— Не переживай, — сказала она, взъерошив ему волосы и с нежностью посмотрев на него, — все образуется.

Он ничего не ответил, — только прижался к ее плечу, как ребенок, и закрыл глаза. Она ничего не говорила. Ей нечего было сказать. Осторожно, словно боясь причинить боль, она провела рукой от его ключиц к пупку. Он дернулся, попытавшись высвободиться, но она крепко держала его за руку.

— Пожалуйста, только не сейчас, — прошептал он, глядя на нее широко раскрытыми глазами. Но она не послушала его. Аккуратным, точным движением пальцев разрезав кожу и мышцы, она запустила руку в открывшуюся перед нею дыру и, нащупав в ней что-то, ухватилась за это "что-то" покрепче, и сосредоточившись, дернула.

Он завыл от боли, зажмурив глаза, и весь выгнулся, но она была неумолима. Отбросив ком испорченной, почерневшей плоти прочь, она просунула руку в разрез за новой порцией.

— Я... я прошу тебя... не надо, — задыхаясь, взмолился он. По его впалым, землистого цвета шекам струились слезы. — Я не вытерплю этого; я умру прямо здесь, если ты...

Но она, глядя ему прямо в глаза, снова сделала это резкое, выкручивающее движение, — и на этот раз он уже закричал и забился в конвульсиях, скребя пальцами бетонный пол.

Она держала в руках что-то длинное, извивающееся, похожее на веревку. Мельком взглянув на это "что-то" она брезгливо отбросила его прочь и снова принялась за работу.

Он больше не кричал, а лишь прерывисто и часто дышал, пока она выгребала из него всю гадость.

Наконец, с делом было покончено. На полу, чуть поодаль, красовалась большая куча самого разнообразного дерьма, которое только можно себе представить. Здесь были и ошметки плоти, и какие-то трубки, и нитки, и извивающиеся твари, те самые, похожие на веревки, и гнезда каких-то насекомых. Она посмотрела на свои руки, — все в грязи, — затем на него. Он лежал молча, и его глаза были закрыты, но она знала, что он жив.

Все тем же осторожным, нежным движением она защипнула края раны и во мгновение ока застегнула ее, словно молнию. Даже шрама не осталось.

— Ну, вот и все.

Он медленно открыл неожиданно посветлевшие глаза и посмотрел на нее:

— Спасибо тебе.

Она ничего не ответила, только легла рядом с ним на спину и сложила руки на груди.

— Знаешь, — сказала она через некоторое время, — когда я была маленькая, у меня было много плюшевых зверей. Кошечки там, собачки. Я любила представлять, как будто бы я их лечу. Брала ножницы и вспарывала им животы, вытаскивала оттуда всю вату, а потом снова зашивала. Моя мама постоянно ругала меня за то, что я так мучаю свои игрушки. Даже хотела показать меня психиатру.

— Что я тебе, кошечка или собачка, что ли, — фыркнул он, — теперь и меня потрошить вздумала? Садистка хренова.

— Но я ведь тебя не просто так потрошу, а по делу, — заметила она.

Он только вздохнул.

— Знаешь, сколько меня ни потроши, а тараканы потом все равно разведутся. Это хроническое. Единственное, что мне остается делать — это справляться с ними самому, но я почему-то этого не делаю. И они разводятся. Сколько раз так уже было...

— Понимаю, — вздохнула она в ответ. — Ну ничего. Когда-нибудь ты обязательно научишься чистить себя сам.

— Не в этом дело, — ответил он. — Я как сосуд. Чем меня наполнишь, — то во мне и будет. А я бы хотел просто наполниться светом, чтобы он лился из меня через край. А пока... пока...

— Что — пока? — спросила она, видя, что он замолчал.

— А ничего, — ответил он. — Живем потихоньку.

И, кое-как поднявшись на ноги, заплетающейся походкой подошел к окну и распахнул его, а затем взял сигарету из пачки, лежащей на подоконнике, и закурил.

Она тоже встала и подошла к нему.

— Надо будет сжечь все это, — сказала она, указав на кучу, лежащую на полу. — И поскорее. А то расползется.

— Не расползется, — покачал головой он, — оно мертвое.

На улице вовсю хлестал ноябрьский дождь, колючий и противный. Он повернулся к ней и посмотрел ей в глаза.

— А знаешь, — сказал он через несколько мгновений, — ты все-таки красивая.

Она улыбнулась краешком рта:

— Но ты ведь прекрасно знаешь, моя красота — не для тебя, братишка.

Он расхохотался и, обнимая ее, нечаянно столкнул рукой пепельницу, которая упала на пол и тотчас же разбилась.

КОНЕЦ