Иду. Навстречу двое. Сразу видно кто. Морды синие, прыщавые, глаза — брызги зелёного. Не идут, ковыляют, хромают-спотыкаются. Один всё лыбится, зубы красные. Другой хмурится, рожа страшная.
Поравнялись. Смотрят,смотрят,смотрят, в упор на меня смотрят, говорят:
— А ну, отдавай своё сердце!
Лыбится, зубы красные. Скалится, морда страшная.
— Да вы что, охуели что ли?
Спрашиваю.
Попятился я от морд этих синих и бегу-бегу. А эти за мной.
"Нет, — думаю, — не отдам я вам своё сердце, черти."
Спотыкаюсь об корягу, ебалом в асфальт.
— Ух предатели, черти, всё подстроили, всё подтасовали.
Грожу им, кулаком потрясаю, браню, на чём свет стоит.
Подходят не спеша, эти морды синие, морды чёртовы. Говорят-плюются:
— Отдавай...
Говорит первый.
— Отдавай своё...
Вторит другой.
— ...своё сердце.
— ...сердце.
Языки змеиные, рога да копыта. И морды, морды их синие в глазах ребят.
— Хуй вам... пидоры, — кричу, что есть сил, — не отдам вам сердце своё, уёбки ссаные. Не одам. Слышите, гандоны? Не отдам, не отдам, не отдам.
Кровью харкаю. Солёную, живою кровью... ЖИВОЮ! ЖИВОЙ! А эти стоят, эти смотрят.
— Отдавай своё сердце.
— Отдавай, отдавай...
Руки-ветви осенние, коряги страшные, ко мне тянутся. Хватают-щипают. Щепчут-воют.
— Отъебитесь от меня. Отъебитесь, черти. Ну, пожалуйста. Прошу вас. Прошу.
Стону всхлипываю. Нету сил больше. Закончились силы. Только кровь, только вкус. Соль да соль, пересоль.
Обхватили меня своими руками-корягами. Напряглись. Один пёрнул от натуги. Подняли. На ноги поставили, отряхнули. Смотрю-удивляюсь! Стоят двое, люди как люди.
— Где?
Ищу, взгляд безумен.
— Кто где, уважаемый?
— Где, где они?
— Кто где, объясните толком.
Говорит справый, тот, что повыше, и смотрит так насмешливо.
— Ты со мной не шути, ёбаный хрен. Где эти черти? Где эти морды синие?
— О, всё ясно. Вы бы не пили так, уважаемый!
— Вот она, Россия матушка..., — подхватывает слевый, — жрут херню всякую, до чёртиков в глазах.
Говорит слевый, тому, что повыше. Держат меня под руки. Крепко держат. Хуй вырвешься, хотя я и не пробую.
— Вы бы, уважаемый сердце поберегли, не железное ведь.
— Сердце... Сердце. Прочь от моего сердца, суки. Прочь, прочь, прочь. Не отдам.
Вырываюсь из лап их человечьих. Неожиданно легко. Стою, трясусь, да за сердце держусь.
А эти стоят. Эти смотрят. Меж собой переговариваются:
— Больной какой-то, мы ему помочь, а он...
— Был бы здоровый, и помогать не надо было бы. Человек же.
— Да ты посмотри...
Наклоняются, смотрят.
— С сердцем плохо что ли?
Подступает ко мне, тот, что повыше:
— Уважаемый!?
Стою. Дрожь мелкая бьёт. Зубы клацают, мысли-черви копошатся в черепе раскроенном, на части. Часть, перечасть.
— Чего же вы до сердца моего доебались, черти? Что вам в нём? В сердце моём гнилом? Что? В холодном, да пустом? Простое сырое сердце.
— Ну коль скоро гнилое, коль холодное да сырое, на кой оно вам сдалось? Отдавайте, вам же легче и будет.
Глаза поднимаю испуганный, стоит морда синяя, скалится ехидно. Позади слевый, смехом злобным заливается.
Вздыхаю устало:
"Прав чёрт этот, на кой мне такое сердце нужно, отдам и делу конец. Чего ради такую тяжесть носить?"
Поднимаюсь тяжело. Расстёгиваю рубаху шёлковую, обнажаю грудь волосатую.
— Ничего, уважаемый, сейчас легче будет.
Говорит справый, а сам уже тянет свои коряги осенние в предвкушении великом.
Стою, ни жив, ни мёртв.
"Неужто и вправду гнилое? Неужто холодное и сырое? Что-то же осталось не прогнившим, не намокшим, не остывшим?"
Бездонная пустота. Лица-тела. Вереница-голоса. Вспомнилась мне любовь моя первая, юношеская, невинная — *** моя ненаглядная. Как страдал не умея сказать, как хотел, да не смел. Как решился, да отшился. И как вновь страдал, как кричал: "упустил, упустил! Навсегда потерял." Как в разнос пошёл, и бухал и курил... Сердце губил. Всё прогнило, всё намокло и остыло... Лишь *** в сердце жива...
— жива жива эх жива да как жива эх боже мой живее всех живых она была да ушла но спасла спасла жива жива спасла не прогнило живо и соль на губах ах-ах не прогнило живо живо эге-гей какой же туман и сон как рукой сняло и увидел и прозрел живой живой живой спасла спасла спасла...
Кричу-пляшу. Живым быть хочу.
Но осень и ржа! Грудь разорвала, коряга-рука, протянулась-вошла и сердце моё, живое трепещущее сердце, схватила, сдавила, да вырвала с корнями, с пнями со стихами с их холодами нашими днями эбонитовыми солями, льняными хомяками хуями к ебеням трам-тарарам да теремок притих-заглох словно врасплох и вот и вот и вот словно вот он тот та да те где кто где и земля вся земля тра-та-та-та-та нет угля где же бдя нету дня она... Пустота.
Взгляд потух. Тело ослабло, поникло, рухнуло, головой об асфальт, и кровь потекла — растеклась красная лужица.
И лежит чьё-то тело.
Тело.
Тело.
(с) Мактуб