Путь до Ололоевска был не близок. Но расстояние, знаете ли, как отпугивает, так и притягивает. Жертвы последнего из явлений по старой памяти два раза в неделю набивали своими угловатыми телами скрипучие рамы общественного транспорта, чтобы затем в унисон, но рывковато двигаться в дорожном трансе. Замирать и расколдовываться, покуда находились где-то между А и В, точек шоссейного соприкосновения.

Вот и наш герой решил попутешествовать. Правда выбрал он для этого не самый подходящий день: за порогом честных налогоплательщиков вовсю сияла тридцатиградусная жара. Листья кукожились от солнца, и даже пыль, казалось, вконец обленилась и не летала по такому зною, а плашмя улеглась у дорог. Всем хотелось пить любые напитки, и нашему герою — тоже, но его больше заботила капля пота, крупная и дразнящая, готовая вот-вот сорваться в жемчужное падение. Впрочем, ждать этого можно было ещё долго, а время тратить он не любил, посему нещадно смял солёную линзу ладонью и двинулся к свежеприбывшему авто-крейсеру.

Вспорхнув на подножку, он сказал «Хэлло!» в скрипучий салон и был встречен жирным кивком кондукторши, которой тотчас протянул пару горячих монет. Номер на купленном билете однако не хотел складываться в счастливую цифру, потому наш герой, с досады громко крякнув, обратился к близсидячей мадам. Сморщенная и испуганная, она скрипела вместе со своим сиденьем и никак не помышляла о том, чтобы выпустить порепаную кожаную сумку из когтистых лап. В сумке были лотерейные билеты, наш герой знал это наверняка. Будучи не совсем застенчив от природы, он прямо предложил ей:

— Гражданочка, будьте добры, продайте билетик.

— Почем вы знаете, что я продаю? — кудахтнула она в ответ и неодобрительно сверкнула на него.

— У Вас на сумке написано.

— Мм, ну, коли так, — она в задумчивости пожевала нижнюю губу, затем, утвердившись в мыслях, молвила, — С Вас стопицот тыщ ноль-ноль копеек.

— Стопицот? Удивительная цена для несбывшейся удачи! Сами не находите, нет? — и не дожидаясь ответа, он почти что смял протянутый билет своими огромными ручищами, попутно махнув стопицотами тыщами у мадаминого носа.

— Мерси бьян.

Шатаясь от внезапного поворота, наш герой наконец уселся где-то в середине полупустого крейсера. Он не был азартным человеком и, наверняка, черт толкнул его на такую не запланированную покупку, но сделка оставила его довольным, хотя и немного обескуражила. Под действием всех внезапных эмоций он вскоре уснул.

Так продолжалось какое-то время, когда, наконец разбуженный собственным похрапыванием, он сладко разлепил веки и довольно улыбнулся. В воздухе весело юркали пылинки, залетавшие из открытых на полную форточек. Занавески, кое-где не перевязанные, оглашено танцевали. Умиротворение и теплое урчание улеглось рядом, и наш счастливец на все глядел, уютно щурясь.

Тут он заметил интересный объект. За два ряда до находилась любопытная мадам, главным образом тем любопытная, что уж крайне нетривиально держалась. Черные волосы, лежавшие длинной, ровной шапочкой, колыхались вместе с автобусом и подбородком. Всё происходило активно, толчками и с перестукиванием.

Занимательная, по началу, картина начала вызывать беспокойство: крейсер всё крейсировал по разухабистым просторам, а мадам так и оставалась при своих толчках. Наш счастливец решил отправиться ва-банк.

-Мамзель, позвольте поинтересоваться по поводу самочувствия Вашего. Уж больно фривольно колыхаетесь, быть может, подсобить чем-то…, — начал он бодро, тряхнув ее за плечо. Фигура с шапочкой волос от этого повернулась к нему сама, как кукла, и как кукла же уставилась на него. Стеклянные глаза немного выцвели под солнцем, кожа пергаментно сморщилась, обнаженная улыбка склабила фарфоровые, в трещинах зубы. Ситцевое ее платье в полоску смело пахло нафталином и ещё каким-то химикатом на «Ф», но он всегда забывал это мудреное называние. Уцепившись за этот процесс воспоминания как за спасительную соломинку, он пытался отогнать внезапно нахлынувшее чувство абсурдности бытия. Ибо мамзель была явно продуктом таксидермии.

У него несколько раз ухнуло сердце и растворилось где-то в желудке. На желеобразных ногах он вернулся в свой крейсерский край и быстро, от страха, уснул. Спать, правда, совсем не хотелось, но ужас пассажира был сильнее.

Очнуться пришлось, когда автобус сделал финальный рывок вперед-назад. Быстро и размашисто наш герой двинулся к выходу, стараясь не смотреть в «запретную зону». Чем ближе были двери, тем меньше и уже они казались, тем жарче становилось в пропотевшем салоне. Сонное бытие накатывало свежей паникой. Он почти выбрался наружу, когда услышал сухой кашель водителя, предназначавшийся ему:

-Эй, малец! Ну что, понравилась наша Танья?

— Т-Тт-Танья?!.. — мальцом его лет триста никто не называл.

— Танья-Танья. Да вижу, что понравилась. По глазам твоим вижу. Кхе-кхе, — водитель добродушно улыбнулся своим загорелым морщинистым лицом. — Хорошая девка не может не понравиться. Как-то раз вез ее с другой кучей людишек, воздуху никакого. Так было тесно, что я чуть сам не помер. Ну и нашел ее потом, бездыханную бедняжку. Документов никаких, только билетик, аккуратненький такой, на коленочке лежит. Жалко мне ее стало, такая ладненькая девка, да и детей своих не было никогда. Решил, думаю, оставлю, Таньей назову. Только подвыпотрошить лишнее пришлось, о пассажирах подумать! — он рассмеялся кашленым смехом.

— А Вы… — начал наш герой, но быстро весь иссяк.

— Да не подумай, никто не жаловался. Так, пару раз в обморок грохались, конечно, не без этого. Но всех припадошных же не осчастливишь. А Танья-то что, она же никого не обидит. Наоборот, всем, кто видел ее, повезло так или эдак. И я, сколько езжу, ни штрафов, ничего! Ух, и повезло же! — водила щелкнул пальцами и засиял пуще прежнего.

Наш пассажир, однако, уже успел отчалить в сторону дома, попутно осушив несколько емкостей с напитками. Он смутно помнил и дорогу, и последующий за тем вечер, и даже Танью: все эти воспоминания легли вязким, габаритным комком где-то в глубине и тревожно бурлили.

Следующий день, правда, принес облегчение притупления, всё казалось нереальным и глупым. И осталось бы в памяти таковым навечно, если б не его случайно купленный в автобусе билет, который оказался выигрышным. Странно, но выигранная сумма ровно в триста раз превышала ту, что он уплатил за лотерею. Счастие от внезапных денег, конечно, перевернула всё его существо и заставило по-новому взглянуть на произошедшее и на свои чувства.

Несколько дней к ряду мучили его эти пертурбации, гниль старого — завязь нового. И тогда он сообразил, что теперь даже не то, что не боится, но готов и хочет вновь отправиться в Ололоевск, и что, безусловно, тем же крейсером. И к Танье стал чувствовать слабую даже симпатию, как к новокупленной лампе для чтения.

С тех самых пор часто, по поводу и без выкраивая время, ездил он в город О, неизменно устроившись на любимом месте «два ряда до» и щурясь, мурлыча, на сумасшедшие занавески.

Он как-то даже пару раз пытался Танью в своих мыслях выкрасть, но неизменно возвращал ее обратно: больно совестливый был человек.