 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 Дарин: альманах, блин, на главной. там все циферками обозначено!Т_Т
|
|
Игнатов Олег: Ага, ясно. Но... всё дело в том, что читатель вроде понимает, что это не отдельное, но... где самое начало? Может циферками как-нибудь оформиь? Или я просто не вижу?
|
|
Дарин: 2009 года рождения штука, чего вы от нее хотите? и тут она уже лежала, кстати.
|
|
Дарин: она вообще древняя ж
|
Дарин: это мое вроде ни под кого до этого конкурса не писал
|
|
Игнатов Олег: Дарин, "Драма в чувствах" это чьё? Или под кого? Нечто подобное я уже когда-то читал. Не помню автора.
|
Дарин: тогда пускай так висит, в конце концов, я с сайта почти не вылажу, а значит, будетвремя стереть пыль
|
 Peresmeshnik: Уверяю, там пыли скапливается больше всего! Проверено на опыте с солдатиками
|
Дарин: а я ее в шкаф, за стекло положу
|
|
Peresmeshnik: коробочка нужна, что б не пылилась.
|
Дарин: ой, у меня теперь есть медалька, мимими
|
|
Peresmeshnik: Счастливо.
|
|
Nikita: Доброй ночи всем.
|
|
Peresmeshnik: А на груди его светилась медаль за город Будапешт...
|
|
Nikita: Ну всё, медали на своих местах. Осталось только к Серегиной зайти.
|
|
Peresmeshnik: Я тут переводом литературным озадачился. Получится или нет, не знаю, раньше более-менее было.
|
|
Peresmeshnik: Проклятые рудники Индонезии...)
|
|
Peresmeshnik: Ах, да, попутал с Новосибирском. Насчёт нерабочей жизни — понимаю. Сам встаю по привычке ни свет ни заря — а организм не позволяет. Расшатался организм. Расклеился.
|
|
Дарин: так что, у меня тут мультики и графика в духе бердслея
|
|
Дарин: преимущества нерабочей жизни
|
 Все сообщения мини-чата |
свободно импровизируя на тему своей эпитафии; на жёлтых обоях
тает ноябрьский пот, играя забвением нового имени,
словно лёгкой иронией смерти, порождающей тотчас легенды.
Под тяжестью собственного дыхания английский бред
перемешивается с французской картавостью, дрожащие пальцы свечи
капают воском на одеяло; благословляющее крёстное знамение,
распятие на губах, капельки миры на глазах и ладонях;
смертельный холод пробирается в пульс, огонь в камине, как плач
пламенных поцелуев на будущем постаменте.
Голос, увядающий самым безупречным цветком осени, сдавленный ржавчиной —
это два года за непристойное поведение –
это “Баллада Редингской тюрьмы” — это приговор Британии, уже не выносящей
дальнейшего присутствия, того, кто деликатно чувствует в себе смерть.
Жрец искусства, глотающий пену, с застывшей кровоточащей
парадоксальной улыбки (ведь или он, или эти мерзкие
обои), допивает коньяк, “угощая собой” последних гостей.
Очарование никогда ненаписанных рассказов прорезается
гвоздикой в петлице, выкрашенной в зелёный цвет.
Крылатый сфинкс у постели
декламирует молитвы прерафаэлитов в объятьях
созерцания и красоты; короткометражным конвейером –
Дублин, Оксфорд, Италия, Греция, Америка — воспоминания, срывающиеся
с онемевшего языка, и падающие глубоким вздохом распрямленного тела,
как быстро прочтённый фрагмент пьесы (его ранний талант).
Под всплеск тишины английский эстет отплывает от берега
(океан — не такой уж величественный),
чёрный, как степь, прилив покрывает туманный взгляд,
но воцарившаяся тишина — лишь условность и относительность
наших понятий — не так ли, мистер Себастьян Мельмот,
Оскар Фингал О’Флаэрти Уиллс Уайльд.
Илья Гутковский
Пожаловаться