Илья Гутковский — Лайдж

на дне стакана — ночи терпкий след — ещё глоток, и дань тоске — наутро;

где мудренее, в полузабытье плестись по лестниц околесицам карьерным,

греть реноме в потоке дел и тел, и лезть на стену от примерного безделья.

Я жду весну — за дверью ждёт сквозняк и сырость обезличенных подъездов;

на дне заката — кофе и коньяк, табачный дым, истории болезней,

штампуемые сотнями, на раз, фармацевтически привитой истерией;

на дне заката — смерти смех анфас, и книга жизни — срез психиатрии.

Я завтра жду — как ждут тоску весны, я день вчерашний отличаю безразличьем,

где лёд чернил, как слов погост застыл, где различим, лишь сердца шум больничный;

и сердце бредит в браге облаков, засеянных в предматровскую проседь,

и сердце, лопнувшей звездой, бросает вновь, горсть теплоты под смрад колёс коростных.

Я расправляю крылья, как бельё, развешивает прачка после стирки;

я упиваюсь красотой, как пьют вино, бродяги из бокалов мутно-липких.

Я жду тоску — мне светит нагота обочины с разметкой шлюх нетрезвых,

где греет руки нервная весна, у пепелища фонарей, в оттенках пресных;

и пепел падает на кожу городов, и набивается за ворот редких встречных,

и кто-то там, гадает на любовь, и я, кому-то, может быть, обещан;

и день лукаво выполняет жизни план, дыханьем наделяя жребий женский,

и смерть взамен справляется про дань, и, подвернувшись, чьей-то жизни рвётся леска.