Halgen — Игорь Всевидящий

Маленький Игорек в той семье был первым, кто раскрыл эту толстую книгу и прочитал из нее несколько строк. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Бог был — Словом» — прочел он по слогам. И тут же задумался. Он слышал, что Бог — это нечто большое-большое, от чего, как будто, произошел весь мир. А тут Он неожиданно приравнен к словам, говорить которые может кто угодно, даже сам Игорек.

С того дня Игорь стал внимательно слушать слова разных людей и следить за их действиями.

Возле подъезда сошлись две старушенции — Петровна и Кузьминична. В руках они сжимали увесистые авоськи.

— Пока мой воевал, вы со своим в тылу отсиживались, хлеб на ковры и на меха меняли! — прошипела Кузьминична.

— Что?! Мой ранен был под Смоленском, чуть руки не лишился! А ты, пока твой на фронте был, в тылу своей п… торговала, вот и разжилась!

— Чего?! Ах ты б…!

В воздухе закружились авоськи. У Петровны она была тяжелей, наверное — картошку покупала. И Кузьминична охая и ахая скоро валялась на траве. Никто из них не замечал маленького Игорька, а тот внимательно смотрел на них, представляя себе картины, нарисованные их словами. Настолько, насколько он слова эти понимал.

Возле магазина «Крепкие напитки» стояли два худосочных мужика.

— Да я твою Нюрку е…, — визжал один.

— Чего ты сказал? Повтори, гаденыш! — неожиданно густым басом отозвался второй, что так не вязалось с его тщедушным телом.

— Чего слышал! — провизжал первый.

— Уе…! — рявкнул басистый, и с размаху заехал визгливому по зубам.

Тот взвизгнул и что есть силы замахал жиденькими кулачками. Но басистый все же успел толкнуть его так, что визгун сел верхом на стоявшую неподалеку урну. Ни визгливый ни басистый не видели мальчишку Игоря, наблюдавшего за их ссорой. Ясно, что их слова не имели в себе и крупицы правды, но их последствия на лице визгливого выступили каплями крови. «Вот она, их сила», — сказал себе Игорек.

В те времена телевизор «баловал» своих зрителей фильмами «на производственную тематику». Все они походили друг на друга и состояли как будто из двух частей. Вначале — множество говорильни, важные начальники спорили с кем-нибудь из рабочих, причем последний обязательно оказывался прав. Проследить нить сюжета было весьма тяжело — она тонула в говорильне, как в весенней канаве. Может быть, появлялась снова, но опять-таки тонула, и фильм казался скучным, и хотелось бросить его просмотр, но смотреть больше было нечего. По другой программе шел фильм еще скучнее, а на третьей «улыбалась» настроечная сетка (т.е. она просто не работало). А программ и было всего три…

Но вот говорильня заканчивалась, и кадр занимала грандиозная стройка. Множество машин и копошащихся людей сливались в едином смысле сооружения, едва вмещающегося в телевизионном кадре. Значит, вот оно, во что могут превратиться слова, сказанные людьми! Конечно, не все, а лишь их часть.

Когда Игорьку исполнилось 17 лет, он понял, что такое сила слов. Слова как будто создают миры внутри человека. Красивые или страшные, интересные или скучные — зависит от слов. Словами человек выносит части своего мира, и может даже изменить ими мир внешний, отлить их в железо или в бетон. А может соорудить внутри другого человека картину мира, да такую, что слушатель будет ею повержен, и, за не имением других средств, схватится за первую попавшуюся дубину или железяку, хотя бы за авоську с картошкой.

Сам Игорек сделался молчалив. Как может быть говорливым человек, чующий в каждом из звуков увесистую силу, творящую и разрушающую, могущую перекроить все, что есть?! Из одноклассников он дружил с таким же молчуном Лешей. Хоть говорили они и немного, Игорь заметил, что Леша вздрагивает при слове «береза». Выходит, оно имеет для него какой-то особенный смысл, не такой, как для всех людей? Что может быть такого в белом дереве, которое так радостно встретить, пробравшись сквозь черный ельник?!

Игорек понемногу расспрашивал своего друга, и узнал, что когда тому было лет семь, родители Леши уехали на северные заработки, оставив его на воспитание деду. Дедушка обитал в деревне на Псковщине, и потому разделял педагогические взгляды тех краев, утверждавшие, что лучшее средство воспитания малолетних — хорошие березовые прутики. Причем заготовлял он их, отправляясь в лес вместе с внуком, одновременно с березовыми вениками. Срезая березовые веточки, он раскладывал их в две стороны, степенно приговаривая «это — для баньки, а это — тебе для науки!».

Игорь выслушал эту историю, перекатывая по своим мыслям слово «береза». Красивое слово… Но вот у Лешки оно — вроде кнопки, на которую нажал, и тут же включается то, о чем даже не догадаться. Значит, каждое слово у разных людей включает разный набор картинок, и когда его говоришь, сам не можешь знать, что увидит твой собеседник…

Игорек много читал. Художественные книги, дивясь своим картинам, и задумываясь, что видел автор их строк, когда писал. Тоже самое, или что-то другое? Вероятно — другое, у него ведь была своя жизнь, о которой Игорек ничего не знает. Брался он читать и книжки по психологии (от родителей он узнал, что то, что его так занимает, относится к науке, называемой психологией). Но в тех книжках ему не нравились сложные, окольные пути, которыми авторы выслеживали человеческие мысли. Ведь все — много проще, надо только уметь вылавливать нужные слова, а потом, ухватившись за них, можно выловить много-много мыслей, и, в конце концов — увидеть тот мир, который прежде был глухо сокрыт в том человеке.

Игорь любил играть в слова. Знакомство со своей будущей женой он начал с этой игры. Ну, это когда говоришь слово, а второй игрок вспоминает слово на последнюю его букву. Вроде все просто, но Игорь заметил, что подбираемые слова чаще всего — не случайны, и слово, находимое игроком, обязательно как-то связано у него с предыдущим словом. Так в игре слова Игорька и его будущей невесты так сплелись, что он почувствовал, что у него с девушкой — один мир, в котором они пребывают. А, значит, и не могут уже друг без друга. Она, наверное, тоже почувствовала это. С тех пор Игорек советовал молодежи чаще играть в слова, и утверждал, что лишь в такой игре свое счастье отыскать можно. Но это было после, а в 17 лет Игорек Смирнов произнес «поеду учиться в Москву», и тут же увидел перед глазами Кремлевскую стену, возле которой маршируют парады и носят гробы с телами вождей. А спустя несколько дней, увидел эту стену уже по-настоящему, и даже прикоснулся руками к ее багровой шероховатости.

С этого и началась его учеба. Потом в карман лег студенческий билет, а перед глазами раскрылась картинка из анатомического атласа, изображающая человеческий мозг. Внешне — все бело-серое, похожее на поле, занесенное первым снегом. Даже и не скажешь, что внутри этого предмета обитает столько цветастых картинок, и веселых, и кошмарных. Наверное, нет поля, дающего урожай обильнее, чем это, бело-серое!

«Вот мой пропуск» — сказал Игорек служителю солидного учреждения, у дверей которого не было вывески. «А, Игорь, мне о Вас уже звонили!» — улыбнулся профессор, вошедший в вестибюль встретить любознательного студента. Они направились по этажу навстречу волнам проформалиненого воздуха. «Мозг Ленина желаете увидеть? Право, ничего потрясающего Вы не увидите, мозг как мозг. Но любопытство Ваше мне понятно!» — говорил ученый.

Вот и лаборатория. В банке, наполненной жидкостью, плавало что-то небольшое, похожее ни то на мякоть грецкого ореха, ни то на какой-то диковинный заморский фрукт. «Вот он, мозг Владимира Ильича», — представил профессор. Игорь почтительно застыл перед экспонатом. Пламя, когда-то полыхнувшее на весь мир, вырвалось из такого вот маленького, невыразительного предмета. Удивительно ли это? Да нет, не удивительно. В сказках и легендах вместилища всего мощного, сокрушающего — тоже обычно малы и невыразительны. Что сундук с Кащеевой смертью, что ящик Пандоры… Знали наши предки об этом не хуже нас!

Студенческие пьянки. Когда от студента не тянуло по утрам запашком перегара? В Европах пили положенное вино и пиво, на Руси — медовуху и бражку. Поколение Игорька тут ни в чем не отставало, хотя уже стали вязнуть в ушах казенные речи про «борьбу с пьянством да алкоголизмом». Возле соответствующих магазинов копошились очереди-сороконожки, временами сплетавшиеся в отчаянные драчливые клубки. Но студенты свое всегда достанут, не пропадать же золотым студенческим годам! У кого папа на пивзаводе работает, кому из деревни самогонку присылают.

Игорек не пропускал ни одной из пьянок, и сокурсники не сомневались, что пьет он не меньше их. Но пил он много меньше, часто был почти трезв. Ни то пропускал, ни то его организм расправлялся с алкоголем быстро и аккуратно, выметая шлаки, чтоб не мешать мозгу трудиться. А на пьянках Игорек внимательно слушал однокашников, памятуя о пословице «что у трезвого на уме — у пьяного на языке». Нет, не шпионил он за ними, и не пытался поймать кого-нибудь на неосторожном слове. Просто купание в словесных потоках наводило его на интересные мысли.

К третьему курсу Игорек понял, что метод ловли человеческих слов и вытягивания ими «привязанных» к ним картинок, работать не будет, если поручить эту операцию человеку. У слушателя ведь тоже в мыслях — свои веселые или мрачные картинки, которые он обязательно сложит с тем, что услышит. И будет что-то ненадежное, достойное не научного метода, а, очередной добровольной исповеди за кружкой пива.

Игорь вошел в помещение, похожее на боевую рубку крейсера. Мотки проводов, шмели-вентиляторы, синие глаза многочисленных экранов, крутящиеся мотки магнитных лент. «Электронный мозг, сильнее человеческого раз в тысячу. Много умных людей его придумывали, и как будто сложили свои умы в один большой. Специально разрабатывали, чтоб полет на Луну рассчитать. И рассчитали! Точность такая, что главный американский математик и в лучшем своем сне бы не увидел! А что не полетели — так это не наша вина. Мое мнение, что американцы туда летать и не могли, что они просто кино сняли. Про их корабли я не особенно знаю, но по расчетам — именно так! Ведь их корабль, что прилунялся, потом вроде как состыковывался с той частью, что на лунной орбите кружилась. Так вот, если бы они со своими расчетами такое попробовали сделать — вероятность стыковки 1 на 1000! Это значит, наиболее вероятно, что вокруг Луны сейчас бы так и кружилась капсула с двумя мертвецами, не нашедшая своей половины!» — рассказывал старичок в белом халате. Про него говорили, что еще до всякой электроники он сооружал первый в истории компьютер — механический, наподобие гигантской счетной машины, именуемой арифмометр (может, кто помнит, что такие были?!). Приводился в действие этот математический гигант несколькими электромоторами, потребляющими мощность в четверть Волховской ГЭС. Проект завершился успешно, но запущен так и не был — выпрыгнувшая на площадку истории электроника обратила его в экспонат отраслевого музея.

Игорек рассказал ученому о своей задаче. Тот ответил, что программу сделать можно, и его агрегат с подобной задачей справится. Но такая машина — одна на страну, и если придется по методу Смирнова обследовать много людей, то, вероятно, придется специально для этой цели сооружать еще один электронный мозг. Тут уже вопрос к министерству — даст ли оно денег?

Через пять лет в стране засветились мониторы первых компьютеров, которые уже могли работать по программе Смирнова. Разговор возле электронного мозга можно было вспоминать и с усмешкой, но смеяться было не над чем. Откуда было Смирнову и старичку — информационному профессору знать, какие мысли вызревают в каких головах, и куда они легким, но властным своим движением развернут пути-дороги техники?!

Как бы то ни было, появившийся компьютер слился с разработками Игоря, и вот в его кабинете появился первый прибор, по-научному именуемый — ПСИХОСЕМАНТИЧЕСКИЙ РЕЗОНАТОР, а по-простому — ДЕТЕКТОР ИСТИНЫ. Внешне — тот же компьютер, к которому присоединены несложные медицинские приборы — датчики пульса, кожно-гальванической реакции, артериального давления. А главный секрет, как положено — не снаружи прибора, а в его нутре, в программах, разработанных Игорем вместе с соответствующими учеными. Теперь все вместе это будет работать, как всевидящее око, наблюдающее человека насквозь, взирающее прошлое и будущее…

На зачисление в Высшую Школу милиции пришел странного вида бородатый человек, не похожий на здешних начальников и преподавателей. Он занял один из кабинетов, из него послышалось гудение компьютерного вентилятора и засверкал экран. В те времена эта штуковина еще чудилась чем-то невероятно прогрессивным, а оттого — немного таинственным. Это я про компьютер. А компьютер с несколькими датчиками, да еще управляемый таинственным бородачом, мог и вовсе вызвать панику.

Милицейский полковник, замначальника училища, объявил абитуриентам: «Сегодня будет проведен эксперимент, связанный с профотбором!»

В ответ на эту фразу послышались шепотки «вот попали!», «надо было в Ленинград ехать, туда, небось, эксперименты еще не дошли!», «дурак я, что прошлый год не стал поступать!»

В кабинет к Смирнову абитуриенты входили весьма напуганными, не помогал даже успокоительный голос Игоря. Изобретатель запомнил одного детину — милицейского сержанта из городишки Струги Красные, что на Псковщине. Ему выпало ехать в Москву за высшим образованием. Он послушно уселся за компьютер, по экрану побежали строки вопросов, его палец заплясал по кнопке, на которую указал Игорь. Обычно обследование занимало минут тридцать, но тут программе что-то не понравилось, и оно затянулось на полтора часа. Игорь удивленно смотрел на абитуриента и на компьютер. «Человек-то вроде простой, как репа, что в нем непонятного может быть?», про себя думал Игорь, предполагая возможные недостатки своего метода. Правда, они могут быть уже в самой программе, но там он сам без специалистов не разберется.

Наконец, застучал матричный принтер, выплевывая бумагу с результатом. Игорь привычно взял распечатку и стал читать, рассчитывая увидеть знакомые строки «склонность к агрессии — столько балов, к жестокости — столько, и т.д.». Но здесь у него чуть не зашевелились на макушке редкие волосы. Оказалось, что абитуриент несколько лет назад по непонятным мотивам, вероятно из ревности, поджег избу брата, заколотив перед этим двери. Брат и его жена погибли, а в следственных мероприятиях принимал участие сам сержант, потому ему удалось выставить виновным одного местного гопника, уже имеющего пару судимостей. Возможно, для провинции, какой она стала к концу 80-х годов, случай не такой уж редкий. Сам по себе… Но…

Игорь выпроводил ничего не понявшего абитуриента, и, стараясь сохранить спокойствие, направился к начальнику. Позже он его благодарил, за то, что «избавил милицию от преступника», даже подарил часы на память. Правда, дарить часы — это к разлуке, и больше в Высшую Школу милиции Игоря никогда не приглашали. Что же до того абитуриента, то Игорь узнал, что все было — истиной, и запоздавшее следствие восстановило все же справедливость. Правда, лишь частично — невинно посаженный бедолага успел умереть от туберкулеза, и освобождать стало некого. Но ДЕТЕКТОР ИСТИНЫ себя оправдал.

Игоря часто вызывали на профотбор в военные учебные заведения, даже в святую святых Вооруженных Сил — Военно-Дипломатическую академию. Игорь много узнавал о людях, видел, что в большинстве из них лежат крупицы зла, хорошо сокрытые, но не растворимые в водах жизни и не вымываемые ими. Эти крупицы, как центры кристаллизации, наращивают на себе большее зло, и вот душа человека делается уже черной. Он задумался о том, как вытащить их из людей, и для этого усовершенствовал свой метод, придумав его лечебный вариант. Первым пациентом, конечно, сделался он сам, и почувствовал, как растворилось и утекло зло, накопленное им за жизнь.

Вечером к нему домой приходили дети его друзей и знакомых, доросшие до 5 лет. Игорь, вспоминая свои школьные годы, понял, что программа средней школы столь бестолкова и так раздута именно оттого, что знания, не затрагивающие потаенных струн души, всегда текут мимо ученика. Учителя много раз повторяют одно и то же, но все это для ученика — лишь шуршащая шелуха. Педагогам остается лишь сказать свое заветное «ему хоть кол на голове теши!» И Смирнов придумал метод, «нащупывающий» в сознании учеников чувствительные области, и связывающий с ними учебный материал. Это тот же его метод, но применяемый наоборот — не извлечение из человека его картины мира, а строительство картины мира в нем самом.

По успехам своих учеников Игорь предполагал, что программу средней школы они могут освоить лет за пять, а потом, за три года освоят и программу университета. Тринадцатилетние специалисты будут готовы! Скоро всеобщее высшее образование перестанет быть несбыточной мечтой.

ДЕТЕКТОР ИСТИНЫ все совершенствовался, шаг за шагом обращаясь в истинное ВСЕВИДЯЩЕЕ ОКО. Что будет ВЕРШИНОЙ его жизни? Может, он породит СПРАВЕДЛИВОЕ ОБЩЕСТВО, править которым будут лучшие люди народа, а не те, кто больше других жаждет власти, а то и просто почестей, к ней прилагающихся?! А жить в этом обществе будут образованные люди, в душах которых не будет черного дегтя зла. Какой они сделают свою страну, каким станет ее народ? Игорь не любил гадать, ведь такую мощную вещь, как слово, он привык употреблять только по назначению, чтоб вся его сила без остатка шла в дело.

— Вот, — процедил генерал Иван Иванович, обращаясь к полковнику Сергею Сергеевичу, и закрыл папку, озаглавленную, как «Досье на проф. Смирнова. Сов. Секретно».

Беседа проходила в недрах знаменитого домища на Лубянской площади, что в Москве. На третьем его этаже, внутри стандартного прямоугольного кабинета, отделенного от внешнего мира пятислойной кладкой добротного сталинского кирпича и звуконепроницаемыми тройными стеклами.

— Не понимаю я что-то, — вздохнул Сергей Сергеевич, затягиваясь импортной сигаретой, — Ну и что? По-моему, он сделал очень полезное изобретение!

— Полезное, не спорю. Но Вы не поспорите с тем, что оно способно и поменять и систему государственной власти. Это ясно указано. А наша задача — ее защищать. Хорошо это или плохо — в наших стенах не обсуждается.

— Но ведь можно ограничить применение этого прибора, скажем, криминалистикой. Нам и тому Смирнову наши же коллеги из контрразведки спасибо скажут! — проворчал полковник.

— Не понимаете главного, Сергей Сергеевич. Сейчас изобретение Смирнова пребывает в грудном возрасте, то есть живет одной жизнью с папой-изобретателем и питается его жизненной силой, как маминым молоком. Но рано или поздно оно заживет своей жизнью, и произойдет это тогда, когда профессор вырастит много учеников. Сначала они будут работать на его уровне — это, вроде как, подростковый возраст. А потом — взросление, ученики превзойдут учителя. Так всегда бывает. И, конечно, они додумаются применить РЕЗОНАТОР для отбора людей в область государственного управления. Тогда мы уже ничего не сможем сделать — их будет много, а об их намерениях так или иначе узнают все. У учеников будут свои ученики, и борьба с ними станет бесполезной. Потому надо сработать сейчас, и тогда все выйдет иначе. Приборы и документы лягут на дно его лаборатории, а оживить работу из тех последователей, которые у него есть сегодня, никто не сможет. Смирнов еще сам свой прибор не настолько освоил, чтоб хорошо других обучить, пока его ученики только на кнопки нажимать и умеют. Потому через пару лет о РЕЗОНАТОРЕ все забудут. И что от Смирнова останется? Привычное наше «ах, такая голова, а мы его так не оценили». Как про тульского Левшу. И все…

— Эх, жаль, что нельзя хотя бы педагогике такую вещь оставить… — вздохнул полковник.

— Тогда можете представить себе тысячи оставшихся без дела педагогов. Что с ними делать, где им работу искать? Среди них будут и доктора наук, и профессора, чьи труды в одночасье сделаются не важнее бумаги для папирос «Беломорканал». Пожалейте их хоть по-человечески, ведь их — много, а Смирнов — один! Это с одной стороны. А с другой — представьте армию даже не молодых, а малолетних специалистов с высшим образованием. Куда их девать, если даже в промышленности ныне труд на 40% неквалифицированный?! Это в промышленности! А на стройке или в сельском хозяйстве — так 60 и 80 будет! Кто плоское катать, круглое — таскать, да лопатой махать станет?

— Жаль, — промолвил полковник, яростно сминая окурок в пепельнице.

— По большому счету, нам уже поставлена задача, и мы обязаны ее выполнить. Все проще еловой дубины. Потому вместо «зачем?» следует спрашивать «как?» А вот на этот вопрос я отвечу прямо сейчас.

Генерал протянул полковнику ампулу, наполненную чем-то прозрачным. «Чезаре умер, но дело живет!» — сострил Иван Иванович, на что Сергей Сергеевич улыбнулся. Намек на Чезаре Борджиа он понял. Тысячелетних средств и методов никто не отменял. И не отменит.

Профессор Игорь Викторович Смирнов неожиданно умер в 2004 году в возрасте 53 лет. По заключению докторов — от острого инфаркта миокарда. Всевидящее око закрылось.

Андрей Емельянов-Хальген

2012 год