вони не осталось и следа, я почувствовал себя совсем уверенно. Нужно было избавится от зеркал, фотоаппарата, вина, табака, и слайдов, но прежде всего от зеркал. Выполнить это было не просто, был шанс снова увидеть этого мерзкого урода с безумным взглядом и перекошенными ртом. Собравшись духом я вдоль стены пробрался к комнате. Ногой отшвырнул в сторону фотоаппарат и, глядя в пол, собрал все бутылки и табак, аккуратно положил рядом с винными ящиками коробку с бокалами и слайды. Зеркала снимал с волнением, и практически закрыв глаза, неимоверно хотелось грохнуть их об пол, но делать этого было нельзя. Я переворачивал их амальгамой от себя и с отвращением складывал в футляры. Снимая последнее зеркало я порезал палец об острый край и на мгновение открыл глаза. Тварь в зеркале беззвучно хохотала, в уголках губ скопилась слюна, волосы были взлохмачены, как после беспокойного сна, шрам выглядел еще более уродливо, чем раньше, на левой части подбородка были видны следы рвоты. Ища спасения от этого монстра, я отвел взгляд и увидел висящий на стене «Список Запретов», величественно благородный, с большими синими буквами, на прекрасной серой бумаге, заверенный Законной Канцелярией Великого Семнадцатого Правителя. Я испытал ни с чем несравнимое облегчение, это было похоже на освобождение из темницы для ума. Больше не было беспокойств и сомнений, угрызений и неизвестности. Меня ждала прекрасная работа на престижной должности. Работа ответственная, которая под силу далеко не каждому. Разве могу я не оправдать высокого доверия Власти?

Выйдя на улицу, я сложил на грузовую тележку весь отвратительный хлам и по всем правилам упаковал, наклеив шесть положенных бирок для дневных перевозок. Там, под серым брезентом, в черных кожаных футлярах, придавленные винными ящиками, тюками с табаком и похабными слайдами, в самом темном боксе Гражданского Складского Комплекса, навсегда останутся отвратительные, уродливые твари, которых я сумел победить не поддавшись искушению вступить с ними в сговор.

Я катил тележку по городу напевая про себя хвалебный марш Великому Правителю, а над мой левой бровью занудно чесался комариный укус или старая шишка, хотя скорее укус, чем шишка. Да-да, обычный комариный укус.