Невзирая на многочисленные жертвы и масштабность явления, властным структурам разных государств каким-то чудом удалось утаить многие детали тех странных событий.

Это не могло не породить множество слухов и кривотолков. Официальная версия — модифицированный вирус гепатита — мало кого устроила.

С разных трибун звучали яростные обвинения в сокрытии информации и бездумных экспериментах в неких секретных лабораториях, приведших к столь трагическим последствиям. Не остались в стороне и служители культов как старых, так и новых формаций.

Среди них вспыхнула яркой свечой и зажгла очень многих легенда о юном герое, явившемся с севера (в некоторых интерпретациях: с северо-востока), и изгнавшего нечисть из этого мира. Легенда разрасталась, приобретала устойчивые очертания и яркие полутона. Героев оказалось несколько, и им приписывали кроме отваги и традиционной силы духа некоторые волшебные свойства. ТАК ЗАРОЖДАЛАСЬ РЕЛИГИЯ СВЯТЫХ. Религия без богов и ангелов, в которой молодые поклонялись молодым.

Молодёжь поклонялась своим кумирам с самоотдачей и самой страстной любовью, на которую была способна. Это проявлялась в простых, ритуалах с большим количеством факелов на пустырях и городских окраинах. Факелы с треском и искрами быстро сгорали, символизируя яркую жизнь и безвременную кончину, а жрецы проводили службы — проповеди, на которых превозносили подвиг великих героев.

Религиозное течение это, не походило ни на какие секты, а его адепты не устраивали беспорядков и никому не мешали. Как и всякое течение, вознёсшееся на гребне молодёжного энтузиазма, оно стало быстро терять силу и угасать. Бурная волна схлынула, оставив тихую водичку наиболее преданных и тихих последователей…

* * *

Апрельский вечер и подмёрзшая весенняя грязь уже дышали не рожденным ещё потенциалом жизни, готовым в любой из дней прорваться на земную поверхность. На тихой ночной улочке, на городской окраине темнели старые брёвна приземистых домов, но в одном месте, где полагалось быть дому, находилось что-то вроде видавшей виды прямоугольной сцены. Перед сценой стояли простенькие деревянные скамьи, и вся эта площадка была огорожена низкой оградой, имевшей узенькую калитку.

На сцене стоял жрец в широком плаще, с которого согласно традиции были спороты пуговицы. Тёмно-серый плащ, подпоясанный грубой верёвкой, завязанной «жреческим узлом», наделял его необходимым культовым величием, а капюшон, наброшенный на голову, давал лицу непроницаемую тень. Немногочисленные прихожане — ещё молодые, но остепенившиеся люди — стояли в промежутках между скамейками и держали в руках стеклянные банки, в которых горели разнокалиберные свечи.

Позади жреца во всю стену было натянуто полотно. На нем одной только чёрной краской, но очень старательно, чьей-то любящей рукой, был изображён лик святого Пиония. Длинные волосы, заброшенные назад как будто бы встречным ветром, по замыслу неизвестного художника, должны были полностью открыть миру непогрешимость явленного образа.

Юное лицо святого имело странную смесь самоотверженности и крайнего отчаяния, какое бывает у человека, решившегося на поступок, грозивший ему верной гибелью. Полотно с обратной стороны было подсвечено маленьким прожектором. Общее впечатление было таковым: герой на большой скорости спускается с холма, над которым восходит солнце.

Жрец вдохновенным, сильным голосом вещал о подвиге «сошедшего с утренней горы» и изгнавшего нечисть из этого мира. Про себя же он с горечью думал, что нет в этих лицах былого благоговения и восхищения, нет радости и готовности следовать за светлым образом хоть на край света. Осталась лишь инерция, накопленная за годы служения и сонливое удовлетворение от собственной сопричастности. Встряхнуть их чуток — протрут они глаза, глянут по сторонам, и сдует их отсюда как пушинки с одуванчика.

А тут ещё, как назло, вниз по улице возник и, медленно набирая силу, потянулся противный дребезжащий и скрежещущий звук. Вскоре появился и источник этого шума — видавший виды велосипед с мотором. Владелец этого мерзопакостного средства передвижения — явно уже пожилой человек в кепке, под которой серебрилась седина, повернув голову в сторону сцены, медленно проследовал мимо ограды.

Надо отдать должное жрецу — хотя его голос почти не был слышен, он продолжал читать, ни разу не сбившись и не повысив голоса. Сказывалась отменная выучка и многолетний опыт. Однако к величайшей его досаде велосипедист притормозил, заглушил мотор и, отталкиваясь ногами от дороги, вернулся обратно. Затем, прислонив велосипед к забору, спешился.

Широко и неделикатно он распахнул скрипучую калитку и, сделав несколько шагов,

остановился. Смотрел он прямо на лик святого Пиония, и на его лице было непонятное и совершенно неуместное выражение шутливого возмущения: словно он встретил старого приятеля, занявшего непомерно высокую, несоответствующую его способностям должность.

Прихожане с любопытством поворачивались в его сторону. В густеющих сумерках всколыхнулся лёгкий оживлённый шепоток. «Всё летит к чертям» — подумал жрец, по памяти дочитывая последние страницы. Сегодняшняя служба подходила к концу, да и ладно бы с ней…

Когда жрец заканчивал горестным «Придёт он, придя к миру, и возложит его к вашим стопам и вернётся к утренней горе, чтобы предстать после по вашему зову вновь…» паства уже потянулась в сторону калитки. За спиной громко хлопнул рубильник. Прожектор погас.

«Сколько раз я ему говорил, ждать когда…» — прошипел жрец, сжимая и разжимая кулаки. На глазах его выступили слёзы. — «Сволочь, он ничего не понимает!»

Он посмотрел на пустую улицу и увидел, что незнакомец ждёт его за забором, облокотившись на свой треклятый велосипед. Жрец нехотя спустился со сцены. Дерзкое поведение незнакомца его заинтриговало. Но после длинной и бесплодной речи общаться уже ни с кем не хотелось.

— Выходи, покурим, — раздался голос в тишине, который ему показался насмешливым. — А то ведь нельзя в святом месте-то.

Выйдя, за калитку, жрец некоторое время тупо смотрел на протянутую ему пачку, затем нехотя, словно против воли вытянул оттуда сигарету.

— Благодарю.

«Как он догадался, что я курю?» — подумал жрец, прикуривая от предложенного огонька и неприязненно разглядывая выразительное лицо пожилого человека — не слишком морщинистое, с живыми карими глазами.

— В конце ты нервничал и сглатывал слюну. Были и другие признаки. Уж я то знаю!

Опустив голову, незнакомец выдул медленную струю дыма. И равнодушно наблюдал как она, медленно клубясь, исчезает в неподвижном апрельском воздухе.

— Ты прости меня, парень, что я вот так вот взял и вторгся в твои владения. Поверь, что это не со зла. Знал я твоего святого. Очень хорошо знал.

— Все знали Пиония С Утренней Горы, — с холодным достоинством ответствовал жрец. — Он пришёл к нам и спас…

— Я его знал как человека. И не приходил он с утренней горы, а жил на соседней улице, наискосок отсюда.

По тому, как жрец нервно дёрнул головой, было видно, что незнакомец коснулся неких секретных сведений, для паствы не предназначенных.

— И случилось это не двадцать, а пятьдесят лет назад. — Голос незнакомца стал вдруг холодным, мертвенно-отдалённым.

Пустая чёрная улица, словно от истошного крика разорвалась пополам, и жрец увидел дома в гнойно-желтушной ауре и потемневший раздувшийся труп на дороге…

Наваждение пропало, уступив место добродушному лицу собеседника с необычайно яркими для преклонного возраста глазами.

— Что вы знаете об этом ещё? — спросил жрец и, словно боясь, что их подслушают, быстро оглянулся по сторонам.

— Вадим Александрович, — преставился незнакомец.

— Младший служитель, — жрец быстро пожал протянутую ему шершавую руку.

Вадим Александрович вынул пачку сигарет и щедрым жестом предложил взять ещё.

— Слишком часто вы курите, — заметил жрец, выуживая сигарету.

— Обычный режим курения для моего возраста. Со временем сам это поймёшь, если раньше не бросишь. — Вадим Александрович коротко и мягко рассмеялся. — А я древний куряка, с тех ещё времён. Прямо с детства и начал. Твой святой меня приучил. Поня. Прозвище у него было такое. Он когда спрашивал «Понял?» в конце опускал букву «л». Видно считал, что это как-то особо, со смаком звучит. По-блатному. Вот отсюда оно и пошло. А на самом деле звали его Валеркой.

Когда я с ним познакомился, мне было четыре года всего. Странно, что я это всё помню. Картинка как живая до сих пор перед глазами стоит. Весна тогда выдалась на удивление тёплая. В марте уже я бегал в шортиках и загорал.

Стою я возле сарайчика, ковыряюсь совком в угольной куче, и тут он подходит.

«Ты здесь живёшь?» — спрашивает.

Я только кивнул.

«Ну а я в соседнем переулке. Валеркой меня зовут. Когда тебя мамка отпустит, приходи к нам играть.»

Волевой он был, ничего не скажешь. Сразу же я почувствовал и дружеское расположение, и желание немедленно подчиниться. И ещё каким-то образом я понял, что он постарше меня, хотя тогда и меньше меня ростом, и тоньше он был. Какое-то особое детское чутьё по неведомым признакам распознало. Возможно, по развитой речи и большей подвижности. Приходил я в его двор, и мы играли с ним, с его сестрёнкой, моей ровесницей — Катюшкой, и младшим его братиком — Лёнькой.

С платиновыми волосами и одинаково серыми глазами, они очень сильно походили друг на друга. Отцова порода. Что-то от тихой незаметной матери осталось лишь у Катюшки: некая двойственность и противоречивость в характере. По большей части мягкая и покладистая, она могла проявить жёсткость и категоричность, чем повергала в изумление даже своего старшего брата.

Нельзя сказать, что для Пони я был в те времена самым лучшим другом. Просто единственным. Со временем в его окружении появились ребята постарше, которые оттеснили меня на задний план. Дворовая компания ширилась, и мы условно разделилась на две небольшие группы. Я стал старшим среди младших.

Нас тянуло к старшей компании, манившей большей затейливостью. Нам позволяли остаться, но когда начинались «взрослые» забавы, нас безжалостно изгоняли. Ну, а какие могут быть взрослые забавы в возрасте десять-одиннадцать лет? Конечно же, дружба с девчонками, первые сигареты и карты на деньги.

Была ли у святого дева Мария? Была. Я не глумлюсь над верой, младший служитель. Маришка появилась в нашем дворе, когда Поне стукнуло тринадцать лет. С чёрными сияющими глазами, густыми каштановыми волосами, гибкой, подвижной фигурой — нахальная, похотливая, звонкоголосая, она ураганом ворвалась в юношеский коллектив. С наслаждением, играя в «мужские игры», она картинно обнажала свои прелести — смущала парней длинными голыми ногами, когда, задрав платье, гоняла мяч вместе со всеми по жёсткой низкорослой траве.

Смущать парней, было для неё любимым занятием. Она могла запрыгнуть к кому-нибудь на колени и начать ухаживать за его шевелюрой. Пощекотать самолюбие комплиментами, чмокнуть в щёку и крепко обнять до лёгкого удушения. Она моментально определила лидера и сразу же прилипла к нему.

Мне со своей малышнёй «посчастливилось» стать свидетелем потайного свидания происходившем на чердаке сарая, в котором раньше держали свиней. Девчата с соседней улицы там играли в больничку, и поэтому всё было вылизано до стерильной чистоты. В левом дальнем углу тускло поблёскивал старый комод с распахнутой дверцей. Справа у стены рядком были усажены «больные» куклы.

Мы, прижавшись к рассохшимся доскам крыши, подглядывали через щели. По малолетству мы не понимали, что там происходит, но где-то там чувствовали, что происходит некое великое таинство, и не дышали.

Маришка лежала на старой панцирной кровати. Обхватив Поню упругими и гладкими ногами, тянула его к себе. Она резко дёргала его за брючный ремень, пока брюки не свалились на пол.

Мы видели Поню со спины, поэтому трудно было судить, что он чувствовал.

Он просто стоял как истукан и ничего не делал. И выглядел он каким-то расслабленным.

Похоже, ничего подобного он не ожидал.

Она вплотную придвинулась к нему и, схватив его руками за бёдра, прижала к себе.

И мы услышали, как она коротко охнула. Поня вышел из оцепенения и вырвался из её объятий. Он посмотрел на свои руки. На них была кровь. С вытаращенными глазами на очень бледном лице, подхватывая спадающие брюки, он рванулся к выходу. Разомлевшая Маришка осталась лежать на кровати. «Валер, не уходи» — услышали мы её голос, похожий на стон. Но тогда он ушёл…

С первых же дней в нашей компании стала проявляться любовь к технике, которою прививал тот же Поня. Вначале у него появился такой вот аппарат… — Вадим Александрович любовно похлопал по седлу своего велосипеда. Поня умудрялся усаживать на него едва ли не всю банду и катать её по кочкам, лужам и колдобинам наших кривых поселковых дорог. Следующим предметом всеобщего вожделения стал новенький мопед, а велосипед перекочевал к одному из его подручных. Кажется к Стёпке. И, наконец, в ход пошли мотоциклы. Поня сменил три модели и, в конце концов, остановился на «Яве».

Вскоре мы все были на «конях» — разнокалиберных экипажах всех моделей и расцветок. Тарахтящая, рычащая и гремящая техника, минуя последний двор, уносила нас в чисто поле. Туда, где мы никому не мешали, и где на нас не бросали косые настороженные взгляды сидящие на скамейках деды.

О, эти места были культовыми для нас! Там, в окружении нескольких одноэтажных посёлков находилась огромное пространство с широкими полями, берёзовыми и хвойными лесочками, тремя дамбами и двумя озёрами, обрамлёнными стрелами камышей. С многочисленными таинственными ямами, заполненными высоким пересохшим бурьяном, с пригорками, ярко расцвеченными, медуницами и розовым клевером. А в самом центре этого щедрого великолепия тихо чадил небольшой кирпичный заводик старинной постройки, который пейзажа не портил. Даже наоборот. Являлся своеобразной жемчужиной в зелёном обрамлении живой непокорной природы.

Там мы превращались в индейцев, со своими необъятными прериями. Разведчиками, крадущимися к железнодорожному полотну. В этих полях, скрывающих нас в высокой траве, мы становились другими — дикими и свободными. И безраздельными хозяевами своей территории.

Иногда мы устраивали своеобразное автородео, для которого присмотрели одну интересную яму — круглую и гладкую как яичная скорлупа. Суть забавы заключалась в том, чтобы на мотоцикле либо мопеде — неважно на чём — нырнуть в эту яму и за счёт бешеной скорости, по— инерции лихо вознестись на противоположный склон.

Лихо, и даже очень, всегда получалось только у Пони. Он бесстрашно бросался вниз и взлетал на поверхность, неизменно поставив свою мощную машину на дыбы. Какое это было прекрасное и грациозное зрелище! Мы носились там допоздна, а когда возвращались домой, неизменно оборачивались на яму, которая, наполнившись сизым одуряющим бензиновым дымом, курилась, как пиала с горячим чаем. Славные были деньки! А потом всё внезапно закончилось…

Всё произошло в середине мая. К первым заездам готовились старшие — такова была традиция. Мне и «моим детишкам» на первом этапе отводилась роль зрителей. Нам полагалось сидеть на дне ямы, на узеньком брёвнышке и наблюдать за происходящим. Прежде чем спуститься вниз, я оглянулся. Элитная четвёрка стаяла рядом со своими мотоциклами и покровительственно улыбалась мне.

Величественный Поня морщил лоб и поглаживал фару своего мотоцикла. Его похорошевшая сестрица Катюшка стояла позади него, а рядом с ней стояла Маришка, Обняв Катюшку левой рукой, правой она приглаживала и поправляла ей волосы. Очень ей нравилось ухаживать за чьими-нибудь волосами. И Катюшке, похоже, это тоже нравилось. На её лице лежала сдержанная тень блаженства и смущения. Обе девушки были красивыми, особенно рядом друг с другом.

Я нехотя спустился в яму, до боли досадуя на возраст и статус «старшего малыша». Расположился вместе с другими на дне, и стал ждать.

Первым мимо пронёсся Стёпка на своём «Восходе». На подъеме его мотоцикл слегка завяз в сыроватой ещё глине и, рыча от натуги, выбрасывая из-под колёс жёлтые комья, кое-как вытянул своего седока на поверхность. Следующим должен был ехать Равиль, а после него Поня. Мы ждали, но наверху было тихо. Я встал и отошел, чтобы посмотреть, в чём там заминка.

Лица, которые я увидел, были неузнаваемые — неподвижные и напряжённые до остроты, словно облачённые в маски неведомого ужаса. На них лежали блики тяжёлого бледного света, идущего со стороны посёлка.

Посёлок горит? Я начал карабкаться по склону, но, получив удар подошвой кеда, скатился обратно. Похоже, это был Витёк — его манера обращаться с младшими. Так и есть — стоит на краю ямы с озлобленно-брезгливой миной смотрит на меня. Сволочь, какая! Захотелось подраться, но я не успел.

Поня, как всегда быстрый и неожиданный, отпихнул Витька в сторону и, спрыгнув вниз, очутился рядом со мной. Взяв меня под локоток, он усадил меня на склоне и присел рядом. Одарив маленьких быстрой, беззаботной улыбкой, он наклонился ко мне и быстро прошептал: «Не давай никому подняться наверх. Отвлеки их чем-нибудь. Чтобы все сидели внизу, и не высовывались». Я даже варежку раскрыть не успел, как он сразу исчез.

Да что ж там такое творится?! Девки там, наверху, а я — сиди и не высовывайся!

Это только так говориться: отвлеки, да завлеки. Чем? Мототрек внезапно опустел, и все рвались на поверхность, чтобы узнать почему. А я стоял над ними как Цербер и что-то рычал. Хныканье и робкие угрозы в ответ…

Позади себя я услышал шелест и обернулся. К нам спустились Катька с Маришкой. Не оправдал я доверия, прямо скажем, не оправдал.

Наверху послышались оживлённые голоса. В тот момент я мало что видел и слышал, но, судя по всему, говорили обо мне — головы то и дело поворачивались в мою сторону. В конце до меня дошёл обрывок Пониной фразы: «Я за него лучше знаю. Он нам сейчас нужен». Сказал — как отрубил. Все сразу же заткнулись. Поня приблизился к краю и махнул мне рукой. Я пробкой выскочил на поверхность и замер как истукан.

Все постройки в нашем посёлке: дома, сараи, заборы, столбы были покрыты какой-то слизью, которая светилась слабым оранжевым светом. Страх был настолько сильным, что меня стало подташнивать. И таким от посёлка повеяло холодом, от которого не то, что одежда — даже собственное тело не спасало.

«Вот так вот, Вадим. Внимательно смотри. И думай. Ни о чём нас не спрашивай: мы сами ничего не знаем» — услышал я голос Пони словно издалека. Он стоял к нам спиной, смотрел на посёлок, и курил. Быстро обернувшись, он быстро окинул меня внимательным взглядом и отвернулся снова. Очевидно, приняв мою заторможенность за самообладание, он продолжил тем же ровным голосом — «Никто не загонит тебя домой и не отхлещет тебя по попке. Ни папок, ни мамок сегодня не будет.»

Парни посматривали на меня и неодобрительно кривились. Из ямы серебристым ручейком журчал тихий Катюшкин голос. Она что-то там рассказывала малышам. Отвлекала.

«Артур, отдай свою куртку маленьким.» — голос у Пони внезапно стал каким-то измученным, осипшим. — «А я отдам тебе свой свитер. Возьмёшь за седушкой. Не замёрзнешь.»

Куртка у Артура была очень большая и тёплая, на меху. Невзирая на тёплую погоду и постоянные насмешки, Артур повсюду таскал её за собой.

«С какой это стати я должен отдавать свою куртку мелюзге?» — Артур самодовольно ухмыльнулся. — «Чтобы они её своими соплями замазали? Перебьются!»

Поня отшвырнул сигарету в сторону и с разворота врезал Артуру под дых. Тот со стоном выпустил воздух и упал на колени. Без лишних церемоний Поня сорвал с него куртку и, не глядя, швырнул её в яму.

Наступила затяжная пауза. Лишь слабый ветер шевелил прошлогоднюю полынь, да белели в неясном свете ошеломлённые лица. Артурчика никто не смел бить — из-за родителей-начальничков… Ни папок, ни мамок сегодня не будет. Их вообще никогда не будет. Некому теперь жаловаться, и надеется можно только на себя. Теперь это ясно поняли все.

«Понаблюдать надо за домами, Вадим. Тебе вон тот участочек. Там обзор вроде бы получше. Ты будешь видеть всё, а сам будешь оставаться в тени»

И он указал мне моё место, между двумя буграми — самоё тёмное и неприглядное, самое дальнее от всех нас.

Поня мягко подтолкнул меня в спину:

«Всё, Вадим, иди, наблюдай. Если увидишь, что это дрянь ползёт сюда, беги сразу ко мне. Если увидишь живых людей, тоже беги ко мне. Вообще, если что-нибудь заметишь, сразу беги. Только орать не вздумай. Всё, вперёд!»

Я поплёлся на свой наблюдательный пункт, оглядываясь на Валерку, который казалось, забыл обо мне и уже давал какие-то указания Равилю. Как я позже узнал, на левый фланг он отправил Стёпку, остальных оставил в резерве, на подмену.

Я просидел между этими кочками часов шесть, не заметив каких-либо перемен и движения в посёлке. И хорошо, что я там просидел: не видел и не слышал, как ревела в яме малышня. Всем хотелось есть, и всем было очень страшно. Не видел я, а когда узнал — удивился — Маришка тоже расклеилась. Катюшке одной пришлось всех утешать и отвлекать. И не видел я, как с Витька слетела вся его напускная лихость — он ревел и рвался в посёлок. Равилю с Артуром пришлось его свалить и связать.

Утром меня на посту сменил Равиль, а меня вместе со Стёпкой в приказном порядке уложили на постель из травы, которую надёргал Поня вместе с Маришкой. Катюшку с малышами отрядили за провиантом — искать картошку на полях. Всё это продолжалось два дня и две ночи.

Я думаю, что даже Поня на тот момент пребывал в полнейшей растерянности, но все что он мог делать — он делал: пытался взять себя в руки и решал сиюминутные задачи. Никаких конкретных планов у него тогда не было.

В посёлке ничего не менялось: ночью там всё светилось гадким оранжевым светом, а днём лоснилось от белой мутной слизи. Утром третьего дня мы снялись с места, и ушли на север. Мотоциклы Поня решил оставить. Мы накрыли их полиэтиленовой плёнкой и замаскировали сверху ветками.

Лил противный холодный дождь. Вид у нас был жалкий. Мокрые, грязные и озябшие с травяным мусором в слипшихся волосах, двигались мы медленно, подолгу застревали в мелких перелесках. Выжидали, присматривались. Были и скупые разговоры в пути. Но никто не пытался рассуждать о том, что случилось в посёлке. И ни у кого не возникло и тени сомнений, в том, что в посёлок соваться нельзя ни в коем случае.

Ближе к вечеру мы приблизились к узкой полоске болота. Перейти это болото не составляло для нас труда — мы знали каждую кочку. Справа болото упиралось в шишковатое плоскогорье городской свалки. За болотом, прямо перед нами лежал обширный пологий склон, покрытый мелкой травой.

Это был настоящий шампиньонный Клондайк: ничем не скрытые шляпки всегда блестели на солнце. Даже при нынешней, пасмурной погоде их можно было разглядеть издалека. Да не до грибов нам было, младший служитель. Стоило нам подняться на этот склон, мы бы сразу увидели посёлок Северный, а чуть дальше и левее краешек Казачьего. С этой пологой горы открывался обзор во все стороны.

До темноты мы отсиживались в лесочке. Мокли под непрерывным дождём и, сбившись в плотную кучку, дрожали и чихали. Постоянно ныла малышня. Поня запретил нам курить и разговаривать. К вечеру дождь прекратился, на западном горизонте появились первые звёзды. Радости от этого было мало: мокрая одежда мучительно долго обсыхала на сыром холодном ветру.

Осторожно, медленно наступая на травянистые островки, мы без приключений перешли через болото. На берегу Поня сделал рукой знак: всем стоять, а сам вместе с Равилем и Стёпкой двинулись вперёд. Пройдя какое-то расстояние, они остановились, и Степка махнул нам рукой. Мы двинулись следом за ними. Это немного походило на игру, и на лицах стали появляться бледные улыбки. Поня вёл наш маленький отряд, ориентируясь на три маленьких деревца — самую высокую точку на этой горе.

Восхождение закончилось страшным разочарованием. В чёрном прицеле телеграфного столба, с крестовины которого свисали обрывки проводов, залитый оранжевым светом лежал посёлок Северный. И так было везде: посёлок Кулацкий на западе, микрорайон Радуга далеко на востоке.

«Валер, что делать-то будем?» — спросил кто-то в темноте. Отчаяние и безысходность изменили этот голос до неузнаваемости.

«Тише ты!» — прошипел Поня. Он быстро огляделся, подбежал к высокой искривленной берёзе и быстро, с кошачьим проворством, вскарабкался на самый верх. Некоторое время спустя он начал осторожно спускаться и, повисев на руках на самом нижнем суку, спрыгнул вниз.

«Давайте, вы двое,» — кивнул он мне, и стоящему рядом Артуру. — «Топайте на свалку. Ищите растопку и шмотки. Сильно там не задерживайтесь.»

В первый момент я очень обрадовался, не смотря на стёртые в мокрых ботинках ноги. Он выбрал меня!.. Но и были и сомнения. Зачем он отправил со мной холёную неженку Артура? И лишь, не без труда вскарабкавшись на мусорные напластования, я осознал, в чём причина. Что делается на этой свалке, не было видно даже с той берёзы. Нас считали достаточно сильными, чтобы таскать на себе всякое вонючее барахло. Но недостаточно ценными — нами можно было рискнуть.

Далеко не всегда понимал я Поню, да и сейчас не до конца понимаю. Он редко что словами объяснял. Казалось, в нём всегда дремал какой-то неизведанный зверь, терпеливо ожидающий своего часа. Зверь ловкий, коварный, юный, упругий, жестокий, с быстрым и напористым умом, напрямую связанным с острейшим природными инстинктами. И в обыденной жизни тот зверь своего часа так и не дождался бы — изредка показывал бы зубки во дворе.

О чём думал тогда Артур — неизвестно. Кроме унылой рабской покорности на его лице я ничего не увидел. Тем не менее, самую ценную находку сделал именно он: целую гору относительно свежей спецодежды. Мои трофеи выглядели гораздо скромнее — старые газеты да журналы.

Как мы спускались со всем этим добром, до сих пор вспоминать не хочется. Я дошёл до полного изнеможения. Только стоял и тупо смотрел, как с меня сгружают стопки бумаги. Меня взяли за руку — кажется, это была Маришка — и повели обратно к болоту. Смутно помню какой-то узкий овраг и на дне его небольшой островок с тальником и тонкими берёзками.

Всё вокруг было мокрым и скользким. Не присядешь. Я завалился спиной на какой-то куст и лежал на его пружинящих ветвях. Наблюдал, как разжигали костёр, как он не хотел разгораться, пока не плеснули в него бензину. И как сушили тряпки на огне. Уснуть окончательно мешал зверский голод. Хотелось хлеба. Просто белого хлеба с хрустящей корочкой. Съесть и запить простой водой из-под крана. Ещё помню два силуэта наверху по обе стороны оврага. Кажется Стёпка и Витёк. Поня выставил их как наблюдателей….

Почему я так подробно вспоминаю эти первые дни? Не знаю. Первые впечатления всегда самые яркие. Но это всего лишь банальность. А мне порою, кажется, что только эти дни и имели значение.

Потом мы основали несколько баз. Мы рыли землянки в лесу и пещеры на глиняных склонах. А ещё нашли заброшенные бетонные подземные тоннели на острове посреди болота. Оставаться на одном месте подолгу — мы не оставались. Поня по-прежнему не доверял разного рода постройками и старательно обходил их стороной.

Мы охотились. Нашей добычей становились в основном грызуны и голуби. С рыбалкой дело обстояло немного получше, потому как других рыбаков кроме нас на озёрах не было.

Почти сразу же началась жесточайшая муштра. На пол и возраст никаких скидок не делалось. При скудной кормёжке это выглядело натуральным зверством. Но это был вопрос выживания. Все что видел в приключенческих и остросюжетных фильмах, всё, о чём когда-либо читал, Поня стремился применить на нас. Мы бегали, ползали, крались, дрались, маскировались, плавали, прыгали по деревьям и бросались тем, что попадалось под руку. Учились всё делать своими руками. Мы стали бесполыми и безликими.

Как я уже и говорил, Поня редко что-либо объяснял словами. Как истый вожак он всё делал сам, показывая на собственном примере, что это возможно, это осуществимо и реально.

Помнили ли мы о родных и близких? Возможно... Нуждались ли мы в других людях или в поддержке со стороны. Не знаю, не уверен. По-моему все, кроме нас, стали чужими и лишними. Зачем это я всё это говорю? По странному стечению обстоятельств первыми нашими жертвами стали именно люди…

Этого парня мы приметили ещё издалека, и некоторое время наблюдали за ним из густого ельника. Он сидел прямо посреди дороги и копался в пыли. Что-то искал.

Мы выросли перед ним как из-под земли: он только поднял глаза, а мы уже стоим перед ним полукругом. А он ничуть не испугался. Продолжал ковыряться, и смотрел на нас исподлобья. Красивый такой парнишка, как с картинки — белобрысый, синеглазый.

«Привет, дружище!» — переговоры взял на себя Поня. После беглого изучения он решил, что данная особь нам подходит, и решил принять его в стаю. — «Не бойся, мы тебя не тронем. Как тебя зовут? Меня — Валерка, а тебя?»

«Не твоё дохлячье дело» — паренёк продолжал сидеть на корточках и злобно смотреть на Поню синими глазами.

«Зачем же так, малый?» — неожиданно мягко возразил Поня. И, понизив голос до доверительно шепота, спросил. — «Ты больше никого не видел? Я имею ввиду из… живых.»

«А я сказал — сдрисни отсюда!» — отрезал белобрысый, шаря пятернёй по дороге.

Образовалась небольшая пауза. Любой другой за такую наглость получил бы по шее. И любой другой постарался бы приткнуться в такой ситуации к такой компании как наша. Странно всё это было, непонятно.

«Слушай парень, я не знаю, как ты здесь очутился, но то, что сейчас происходит…» — проникновенно начал Поня.

Всё произошло быстро и неожиданно. Белобрысый выдернул из дороги кусок металлического троса и хлестнул им. Поня закрылся левой рукой и ударил белобрысого кулаком в висок. Тот несколько мгновений стоял, покачиваясь, затем медленно завалился на бок. Из носа у него текла кровь. Он больше не двигался.

Первой пришла в себя Катюшка. Она присела на корточки и прижалась к парню щекой. Затем резко повернулась к нам бледное как мел лицо.

«Валер, ты его убил!»

Лицо у Пони как-то странно дёрнулось. Такого я раньше у него не замечал: боль, жалость, отчаяние, страх, мгновенно подавленные усилием воли, и переход к надменно-властному выражению.

«Похороните его под дёрном. Найдёте нас у болота» — глухо произнёс он и медленно, сильно сутулясь, протиснулся в ближайшие заросли.

Последнее предназначалось мне и Витьку. Мы подняли мёртвого парня и оттащили его в лесок. Рыть землю было нечем и, в поисках подходящего инструмента, мы разошлись в разные стороны. Немного погодя я услышал условный тихий свист. Витёк уже стоял рядом с телом и махал мне рукой.

«Всё, нашёл! Даже копать ничего не придётся!» — сообщил он мне бодрым голосом. И, звонко щёлкнув пальцами, указал мне на труп — «Хватай его за ноги.»

На краю лесочка я увидел глубокую яму со всяким мусором. Рядом с ней валялся какой-то покореженный железный контейнер, имевший габариты большого домашнего холодильника. У него даже была дверца с задвижкой. Мы положили тело вовнутрь.

Я стоял и смотрел на красивое, словно с телеэкрана, лицо. Затем, повинуясь внезапному импульсу, стёр с него кровь рукавом.

«Вот ещё!» — Витёк решительно отодвинул меня в сторону — «Что ты его облизываешь, как эскимо? Нам бежать уже надо. » — Он быстро захлопнул дверцу, запер её на задвижку, и толкнул железный саркофаг ногой.

Железный ящик медленно сполз в яму, немного задержался на ветках старого клёна, и с треком провалился вниз.

«Вот и всё. Парень пошёл отдыхать.» — Витёк хлопну меня по спине и довольно осклабился.

«Вить, мы ему даже глаза не закрыли.» — тихо сказал я, глядя на дно ямы. И обернулся. Рядом никого не уже не было. Витёк уже скрылся в лесу, и за ним сомкнулись тёмно-зелёная хвоя….

Довольно долго мы присматривались к кирпичному заводу. С ним никаких видимых изменений не происходило, и никакого движения поблизости не наблюдалось. С дальнего расстояния отчётливо виднелись нацеленные в небо бездымные трубы и открытый гаражный бокс, в глубине которого виднелся кузов грузовика…

Приблизительно в первых числах июля мы решились подойти поближе: к складам подготовленных к отгрузке кирпичей. Мы спустились в пологий карьер и двинулись вперёд двумя параллельными тропинками.

Мы уже были вооружены луками, причудливо склёпанными из найденных на свалке материалов. Но это уже было настоящее смертоносное оружие, младший служитель в умелых, тренированных руках.

Впереди шёл Равиль, за ним я, и Поня с девчатами. Слева медленно продвигались Степка, Артур и Витёк.

Карьер был неглубоким, и из него я очень хорошо видел полоску кустов между кирпичными штабелями. На самой верхушке одного из кустов я приметил тёмно-серую кепку. Я ещё тогда не мог понять, на чём она держится — вроде как в воздухе висит. Внезапно кепка шевельнулась, из-за кустов грянул выстрел. Почти сразу же я увидел краешек торчащей из кустов двустволки.

Шедший впереди меня Равиль ойкнул, прижал ладонь к щеке и присел. Ошеломлённый, я стоял и смотрел на него. Мимо, чуть не сбив меня с ног, проскочил Поня. Остановившись рядом с Равилем, он оторвал его руку от щеки, и я увидел струйку крови, бегущую из порванного уха.

Повернувшись ко мне, Поня резким кивком указал мою позицию на правой части склона, а сам побежал вперёд. Я метнулся к правому склону, мельком заметив, как Стёпа и Витёк пытаются вскарабкаться по крутой, почти отвесной стене.

Цепляясь за кусты, я быстро залез наверх и хотел уже выглянуть, как выстрел разнёс глиняную кочку у меня над головой. Я почувствовал влагу на макушке головы, а когда провёл по ней рукой, увидел кровь на своей ладони. Странно, но страх сразу же исчез. Я разозлился. Почувствовал твёрдую, холодную, уверенную злость.

Поня словно бы ждал этого выстрела. Он вскочил, выпустил стрелу и, отпрыгнув назад, присел. В ответ послышалась неразборчивая ругань. Я осторожно выглянул. Метрах в двадцати от карьера стоял коренастый приземистый мужик, одетый в просторную фуфайку и кепку, из-под которой виднелись только толстые небритые щёки.

«Поганый щенок!» — рычал он хриплым голосом. — «Я тебя поймаю и зажарю!»

Он вытащил из ноги стрелу, и, держа двустволку под мышкой, стал доставать из коробки патроны. Медлительный, неуклюжий такой, полностью уверенный в себе. Против пацанов, с огнестрельным оружием — вышел поохотиться, дичь пострелять.

Первое впечатление от него, как от заводского сторожа, было подавлено целой вереницей пугающих несоответствий. Он стрелял дробью, а не солью и целился в голову. Погода стояла душная — июльская, предгрозовая, а на нём был толстый свитер, фуфайка, кепка, ватные штаны…

Я нашёл точку опоры для ног, приподнялся и спустил тетиву. Целился в горло, но стрела воткнулась в щёку. И сразу же увидел вытаращенные, налитые кровью глаза. Трудно сказать, чего больше было в его взгляде: боли страха или удивления. Но очень отчётливо читалось в нём одно: осознание того, что он столкнулся с одичавшими животными — гораздо более опасными, чем он сам.

Поня выстрелил почти сразу вслед за мной. Стрела воткнулась в правое плечо. Стрелок выронил коробку с патронами, повернулся и бросился бежать. Я выпустил стрелу вдогонку и она глубоко вонзилась между лопатками. Слева прилетели ещё две стрелы — одна мимо, другая воткнулась в левый бок. Обстрелявший нас незнакомец выгнулся и завёл руку за спину, пытаясь достать до моей стрелы. Сделал три шага и упал лицом вниз.

Я уж и не знаю, как выбрался из карьера. Помню, как стоял и смотрел, пытаясь понять: что же я такое сделал. Подошедший Поня обнял меня за шею и крепко прижал к себе.

«Вадим, всё уже, всё! Быстренько успокоился, и взял себя в руки. Ты молодец, что прямо в яблочко попал.» — говорил он громким горячим шепотом, прикасаясь губами к уху. — «Так было надо. Понимаешь? Не ты один. Все мы стреляли. Но ты — молодец. Не переживай, братишка.»

Поня мягко оттолкнул меня и направился к жертве. Он перевернул «сторожа» на спину и начал деловитый неспешный осмотр. Рядом появился Равиль с перекошенным лицом. Всё ещё держась за повреждённое ухо, он подошел, и, что было силы, пнул «сторожа» по лицу.

Хуже всего было то, что человек этот был ещё жив. Он схватился за воротник Валеркиной рубашки и потянул его к себе. Будто хотел что-то на ухо шепнуть. Поня резко отбросил от себя эту руку — она мешала ему лазить по карманам. В конце концов, он нашёл, то, что искал — увесистую связку ключей, которую бросил подошедшему Стёпке.

Так, младший служитель, у нас появилось ружье, а кирпичный завод оказался в полном нашем распоряжении. Повинуясь безошибочному чутью, в главном цеху Поня быстро разыскал планы и чертежи зданий и развернул их на железном промасленном столе.

Забыв всяческую осторожность, мы разбрелись по заводу. Я и Равиль зашли в рабочую раздевалку и надолго застряли в ней. Потому что в одним из шкафчиков мы нашли чудом сохранившуюся бутылку «Столичной».

От выпитого мы быстро окосели, и разболтались окончательно. Нас смешило буквально всё — и грязные пятна на спецовках, и содержимое карманов, и яичная скорлупа, висящая на грязной паутине между оконными рамами. Мы кидались друг в друга чьими-то закостеневшими носками и ржали как полоумные.

В самый разгар веселья в раздевалке появился Стёпка. Мрачный как туча, он отхлестал нас по щекам и пинками погнал нас по коридору обратно в цех. Валерка почему-то очень спешил и ничего не сказал. Окинув нас беглым взглядом, в котором, как мне показалось, даже мелькнул оттенок юмора, он распределил между всеми помещения для осмотра.

Мы много чего нашли там, младший служитель, и я не знаю, как это объяснить… Многие вещи, которые в обычной жизни выглядели бы просто хламом, теперь были жизненно необходимыми для нас. Но самой настоящей сокровищницей стал заводской магазинчик, имевший изрядный запас консервов, судя по квитанциям недавно завезённых.

Казалось бы, живи, да радуйся. Жратвы полно, крыша над головой, но Поня заявил, что на заводе мы не останемся. В первый раз он подверг свой авторитет такому испытанию. Ответом послужило угрюмое молчание. Поня стоял боком ко всей честной компании и спокойно смотрел на Стёпку, стоящего ближе всех к нему со сжатыми кулаками, и только мне, стоявшему с другой стороны было видно, как Валеркина рука тянется к лежащей на верстаке ножовке.

Нет, до бунта не дошло. Очевидно, все понимали, что ссорится между собой нам нельзя. И не у кого не хватило бы воли и смелости на то, чтобы взять на себя роль предводителя.

Без особой надежды Стёпка включил точильный станок, который сразу же заработал. Мы смотрели на вращающийся круг как на великое чудо. Здесь было электричество! Все сразу заулыбались. Появилось незнакомое доселе чувство, что в этом мире что-то ещё есть.

Поня дал нам немного попировать, затем велел перетаскивать запасы и скарб в основные наши убежища. На завод было решено наведываться только для хозяйственных нужд. Поскольку Стёпка часто ходил помогать слесарить своему дядьке в железнодорожное депо, как самый мастеровитый, он взялся за изготовление оружия.

В подмастерья ему выделили малышей — Лёньку и Андрюшку, и у нас стали появляться красивые фигурные наконечники для копий и стрел. Мы обзавелись новыми мощными луками, а так же ножами и короткими мечами, сделанными из напильников. Для себя и Валерки Стёпка изготовил длинные увесистые сабли. Девчата естественно занимались одеждой и приготовлением пищи.

К концу августа у нас набралось полтора десятка убежищ в самых разных местах. Самыми посещаемыми из них были пещеры на глиняных склонах вблизи завода. Нам пришлось изрядно повозиться, чтобы сделать их незаметными, надёжными и уютными.

Досок, кирпичей и прочего материала теперь у нас хватало. В достатке имелись уголь и дрова.

Но что произошло в посёлке? И что случилось с родными и близкими. Прошло уже три месяца, а искать нас по прежнему никто не собирался.

Я хорошо запомнил эту ночь на исходе августа, когда Поня ушёл в посёлок. Это была первая его вылазка в заражённую местность. И сказать, что мы ждали его возвращения с большой тревогой, значит, вообще ничего не сказать. Вернулся он поздно вечером мрачный и молчаливый. Кожа у него потемнела, как при сильном загаре. По моему он недомогал, хотя старался не подавать виду. Ничего мы от него не узнал в тот вечер о результатах этой экспедиции.

Через четыре дня он снова отправился в посёлок и пробыл там двое суток. Зачем он так рисковал собой, хотя, как мне казалось раньше, без колебания мог сунуть туда наши головы? Кто знает, что было у него было на уме.

В третий раз он вернулся очень быстро. Ещё издалека мы увидели, как он тащит что-то за собой. Это походило на какую-то плюшевую игрушку ростом приблизительно метра полтора. Не знаю с чем это сравнить. Разве что с обезьяной без ушей, с каким-то подобием рук, лишённых пальцев. Ног у него не было вовсе. Вместо него имелось внизу какое-то расширение, похожее на длинную юбку.

Именно существо, а не игрушка. Оно слабо шевелило короткими ручками. Зрачки глаз, которые могли быть и не глазами, казались невидящими и двигались из стороны в сторону безо всякого соответствия с окружающим внешним миром. Временами тело существа начинало трепетать и издавать странные булькающие звуки. Из-за этих звуков мы прозвали их «бултыхашками». А позднее это название сократили до «булты». На груди существа имелась узкая щель, напоминающая запаршивевшие большие волосатые губы. Эти «губы» вытягивались, и с них слабой струйкой тянулась мутная жижа.

Ничего не объясняя, Поня подвесил существо на заострённый железный крюк, достал перочинный нож, ткнул им в плюшевое брюхо и быстро отошёл в сторону. Существо затрепетало и забулькало. Я помню, тогда обратил внимание, что Валерка старается держать подальше от грудной щели.

Немного постояв, он подошёл и ударил существо кулаком в бок. Существо снова забулькало. Поня отошёл, закурил и молча посмотрел на нас. Как истинный зверь он показал, что делать, и ждал.

Первым осмелел Витёк. Он высоко подпрыгнул и ударил существо по спине ногой. Стёпка несмело стукнул его кулаком промеж «глаз». Мы ходили вокруг него били и тыкали разными предметами, а Поня молча курил. Наблюдал за нами.

Экзекуция продолжалась до тех пор, пока существо не перестало шевелиться. А потом оно как-то сразу завоняло. Это была ужасная ни с чем не сравнимая вонь. Мы успели отбежать подальше, а Равиля, находившегося в тот момент рядом, долго и мучительно рвало.

Ещё несколько вылазок Валерка совершил на пару со Стёпкой, и лишь после этого взял с собой меня и Артура. Именно тогда я по настоящему ощутил себя полноправным членом старшей группы.

Удалившись от нашего пристанища на приличное расстояние, мы остановились около небольшой, грубо сколоченной из досок, будки неизвестного назначения. Здесь мы с Артуром узнали, о скрытой стороне этих экспедиций. Стёпка открыл дверцу и, пошарив внутри рукой, вытащил и выбросил на траву четыре подготовленных заранее комплекта одежды.

«Одевайтесь.»

«Ты что, совсем вольтанулся?!» — начал было возмущаться Артур. — «Упаримся же!»

«Закрой пасть и одевайся. Если хочешь жить делай, что тебе говорят.» — отрубил Стёпка.

«Стёп, не рычи на них. Лучше упакуй пока Артура. А я Вадькой займусь.» — Поня подошёл ко мне, подождал, когда я надену на себя две пары трико, плотный свитер и рабочую куртку. После этого он натянул мне на голову две вязанных шапки, и со всех сторон замотал меня разными тряпками так, что остались открытыми одни глаза.

«Крепись, Вадик» — Валерка отступил на шаг и придирчиво осмотрел своё рукоделие. — «Двигаться можешь? Ну-ка, пошевели рукой. Нормально, сойдёт. Это только первый раз так… Там привыкнуть нужно. Вишь, мы со Стёпкой и то….» — он вновь подошёл ко мне вплотную и заговорил неожиданно мягко — «Понимаешь, Вадик, там всё отравлено, и к отраве этой привыкнуть нужно. Поначалу почувствуешь себя плохо очень. Но это пройдёт. Когда выйдем оттуда, носом старайся дышать, и как можно глубже и реже. Шкурка немного подгорит. Не обращай внимания. Это тоже пройдёт.»

«Зачем же нам туда ходить, если там всё отравлено?»

«А что ты предлагаешь, Вадим?» — Валерка поморщился.

«Понравилось ему в индейцев играть?» — Вмешался Степан — «Чингачгук, большой дундук, и сколько ты здесь собираешься кусты трясти?»

«Он прав.» — Валерка бросил укоризненный взгляд на Степана. — «Долго мы здесь не протянем. Года три от силы, не больше. Запасы в магазине кончаться, сожрём всех мышей на пустыре, а дальше? А если эта дрянь полезет сюда… Надо выбираться и как можно быстрее.» — Поня обшарил меня с головы до ног, и, отойдя подальше окинул взглядом опытного портного. — «Ну вот, кажется и всё. Теперь слушайте в оба уха. Входим в посёлок и кустами, огородами. Прячемся, как никогда ещё не прятались. Держитесь за нами. Эти козлы плюются своей жижей, так что не забывайте пригибаться. Чем дальше, тем этой жижи больше и тем она ядовитее. Постарайтесь обойтись без царапин. И чтобы ни звука. Берите оружие и пошли. »

Подойдя к первому огороду, мы прижались к забору и крались цепочкой вдоль него. Отодвинув висевший на одном гвозде штакетник, Валерка нырнул в образовавшуюся дыру, и мы проследовали за ним. Всё было покрыто тускло светящейся слизью, от одного вида которой неприятно першило в горле. А ещё этот запах. Меня мутило от него, подташнивало.

Других источников света не наблюдалось. Дома смотрели погасшими глазами на мёртвый неподвижный мир. Ни людей, ни собак, ни кошек.

На крыльце третьего дома мы заметили двух бултыхашек и замерли, притаившись в огороде среди густо разросшихся сорняков. Булты неподвижно торчали на крылечке, около дома. Ждать пришлось недолго. Двигались они плавно, будто бы текли по земле. Проплыв через открытую калитку, они скрылись в переулке.

Поня приподнялся и махнул нам. Прокравшись ещё через восемь дворов, мы остановились у развилки дорог. Чтобы идти дальше, нужно было пересечь перекрёсток трёх дорог, где спрятаться было негде. А там, на широкой площадке, хранившей ещё вдавлины автомобильных шин, бесшумно маячили шесть плюшевых фигурок.

Я почувствовал нарастающую безотчётную злобу. От кого мы здесь прячемся? От каких-то короткошёрстных шмыкодявок? Вероятно то же самое почувствовал и Артур. Потеряв осмотрительность, он зацепился курткой за что-то торчащее из забора, и рванулся. Послышался звук рвущейся ткани. Тотчас же в нашу сторону полетели три длинные фосфоресцирующие струи. От одной из них Стёпка увернулся, и она шлёпнулась на лицо сидящего позади него Артура. Поня и Стёпка одновременно поднялись и бросили свои тяжёлые копья. Я выстрелил из лука. После чего мы повернулись и бросились бежать. Стёпка, держа под локоть шатающегося Артура, тащил его за собой.

Мы быстро выскочили за околицу и нырнули в ближайшую тёмную яму.

«Рви траву, стирай быстрее с себя эту гадость!» — услышал я в темноте Стёпкин голос — «Тут есть лужа! Давай скорей к луже!»

«Как он?» — спросил Поня где-то рядом со мной.

«Плохо, по-моему»….

Со дна ямы послышался плеск воды и неясное хныканье.

«Не вздумай ему помогать» — Поня осторожно выглянул из ямы. — «Бери его с собой и пошли. Нельзя здесь больше задерживаться. Уходим»

По пути я стянул с себя лишние тряпки, скатал и сунул за пазуху. На востоке обозначилась тонкая бирюзовая полоска зарождающегося рассвета, и уже можно было кое-что разглядеть. Артура уже освободили от одежды. Выглядел он ужасно. Лицо его почернело и распухло, и сам он идти уже не мог. Поня со Стёпкой шли, подперев его с двух сторон.

На подходе к пещерам, с тревожно-вопросительными выражениями на лицах, нас уже встречало население пещер. Артуру выделили отдельное помещение, и Поня сам отправился ухаживать за ним. Утром его сменил Стёпка. В этом была своя чёткая логика: у них уже выработался иммунитет.

Меня не трогали. Я сам нуждался в заботе. Кружилась голова, подташнивало. Пульс больно и тревожно бился в виски. И лился пот непрерывными потоками. Заботу обо мне взяла на себя Катюшка. Она сидела рядом и мокрой тряпкой вытирала мне лицо, кормила меня из ложечки свежей ухой и подкладывала мне под голову мягкие ватники.

Временами рядом со мной появлялся Сашка, с которым мы в последнее время очень крепко сдружились. Его уже трудно было называть малышом — за лето он окреп и вытянулся так, что перерос Витьку с Ренатом. Он отвлекал меня, очень забавно рассказывая, как он провел этот день, как застрял в кусте облепихи, и как Лёшка с Маришкой вызволяли его оттуда. Благодаря им обоим я к утру уже почти пришёл в норму и мог худо-бедно передвигаться по пещере.

Артур умер утром третьего дня. Я вместе со Стёпкой заходил в ту пещеру и видел, что с ним стало. Он превратился в разбухшую чёрную массу, от которой воняло ничуть не лучше, чем от дохлых бултыхашек. Мы обложили его сухими ветками, облили бензином и сожгли прямо на лежанке. Пещеру мы замуровали кирпичами, а у входа положили еловый венок.

После неудачной вылазки и скоротечной потери Поне понадобилась неделя, чтобы прийти в себя. Предаваться страху и унынию нам он просто не позволил. Не разрешил. Последовала целая серия жёстких тренировок, в ходе которых мы были упакованы как перед выходом в посёлок. Мы бегали, прыгали, кувыркались, маскировались и бесшумно подкрадывались. Уклонялись от копий и стрел.

Мне дали задание: сводить за околицу Сашку, Витька и Равиля. Задание простое — провести их по окраине. Соваться в посёлок дальше первых двух дворов, было строго-настрого запрещено. И все они должны были беспрекословно слушаться меня. Удивительно, но они меня действительно слушались! Не пререкались и даже не ворчали.

Стёпке досталась работёнка — хуже не придумаешь. Валерка велел ему сводить в посёлок девчонок и малышей. Надо было видеть его лицо, когда Поня сказал ему об этом.

Не знаю, как вели себя Стёпкины подопечные — но мои освоились довольно быстро.

Выслушав мой доклад, Поня задумчиво кивнул и махнул рукой, подзывая остальных моих разведчиков. Ребята подошли. Он положил на общий обеденный стол — местами, сколоченный гвоздями, а кое— где скреплённый шурупами и болтами — кусок ватмана, на котором была грубо нарисована карта посёлка.

«Смотрите, вот здесь, где у нас магазины — самая высокая часть посёлка. Дома здесь слеплены в одну кучу. До этого места я добрался, а вот дальше пройти не удалось. Почувствовал, что вырубаюсь, и кое-как уполз оттуда на карачках. Тыкался ещё в трёх местах. Без толку. И всё это на одном уровне. Назовём это «поясом смерти».

Найти в нём дыры — первейшая задача. Вадим, тебе вот этот участочек. » — он очертил карандашным огрызком небольшой круг чуть ниже «пояса смерти» и придвинул к себе керосиновую лампу, которую нам посчастливилось найти на заводе. Пламя заколыхалось, по лицам заплясали красные блики — «Идите вглубь и убивайте всех, кто попадётся на вашем пути»

«Мы привлечём к себе внимание.» — я представил это себе, и поёжился.

«В том-то вся фишка и заключается: привлечь внимание. Не понимаешь? Если у них есть хоть какие-то мозги, они подтянутся к этому району. А мы в это время будем искать проход вот здесь, через новую дорогу»

И он показал на карте, хотя в этом не было никакой необходимости. Я прекрасно знал, о чём идёт речь. Эту дорогу собирались строить — на западной окраине посёлка. Её даже проложили шесть лет назад, снесли изрядное количество домов и выкорчевали все деревья. На этом всё и закончилось. Теперь там были заросли мелкого кустарника и бурьяна.

«Валер, а если не сработает? Мы же ничего о них не знаем.»

«Верно, не знаем. Для этого вы и идёте, чтобы узнать. Как бы они себя не повели, дорога единственное место, где нет никаких построек и где можно спрятаться. А вы там грохните нескольких гадов. Всё как-то легче.»

«А, может, с ними как-то… поговорить?» — робко предложил Сашка.

«Артура помнишь?» — буркнул Валерка, не отрываясь от карты. — «Сходи, поговори.»

На несколько минут воцарилась тишина, только пощёлкивало и шипело пламя в горящей лампе.

«Откуда они вообще взялись?» — решился подать голос Витёк. И ткнул пальцем в потолок — «Оттуда?»

«От верблюда… А может быть, и оттуда. Тебе, не всё ли равно?» — отрезал Поня и, быстро свернув карту, направился к своей лежанке.

«Валер, а я вот никак не пойму, что случилось с теми двумя. Почему они так?» — заговорил Равиль.

«С какими двумя?» — спросил Поня, застилая постель.

«Ну-у-у…» — Равиль замялся, помолчал, — «С теми, которых шлёпнуть пришлось. С мужиком и пацаном этим…»

Поня замер, склонившись над лежанкой с курткой в руках, которая использовал вместо одеяла. Затем, повернувшись, присел.

«Не знаю, Равиль, правда, не знаю.» — тихо произнёс он. — «Но, если так, подумать… Нас много. Мы друг друга поддерживали. А они остались в одиночестве. Без друзей, без поддержки… Крыша у них поехала, вот и всё. Ты выйди сейчас подежурь, пока Стёпка с девчатами не вернётся. Остальные ложитесь спать. Следующая ночь — ваша.»

…Следующая ночь была наша, и мы пошли вчетвером. Это был первый глубокий рейд с моим отрядом. Каких-либо особых указаний Поня не давал, и мне от этого было не по себя. Я просто тупо вёл парней, короткими перебежками от одного двора к другому, старательно обходя мелкие группы бултыхашек.

Меня постоянно томило неприятное щемящее чувство страха за ребят. Нас было четверо — слишком много. Отправил бы нас Поня вдвоём — с любым из них, я бы чувствовал себя горазда лучше. Мы бы следили друг за другом и не давали наделать глупостей. Я обернулся. Идут за мной чётко — след в след. Одинаково напряжённые, неподвижные лица. Не слышно не дыхания, ни сопения, ни дороги под ногами. Ч-чёрт!...

За своими страхами и сомнениями я не заметил, как мы добрались до места. В узком переулке я увидел большущую группу этих тварей: их тут было десятка три.

В середине переулка располагался какой-то странный объект, походивший на узкую, стоящую вертикально цистерну. Цистерна эта была вставлена в кольцо, стоящее на шести опорах. Бултыхашки медленно и чинно передвигались возле неё. И не было видно в их перемещениях какой-либо определённой закономерности.

Мы сидели в огороде среди лопухов и я не знал, на что же решиться. Сашка сидел рядом со мной. Слева, ближе к ограде прятался Равиль, справа около штабеля дров отлично замаскировался Витёк.

Молодцы они, как будто всю жизнь маскировались и прятались. Я не молодец. Лучше бы Поня командиром назначил Равиля. Пока я раздумывал над всем этим, краешком глаза уловил какое-то движение справа. Легонько качнулся потревоженный подсолнух. Через переулок с быстротой молнии мелькнула черная тень.

Витёк! Ну, конечно же, он. Перемахнул через забор — и вот он уже в другом огороде. Как он пробирался через заросли я не видел и не слышал. Через считанные секунды он уже вынырнул из травы прямо напротив нас и вскарабкался на высокий клен, да так, что дерево даже не шелохнулось.

Вот, чертяка! Любит повыпендриваться. Его лихачество и побудили меня к решительным действиям. Слегка приподнявшись над лопухами, я выпустил первую стрелу. Она пролетела между кольями забора и воткнулась в середину туловища ближайшего бултыхашки. Рядом свистнула Сашкина тетива. Выстрелил и Равиль. Куда попали их стрелы, я не видел, зато увидел, как из головы одного из бултыхашек вертикально точит стрела с оперением: Витёк тоже начал действовать.

Возле цилиндра началась лихорадочная возня, послышались характерные булькающие звуки. Две плюшевые фигуры упали и остались лежать без движения. Равиль приподнялся и очень быстро одну за другой выпустил три стрелы, после чего быстро сменил позицию.

Мы с Сашкой перебрались в угольный сарай. Окопались там как в дзоте, и вели стрельбу из щелей между досками. И тут я увидел, как с клёна, на котором сидел Витёк, упала сломанная ветка. Ответ последовал незамедлительно — вверх взметнулись несколько слизистых струй. С замиранием сердца я следил, как Витёк карабкается по тонкому стволу, стараясь забраться повыше. Слава богу, их плевки до него не доставали. Но положение у него было незавидное.

Я выскочил из сарая и начал швыряться угольными комьями. Нас, наконец, заметили, и первые потоки светящейся слизи ударились об забор. Равиль выскочил из-за куста крыжовника и бросил копьё, а Сашка взобрался на крышу сарая.

Мне вовремя удалось обнаружить одиночную фигуру бултыхашки, прилепившуюся к стенке сарая и медленно ползущую вверх. Сашка бы его не заметил — он продолжал обстрел переулка. Я схватил железный лом, которым хозяева дома долбили уголь, и пригвоздил им бултыхашку к стене.

Витёк спрыгнул с дерева прямо на голову последнему, тем самым, повернув его на землю, и, подойдя к беспомощно шевелящейся фигуре, несколько раз проткнул её мечом.

Бой был окончен. Мы собрались у цистерны.

«Кто знает, что это хреновина?» — спросил Витёк. Глаза его искрились озорным весельем.

«Витёк, я тебе балду отвинчу.» — яростно сказал я ему.

«Ой-ёй-ёй, как страшно!» — насмешливо протянул Витёк. — «Влад, ты не разменивайся по мелочам: руки и ноги тоже. Но это уже попозже, ладно? Давай опрокинем эту штуку.»

«Зачем?»

«А просто так, чтобы смешнее было.»

Хотел я ему сказать, что мы наделаем много шума, но потом вспомнил что для того мы сюда и посланы — чтобы наделать побольше шума. Мы попытались, но ничего у нас не вышло. Тяжёлая она была. И тут я вспомнил про лом.

«Равиль, там с другой стороны в стене лом торчит. Принеси его, пожалуйста. И захвати какую-нибудь широкую доску.»

Сашке я велел собрать наши стрелы — те, что не попали в бултыхашек.

«Здоров ты, Вадька, однако» — заметил Равиль, неся лом и доску — «Классно ты его к сарайке пришпилил»

«На здоровье пока не жалуюсь» — откликнулся я, принимая лом и подсунув его под одну из опор — «Ну что, взялись? И — раз!...»

Цистерна начала медленно раскачиваться и, в конце концов, она всё же вывалилась из кольца. Вздрогнула земля.

«Всё, мотаем отсюда!» — Витёк схватил меня за рукав и потянул в сторону огорода.

«Нет, постой!» — я посмотрел на проулок и прикинул расстояние до дороги, которая шла под уклон. Не так уж и много было до неё… — «Сашка, залезь на дом и глянь там, много этих тряпочных кукол на дороге.»

Санька быстро взобрался на крышу и даже для верности встал на кирпичную печную трубу. Постояв там немного, он скатился по крыше, перескочил на сарай и через пару секунд стоял рядом с нами.

«Их там целые тучи. Прут сюда со всех сторон. Прав Витёк — линять надо отсюда.»

«Сейчас, слиняем немного погодя. Давайте подкатим цистерну к дороге»

«Это ещё зачем?» — поинтересовался Витёк, встревожено глядя на меня.

«А просто так, чтобы ещё смешнее было…»

Мы упёрлись в гладкий металлический бок и покатили её к дороге.

«Так, теперь давайте развернём её и столкнём вниз.»

«Всё, Влад, всё! Я понял! Ну, ты и зверюга! » — восхищённо прохрипел Витёк.

Мы разогнали цистерну и под конец пинками придали ей ускорение. Вихляя и гремя, она покатилась вниз по дороге.

«А мы следом за ней?» — Равиль вопросительно посмотрел на меня.

«Правильно. Пошли!»

На дороге небольшими кучками, в лужах ярко горящей слизи, лежали примятые фигуры бултыхашек,

«Девяносто четыре, девяносто семь… Да-а-а, короче!.. Сто…» — бормотал Витёк.

«Чего ты там бухтишь?» — полюбопытствовал Равиль.

«Считаю лепёшечки, которые мы тут настряпали. Для отчётности. Сто штук!.» — жизнерадостно сообщил Витёк и отплясал степ между слизистыми лужами. Цистерну мы нашли у последнего двора. Она снесла забор, часть свинарника и остановилась, упершись в дом…

В пещере мы застали только Поню. Он стоял у очага и шевелил в очаге горящие угли железным прутом. Витёк подскочил к нему и, захлёбываясь от восторга начал рассказывать о наших похождениях. Он размахивал руками, таращил глаза, шипел и рычал.

«Погоди, Витюшечка, не искри зубами. Давайте выясним одну первостепенную вещь. У меня к вам вопросик: как вам Вадим в качестве вожака? »

«Вадька — дельный чувак!» — пробасил Витёк — «Ему бы только с тормозов немного сняться.»

«Правда, Влад, тормозишь иногда» — кивнул Равиль — «Думал бы шустрее, цены бы тебе не было»

Сашка молча улыбнулся и встал рядом со мной.

«Вот и чудесно. Значит, оставляем.» — Поня кивнул. На меня он не смотрел — продолжал шевелить железякой угли.

«Может, Равиль покомандует?» — предложил я робко.

«Нет, Вадим. Водишь ты хорошо» — Валерка был непреклонен. — «Парни вернулись без единой царапины. Все живы — здоровы. Тема закрыта. Давайте поговорим о другом. Рассказывай, Вадим как всё было.»

Я коротко рассказал о наших подвигах. Количество убитых бултыхашек Поню не впечатлило. Его заинтересовала цистерна, но на подробностях он не настаивал. Когда он услышал, что бултыхашки стали подтягиваться на поднятую нами суматоху, заметно оживился. Он долго и очень подробно расспрашивал об этом Сашку, который видел всё это с крыши. Под конец удовлетворённо кивнул.

«Это хорошо — с одной стороны. Но мы здорово рискуем. Удивительно, что они не попёрлись сюда за вами.» — Поня присел на корточки и выкатил железякой из очага несколько печёных картошин.

«Среда обитания…» — глухо произнёс Равиль.

«Не понял. Повтори ещё раз» — Поня приложил ладонь к уху.

«Они боятся живых вещей: живых растений, животных, людей. Боятся заразу подцепить. От построек заразу подхватить меньше возможности. Они обработали посёлок своими соплями. Обеззараживание провели…»

«Э-э, да ты у нас просто профессор.» — с издёвкой произнёс Витёк.

Удалившись от нашего пристанища на приличное расстояние, мы остановились около небольшой, грубо сколоченной из досок, будки неизвестного назначения. Здесь мы с Артуром узнали, о скрытой стороне этих экспедиций. Стёпка открыл дверцу и, пошарив внутри рукой, вытащил и выбросил на траву четыре подготовленных заранее комплекта одежды.

«Одевайтесь.»

«Ты что, совсем вольтанулся?!» — начал было возмущаться Артур. — «Упаримся же!»

«Закрой пасть и одевайся. Если хочешь жить делай, что тебе говорят.» — отрубил Стёпка.

«Стёп, не рычи на них. Лучше упакуй пока Артура. А я Вадькой займусь.» — Поня подошёл ко мне, подождал, когда я надену на себя две пары трико, плотный свитер и рабочую куртку. После этого он натянул мне на голову две вязанных шапки, и со всех сторон замотал меня разными тряпками так, что остались открытыми одни глаза.

«Крепись, Вадик» — Валерка отступил на шаг и придирчиво осмотрел своё рукоделие. — «Двигаться можешь? Ну-ка, пошевели рукой. Нормально, сойдёт. Это только первый раз так… Там привыкнуть нужно. Вишь, мы со Стёпкой и то….» — он вновь подошёл ко мне вплотную и заговорил неожиданно мягко — «Понимаешь, Вадик, там всё отравлено, и к отраве этой привыкнуть нужно. Поначалу почувствуешь себя плохо очень. Но это пройдёт. Когда выйдем оттуда, носом старайся дышать, и как можно глубже и реже. Шкурка немного подгорит. Не обращай внимания. Это тоже пройдёт.»

«Зачем же нам туда ходить, если там всё отравлено?»

«А что ты предлагаешь, Вадим?» — Валерка поморщился.

«Понравилось ему в индейцев играть?» — Вмешался Степан — «Чингачгук, большой дундук, и сколько ты здесь собираешься кусты трясти?»

«Он прав.» — Валерка бросил укоризненный взгляд на Степана. — «Долго мы здесь не протянем. Года три от силы, не больше. Запасы в магазине кончаться, сожрём всех мышей на пустыре, а дальше? А если эта дрянь полезет сюда… Надо выбираться и как можно быстрее.» — Поня обшарил меня с головы до ног, и, отойдя подальше окинул взглядом опытного портного. — «Ну вот, кажется и всё. Теперь слушайте в оба уха. Входим в посёлок и кустами, огородами. Прячемся, как никогда ещё не прятались. Держитесь за нами. Эти козлы плюются своей жижей, так что не забывайте пригибаться. Чем дальше, тем этой жижи больше и тем она ядовитее. Постарайтесь обойтись без царапин. И чтобы ни звука. Берите оружие и пошли. »

Подойдя к первому огороду, мы прижались к забору и крались цепочкой вдоль него. Отодвинув висевший на одном гвозде штакетник, Валерка нырнул в образовавшуюся дыру, и мы проследовали за ним. Всё было покрыто тускло светящейся слизью, от одного вида которой неприятно першило в горле. А ещё этот запах. Меня мутило от него, подташнивало.

Других источников света не наблюдалось. Дома смотрели погасшими глазами на мёртвый неподвижный мир. Ни людей, ни собак, ни кошек.

На крыльце третьего дома мы заметили двух бултыхашек и замерли, притаившись в огороде среди густо разросшихся сорняков. Булты неподвижно торчали на крылечке, около дома. Ждать пришлось недолго. Двигались они плавно, будто бы текли по земле. Проплыв через открытую калитку, они скрылись в переулке.

Поня приподнялся и махнул нам. Прокравшись ещё через восемь дворов, мы остановились у развилки дорог. Чтобы идти дальше, нужно было пересечь перекрёсток трёх дорог, где спрятаться было негде. А там, на широкой площадке, хранившей ещё вдавлины автомобильных шин, бесшумно маячили шесть плюшевых фигурок.

Я почувствовал нарастающую безотчётную злобу. От кого мы здесь прячемся? От каких-то короткошёрстных шмыкодявок? Вероятно то же самое почувствовал и Артур. Потеряв осмотрительность, он зацепился курткой за что-то торчащее из забора, и рванулся. Послышался звук рвущейся ткани. Тотчас же в нашу сторону полетели три длинные фосфоресцирующие струи. От одной из них Стёпка увернулся, и она шлёпнулась на лицо сидящего позади него Артура. Поня и Стёпка одновременно поднялись и бросили свои тяжёлые копья. Я выстрелил из лука. После чего мы повернулись и бросились бежать. Стёпка, держа под локоть шатающегося Артура, тащил его за собой.

Мы быстро выскочили за околицу и нырнули в ближайшую тёмную яму.

«Рви траву, стирай быстрее с себя эту гадость!» — услышал я в темноте Стёпкин голос — «Тут есть лужа! Давай скорей к луже!»

«Как он?» — спросил Поня где-то рядом со мной.

«Плохо, по-моему»….

Со дна ямы послышался плеск воды и неясное хныканье.

«Не вздумай ему помогать» — Поня осторожно выглянул из ямы. — «Бери его с собой и пошли. Нельзя здесь больше задерживаться. Уходим»

По пути я стянул с себя лишние тряпки, скатал и сунул за пазуху. На востоке обозначилась тонкая бирюзовая полоска зарождающегося рассвета, и уже можно было кое-что разглядеть. Артура уже освободили от одежды. Выглядел он ужасно. Лицо его почернело и распухло, и сам он идти уже не мог. Поня со Стёпкой шли, подперев его с двух сторон.

На подходе к пещерам, с тревожно-вопросительными выражениями на лицах, нас уже встречало население пещер. Артуру выделили отдельное помещение, и Поня сам отправился ухаживать за ним. Утром его сменил Стёпка. В этом была своя чёткая логика: у них уже выработался иммунитет.

Меня не трогали. Я сам нуждался в заботе. Кружилась голова, подташнивало. Пульс больно и тревожно бился в виски. И лился пот непрерывными потоками. Заботу обо мне взяла на себя Катюшка. Она сидела рядом и мокрой тряпкой вытирала мне лицо, кормила меня из ложечки свежей ухой и подкладывала мне под голову мягкие ватники.

Временами рядом со мной появлялся Сашка, с которым мы в последнее время очень крепко сдружились. Его уже трудно было называть малышом — за лето он окреп и вытянулся так, что перерос Витьку с Ренатом. Он отвлекал меня, очень забавно рассказывая, как он провел этот день, как застрял в кусте облепихи, и как Лёшка с Маришкой вызволяли его оттуда. Благодаря им обоим я к утру уже почти пришёл в норму и мог худо-бедно передвигаться по пещере.

Артур умер утром третьего дня. Я вместе со Стёпкой заходил в ту пещеру и видел, что с ним стало. Он превратился в разбухшую чёрную массу, от которой воняло ничуть не лучше, чем от дохлых бултыхашек. Мы обложили его сухими ветками, облили бензином и сожгли прямо на лежанке. Пещеру мы замуровали кирпичами, а у входа положили еловый венок.

После неудачной вылазки и скоротечной потери Поне понадобилась неделя, чтобы прийти в себя. Предаваться страху и унынию нам он просто не позволил. Не разрешил. Последовала целая серия жёстких тренировок, в ходе которых мы были упакованы как перед выходом в посёлок. Мы бегали, прыгали, кувыркались, маскировались и бесшумно подкрадывались. Уклонялись от копий и стрел.

Мне дали задание: сводить за околицу Сашку, Витька и Равиля. Задание простое — провести их по окраине. Соваться в посёлок дальше первых двух дворов, было строго-настрого запрещено. И все они должны были беспрекословно слушаться меня. Удивительно, но они меня действительно слушались! Не пререкались и даже не ворчали.

Стёпке досталась работёнка — хуже не придумаешь. Валерка велел ему сводить в посёлок девчонок и малышей. Надо было видеть его лицо, когда Поня сказал ему об этом.

Не знаю, как вели себя Стёпкины подопечные — но мои освоились довольно быстро.

Выслушав мой доклад, Поня задумчиво кивнул и махнул рукой, подзывая остальных моих разведчиков. Ребята подошли. Он положил на общий обеденный стол — местами, сколоченный гвоздями, а кое— где скреплённый шурупами и болтами — кусок ватмана, на котором была грубо нарисована карта посёлка.

«Смотрите, вот здесь, где у нас магазины — самая высокая часть посёлка. Дома здесь слеплены в одну кучу. До этого места я добрался, а вот дальше пройти не удалось. Почувствовал, что вырубаюсь, и кое-как уполз оттуда на карачках. Тыкался ещё в трёх местах. Без толку. И всё это на одном уровне. Назовём это «поясом смерти».

Найти в нём дыры — первейшая задача. Вадим, тебе вот этот участочек. » — он очертил карандашным огрызком небольшой круг чуть ниже «пояса смерти» и придвинул к себе керосиновую лампу, которую нам посчастливилось найти на заводе. Пламя заколыхалось, по лицам заплясали красные блики — «Идите вглубь и убивайте всех, кто попадётся на вашем пути»

«Мы привлечём к себе внимание.» — я представил это себе, и поёжился.

«В том-то вся фишка и заключается: привлечь внимание. Не понимаешь? Если у них есть хоть какие-то мозги, они подтянутся к этому району. А мы в это время будем искать проход вот здесь, через новую дорогу»

И он показал на карте, хотя в этом не было никакой необходимости. Я прекрасно знал, о чём идёт речь. Эту дорогу собирались строить — на западной окраине посёлка. Её даже проложили шесть лет назад, снесли изрядное количество домов и выкорчевали все деревья. На этом всё и закончилось. Теперь там были заросли мелкого кустарника и бурьяна.

«Валер, а если не сработает? Мы же ничего о них не знаем.»

«Верно, не знаем. Для этого вы и идёте, чтобы узнать. Как бы они себя не повели, дорога единственное место, где нет никаких построек и где можно спрятаться. А вы там грохните нескольких гадов. Всё как-то легче.»

«А, может, с ними как-то… поговорить?» — робко предложил Сашка.

«Артура помнишь?» — буркнул Валерка, не отрываясь от карты. — «Сходи, поговори.»

На несколько минут воцарилась тишина, только пощёлкивало и шипело пламя в горящей лампе.

«Откуда они вообще взялись?» — решился подать голос Витёк. И ткнул пальцем в потолок — «Оттуда?»

«От верблюда… А может быть, и оттуда. Тебе, не всё ли равно?» — отрезал Поня и, быстро свернув карту, направился к своей лежанке.

«Валер, а я вот никак не пойму, что случилось с теми двумя. Почему они так?» — заговорил Равиль.

«С какими двумя?» — спросил Поня, застилая постель.

«Ну-у-у…» — Равиль замялся, помолчал, — «С теми, которых шлёпнуть пришлось. С мужиком и пацаном этим…»

Поня замер, склонившись над лежанкой с курткой в руках, которая использовал вместо одеяла. Затем, повернувшись, присел.

«Не знаю, Равиль, правда, не знаю.» — тихо произнёс он. — «Но, если так, подумать… Нас много. Мы друг друга поддерживали. А они остались в одиночестве. Без друзей, без поддержки… Крыша у них поехала, вот и всё. Ты выйди сейчас подежурь, пока Стёпка с девчатами не вернётся. Остальные ложитесь спать. Следующая ночь — ваша.»

…Следующая ночь была наша, и мы пошли вчетвером. Это был первый глубокий рейд с моим отрядом. Каких-либо особых указаний Поня не давал, и мне от этого было не по себя. Я просто тупо вёл парней, короткими перебежками от одного двора к другому, старательно обходя мелкие группы бултыхашек.

Меня постоянно томило неприятное щемящее чувство страха за ребят. Нас было четверо — слишком много. Отправил бы нас Поня вдвоём — с любым из них, я бы чувствовал себя горазда лучше. Мы бы следили друг за другом и не давали наделать глупостей. Я обернулся. Идут за мной чётко — след в след. Одинаково напряжённые, неподвижные лица. Не слышно не дыхания, ни сопения, ни дороги под ногами. Ч-чёрт!...

За своими страхами и сомнениями я не заметил, как мы добрались до места. В узком переулке я увидел большущую группу этих тварей: их тут было десятка три.

В середине переулка располагался какой-то странный объект, походивший на узкую, стоящую вертикально цистерну. Цистерна эта была вставлена в кольцо, стоящее на шести опорах. Бултыхашки медленно и чинно передвигались возле неё. И не было видно в их перемещениях какой-либо определённой закономерности.

Мы сидели в огороде среди лопухов и я не знал, на что же решиться. Сашка сидел рядом со мной. Слева, ближе к ограде прятался Равиль, справа около штабеля дров отлично замаскировался Витёк.

Молодцы они, как будто всю жизнь маскировались и прятались. Я не молодец. Лучше бы Поня командиром назначил Равиля. Пока я раздумывал над всем этим, краешком глаза уловил какое-то движение справа. Легонько качнулся потревоженный подсолнух. Через переулок с быстротой молнии мелькнула черная тень.

Витёк! Ну, конечно же, он. Перемахнул через забор — и вот он уже в другом огороде. Как он пробирался через заросли я не видел и не слышал. Через считанные секунды он уже вынырнул из травы прямо напротив нас и вскарабкался на высокий клен, да так, что дерево даже не шелохнулось.

Вот, чертяка! Любит повыпендриваться. Его лихачество и побудили меня к решительным действиям. Слегка приподнявшись над лопухами, я выпустил первую стрелу. Она пролетела между кольями забора и воткнулась в середину туловища ближайшего бултыхашки. Рядом свистнула Сашкина тетива. Выстрелил и Равиль. Куда попали их стрелы, я не видел, зато увидел, как из головы одного из бултыхашек вертикально точит стрела с оперением: Витёк тоже начал действовать.

Возле цилиндра началась лихорадочная возня, послышались характерные булькающие звуки. Две плюшевые фигуры упали и остались лежать без движения. Равиль приподнялся и очень быстро одну за другой выпустил три стрелы, после чего быстро сменил позицию.

Мы с Сашкой перебрались в угольный сарай. Окопались там как в дзоте, и вели стрельбу из щелей между досками. И тут я увидел, как с клёна, на котором сидел Витёк, упала сломанная ветка. Ответ последовал незамедлительно — вверх взметнулись несколько слизистых струй. С замиранием сердца я следил, как Витёк карабкается по тонкому стволу, стараясь забраться повыше. Слава богу, их плевки до него не доставали. Но положение у него было незавидное.

Я выскочил из сарая и начал швыряться угольными комьями. Нас, наконец, заметили, и первые потоки светящейся слизи ударились об забор. Равиль выскочил из-за куста крыжовника и бросил копьё, а Сашка взобрался на крышу сарая.

Мне вовремя удалось обнаружить одиночную фигуру бултыхашки, прилепившуюся к стенке сарая и медленно ползущую вверх. Сашка бы его не заметил — он продолжал обстрел переулка. Я схватил железный лом, которым хозяева дома долбили уголь, и пригвоздил им бултыхашку к стене.

Витёк спрыгнул с дерева прямо на голову последнему, тем самым, повернув его на землю, и, подойдя к беспомощно шевелящейся фигуре, несколько раз проткнул её мечом.

Бой был окончен. Мы собрались у цистерны.

«Кто знает, что это хреновина?» — спросил Витёк. Глаза его искрились озорным весельем.

«Витёк, я тебе балду отвинчу.» — яростно сказал я ему.

«Ой-ёй-ёй, как страшно!» — насмешливо протянул Витёк. — «Влад, ты не разменивайся по мелочам: руки и ноги тоже. Но это уже попозже, ладно? Давай опрокинем эту штуку.»

«Зачем?»

«А просто так, чтобы смешнее было.»

Хотел я ему сказать, что мы наделаем много шума, но потом вспомнил что для того мы сюда и посланы — чтобы наделать побольше шума. Мы попытались, но ничего у нас не вышло. Тяжёлая она была. И тут я вспомнил про лом.

«Равиль, там с другой стороны в стене лом торчит. Принеси его, пожалуйста. И захвати какую-нибудь широкую доску.»

Сашке я велел собрать наши стрелы — те, что не попали в бултыхашек.

«Здоров ты, Вадька, однако» — заметил Равиль, неся лом и доску — «Классно ты его к сарайке пришпилил»

«На здоровье пока не жалуюсь» — откликнулся я, принимая лом и подсунув его под одну из опор — «Ну что, взялись? И — раз!...»

Цистерна начала медленно раскачиваться и, в конце концов, она всё же вывалилась из кольца. Вздрогнула земля.

«Всё, мотаем отсюда!» — Витёк схватил меня за рукав и потянул в сторону огорода.

«Нет, постой!» — я посмотрел на проулок и прикинул расстояние до дороги, которая шла под уклон. Не так уж и много было до неё… — «Сашка, залезь на дом и глянь там, много этих тряпочных кукол на дороге.»

Санька быстро взобрался на крышу и даже для верности встал на кирпичную печную трубу. Постояв там немного, он скатился по крыше, перескочил на сарай и через пару секунд стоял рядом с нами.

«Их там целые тучи. Прут сюда со всех сторон. Прав Витёк — линять надо отсюда.»

«Сейчас, слиняем немного погодя. Давайте подкатим цистерну к дороге»

«Это ещё зачем?» — поинтересовался Витёк, встревожено глядя на меня.

«А просто так, чтобы ещё смешнее было…»

Мы упёрлись в гладкий металлический бок и покатили её к дороге.

«Так, теперь давайте развернём её и столкнём вниз.»

«Всё, Влад, всё! Я понял! Ну, ты и зверюга! » — восхищённо прохрипел Витёк.

Мы разогнали цистерну и под конец пинками придали ей ускорение. Вихляя и гремя, она покатилась вниз по дороге.

«А мы следом за ней?» — Равиль вопросительно посмотрел на меня.

«Правильно. Пошли!»

На дороге небольшими кучками, в лужах ярко горящей слизи, лежали примятые фигуры бултыхашек,

«Девяносто четыре, девяносто семь… Да-а-а, короче!.. Сто…» — бормотал Витёк.

«Чего ты там бухтишь?» — полюбопытствовал Равиль.

«Считаю лепёшечки, которые мы тут настряпали. Для отчётности. Сто штук!.» — жизнерадостно сообщил Витёк и отплясал степ между слизистыми лужами. Цистерну мы нашли у последнего двора. Она снесла забор, часть свинарника и остановилась, упершись в дом…

В пещере мы застали только Поню. Он стоял у очага и шевелил в очаге горящие угли железным прутом. Витёк подскочил к нему и, захлёбываясь от восторга начал рассказывать о наших похождениях. Он размахивал руками, таращил глаза, шипел и рычал.

«Погоди, Витюшечка, не искри зубами. Давайте выясним одну первостепенную вещь. У меня к вам вопросик: как вам Вадим в качестве вожака? »

«Вадька — дельный чувак!» — пробасил Витёк — «Ему бы только с тормозов немного сняться.»

«Правда, Влад, тормозишь иногда» — кивнул Равиль — «Думал бы шустрее, цены бы тебе не было»

Сашка молча улыбнулся и встал рядом со мной.

«Вот и чудесно. Значит, оставляем.» — Поня кивнул. На меня он не смотрел — продолжал шевелить железякой угли.

«Может, Равиль покомандует?» — предложил я робко.

«Нет, Вадим. Водишь ты хорошо» — Валерка был непреклонен. — «Парни вернулись без единой царапины. Все живы — здоровы. Тема закрыта. Давайте поговорим о другом. Рассказывай, Вадим как всё было.»

Я коротко рассказал о наших подвигах. Количество убитых бултыхашек Поню не впечатлило. Его заинтересовала цистерна, но на подробностях он не настаивал. Когда он услышал, что бултыхашки стали подтягиваться на поднятую нами суматоху, заметно оживился. Он долго и очень подробно расспрашивал об этом Сашку, который видел всё это с крыши. Под конец удовлетворённо кивнул.

«Это хорошо — с одной стороны. Но мы здорово рискуем. Удивительно, что они не попёрлись сюда за вами.» — Поня присел на корточки и выкатил железякой из очага несколько печёных картошин.

«Среда обитания…» — глухо произнёс Равиль.

«Не понял. Повтори ещё раз» — Поня приложил ладонь к уху.

«Они боятся живых вещей: живых растений, животных, людей. Боятся заразу подцепить. От построек заразу подхватить меньше возможности. Они обработали посёлок своими соплями. Обеззараживание провели…»

«Э-э, да ты у нас просто профессор.» — с издёвкой произнёс Витёк.

«Замажь своё дуло!» — резко оборвал его Поня. — «Ну-ну, и что же дальше?»

«А, ничего!» — неожиданно с горечью закончил Равиль — «Спалить бы всё к чёртовой матери!»

Поня долго, не мигая, смотрел на него. Затем встал и ушёл в тёмный угол пещеры. Оттуда он вернулся, неся канистру с бензином. Он вручил её мне и сказал:

«Действуй, Влад. И прихватите с собой ружьё.»

Я стоял с канистрой в руке и тупо смотрел на него. На меня опять ложилась большая ответственность, и мне не дали конкретных указаний. Поня кивнул, достал из-за пазухи карту и развернул её передо мной.

«Сейчас ветер дует с юга — от посёлка в нашу сторону. Как раз то, что надо. Через пару дней он усилится. Подпалите дома в четырёх местах, вот здесь» — он показал на карте. Это было недалеко от того места, где мы столкнули с дороги цистерну. — «Ветер искры разнесёт по всему посёлку. Ну, а дальше… сам знаешь…»

«Замажь своё дуло!» — резко оборвал его Поня. — «Ну-ну, и что же дальше?»

«А, ничего!» — неожиданно с горечью закончил Равиль — «Спалить бы всё к чёртовой матери!»

Поня долго, не мигая, смотрел на него. Затем встал и ушёл в тёмный угол пещеры. Оттуда он вернулся, неся канистру с бензином. Он вручил её мне и сказал:

«Действуй, Влад. И прихватите с собой ружьё.»

Я стоял с канистрой в руке и тупо смотрел на него. На меня опять ложилась большая ответственность, и мне не дали конкретных указаний. Поня кивнул, достал из-за пазухи карту и развернул её передо мной.

«Сейчас ветер дует с юга — от посёлка в нашу сторону. Как раз то, что надо. Через пару дней он усилится. Подпалите дома в четырёх местах, вот здесь» — он показал на карте. Это было недалеко от того места, где мы столкнули с дороги цистерну. — «Ветер искры разнесёт по всему посёлку. Ну, а дальше… сам знаешь…»

У Пони было ещё одно удивительное свойство: он безошибочно угадывал погоду. Ветер с юга усилился, и с наступлением темноты мы вчетвером отправились в посёлок.

С учётом предыдущего похода мы были экипированы более основательно: стрелы с широкими наконечниками, по копью на брата, ружьё и два топора.

Успешно миновав всех бултыхашек, небольшими группами курсировавших по улицам и подворотням, мы пробрались в первый, намеченный для сожжения дом — влезли через открытую форточку.

Сашка, Равиль и я следили за окнами, пока Витёк раскладывал по углам скомканные газеты и поливал углы бензином. Равиль бросил зажженную спичку, мы выскочили через окно, и ждали, притаившись за бочками, в которые ранее набиралась вода для поливки огородов.

В окнах замелькали языки пламени, но затем всё погасло. Из открытого окна валил густой дым, и было темно. Мы подождали, когда в доме проветрится, затем снова проникли вовнутрь. Сгорел бензин и принесённая с собой бумага, а так же часть занавесок. На этом всё и закончилось.

«Может, пробуем ещё разок». — Витёк потянулся за канистрой.

«Бесполезно, ничего не получится». — Равиль сморщился. — «Слизь, дрянь…»

Закончить он не успел. Сверкающая струя пролетела между мной и Сашкой. В открытом окне торчала фигура бултыхашки. Витёк навскидку шарахнул по нему из двух стволов. Фигура, покрывшаяся оспинами дырок от дроби, несколько мгновений торчала в окне, затем медленно сползла вниз. Я подскочил к окну, и тут же метнулся обратно. Их там кишмя кишело во дворе. Дом был окружён.

«Попались!» — услышал я голос Равиля за спиной — «Что будем делать?»

«Надо пробраться на чердак. Витёк, Санька, хватайте топоры, рубите потолок у печной трубы! Мы с Равилем прикроем. Равиль, надо срочно закрыть остальные окна!»

«Зачем?»

«Чтобы не продуло. Шутишь что ли?»

«Зачем рисковать, если они всё равно все стёкла повысаживают?» — Равиль прижался к стене по другую сторону от окна.

«Они ещё не знают, что стёкла бьются. Иначе нам бы уже пришла хана…»

В окно хлестнуло несколько струй. Мы пригнулись. Витёк с Сашкой, стоя на печке, отчаянно орудовали топорами. Я только слышал, как падают куски штукатурки. Перепрыгивая через светящиеся лужи, я схватил канистру с бензином и прихватил подвернувшийся под руку веник. Смочив веник в бензине, я перебросил его Равилю.

«Я дам по харям горючкой, а ты подожжёшь.»

В руках у Равиля тут же вспыхнул импровизированный факел. Сидя на корточках, я, не глядя веером, плеснул бензин в окно, а Равиль швырнул туда горящий веник. За окном с рёвом взметнулось пламя.

Мы осторожно выглянули. Они горели — семь или восемь фигур. И очень хорошо горели, корчась, булькая и кружась на месте. Остальные отчаянно плевались в них жижей — пытаясь сбить пламя.

«У-у, харчки вонючие, это вам за Артура!» — прорычал Равиль.

«Всё, пацаны, мы проходим!» — услышал я голос Витька. — «Дёргать надо отсюда!»

Он уже подсаживал Сашку. Я выплеснул в окно остатки бензина и выбросил туда же пустую канистру, заскочил на печку и полез в рваное отверстие в потолке. Три пары цепких рук схватили меня за одежду и мигом втащили на чердак.

Ориентируясь на свет из щелей, мы по толстому слою пыли пробрались к дверке, ведущей на крышу. Беглый осмотр показал, что на этой стороне двора никого нет. Мы стали прыгать в огород. Витёк приземлился первым и сразу же бросился к углу дома.

И тут я увидел, как со стороны переулка прилетел дымящийся шар размером с кулак. Он врезался в стену дома, отскочил, зашипел, затрещал и разразился древом зелёных молний. За ними последовал ещё один разряд, ударивший в дом, ограду и траву. Я увидел как Витёк, подбросив ружье в воздух, отлетел к забору.

«Быстрее, там Витёк! Витьку помогите!» — заорал я.

В переулке маячила одиночная фигура бултыхашки. Равиль и Сашка схватили Витька за руки и оттащили в сторону. Вовремя. На это место тут же легла полоска слизи. Перемахнув через забор, я стремительно оббежал полукруг и обрушил топор на голову булты. Увидев три мелькавшие вдоль улицы блеклые тени, я устремился вслед за ними…

Выбравшись из посёлка, мы угрюмые и удручённые передвигались по темной равнине, на которой под ногами ничего не было видно. Я обратил внимание на то, что Витёк время от времени встряхивает рукой.

«Витька, ты чего?»

«Током долбануло.» — ответил Витёк и неожиданно засмеялся. — «Представляешь, бегу я вдруг… Хрясь! И всё пошло кувырком. Где я, где ружьё, где сигареты, где дом, где огород? Очухался, когда Санька по щекам меня охаживал… А где сигареты? Чёрт, переломались все. »

«Током долбануло?» — переспросил я.

«Да, Вадим, током. Меня тоже зацепило» — подтвердил Равиль. — «Если б мы поближе стояли, кирдык бы нам пришёл.»

До пещеры мы добрались в полном молчании. Обстановка в пещере мне сразу не понравилась. На наше благополучное возвращение внимания никто не обратил. Пони и Лёньки не было — они задержались на заводе. Стёпка нервно бродил из угла в угол. Катька с Маришкой сидели рядом с Андрюшкой, гладили его и говорили ему ласковые слова. Лицо у Андрюшки было зарёванное, губы опухшие. Сашка присел рядом с ним на корточки.

«Что с ним?» — спросил он у девчат.

«У себя дома побывал.» — отвечала Катюшка.

«Где, как?» — спросил подошедший Равиль.

«Мы вчетвером ходили по новой дороге. Я, Валерка, Стёпка и Андрюшка.» — сообщила Маришка. — «Что вам сказать, ребята? Дохлый это номер. Там на дороге строители свои вагончики понаставили. А мы про них забыли совсем. Хотели мы их дворами обойти. Тоже бесполезно. Там этих булты как мошек на болоте. Через Андрюшкин двор проходили и зашли в дом. Уж больно он ныл и просился. Зря мы это сделали. От матери и сестрёнки его только две чёрные кучки остались. Андрюшка хотел игрушечную лошадку забрать. Любимую игрушку сестры. А этот.. » — она кивнула на Стёпку. — «Отобрал её и выбросил.»

«Не хрен, всякую пакость из посёлка сюда таскать!» — огрызнулся Стёпка.

Маришка вскочила и грудью пошла на него.

«Слышь, ты, ишак фестивальный! По-человечьи никак нельзя было?! Ничего бы не случилось! Отмыли бы с мылом, с бензином. С водкой бы отмыли! Мы уже все здесь закалённые. А это всё, что у него от сестрёнки осталось.»

Стёпка отвёл глаза и вышел из пещеры.

Поня с младшим братом остались на ночь на заводе. Мы вымотались в посёлке до предела, и ждать их не стали — сразу легли. А рано утром меня разбудила Маришка. Скорей всего потому, что моя лежанка находилась ближе всех остальных. Она отчаянно трясла меня за плечи.

«Просыпайся, Вадим!» — повторяла она над ухом громким встревоженным шёпотом — «Просыпайся, давай! Андрюшка пропал.»

«Мариш, почему я? Стёпку буди. Мы там наверху в посёлке замотались совсем. Стёпка напортачил, пусть теперь исправляет…»

«Стёпка только что с караула сменился. И намотались мы там не меньше вашего.» — возмутилась Маришка, но потом вдруг смягчилась — «Ну Вадик, ну я очень тебя прошу. Ты же не откажешь мне, правда? Ты же у нас везунчик. У тебя всегда всё получается.» — она наклонилась и поцеловала меня в губы. — «Очень прошу тебя. Ты его найдёшь, я знаю.»

«Ладно, ладно…» — я кое-как поднялся. После посёлка привычно кружилась голова, пошатывало и подташнивало. В слабом пламени очага виднелись очертания спящих. Возился во сне, и поскуливал Витёк. Равиль тоже вёл себя беспокойно.

Я вышел и полной грудью вдохнул пахнущий первыми морозами сладковатый воздух. Мне сразу же полегчало. Ясно было, почему так суетилась Маришка: она в ответе за маленьких. И с Андрюшкой, тоже вроде бы всё понятно: игрушку разыскивать пошёл. Маришка должна была помнить, где её выбросил Стёпка. И всё-таки, всё-таки… что-то не сходилось.

По времени, например. Все мы прошли хорошую выучку. И даже маленький Андрюшка без труда ориентировался ночью на местности. Ему бы хватило и получаса. Если он не подался в посёлок…

«Вадим, не стой ты столбом!» — Маришка дёргала меня за рукав, тянула в сторону посёлка.

«Подожди, Мариш, не топчись. Стой на месте.» — Я опустился на корточки и посмотрел на землю, покрытую инеем. Едва заметные тёмные следы детской обуви неровной цепочкой тянулись на север.

«К заводу он пошёл.»

«Не болтай глупостей.» — неуверенно возразила Маришка.

Осторожно ступая, я пошёл по следам, которые поднимались по склону и опускались в смежную впадину — совсем неглубокую, с четырьмя деревьями посреди каменистого островка. На рябиновой ветке, на тонком шнуре висел Андрюшка. Глаза его были закрыты, на лице застыло плаксивое выражение. Листья, алые ягоды, и Андрюшкины волосы были присыпаны искрящейся изморозью, быстро испаряющейся под лучами восходящего солнца…

С наступлением зимы вылазки в посёлок пришлось прекратить. Снег предательски хрустел под ногами. В сугробах терялась подвижность и незаметность. К таким выводам пришёл Поня, и оспаривать его решения никто не собирался.

Началось унылое, безотрадное существование в пещерах. Мы постоянно ходили на завод за топливом и припасами. И всё плотнее ночами жались к очагу. Вход в пещеру мы утеплили тряпками как могли. Стоять на страже стало совершенно невозможно. Поэтому мы ограничились тем, что понаделали всяких ловушек. В довершении всего на заводе пропало электричество.

В середине ноября, в один из обыденных безликих дней за пещерными дверями взвился режущий уши девичий крик, заставивший нас вскочить и схватиться за топоры и копья. Крик повторился, и теперь можно было разобрать, что кричала Катюшка. В нём теперь отчётливо слышались два слова: «Лёнька утонул!»

Поня вскочил, расшвыривая нас и стоящие на дороге табуретки, выскочил наружу. До того это было жутко, что никто не рискнул последовать за ним. За дверью звучал злой, задыхающийся голос Пони, срывающийся на крик. Что-то несколько раз глухо ударилось в дверь.

Тяжело дыша, с вытаращенными глазами и жёстким оскалом на бледном лице вошёл Поня. Следом за ним Стёпка, вытирающий кровь на разбитых губах. Как позже выяснилось, они вдвоём с Лёнькой пошли на рыбалку, и Лёнька провалился под неокрепший ещё лёд Большой дамбы. Был ли на самом деле Стёпка повинен в смерти Валеркиного брата, мы так и не узнали. Разговаривать на такую больную тему и выяснять подробности желающих не нашлось.

Прихода декабря с его убийственными морозами я ждал с надеждой и страхом. В нашем положении от морозной зимы мало радости. Это не дом родной в тихое мирное время, когда можно в школу не пойти, но при этом играть во дворе в хоккей. Здесь нужно было сидеть и носа не высовывать. Это при том, что совершенно нечего было смотреть и слушать.

В телевизоре, который мы нашли на заводе, остался один кинескоп. Ни одного радиоприёмника или хотя бы динамика. Телефонные линии молчали — даже фона не было слышно. Только и оставалось, что читать найденные на заводе старые газеты да журналы.

Стрельба из лука и метание ножей давно перестали быть для нас забавой и удовольствия не доставляли. Декабрь таил в себе надежду в смысле стабильности и спокойствия хоть на какое-то время. И невесть откуда берущуюся уверенность, что сильные морозы защитят нас от непрошеных гостей. О том, что когда-нибудь наступит весна и вновь придётся дышать отравой, думать не хотелось.

Наверное, я бы так и лежал бы, глядя в глиняный потолок, между редкими делами, предаваясь воспоминаниям и размышлениям, если бы не Катюшка. Она приставала ко мне и требовала, чтобы я обучил её навыкам ночной разведки и вообще всему, что умею. Это вызывало во мне угрюмое раздражение и протест, но однажды я словно проснулся и обнаружил, что в этом мире существует женское. И это женское смотрело на меня блестящими серыми глазами, в глубине которых сияли яркие звёздочки.

В тот день Поня, Степан и Витёк ушли перетаскивать припасы из другого убежища, а меня и Сашку оставили охранять девчат и пещеру. Катюшка, уже одетая, стояла у выхода смотрела на меня и улыбалась. Я почувствовал себя ужасно смущённым и повернулся к Сашке с Маришкой.

Сашка хихикнул и отвернулся. Маришка легонько дала ему подзатыльник. Она обменялась с Катюшкой продолжительным взглядом, значение которого я не понял, и посмотрела на меня лукаво. Прикрыв глаза, она ласково кивнула мне, будто благословляя.

Выскочив из пещеры, Катюшка птичкой взлетела по склону, по которому я еле полз, пыхтя и отдуваясь. Когда моя голова оказалась на уровне земли Катюшка пнула небольшой сугроб, который полетел мне в лицо снежной пылью. И засмеялась своим тихим мягким смехом.

Я наспех слепил снежок и бросил в неё, но она ловко увернулась. Мы бегали друг за другом и бросались снежками. Потом я стал обучать её стрельбе из лука в прыжке и в приземлении на кувырок. Она повторяла за мной все упражнения, и у неё всё очень хорошо получалось.

Вернулись мы изрядно промокшие немного уставшие и сразу развешали одежду сушиться у очага, а сами переоделись в сухое. Я сел на скамейку, прислонившись к тёплой стене, а Катюшка села рядом, положив мне голову на плечо. Наверно в этом возрасте это уже можно было назвать признанием в любви. Я себя чувствовал безнадёжно отставшим, смущённым, потерянным и не знающим, что делать дальше.

Сашка спал на своей лежанке или притворялся спящим. Маришка глубоко вздохнула и поднялась со своего места. Проходя мимо нас, она незаметно взяла мою безвольно висящую руку, и прижала её к Катюшкиной талии, провела мягкими пальчиками по моей щеке и направилась к закипающей на огне кастрюльке.

В тот момент я улетел куда-то. Я вообще возлюбил всех на свете: и Катюшку за то, что она есть, и Сашку, за то, что он не смотрит на нас; а Маришку за её покровительство я просто боготворил. Странная она — подростковая любовь: во мне ещё трепыхалось детство, не желающее сдавать свои позиции.

Двигал ли Катюшкой древний инстинкт или всё произошло потому, что жили мы по закону волчьей стаи? Приткнулась ли она к лидеру, которым я стал поневоле, как волчица к вожаку? А что же тогда между Маришкой и Поней? Странно, что я способен был думать о подобных вещах.

Позже Катюшку с Саньком забрали на подмогу, и мы с Маришкой остались вдвоём. Она встала позади меня и занялась моей причёской. Делать было нечего, и вспомнились старые привычки.

«Кэт выбрала тебя.» — она произнесла это, словно желая оценить на слух. — «Не переживай. Ты храбрый парень, Вадим. Но пока к тебе не пришло настоящее чутьё — что делать с нами ты пока что не понимаешь. Зубки у тебя только, только режутся»

Неожиданно для себя, я взял её руку и поцеловал.

«Спасибо, Мариша, ты очень хорошая.» — произнёс я сдавленным голосом.

Она замерла от неожиданности, но затем рассмеялась.

«Ой, да ладно тебе!» — одним лёгким движением она разрушила своё творение у меня на макушке и прижала мою голову к своей груди. — «Всегда ваша — Мариша. Я обязательно Катюшке всё растолкую, по-женски. Но это когда выберемся отсюда. Сейчас ты воин. Защитник. »…

Поня тоже изменил своё отношение ко мне. В его долгих задумчивых взглядах я увидел что-то отеческое. Или мне так казалось. Он начал чаще брать меня с собой, как будто доучивал, передавая какую-то часть своей удали.

С наступлением весны появились первые прогалины и мы уже планировали новые операции в посёлке. Я стоял в дозоре, когда Поня подошёл ко мне и предложил сигарету. Он бросил на большой камень тёплую куртку, на которую мы присели.

.

«Валер, а почему мы всё время ломимся через наш посёлок?» — спросил я его тогда — «Почему не через Радугу или через Северный?»

«Наверно потому, что ЭТО НАШ ПОСЁЛОК. Его мы знаем лучше всего.» — Валерка бросил окурок и достал новую сигарету. — «Давай ещё по одной. Спички у тебя?»

Я молча подал ему коробок.

«На западе и на востоке мы попадаем в чисто поле и пропадаем там. Жрать нечего, укрыться негде. Через Северный и Казачий уходим в тайгу. Это тоже конечно вариант, но не самый лучший. И только через наш посёлок мы попадаем к реке. За рекой город. Ну и… Почему-то вы никто из вас не задумался о том, что дальше. Ну, выберемся мы отсюда, а дальше-то что? Мы не знаем о том, что вообще в мире делается. Радио на заводе не работает. И, слава богу. Пусть лучше ребятки ни о чём не думают. И ты, Вадим ни о чём не думай. Только о том, как попасть в посёлок и как живыми оттуда уйти.»

Он встал и собирался уже уйти в пещеру, но вернулся.

«И ещё: через три дня готовься к вылазке. Надо разведку провести. Посмотреть, что там изменилось после зимы. Ни во что не ввязываться, слишком глубоко не лезть. Просто пойти и посмотреть. Возьмёшь с собой Катьку и кого-нибудь из парней.»

«Не надо Катьку.» — вырвалось у меня. — «Вдвоём отлично сходим.»

«Возьмёшь с собой Катьку.» — жёстко повторил Поня. — «Я всё понимаю, Вадим. Для меня она сестричка родная, если ты вдруг позабыл. Так что отвечаешь головой. Всем надо форму поддерживать. Ты с ней очень хорошо позанимался. Молодец. А задание очень простое. Справитесь.»

И Поня ушёл.

Через три дня мы начали готовиться. Равиль с Витьком были уже в курсе. Равиль по обыкновению отмалчивался в сторонке, а Витёк постоянно маячил перед глазами.

«Вадь… Вадь, ты беса не гони. Я с тобой пойду, понял! У меня сегодня как раз рабочее настроение. Мы им нынче ввалим по самое не хочу!»

Нужен ты мне сегодня, подумал я, глядя на суетливого, со шкодливыми глазами, Витька. Катькой рисковать из-за тебя, раздолбая. Для тихой, незаметной разведки сдержанный, рассудительный Равиль подходил идеально.

«Равиль пойдёт.» — коротко бросил я.

Витёк возмущённо фыркнул и, швырнув снаряжение в угол, выскочил из пещеры.

Втроём мы дошли до окраины. Там лежал протяжённый пласт грязного снега, который днём находился в тени посёлка и таять не собирался. Идти по нему было нельзя — нас бы сразу обнаружили. Я решил обойти его с востока, где находился вход в самую густонаселенную часть посёлка.

«Зря ты это, Вадим.» — услышал я голос Равиля. — «На запад надо идти. Там я знаю выход к оврагу. Домов на краю оврага всего — ничего. Чуть что, нырнём в овраг — и нет нас.»

«Нет, не пойдёт» — я посмотрел на снежный массив и поёжился. — «Мы прогуляем всю ночь, а нам нужно быстрее возвращаться. А что за овраг? Ладно, после расскажешь.»

Мы двигались вдоль высокого забора, не встречая никаких препятствий. Знакомые симптомы влияния ядовитой слизи я почувствовал сразу: лёгкое головокружение и сухость в горле. Она проступала на постройках пятнами и местами даже не светилась. Хорошее начало. Может, эти сволочи повымерзали за зиму?..

Заслышав лёгкий шум, мы нырнули в первую же щель в заборе, затаившись среди кучек старой ботвы, которую хозяева дома так и не успели убрать. Обзор был прекрасный, а нас здесь не было видно совсем.

«Равиль, двигай на правый фланг, чтобы к нам не подобрались с тротуара.»

Равиль глянул на меня и криво усмехнулся. Стратег, мол, нашёлся. Скажешь тоже — правый фланг. Он на карачках отполз немного в сторону и спрятался за остроконечным сугробом.

В переулке стояла знакомая уже цистерна, окружённая бурыми фигурами. В принципе, здесь мало что изменилось. Зиму они пережили. Плохо, конечно. Хорошая новость заключалась в том, что эта гадость под воздействием зимы потеряла часть своих свойств. Этого было достаточно. Можно уходить.

Я глянул в сторону Равиля и не увидел его. Очевидно, он спрятался с другой стороны сугроба. И вдруг, откуда-то из глубины переулка. донёсся душераздирающий крик. Мы с Катькой замерли и уставились друг на друга. Крик повторился уже ближе. В переулке послышалось оживлённое бульканье, и вскоре он наполнился бултыхашками. Такого огромного количества этих тварей я ещё ни разу не видел. Их было не меньше сотни.

В середине этого столпотворения выделялась темная, отчаянно извивающаяся человеческая фигура. Равиль! Он хотел так же как Витёк — перескочить в соседний огород и попался. Теперь я отчётливо видел происходящее. Они держали его за руки. Непонятно, как и чем, но крепко держали. Несмотря на отчаянные усилия, вырваться ему не удавалось.

Он больше не кричал. Он матерился, дёргался из стороны в сторону и пинался. Булты тащили его к своей цистерне. У меня в глазах потемнело от злости. Я схватил копьё и рванулся к забору, но Катька схватила меня за руку и вернула обратно.

«Не дури, Вадь! » — прошипела она. — «Тебя заплюют, ты даже увернуться не сможешь.»

Она была права: с таким количеством нам не справиться. Нас моментально утопят в слизи. Я сидел, до боли сжимая древко копья. Хотелось выть от бессилия.

«Что они собираются с ним делать?» — прошептал я.

Катюшка закрыла глаза и резко мотнула головой.

«Ничего хорошего...»

За тем, что произошло, я не смог проследить и предотвратить тоже бы не успел. Не ожидал я этого. Катюшка стремительно вскочила, словно хотела взлететь. Тряпка, заменяющая ей платок слетела с головы, освободив разлетевшиеся веером белые волосы. В руке она держала мой лук с натянутой тетивой. В тот момент я видел только белокурую деву под облаками и лишь теперь по-настоящему понял: «люблю!».

Казалось, прошла целая вечность до того момента, когда она спустила тетиву. Сверкнула стрела, поразившая Равиля в голову. Равиль зашатался и, перевернувшись, рухнул на землю. Я поднялся и бросил копьё, которое навылет пробило двух бултыхашек и воткнулось в землю рядом с цистерной.

Не знаю даже, обстреляли нас слизью в ту ночь или нет — в нас они точно не попали.

Я пришёл в себя только недалеко от пещеры и обнаружил, что сижу на земле, и тупо смотрю на чёрный силуэт кирпичного завода на фоне северной части нашего неба.

И почти сразу же я увидел Поню. Он стоял и курил — ждал нас. Катюшка пошла ему навстречу. Зря ты это, Вадим. На запад надо идти… Я закрыл ладонями лицо и до хруста сжал зубы.

«Что?..» — услышал я Валеркин голос.

«Равиль.» — коротко ответила Катюшка.

Он что-то спросил.

«Нет!» — резко ответила ему Катюшка. — «Я убила его.»

О чём они ещё говорили, я не разобрал. В голове звучал голос Равиля: «Там есть овраг. Чуть что — нырнули в овраг, и нет нас…»

Поня подошёл ко мне и, взяв под локоть, поставил на ноги.

«Нельзя сейчас сидеть, Вадим. Земля сырая и холодная. Пойдём.»

Взяв меня под руки, они отвели меня в пещеру и усадили у очага. Передо мной появилась развесёлая Витькина физиономия с озорным оскалом. Не знаю, какое выражение было у меня на лице, но веселье мигом исчезло, уступив место испугу. И Витёк исчез из поля зрения.

Немного погодя рядом подсела Катюшка и крепко обняла рукой за шею. Она провела рукой по моей щеке и губам, и я увидел на её пальчиках глубокие рубцы от тетивы моего тугого — претугого лука. И эта нежная рука, пославшая стрелу милосердия, не переставая, гладила меня, а влажные прохладные губы, почти прикасаясь к уху, шептали одно и то же:

«Успокойся, Влад. Он сам пошёл на это. Мы бы его не спасли.»…

Я был надломлен. Меня и Катьку от проведения операций Поня отстранил почти на месяц. Походы возглавлял то Стёпка, то Витёк. В основном, Витёк, и это было удивительно. На мой взгляд, на роль командира он совершенно не подходил. Мы с Катюшкой ходили на завод и занимались другими хозяйственными делами. Сам Поня обходил границы наших владений с шестикратным полевым биноклем, принадлежавшим ранее его младшему брату: искал лазейку во внешний мир.

Как-то под вечер Поня вернулся с обхода «с восточных границ». Бросив мешок у входа, сел на скамью и долго, в полной неподвижности, сидел с закрытыми глазами.

«Пойдём, Влад, покурим» — произнёс он тихим голосом.

Почему все разговоры со мной он предпочитал проводить наедине, так и осталось для меня загадкой. Мы выбрались из пещеры. Поня кивнул стоящему в дозоре Сашке: отдохни пока. Сашка, сидевший на кочке и укутанный так, что походил на снеговика, молча поднялся и ушёл.

«Маришка про тебя и Кэт все ухи прожужжала» — начал он. — «Горой за тебя стоит. Опекает вас по высшему разряду. Только этого совсем не нужно. Мы здесь все уже взрослые, и это ваше с Катькой личное дело. Ты главное смотри, чтобы она у тебя не подзалетела. Сейчас нам это совершенно не к чему». — Он внимательно посмотрел мне в глаза. Вид у меня, наверное, был очень глупый. Я даже не осознавал: к чему такие речи.

«Не понимаешь?» — Поня усмехнулся — «Вижу, что между вами ничего такого не было. Ладненько… » — он нахмурился и посмотрел куда-то в сторону. — «Хреновы наши дела: законопатили нас глухо. Завтра ещё по кромке Северного пройдусь….»

«Валера, ты ничего не знаешь про овраг? Он должен находится где-то на стыке нашего посёлка с Кулацким? » — спросил я его.

«Нет там никакого оврага». — досадливо отмахнулся Поня. — «С чего ты взял? Во сне приснилось? Ты не о том сейчас думаешь, Вадя».

«Равиль говорил что есть. По идее, должен быть. Если там вода вытекает из дамбы, она могла его размыть до самой реки».

«Да? А что конкретно говорил Равиль? Где он точно находится?»

«Не успел он ничего сказать» — произнёс я с досадой — «Если бы он выжил тогда…»

«Нет там никакого оврага» — уверенно повторил Валерка. — «Там дома сплошняком стоят. Не фантазируй, Вадим»…

Это меня сбило с толку. Равиль, Равиль… Нельзя сказать, что он не любил прихвастнуть и преувеличить. Однако замашек записного врунишки я за ним как-то не замечал. И если речь шла о важных вещах, он никогда не врал. Всё это у него было на лице написано. В такие моменты он сосредоточенно смотрел немного мимо собеседника и говорил жёстко и уверено. С другой стороны, Поня… У него чутьё. Равиль не врал, а Поня не ошибался…

В дальновидности и необыкновенном чутье нашего вожака я лишний раз убедился, когда Витёк в конце мая вернулся из посёлка и доложил, что ему удалось пробраться на горноспасательную станцию. Это давало нам новые возможности. В первую очередь, запасную базу с провиантом, одеждой и инструментами под самым носом у врага.

«Молодчина, Витёк!» — Поня заметно оживился. В первый раз я от него услышал в адрес Витька такую сильную похвалу. Видно было, что отсутствие хороших новостей его совершенно доконало. — «Рассказывай, давай. Только без твоих, эти самых»…

Витёк начал рассказывать. Добрались они без осложнений, в основном благодаря тому, что до самого места продвигались через густо поросшие картофельные поля, где их никто не мог видеть. Дорогу им перекрыло шоссе, по которому плотными кучками шастали бултыхашки. К счастью им удалось обнаружить ливневую трубу, проложенную под шоссе и бетонной оградой горноспасательного парка.

В конторские помещения они пролезли через окно подвального этажа. Везло в тот день Витьку необычайно. Все конторские помещения были заперты на замки, и бултыхашки вовнутрь не пробраться не могли.

«Электричества там тоже нет» — пожаловался Витёк. — «Так что аккумуляторы для шахтовых фонарей заряжать негде. Зато горноспасательные костюмчики… М-м-м-ма! Пальчики оближешь! Мы на вахте все ключи нашли. Когда уходили, всё заперли, а ключи повесили обратно. Только стенд с ключами подальше запрятали. Нашли столовую и кухню. Побывали в химической лаборатории. Спустились в слесарку, а там сто-о-о-олько железа!.. »

«Погоди-ка, Витёк» — Поня подался вперёд. — «Отмотай немного назад. Расскажи о том, что ты видел в лаборатории».

«А что там можно увидеть?» — досадливо отмахнулся Витёк. — «Банки, склянки...»

«Ну, а что на этих банках-склянках было написано?»

«Делать мне больше нечего, как читать всякую дребедень! Там, в слесарке…»

«Вадим…» — Поня резко повернулся ко мне. — «Ты в химии неплохо разбираешься. Нам нужно новое оружие, понимаешь?»

Теперь все смотрели только на меня. Я поёжился под взглядами, в которых было столько надежда. Смотрели, как на чудо во плоти. Действительно, химию я знал, и знал на «отлично». Учебник химии протёр дома до дыр: читал даже за едой, прислонив к графину. Постоянно дома что-то смешивал и возгонял — смотрел, что получится. Учительница химии носилась со мной как с писанной торбой. Без опаски выдавала любые реактивы — только попроси…

«Витёк, ты — ведущий. Стёпка, на тебе Вадим. Смотри, чтоб на него ни одна пылинка не упала. Берите столько стекляшек, сколько сможете унести» — проговорив это,

Поня поднялся и, подхватив со стола опустошённую консервную банку из-под «сайры» швырнул её в стоящий у входа мусорный ящик. Я внимательно наблюдал за ним. Мрачноватым он был, недовольным. Мне тогда показалось даже, что ему хотелось пойти вместо Стёпки. Он постоянно посылал нас на эти задания, и его очень сильно ему не нравилось.

Через пять дней мы выступили. Огороды, по которым мы без задержек добрались до самого шоссе до такой степени заросли сорняками, что напоминали джунгли. У последней ограды мы остановились и, прячась в плотных зарослях морковника, долго наблюдали за черной лентой асфальта, на которой стояла уже знакомая нам цистерна.

«Глянь-ка!» — толкнул меня Витёк. — «Вон дылда, какая здоровенная вымахала! Да, не туда ты смотришь! Слева стоит. Видишь?»

И я увидел его. Тоже вроде бы бултыхашка, но очень высокий. Голова его была крупная и угловатая какая-то. «Глаза» его сверкали, как бутылочные стекла, в свете автомобильных фар. Он стоял и не двигался.

«Этого нам ещё не хватало!» — пробормотал Стёпка у меня за спиной.

«Не тушуйся, Степан. Подрос один немножко, ну и что? Стёп, ты чуть что, сразу бей по корпусу. Не промахнёшься теперь… » — Витёк приподнялся и глянул поверх сорняков. — «Вроде бы все ушли. Только этот здоровый торчит. Ну и шут с ним. Он с другой стороны. Не заметит »

Мы ползком прокрались к трубе и пролезли через неё на территорию парка. Витёк сразу же нашёл нужное подвальное оконце. Судя по изобилию труб и кранов, на которые мы натыкались в темноте, здесь располагалась бойлерная. Здесь же был спрятан стенд с ключами. Чиркая спичками, Стёпка нашёл ключ от лаборатории и мы поднялись из подвального этажа.

Непривычно это было — бродить по конторским помещениям после дикой многодневной жизни. Здесь не завод, к которому мы уже привыкли — расположение кабинетов совсем другое. И запахи тоже иные — канцелярские.

Лаборатория оказалась довольно большой и хорошо оборудованной. Витёк и Стёпка по очереди зажигали пучки травы, специально изготовленные для этой цели. Света от них едва хватало, чтобы разглядеть надписи на наклейках.

Брали только самые «убойные» реактивы. Затолкав всё в сумки и, обложив посуду тряпками, чтобы не гремела, мы тем же путём отправились обратно. Было сущим наказанием ползти со всем этим добром через трубу. Когда мы нырнули в первый огород, я вздохнул с немалым облегчением.

В этом травяном лесу можно было спокойно выпрямиться в полный рост и без лишней спешки возвращаться на «базу». Времени в лаборатории мы потратили мало — часа час-полтора от силы.

Обогнув одинокую лиственницу, растущую посреди огорода, я замер от неожиданности. Метрах в десяти от нас среди кустов неподвижно торчала фигура двухметрового бултыхашки. В нашу сторону выплеснулась широкая и протяжённая река фосфоресцирующей слизи. Мы шарахнулись в разные стороны.

Стёпка выстрелил первым. Стрела ударилась о широкую плюшевую грудь и, отскочив, упала на землю. Витёк и я одновременно подняли луки и выстрелили с тем же результатом. Стрелы его не брали. Вторая волна слизи, столь же мощная, как и первая полетела в Стёпкину сторону. Витёк схватил наше единственное копьё и бросился вперёд. Он с разбегу вонзил его в грудную щель и, действуя им как рычагом, свалил бултыхашку на землю. Подбежав к нему, мы стали добивать его мечами.

Откуда-то из-под него выкатился блестящий шар и, зашипев, окутался белым дымом.

« Вадим, всё! Мы ему и так все потроха расковыряли. Сдохнет он без нас. Бери сумки.» — Стёпка схватил меня за воротник и потащил к заваленному на бок тракторному прицепу. Позади нас раздался резкий сухой треск, сверкнули несколько зелёных вспышек…

На столе нас уже ждал ужин: вкусно пахнущее дымом варево с картошкой и луком, приправленное небольшим количеством тушёнки. Мы молча ели похлёбку и грызли сухари. Девчата спали, Поня с Сашкой копошились в принесённых из лаборатории сумках, расставляя бутыли на полу.

«Неплохо, совсем даже неплохо поработали: много интересного вы принесли, и сходили быстро». — Поня, оторвав взгляд от реактивов, глянул на нас. — «Что носы, орёлики, повесили? Аль заболел кто из вас?»

Последние слова он произнёс с улыбкой. Действительно, это могло показаться странным, но за весь период дикарской жизни никто из нас ничем не болел. Мы были надёжно изолированы от человеческого общества и всевозможных эпидемий. Самое удивительно, что никто из нас ничем за всё это время не отравился.

«Они выросли и стрелы их уже не берут» — сказал Стёпка, не отрывая глаз от стола.

«Стёп, это уже твоя забота» — откликнулся Поня. — «Ты у нас ружейных дел мастер. Кумекай, соображай. Вадим, а ты чем порадуешь? »

Он ещё даже не понял, о чём идёт речь.

«Набрали мы там кислот, щелочи…» — я отложил ложку и встал из-за стола. — «Стёпка прав. Дела обстоят неважно. Мы наткнулись на одного такого в кустах. Ростом: как баскетболист. Он не боится травы и кустов, и может бродить где захочет.»

И я рассказал о нашем возвращении. Валерка встал со своего места и слушал уже стоя. Давненько я не видел его таким встревоженным. Я закончил рассказ, а он всё стоял и смотрел на меня. Затем резко повернулся и вышел наружу.

Мы поели, просто сидели за столом и молчали. Минут через десять Поня вернулся.

«Сегодня в охране стоим по трое. Сначала я, Сашка и Катька. Потом вы втроём. Два часа отдыхаем, собираем барахлишко, и сваливаем отсюда. На север, к тоннелям »…

Тоннели располагались ближе к посёлку Северному, невдалеке от городской свалки.

Они были проложены внутри небольшого пригорка, окружённого с о всех сторон болотом, перейти через которое, не зная переправы, было невозможно. А если бы бултыхашки её случайно обнаружили и всё же попытались бы перейти, мы бы легко пресекли подобную попытку…

Днём мы забрали всё что могли и двинулись на север. В бетонных тоннелях с выщербленными стенами было темно и неуютно. Приходилось обустраивать всё по новой: заделывать щели, делать печку и перегородки из досок и кирпичей.

Мне почти не дали в этом поучаствовать. Меня, Витька и Сашку он отрядил в очередную экспедицию. Цель: испытание химическое оружие. По моей указке реактивы были разлиты по маленьким бутылям. На них были наклеены бумажки, на которых мы карандашом написали номера. Я составил список:

1 Щелочь. Едкий натр.

2 Нашатырный спирт.

3 Серная кислота

4 Соляная кислота

5 Азотная кислота

6 Фосфорная кислота

С наступлением темноты мы перешли через болото, обогнули кирпичный завод и приблизились к первой городьбе. Засев в зарослях клёна мы смотрели на первые дворы. На окраине наблюдалось оживлённое движение. Непривычным и зловещим показалось оно мне на этих на окраинах. Около недостроенного кирпичного здания толпились бултыхашки обоих видов. Они вплывали в дверной проём, и выплывали из него. Мелькали в окнах.

Я посмотрел наверх. Там на натянутом между столбами тросе висел проржавевший железный щит. Покачиваясь от ветра, он издавал тоскливые протяжные скрипы.

«Парни, смотрите. Видите эту железку наверху. Бросаем бутыли в неё. Только номера запоминайте. Сашка, ты первый!»

Брошенная Сашкиной рукой бутыль, вращаясь, тускло поблёскивая в мрачном темно-желтом воздухе посёлка, взлетела ввысь. Раздался звон разбитого стекла, посыпались осколки. Жидкость на щите, растворяя ржавчину, обнажая белевший как кость металл, заструились вниз.

Бултыхашки засуетились внизу, пытаясь выяснить причину ночного шума. В тот момент эта затея вдруг показалась мне ужасно глупой и абсолютно ненужной. Ну, наделаем мы дыр в их шкурах. Допустим даже, выжжем им «глаза». А что мы знаем об этих «глазах»? Чем они там видят на самом деле?

«Ребята, цельтесь в крышу. Со щитка, кажется, на них не попадает»

Взять луки, да перестрелять их столько, сколько успеем, тоскливо думал я, бросая бутыль. Стекло загрохотало по крыше. На ней появились три влажные дорожки. Две из них сильно дымились. Щиток тоже дымился. В нашу сторону потянулась характерная химическая вонь.

Мы бросили третий раз. Четыре высокие фигуры направились в нашу сторону. Их первые плевки до нас не достали: они ударились в забор. Торопясь, мы бросили ещё и ещё. Мимо нас пролетел матово блестевший шар. Он улетел далеко в огород. Послышался треск. Из травы засверкали изломанные иглы молний. Взлетели вверх клочья трава и щепки от забора. Справа от нас легла широкая полоска слизи.

Мы с Сашкой схватились за луки и выпустили по стреле. Витёк неуклюже бросил последнюю бутыль. Она ударилась об столб, выбросив фонтан брызг на стоящих внизу бултыхашек. В первые секунды ничего не происходило. Затем я увидел, как на головах и плечах бултыхашек проступили рваные чёрные пятна. Они быстро разрастались, опускались вниз, вспыхивая мелкими оранжевыми огоньками. Бултыхашки почернели и стали разваливались на куски.

«Какую бутылку бросил?!» — я схватил Витька за отворот его куртки. — «Номер, номер! Номер говори!»

«Не посмотрел… забыл» — растерянно заморгал Витёк.

«Лупень ты, ушастый!» — заорал я. — «Для чего тебя сюда послали?!»

Стоящий рядом Сашка посмотрел мне в глаза и бросился вперёд, поднырнув под летевшие в нас струи слизи.

«Сашка, стой!» — я оттолкнул Витька, и сам отпрыгнул в сторону. — «Стой! Стой! Назад, балда ты осиновая! Стой, говорю! Назад!»

Я успел заметить, Сашкину спину, мелькнувшую в левом углу ограды и изо всех сил бросил топор в ближайшего к нему бултыхашку. Топор с хрустом воткнулся в нижнюю часть длинного туловища. Через пробоину слизь выплеснулась на землю, и двухметровая фигура привалилась к забору.

Витек, перемещаясь влево, выпускал стрелы одну за другой, словно исполнял упражнение «дорожка шагов» — шаг, выстрел, шаг. Я схватил копьё и огляделся по сторонам. Трое «больших» стояли у забора, ещё пятеро подтягивались к нам по дорогое.

«Мальчики, вы не меня случайно ищите?» — услышал я позади Сашкин голос. Я порывисто обернулся. Сашка стоял и, улыбаясь, протягивал мне осколок бутылки с порванной бумажной наклейкой. — «Пятёрочка»

«Азотная кислота…. Сашка, ты — герой! Валерке скажу… медаль тебе во всё пузо!» — я бросил копьё и, резко развернувшись, бросился бежать. Витёк выпустил последнюю стрелу и тоже сорвался с места. Позади я услышал шипение, а затем и треск электрических разрядов. Но мы уже заскочили за угол ближайшего дома…

Если глиняные пещеры и создавали видимость первобытного уюта, то в бетонированном тоннеле висела напряжённая обстановка прифронтовой полосы. Впечатление усиливалось суетой, связанное с обустройством. Всё же общими усилиями и заботливыми девичьими руками уже была создана какая-то видимость жилья. В широкой части всё было поделено дощатыми перегородками на какое-то подобие комнат. В одной из них мелькнуло бледное Катюшкино личико и тревожный взгляд серых глаз.

«Чем на сей раз порадуешь?» — поинтересовался Поня, таща связку почерневших от времени досок.

«Испытания прошли успешно!» — рапортовал я бодрым голосом и для пущего эффекта вытянулся в струнку. — «Номер пять. Азотная кислота»

«Азотная кислота?» — Поня остановился и бросил в угол доски. — «Ну-ка пойдём.»

Мы вошли в некое подобие комнаты, очевидно играющей роль кладовки. В одном из углов стояли добытые в лаборатории химикаты. Перебрав всю посуду, мы нашли бутыль с азотной кислотой.

«И это всё?» — Поня при виде двухлитровой посуды разочарованно покривился. –

«Не густо, не густо. А можно её наделать побольше? Вадим, сможешь?»

«В принципе, можно» — я отвел глаза. — «Нужна серная кислота и соли азотной. Они у нас есть. Но это не выход. Получим ещё литров пять, от силы. А она нам очень пригодилась бы и для других целей. Взрывчатку сделать, например»

«А вот это уже интересно!» — глаза у Пони загорелись. — «Что для этого нужно?»

«Селитра и какие-нибудь горючие вещества. Удобрения я в магазине видел. Не знаю, правда, есть ли там нитратные. У нас есть бензин, есть растворители»…

«Понял тебя, Вадим. Только вот, здесь химичить не желательно. Определим тебя в соседний тоннель. Но это попозже. Надо разузнать везде ли бултыхашки подросли. А ещё провести дневную разведку. Может, эти звери днём наоборот не видят ни черта, мы всё ползём, да прячемся. А сейчас…» — Поня вышел из кладовки и глянул по сторонам — «Степан! Степан! Стёпка, да сколько орать уже можно?!»

Стёпка выдвинулся из-за одной из перегородок и вопросительно посмотрел на нас.

«Иди, поболтай с Владом, а я пока входную панель укреплю» — и Валерка убежал в темноту.

Услышав, про взрывчатку Стёпка, оживился.

«Нужны какие-нибудь гильзы для бомб» — подытожил я.

«О чём речь, Вадим! Сделаем! Ты знай себе, намешивай. Из чего запал делать будешь, уже придумал?.. Ладно, это потом обсудим. Сработаем на пару! Иди пока отдыхай.» — Стёпка сжал мою руку у локтя и направился вслед за Поней.

Я прилёг на широкую доску, но не мог уснуть. Ноги гудели после многочасовой беготни и болели все мышцы. Не знаю, сколько времени я лёжа промаялся. И я вроде бы даже задремал, но проснулся от того, что мягкая рука гладила мои волосы. Когда я открыл глаза, увидел Катьку, которая тут же прижала пальчики к моим губам, нежно требуя тишины, и прилегла сверху. Какое-то время она лежала, опершись ладонями на мою грудь, и смотрела на меня. В темноте мне казалось, что глаза её смеялись. Затем она медленно опустила своё лицо, накрыв меня своими густыми белыми волосами.

Я перестал дышать и услышал все звуки, какие существуют на свете: и шелест тихого ветра в травах на пригорке у нас над головой, там, где на страже стоял в одиночестве Сашка; и бесконечно широкий сверчковый аккомпанемент, тонким и радостным покрывалом укрывший пригорки и холмы…

Наступили жаркие июльские дни. Прокалённые на солнце глиняные склоны крошились и осыпались. И не хотелось выбираться из бетонированных тоннелей, где было всегда прохладно и темно.

Меня оторвали от химических опытов и поставили задачу: провести дневную разведку в посёлке Северный. По такому случаю Поня даже позволил взять два мотоцикла. Стёпка с биноклем в руках должен был наблюдать с пригорка за нашими передвижениями и появления врага сделать отмашку.

Я, Сашка, Витёк быстро нырнули в заросли высокой травы, тянувшейся из высохшего болота. Эти заросли простирались до самых окраин Северного. А дальше… дальше всё как в пустыне.

Идти днём при ярком свете было очень страшно и неуютно. Мы постоянно озирались на крохотную Стёпкину фигуру, неподвижно стоящую вдалеке на пригорке. Никаких знаков он не подавал.

Подъём в гору должен был закончиться, и в дальнейшем нам бы пришлось рассчитывать только на свои уши и глаза. Я присматривался к крышам, пытаясь определить, с какой из них лучше взглянуть на окрестности, как вдруг Витёк сильно дёрнул меня за рукав. Я обернулся и от неожиданности выронил лук. Они стояли позади нас плотной широкой стеной — только крупные особи, отрезавшие нам пути к отступлению. Спереди тоже… Стёпка с пригорка куда-то исчез.

Мы стояли на открытом пространстве, и затравленно озирались в поисках укрытия, но не находили его. В первый раз я почувствовал истинное значение слова смерть. Всё, что было внутри, провалилось в холодную пустоту, и оттуда взлетели два коротких насмешливых злых слова: нам крышка.

Когда в нас полетели первые потоки слизи, мы пригибались и отскакивали, прекрасно понимая, что это выстрелы первых одиночек. Когда подойдут их плотные задние ряды НАМ КРЫШКА.

И вдруг среди этой пронзительной безнадёги прозвенел над полуденными белыми от жары домами и, разрастаясь и басовито рокоча, зазвучал такой родной и до боли знакомый звук — рёв несущегося в гору мотоцикла. В тесных рядах бултыхашек возникла сутолока. Последовал глухой удар, и несколько долговязых фигур разлетелись в разные стороны.

В образовавшуюся брешь влетел Стёпка на мотоцикле.

Он дал по тормозам и резко развернулся. «Восход» задним колесом пропахал в дороге полукруглую борозду, выбросив волну земли и щебня. Мотоцикл истошно взревел и, ринувшись на жёлто-бурую толпу, вновь протаранил её насквозь. Мы быстро двинулись к нему навстречу, лихорадочно обстреливая суетившиеся фигуры.

Бултыхашки не могли сосредоточиться на мечущейся мишени и неуклюже вертелись на месте. Несколько потоков слизи были выброшены почти наугад и, как нам показалось, не достигли своей цели.

Проделав несколько брешей в их рядах, Стёпка развернулся и направился к нам. Я только глянул на него, и сердце моё упало. Лицо у него почернело и распухло. От прежнего Стёпки остались лишь глаза, слезившиеся от боли и подступающего удушья. На ходу он сбросил из-за спины подвешенную на ремне за спиной большую канистру и, остановившись возле нас, он облил себя бензином.

«Горящей стрелой…» — с натугой прохрипел он, указывая на свой затылок, забросил открытую канистру обратно за спину и развернулся.

«Стёпка, зачем…» — прошептал я.

«Я не хочу как Артур…» — донеслось до меня еле слышимое.

Стёпка нагнулся, почти лёг на руль, и ринулся вперёд. Витёк держал наготове горящую стрелу, и, когда мотоцикл врезался в шеренгу наступающих булты, выпустил её. Я отчётливо видел, как она воткнулась в Стёпкин затылок, и как его охватило пламя. Мы ждали взрыва, и когда он прозвучал, бросились навстречу огненным брызгам. Я швырнул перед собой бутыль с азотной кислотой, а Сашка пальнул из ружья.

Мы ничего не видели и не слышали, не чувствовали жара пламени, просто неслись вниз по дороге к спасительным зарослям. Расстояние до прежнего Стёпкиного наблюдательного пункта мы преодолели в считанные секунды. Там, прислонённый к покосившемуся телеграфному столбу стоял второй мотоцикл. На руле, покачиваясь от ветра, висел видавший виды полевой бинокль…

Поня метался по тоннелю. Лицо его посерело и покрылось глубокими морщинами. Он выскочил наружу, на пригорок и медленно направился к лесочку. Я по старой привычке поплёлся за ним.

«Валер…»

«Заткнись, ты!» — он задрал голову даже не на небо, усеянное крупными звёздами, а просто куда-то вверх. Постояв какое-то время без движения, он порылся в карманах и достал оттуда пачку «Опала».

«Спички забыл. У тебя есть спички? Бросай сюда» — прикурив, он стоял с зажженной спичкой в руках, пока она не обожгла ему пальцы. — «Зимой пойдём!» — резко бросил он. — «Найдём местечко и рванём всем скопом сразу. Куда кривая выведет. И хватит тут!..»

Сделав несколько быстрых затяжек, он укутался сигаретным дымом и, сильно сутулясь, побрёл в лесочек

Я тогда подумал, что это у него просто вырвалось. От безысходности. Но вскоре лишний раз убедился, что Поня слов на ветер не бросает. Начались изнурительные тренировки в зимней одежде на кучах шлака и опилок, напоминающих своей рыхлостью снежные сугробы. К этому добавилось и нечто новое — своего рода тактические учения. Они сводились к тому, чтоб научится избегать ловушек и засад.

В середине августа возобновились разведывательные операции. Но это уже были действия, лишённые риска: без проникновения на поселковые территории. Нужно было найти укрытие, тщательно замаскироваться и наблюдать за перемещениями бултыхашек. Ходили мы на такие задания только по двое. Возвращаясь, делали на карте пометки.

Однажды Поня с Маришкой ушли в одну из таких «безопасных» разведок и исчезли двое суток. Почувствовав неладное, я взял с собой Катюшку и не успевшего отдохнуть угрюмо ворчавшего Сашку, и отправился их разыскивать.

Откровенно говоря, не было у нас шансов кого-либо найти. Если Валерка «влип» где-то в посёлке то, они с Маришкой остались там навсегда. Если бы он и вздумал пойти куда-либо ещё, то непременно на запад. Не знаю, почему я пришёл к такому выводу. Поня ни с кем особо не возился, и работал индивидуально только со мной. Я вспомнил наши беседы наедине, в которых он делился со мной своими соображениями. Возможно, я научился хоть в чём-то его понимать — думать и чувствовать то же что и он. Катюшка объяснила это по-своему…

«Вадим, а с чего ты взял, что они подались на запад?» — вполголоса поинтересовался Сашка.

«Потому что там безопаснее. А он с Маришкой» — откликнулась Катюшка и нежно сжала мою руку. Возможно, в чём-то она была и права. Сашка кивнул и сосредоточенно уставился перед собой.

Небо очистилось, и красное солнце зависло между крышами домов, словно пытаясь закатиться за горизонт, но застряло между крышами и не могло протиснуться. На земле лежали багровые полосы света, отороченные лиловыми тенями.

Тревога немного отпустила меня. Я шёл по тусклой полоске света, медленно раздвигая ногами красные закатные травы. Внезапно Сашка резко развернулся и столкнул нас обоих в тень. Краем глаза вдалеке на краю одной из ям я уловил какое-то быстрое движение. Мы припали к земле. Катюшка уже держала в руках заряженный лук, а я копьё на изготовку.

Из-за солнца светившего в глаза мне ничего не было видно. Сидевший справа от нас в тени Сашка, приподнялся и резко махнул рукой. Мы перебежали к нему. По извилистой тропинке, между ямой и пригорком пригибаясь, приседая и постоянно оглядываясь, тяжёлыми перебежками передвигался Поня, и я никак не мог разглядеть, что он держит в руках. Чуть подальше за пригорками маячили две высокие фигуры бултыхашек.

Следуя отработанной тактике и оставаясь незамеченными, мы обошли Поню с флангов и увидели, что преследователей было всего трое. Когда один из них поравнялся с пригорком, за которым прятался Сашка, я увидел, как из травы высунулось копьё, наконечник которого с хрустом воткнулось между «глазами». Я подскочил ко второму сзади и изо всех сил ударил его в спину топором. Катюшка поднялась из высокой травы и выпустила одну за другой две стрелы.

Валерке без сил опустился на землю. Лицо его осунулось, под глазами лежали глубокие тени. На руках он держал закутанную в одеяло Маришку.

«Поскользнулась на крыше, упала спиной на забор…» — тяжело дыша вымолвил он — «Прямо на колья… На остриё… Ребята помогите, я уже всё… не могу…»

Мы осторожно взяли из его рук Маришку и переложили её на траву. Она была жива и тихо плакала от боли. Я подошёл к Поне и внимательно осмотрел его со всех сторон. Он не противился, лишь смотрел на меня измученными глазами. Сашка стоял на пригорке и наблюдал за посёлком.

Туго мне пришлось в тот вечер — Поня совершенно выбился из сил. Он ничего не рассказывал, но по моим, самым скромным прикидкам, ему пришлось уходить от преследования в течение пяти часов. При этом он мотался вдоль окраины посёлка с Маришкой на руках, стараясь не навести преследователей на наши убежища. Поднять его с земли мне стоило немалого труда.

Нести Маришку в таком состоянии до туннелей было совершенно невозможно, и на ночь мы обосновались в покинутых ранее пещерах. Горел огонь в очаге, освещая глиняные стены бледным светом. Маришка постоянно плакала, звала Валерку и просила отвезти её в больницу. Рядом с ней безотрывно находилась Катюшка, которая, не отрываясь, гладила её лицо, и что-то ласково шептала ей на ухо.

Поня метался между выходом из пещеры и Маришкой, курил без конца и надрывно кашлял. Я сидел, прислонившись затылком к шершавой стене, и наполовину дремал, но когда Маришка произнесла моё имя, тут же вскочил и подошел к её ложу.

Катька посторонилась, чтобы дать мне место и Маришка взяла меня за руку. Рука её была холодной и очень слабой.

«Вадим, пожалей… Отвези меня… в больницу» — произнесла она умоляющим шепотом. И уронила руку. Катюшка отстранила меня и стала вытирать ей лицо влажной тряпкой. К полудню Маришка умерла. Мы её похоронили в остывшем очаге, и покинули навсегда пещеру, которая превратилась в Маришкин склеп…

Поня совершенно устранился от дел. Он выходил наружу по ночам и бесцельно бродил по пригорку.

«Что делать-то будем?» — однажды спросил Витёк — «Командир наш, похоже, того… совсем плохой стал»

«Сейчас пойду и спрошу» — я поднялся со скамьи и отложил в сторону склянку, содержащую адскую смесь из селитры, угля, спичечных головок и алюминиевой пудры.

«Не надо, Вадим» — тихо, но твёрдо заявила Катюшка. — «Ему сейчас не до нас. Пора свою голову на плечах иметь. Ты уже взрослый. Мы все уже взрослые. Мы занимались, если помнишь. Надо продолжать… »

Я её не дослушал и направился в Валеркину комнату. Поня лежал и, заложив руки за голову, неподвижно смотрел в потолок.

«Валер, что делать-то?» — спросил, войдя и присев на краешек его лежанки.

Он долго смотрел на меня, сильно морща лоб и бессмысленно моргая глазами: будто что-то пытался вспомнить. Потом взгляд его стал сосредоточенным и жёстким.

«Вадим, ты уже не маленький» — сказал он, приподнявшись на локте — «Что вы на меня всё время смотрите овечьими глазами? Что вам всем от меня нужно? Я тебя к чему так долго готовил? Продолжайте тренироваться дальше. За околицу не лезть. Готовьтесь к зиме — зимой уходим»

Он замолчал и отвернулся к стенке.

И мы начали готовиться к зимнему походу. Собрали все белые тряпки, чтобы обшить ими зимнюю одежду. Бегали и прыгали. Вооружались. В конце сентября Поня начал выходить к нам. Он молча наблюдал за нашими занятиями. За всё это время руководить он не пытался — ни одной команды, ни одного распоряжения я от него не услышал.

С направлением мы определились — горноспасательная станция. Отсидеться там, обогреться и двигаться дальше. Был и запасной вариант гибельный и сомнительный: на стыке Северного и Радуги — протяжённая полоска голой земли, ведущая в тайгу.

Оставалось ещё два месяца до того как землю накроет основательный снежный покров. Мы вновь и вновь обходили по периметру границы «нашей» земли. Присматривались. Предложение Витька: перед уходом прости ложную атаку в другом месте, и «навести там шороху» Поня решительно отверг. Я очень хорошо понимал его. Все наши активные действия приводили только к неоправданным потерям с нашей стороны.

Этот день в середине октября я запомню надолго: на всю оставшуюся жизнь. Мы проводили «пробный уход» — девятый уже по счёту. Собирали припасы и снаряжение в дальнюю дорогу, и шли заданным маршрутом вокруг озер, что называется: с полной выкладкой. Прятались и ползли, отстреливаясь от условного противника, избегали «ловушек» и уходили от погони.

Весь день над лесочками висел тёмно-серый, словно пропитанный грязью, туман. Сашка тогда я помню, пошутил, что, не превратить ли нам пробный уход в настоящий, пользуясь таким роскошным прикрытием. Успешно пройдя весь заданный маршрут, мы возвращались тоннелям.

Вымотались мы тогда основательно. Нацепляли на обувь грязи, устали напряжёнными лёгкими дышать тяжёлой влагой. Перед нами лежала пологая, окружённая осинами глинистая впадина и Поня, оторвавшись от нашей группы, первым вошёл в неё. Просто потому что была его очередь двигаться в авангарде.

Он быстро сбежал вниз и уже поднимался по склону, как за его спиной из-за деревьев выдвинулись три рослые фигуры. На противоположном краю его уже поджидала длинная шеренга Бултыхашек. Ранее молчаливая ночная рощица внезапно наполнилась булькающим гулом, и Поня в мгновение ока оказался в плотном равномерном кольце.

Недолго думая, я выстрелил из ружья и, подпалив пропитанный селитрой шнур, швырнул самодельную гранату. Сашка с Витьком метнули копья. С нашей стороны образовалась изрядная брешь, которая моментально заполнилась бурыми телами.

На нас они внимания не обращали. Одновременно со всех сторон во впадину плеснулись потоки слизи, образовавшие сплошной фосфоресцирующий купол. Поня быстро сорвал с себя широкую, ранее принадлежавшую Артуру, куртку и, присев, накрылся ею с головой. Бултыхашки двинулись к нему, и у меня вдруг возникло странное ощущение, что эти твари знают о нас абсолютно всё. Они будто бы знали наш маршрут и устроили нам очень хитрую засаду. Они знали, кто наш предводитель и стремились уничтожить его, во что бы то ни стало.

Когда они приблизились к нему, Поня отшвырнул запакощенную одёжку и, вскочив, своей чудовищной саблей снёс голову одному из них, а другому распорол брюхо. Я бежал с топором к яме и что-то орал во всю глотку. Бежал до тех пор, пока не споткнулся об какую-то корягу и не упал лицом вниз.

Подняв голову и придерживая ободранный подбородок, я увидел, что бултыхашек стало ещё больше. Валерка метался среди них, размахивая саблей. Вокруг него подали тела и отрубленные конечности. Надо мной пролетели две стрелы и самодельная бомба.

Бултыхашки прекратили наступать и вновь сгруппировались в шеренги. Раздался сухой треск, сверкнули молнии. Поня выронил саблю и упал, свернувшись в позе эмбриона. Мне показалось, что это всё, но я ошибся. Он встал на карачки и по-собачьи потряс головой, сорвал с себя свитер и довольно резво вскочил на ноги. Я подобрал топор и тоже вскочил.

В яму со всех сторон полетели дымящиеся шары. Поня стремительно промчался по склону, ловко ловя их свитером. Приблизившись к самой плотной и многочисленной группе бултыхашек, он вытряхнул свой улов, веером разбросав его в разные стороны.

Мне показалось, что взорвался горизонт, и вся округа покрылось яркой зелёной сеточкой. Молнии били из земли, словно гейзеры и казалось даже, что они просвечивают насквозь камни и деревья. На несколько мгновений я ослеп, а когда вновь прозрел перед глазами плавали разноцветные круги. На краю ямы лежали груды тел, а над ними стелился густой белый дым.

«Смотрите, он всех их накрыл! Сашка, ты видел, где он лежит?! Быстрей! Надо помочь ему выбраться!» — я дернулся, было вперёд, но Катюшка схватила меня под локоть, и развернул к себе.

«Дурной ты у меня…» — вымолвила она сдавленным голосом. — «Его нет больше, понимаешь?! Нету совсем»

Она слабо улыбалась, и уголки её рта немного подрагивали. А в глазах стояли слёзы

«Ребят!» — услышал я под ухом испуганный Сашкин голос. — «Смотрите они уже на кирзаводе!»

Он указывал рукой в сторону завода, который был виден даже сквозь туман, потому что весь светился ровным оранжевым светом. На мутном жёлто-оранжевом фоне мельтешили многочисленные силуэты. Они постепенно увеличивались в размерах. Я резко повернулся в противоположную сторону, потому что со стороны посёлка доносился нарастающий звук — шуршание и хруст сминаемой сухой травы, будто оттуда на нас надвигался исполинский каток, шириною в несколько километров.

У меня подкосились ноги, и я опустился на землю. Как можно быстро и безболезненно умереть? Из ружья застрелиться? Выпить азотной кислоты? Подорвать себя…

«Вадим, ты что, совсем долбанулся, так просто сидеть и ждать? Ребята, ну чего вы все встали как окочуренные?!» — Сашка уже стоял у решётчатой мачты прожектора, на которую никто из нас до этого не обратил внимания. — «Лезем скорее наверх!»

«Зачем?» — вяло поинтересовался Витёк.

«Как это зачем?» — искренне удивился Сашка. — «Здесь нас точно угробят, а там наверху ещё неизвестно»

«Он прав» — сказал я, с трудом поднимаясь с мокрой травы. — «Это шанс. Сашка, ты лезь первым. Потом Катька, потом я. Витёк замыкающий. Всем сразу нельзя — может не выдержать»

Я внимательно посмотрел на узкую мачту. Основание её было в бетоне. Кроме того, она со всех сторон дополнительно удерживалась туго натянутыми тросами.

Мы быстро вскарабкались на площадку, на которой был установлен прожектор, и сидели там, вцепившись в поручни мёртвой хваткой. До сих пор не понимаю, как мы там разместились вчетвером. Мачта качнулась и накренилась в сторону посёлка. Казалось, что она сейчас выдерет из земли, удерживающие её тросы, и упадёт.

Открывшийся с верху вид, подтвердил наши самые худшие опасения. Туман, казавшимся внизу сплошной грязно-молочной пеленой, при обзоре сверху таковым не был. В нём имелись разрывы, и кое-что удавалось разглядеть. Завод был полностью оккупирован бултыхашками. Со стороны посёлка они наступали плотными ломаными шеренгами, краёв которым не было видно. Неясное движение обозначилось так же на краю болота вблизи нашего убежища.

Первая шеренга приближалась к нашему укрытию. Она наплывала с равномерностью морского прибоя, приминая мелкие кустики дикой малины, в изобилии растущей на низких холмах. Мы ждали, затаив дыхание. Они обогнули мачту и, не задерживаясь, двинулись дальше. До окончательного превращения вечера в ночь оставались считанные минуты, а они всё шли внизу под нами — продвигались на север. Наверное, прошло не менее двух часов, прежде чем движение внизу окончательно прекратилось.

Сидеть неподвижно на холодном мокром железе, не шевелясь — радость не слишком большая. С востока дул холодный ветер, от которого не спасала даже наша зимняя одежда.

«Кажется, ушли» — решилась подать голос Катюшка. Говорила она шепотом. — «Этот шанс мы использовали. Вопрос простой: какой нам прок от него? Знает, ребята, что-то я уже устала использовать всякие разные шансы»

«Ответ тоже простой: зимы мы уже не дождёмся» — ответствовал я. — «Оружие, припасы у нас есть. Через наш посёлок к реке, через горноспасательную… вот только не нравится мне этот вариант. Почему-то...»

«Почему же он тебе не нравится?» — спросила Катюшка.

«Потому что мы всё это время мы только и делали, что пытались пробраться через наш посёлок. Они пришли ведь оттуда и устроили нам здесь засаду. Полностью захватили нашу территорию и теперь прочёсывают всё вокруг. Из-за нас они поумнели, и выросли тоже из-за нас»

«Ну, это ты Вадя хватил через край» — возразил Сашка. — «Хотя… Ладно, если не туда, то куда нам теперь податься?»

«В тайгу, на северо-восток…»

«Но ты же своими глазами видел, что они все как раз в ту сторону и попёрлись. А если они пришли из нашего посёлка, да ещё в таком количестве, то там их осталось меньше. Может, там их вообще больше нет»

«Я бы на это сильно не рассчитывал. А ты что думаешь, Витёк?»

«Нельзя нам никуда сейчас идти» — угрюмо пробурчал Витёк. — «Мы уже считай, что сутки на ногах. Далеко не уйдём. Там у дамбы есть землянка. Вряд ли они её нашли. В ней ещё наши консервы остались…»

«Правильно. Отдохнуть нам надо обязательно. Следующей ночью уйдём. Равиль, ещё помню, что-то про овраг говорил. У дамбы...»

«Знаю я этот овраг» — сказал Витёк. — «Там у Равиля бабка жила. Мы к ней ходили варенье с оладушками трескать»

«Так что же ты раньше!..» — я вскочил. Мачта качнулась и заскрипела. И я вынужден был присесть.

«А раньше об этом и речи не было. Меня никто об этом не спрашивал. Ну что, пошли?» — Витёк осторожно поднялся и перелез через перила. Затем ухватился за трос и соскользнул по нему на землю…

Всю дорогу мы крались и прятались, как не крались и прятались ещё никогда. Наспех поужинав тушёнкой и запечённой ранее картошкой, по двум приметным деревьям отыскали землянку. Осторожно приподняв дёрн, мы открыли деревянный люк. Первым спустился Витёк с зажженной стрелой вместо факела.

«Дубориловка здесь» — раздался из полумрака его голос. — «Но жить ещё можно»

Воздух там был сырой и холодный. Но вода туда, слава богу, не натекла. У нас даже имелась отдушина сделанная в стволе высохшего дерева, корни которого торчали под потолком. Убранство землянки состояло из четырёх двухъярусных лежанок. На одной из них, упакованные в полиэтиленовые пакеты, лежали припасы.

Не смотря на крайнюю усталость, спали мы беспокойно. Тревожили сны с бесконечными боями погонями и преследованиями. Пробирала через тряпки холодная погребная сырость. Болело все, что могло только болеть — внутри и снаружи.

Потом была еда из каких-то консервов, которые мы разыскали на ощупь. И никто из нас не мог сказать, что у нас сейчас над головою — день или ночь.

Мы не осмеливались высунуть носа наружу, но, наконец, решились на короткую разведку. Я и Сашка приподняли крышку люка, а Витёк и Катюшка выскользнули наружу, держа оружие наготове. Катька стояла, придерживая крышку, а Витёк бесшумно пробежался по кругу.

Мы с Сашкой выбрались на поверхность. Никого поблизости не было. Поздний октябрьский вечер порадовал нас свежим северным ветром и запахом дамбы — запахом ила и водорослей. Ветер гнал по поверхности воды синевато-серые, рябые от мелкого дождя волны. Вокруг нас торчали голые прутья кустов, в которых застряли редкие сморщенные листья.

«Рано ещё» — Сашка зябко поёжился и вопросительно посмотрел на меня. — «Нырнём обратно? Отсидимся…»

«Вот уж нет!» — решительно возразил я. — «Мы отдохнули. Теперь хватит. Если нас в этой норе накроют, бежать оттуда будет некуда. До полной темноты остался час — не больше. Отсидимся в лесу»

Мы притаились среди молоденьких пихточек. Сидели на корточках, дожидаясь темноты. Ветер ослаб, пихты тихо водили колючими ветками по лицу — словно прощались, оставляя на лице ещё сохранившуюся паутину, которую даже не хотелось стирать. Дождь превратился в водяную пыль, висящую в воздухе.

Перед выходом я осмотрел мешок, перешитый Маришкой в удобный заплечный рюкзак, и вздохнул. Пошарив в нём рукой, я достал бутылку с «бодростью». Был там густо заваренный чай, в который мы добавили настойку «золотого корня», найденную Стёпкой ещё в прошлом году на заводе.

«Хлебнём по паре глотков и вперёд» — я отведал горьковатую смесь и передал её Сашке. Мы двинулись через заросли вдоль берега, короткими перебежками через лес, пока не дошли до конца водоёма.

Слева начинался наш посёлок, справа, на пригорке — Кулацкий. Дамба в этом месте упиралась в дорогу, под которой была проложена большая труба для слива лишней воды. За дорогой плотной стеной стояли тополя вперемешку с клёнами. Странно, что мы такие — вездесущие и любознательные ни разу не пытались пролезть через эти заросли и посмотреть, что за ними находится.

«Куда дальше, Витёк?»

«Идём через трубу» — коротко бросил Витёк и первым спустился к воде.

Труба наполнялась водою только весной. Сейчас по ней бежал тоненький ручеёк. Мы шли через неё, согнувшись пополам. Под ногами скрипела галька. Когда мы подобрались к краю, мы увидели этот овраг.

Перспектива, открывшаяся перед нами, была грандиозной. Овраг широкой полосой непроглядной глубокой ночи, прямой как проспект, тянулся вниз и упирался в реку, казавшуюся отсюда тоненькой полоской металла, заштрихованной по краям чёрными силуэтами деревьев. По ту сторону реки виднелся лишённый огней левый берег.

«Ух, ты!» — восхищённо прошептала над ухом у меня Катюшка — «Красиво как, и страшно тоже. Влад, посмотри, там должны быть заводы: «Карболит», «Коксохим». Но почему ничего не видно? Огни на трубах не горят»

«Оранжевой дряни тоже вроде не видно» — я взялся за коряги и первым начал спускаться в чёрное нутро оврага. Очутившись на дне, мы огляделись по сторонам. Дно оврага было покрыто илом, из которого торчали толстые стволы гниющих деревьев. По краям, на склонах виднелись редкие избы.

Мы отошли подальше от этой вязкой жижи и осторожно двигались вдоль её границы. Она постепенно уменьшалась, уступая место густым зарослям клёна и тальника. Внезапно Витёк резко остановился и придержал меня отведённой назад рукой. Там поперёк оврага лежала каменистая тропка. На ней неподвижно стояло несколько высоких фигур.

«Вот гадюки, они и сюда забрались!» — я скрипнул зубами от злости и, сняв с плеча копьё, кивком головы показал Катьке и Сашке: рассредоточиться.

«Нет, Вадим, нет!» — Витёк взялся за древко копья и отвёл его в сторону. — «Их там слишком много. Я уже четыре десятка с гаком насчитал»

«Витёк, вы, кажется, уже решили, кто командир. Не мешай, отойди в сторону» — я дёрнул копьё на себя.

«Ты беса не гони, Вадим, послушай меня сначала» — прошипел Витёк. — «Я их уведу отсюда, а ты проскочишь. Ты у нас великий химик и тебе есть, о чём там рассказать. Нельзя тебе сейчас рисковать. Речка — вон она. Сашка ещё пацан, а Катька… Короче, я иду без считалочки, понял?»

«Витёк, мы все проскочим…»

«Нет, Вадь!» — Витёк замотал головой. — «Все не проскочим. Вадь, короче, видишь вон тот забор?» — он махнул в сторону плотного высокого забора на верху склона. — «Когда я уведу их за забор — дерите отсюда во все лопатки. А я… ты меня знаешь, Вадим» — Витёк приблизил своё лицо вплотную к моему и повращал вытаращенными глазами — так он любил пугать нас в детстве. После чего улыбнулся широкой хищной своей улыбкой и тихо зарычал. При этом он положил свою широкую ладонь мне на плечо и до боли сжал его. — «Мы ещё побегаем по кустам, поиграем в индейцев. Всё, я отчалил. Встретимся по ту сторону реки»

Витёк крадучись двинулся к первым домам на склоне. Подойдя к ограде, он остановился, скинул с плеча мешок и, порывшись в нём, вытащил оттуда бутылку. Мы втроём молча напряжённо следили за его действиями. Он запрокинул голову и глотнул прямо из горлышка.

«Вот стервец!» — прошептал я, против воли улыбаясь. Совсем некстати вспомнилось, что выпивка в нашей компании была под запретом. Витёк оторвался от бутылки и передёрнул плечами, переживая обжигающее действие спиртного. Он коротко глянул в нашу сторону и, размахнувшись, ударил бутылку об забор. Звон разбитого стекла прозвучал резко, как выстрел. Витёк швырнул бутылочное горлышко вниз и махнул через забор. Заскочив на что-то стоящее за оградой и, перепрыгнув на дерево, он скрылся среди ветвей.

Бултыхашки внизу зашевелились и вереницей двинулись вверх по тропинке. Витёк, свесившись с дерева, едва ли не в упор разглядывал проплывающие под ним головы. При этом он картинно тыкал пальцем вниз, пересчитывая проходящих. Посчитав его жесты, я получил их количество: семьдесят два. Окончив счёт, он покрутил головой, словно изумляясь их количеством. Мягко спрыгнув на землю за спиной замыкающего, он положил копьё на плечо и начал вышагивать следом за ними, высоко выбрасывая ноги наподобие кремлёвского курсанта.

За спиной прыснула Катюшка, Сашка пофыркивал — ребята веселились. «Давай, Витёк, покажи им» — я напряжённо следил за его манёврами. Очевидно, они что-то почуяли или услышали: трое из них обернулись и встали. Витёк тоже остановился, и некоторое время стоял на полусогнутых, словно давая рассмотреть себя. Затем треснул последнего древком копья по голове и отпрыгнул в сторону — в густые заросли травы.

Спустя какие-то мгновения, я увидел его бегущим по крыше сарая, бегать по которой было практически невозможно — она была положена под крутым уклоном. За ним ложились светящиеся полоски слизи. Добежав до края, он спрыгнул вниз и пропал из виду. Бултыхашки двинулись по кругу, замыкая кольцо вокруг сарая.

Внезапно Витёк появился у них за спиной с ведром в руках. Надев ведро на голову одному из них, он плотнее насадил его и, высоко подпрыгнув, вскарабкался к нему на плечи. Усевшись поудобнее, он начал барабанить по ведру кулаками и орать: «Пли-и, бумс! Прокати нас Петруша на тракторе… Пли-и, бумс! Ты лети, лети мой конь... конь летит стрелою… Пли-и, бумс!» Оседланный Бултыхашка бессмысленно вертелся из стороны в сторону, беспомощно вздёргивая вверх свои короткие ручки.

В рядах булты началось смятение. Они толкались и натыкались друг на друга. В Витька плеснулись две струи. Витёк соскользнул с плеч и, держась за дужку ведра, повис у плюшевого верзилы за спиной. Когда угроза миновала, он вернулся на место. Держа копьё наперевес, он «пришпорил» своего «скакуна» и стал тыкать копьём и бить плашмя по головам бултыхашек, как баранов на выпасе. «Бе-е-е-е, ме-е-е-е-е!…» Орал он во всё горло.

Булты прибывали из примыкающих переулков и подворотен, и вскоре их набралось изрядное количество. Плеваться они не могли. Они сбились в плотную толпу и мешали друг другу. Приподнявшись, Витёк оттолкнулся от ведра и, пробежав по головам, спрыгнул на дорогу и куда-то исчез.

«Умница, Витёк! Я и не знал, что ты такой…» — пробормотал я, доставая из рюкзака самую мощную бомбу, «заряженную» двухлитровой бутылью с азотной кислотой. Запалив фитиль, я разбежался, и что есть силы, швырнул её в образовавшуюся толпу по высокой траектории. Бомба рванула у них над головами, выбросив плоское красное пламя, окаймлённое серебристыми шлейфами брызг. Мощный рокот прокатился по оврагу и отдалённым уханьем затерялся где-то у реки.

Я махнул рукой, и мы сорвались с места: вперёд, под прикрытием покосившихся, нависающих над дном оврага деревьев. Земля стала более твёрдой. Из препятствий нам попадались лишь вымытые водою корни.

Мы неслись по тёмному зеву оврага, подгоняемые надеждой, страхом, отчаянием, уставшие прятаться и пригибаться. А затем как-то все вместе сбавили скорость и остановились, чтобы перевести дыхание. Невесть откуда появилось внутреннее умиротворение и уверенность в благополучном исходе. Возможно, потому что свежий ветер с реки разогнал болезненный запах мёртвого посёлка. И лишь, осмотревшись по сторонам, я понял, в чём дело. Нас окружали высокие голые скалы.

«Как ты думаешь, мы Витька ещё увидим?» — внезапно спросил Сашка.

Меня не слишком удивила детская наивность, прозвучавшая в этом вопросе. После того как он напомнил, что он старший и твёрдой рукой спровадил нас «малышей», а сам остался нас прикрывать…

«Сашка, ты сам видел какой он… Конечно же он вернётся!»

Сашка громко засопел и ничего не сказал.

Перед нами лежал мелкий густой кустарник, и дорога впервые пошла на подъём.

Осталось лишь преодолеть его — и мы на речном берегу. Шедшая впереди Катюшка резко остановилась и присела.

«Странно…» — прошептала она, разглядывая что-то лежащее на земле. Я подошёл поближе. Под ногами лежали останки маленьких бултыхашек — таких, какими они были в самом вначале. Это были уже высохшие от времени шкуры.

«Идём дальше?» — Катюшка встала и вопросительно посмотрела на меня.

«А куда нам ещё? Конечно, идём дальше. Здесь осторожней» — сказал я,

повернувшись к Сашке. Он кивнул. Мы поднялись в гору и упёрлись в стену, сложенную из крупного силикатного кирпича высотой в два человеческих роста. Поверх неё была натянута колючая проволока между столбами, на верхушке которых тускло горели зелёные фонари. Сверху доносился равномерный гул, характерный для высоковольтных линий.

«Можно подумать, что мы через неё не перелезем» — возмутилась Катюшка.

«Там наверху «колючка» Она под током…»

Я посмотрел на стену, затем на скалы. Слева я заметил в скале небольшую площадку, расположенную чуть выше колючей проволоки. Если подставить одно из брёвен, выброшенных половодьем на берег — забраться на неё не составило бы труда.

«Залезу и осмотрюсь» — сказал я, указывая на площадку. Я приставил одно из брёвнышек к скале и, опираясь на него, полез наверх. Катюшка придерживала брёвнышко, а Сашка подталкивал меня снизу. Вскарабкавшись на уступ, я осторожно приподнялся. Тихо и мягко волновалась ночная река. Тёмный берег был пуст. Обзор с обеих сторон по-прежнему ограничивали скалы.

Я глянул вниз и кивком пригласил моих спутников подниматься.

«Сашка, где-то у тебя полиэтиленовая плёнка. Доставай. А ещё нужна верёвка. План такой: привязываем верёвку к кустам, лезем на скалу, кидаем на колючку мою фуфайку, плёнку складываем в четыре слоя и стелем на фуфайку. Перебрасываем верёвку на ту сторону и спускаемся по ней»

«Вадим, а если там тоже нет людей, а только…» — начала Катюшка и замолчала.

«Кать, все, что мы можем сделать, это вернуться обратно»

Мы перебрались на скалу и бросили фуфайку на колючку у одного из столбов. Подождав немного, набросили сверху полиэтилен и перебросили через стену верёвку.

Я взялся за верёвку и посмотрел на Катьку с Сашкой. Оба кивнули мне, лица у обоих были очень серьёзные и напряжённые. Оттолкнувшись от каменной площадки, я скользнул спиной по полиэтилену и, приземлившись на гальку, отпрыгнул в сторону, чтобы освободить место ребятам.

Неожиданный удар в спину чем-то твёрдым свалил меня на землю. Я резко повернул голову, и первое что увидел — дуло автомата в сантиметре от своего лица. А за ним расплывчато лицо, верхняя половина которого была скрыта под капюшоном.

«Лежать, не двигаться!» — жёстко прозвучала команда держащего меня на мушке человека. Не было никаких сомнений в том, что он в случае чего без колебаний пристрелит меня на месте.

«Убери ствол, дурак!» — услышал я Сашкин голос, хриплый от надсады. Он стоял слева и держал наперевес копьё, уперев остриё в горло солдата. Только что приземлившаяся Катюшка, держала заряженный лук наготове.

Мы уже давно перестали походить на детей, и я не знаю, как мы выглядели со стороны. Но в том, что за выстрелом последует удар копьём и стрела, сомневаться не приходилось. Вероятно, произвела впечатление и молниеносная быстрота, с которой были приняты контрмеры. На лице солдата появилось напряжённо-отчаянное выражение, автомат дрогнул в его руке.

«Рядовой, уберите оружие!» — я повернул голову в сторону голоса. Перед нами стояли ещё трое военных. Двое держали автоматы на изготовку. Третий — судя по всему, офицер — держал руки в карманах. — «И вас это тоже касается» — добавил он, кивнув в Сашкину сторону.

Солдат беспрекословно подчинился. Сашка колебался какое-то время, но потом медленно отвел копьё в сторону. Катька опустила лук и сняла с него стрелу.

«Рядовой…» — медленно протянул офицер. Солдат поставил автомат на предохранитель, закинул его на плечо и, подскочив к офицеру, вытянулся в струнку.

«Каковы инструкции в случае прорыва через охраняемый периметр?»

«Огонь на поражение. Но здесь же люди…» — тихо ответил солдат.

«А… по каким признакам вы определили, что перед вами люди? И откуда у вас уверенность, что эти люди не… В общем вы понимаете, что я имею ввиду»

Солдат молча переминался с ноги на ногу. Какое-то время офицер, молча в упор, разглядывал его.

«Займите место на боевом посту» — вымолвил он, наконец. Солдат отошёл к скале. — «А вы ступайте за мной» — бросил он в нашу сторону. И, повернувшись налево, быстрым шагом направился вдоль берега. Мы подчинились. Двое сопровождающих пропустили нас вперёд и топали следом за нами.

За первым же поворотом мы увидели лагерь военных, созданный из вагончиков и утепленных палаток. Берег был наполнен нервным движением — признаками объявленной тревоги. Взлетали две сигнальные ракеты, вспыхнули мощные прожектора и их лучи начала планомерное движение по скалам. Техника, с которой был сорван чехол, оказалась «Шилкой». Четыре ствола её были направлены на вершину скалы. По реке промчались два катера. Где-то вдалеке рокотал вертолёт.

«Наши воины опять тревогу объявили» — услышал я унылый голос из крайней палатки. Судя по всему, говорили по телефону. — «А умников у нас тоже хватает. Слыхал новинку сезона: теперь это биороботы, заброшенные к нам, чтобы подготовить среду обитания?» — продолжал унылый голос с издёвкой. Затем в нём зазвучали обиженные нотки — «Ты знаешь, мне уже и химический стаж даром не нужен. Скорей бы уже вызвали сюда авиацию, да залили весь этот гадюшник напалмом. И я бы поехал в Анапу с детишками. Это у вас там тишь, да гладь... Вы берёте пробы раз в месяц, а мы три раза в неделю. У меня двое лаборантов загнулись, остальные бегут без оглядки... Зачем? А затем, у вас эти самые биороботы смирно себя ведут, а наши с какими-то чудесами. Сначала у них стала сокращаться популяция. Весной у них началась какая-то трансформация. А теперь у них повальная миграция. На север… Ага, гуси-лебеди… То там выстрелы слышны, то взрывы… А сегодня у нас прорыв через периметр. Вот так мы здесь и живём…»

Мы быстро миновали окраины лагеря, и слов говорившего уже было не разобрать. Нас завели в одну из палаток и оставили стоять у входа. В палатке имелось электрическое освещение. От него с непривычки болели глаза.

За столом в середине палатки уже сидел сопровождавший нас офицер. Справа и слева от стола стояли двое солдат.

«На поставленные вопросы отвечайте громко и разборчиво: кто такие, откуда? Как вам удалось преодолеть защищённый периметр?»

Он окинул нас быстрым взглядом, и его чёрные пронзительные глаза остановились на мне.

«Из посёлка» — буркнул я.

«Из посёлка — это хорошо. А теперь правду! Отвечайте, где вы были всё это время?..»

«А кто ты такой, твою мать, чтобы спрашивать?!» — не выдержала Катька. — «Обороняльщик хренов! Это я тебя спрошу: где ты был?! Где ты был, когда посёлок накрыло, и мы потеряли своих родителей?! И где ты был, когда погибли два моих брата?! И где же ты был, когда мы прятались — два года отсиживались по норам как крысы?! И жрали крыс! Нас было десять, а осталось только трое! Где ты был…»

Я схватил Катюшку за руку. Она прижалась ко мне и замолчала. Офицер пытался что-то сказать, но снаружи прозвучали громкие голоса, и в палатку вошёл грузный и высокий мужчина. При его появлении все военные в палатке встали по стойке смирно.

«Садитесь капитан, вольно» — неспешным баритоном скомандовал вошедший. — «Показывайте ваших нарушителей»

«Товарищ майор, в три часа двадцать минут, на посту номер сто двенадцать…» — начал, было, капитан.

«Это вот они?» — майор мельком глянул на нас и прошёл к столу. — «Совсем ещё дети. Подвиньтесь, Сидорцев »

Майор тяжело сел на предоставленный ему стульчик.

«Не сладко вам пришлось, ребятки, не спорю. Наверно долго отсиживались где-то, прятались. А потом смастерили луки и — вперёд. Отличная пика, у вас за спиной, молодой человек. Да только не помогли бы вам ваши пики, да луки. Чтобы вы стали со всем этим делать, если бы…»

Договорить он не успел. Рядом со мной, под ухом свистнула тетива. Катюшкина стрела пробила правый рукав капитанского плаща, пригвоздив его к столу. Мы с Сашкой стартовали одновременно. В доли секунды ситуация в палатке изменилась. Оба солдата лежали на полу. Я стоял, держа топор у капитанского затылка, а Сашкин меч упирался в майорское горло. Постояв, таким образом, дав им понять, что они обречены, мы вернулись на прежнее место.

Солдаты, подобрав автоматы, поднялись. Капитан силился выдернуть стрелу, глубоко засевшую в столешнице и, в конце концов, просто продел её сквозь рукав. Майор, потирая подбородок, задумчиво разглядывал нас. Значение его взгляда я не понимал, но ясно было, что конфетно-леденцовая стадия между нами закончилась, и сюсюканья больше не будет.

«Спецназ» — с усмешкой сообщал нам майор, кивнув на солдат, поправляющих обмундирование. — «Резюмирую вашу демонстрацию силы следующим образом: охрана обезоружены и лежит на полу, оба офицера уничтожены, а у вас в руках теперь огнестрельное оружие. Это всё сделано в доли секунды и безо всякого шума — часовые снаружи не среагировали на ваши действия. Всё остальное: вопрос вашего выживания на заражённой территории и преодоления защищённого периметра — суть праздное любопытство. Всё и так ясно. Кто-то с вами очень хорошо позанимался. Он постепенно выработал у вас иммунитет и наработал тактику боя именно для тех условий, в которые вы попали. А ещё — быт, добывание провианта, потайные убежища… Я бы хотел побеседовать с этим человеком. Кто ваш командир?» — неожиданно жёстко спросил он.

«Его больше нет…»

«Ладно, кто сейчас у вас старший?» — майор досадливо поморщился.

Я отделился от ребят и подошёл к столу.

«Назовите своё имя и имена ваших попутчиков»

Я продиктовал, и капитан записал все эти сведения.

«Теперь прикажите вашим людям сдать оружие. Всё, что у вас есть, включая перочинные ножи. Они вам больше не понадобятся»

Я кивнул, ребята подошли к столу и стали выкладывать из рюкзаков содержимое.

«И последний вопрос: сегодня в девятом квадрате — как раз напротив сто двенадцатого поста был зарегистрирован сильный взрыв. Это как-то связано с вашими действиями?»

«Связано» — я вытащил бомбу из рюкзака и выложил её на стол. Майор взял её руки и внимательно осмотрел со всех сторон.

«Что в бутылке?» — полюбопытствовал он.

«Азотная кислота»

«Для чего?»

Я коротко рассказал ему о действии азотной кислоты на бултыхашек. Майор с капитаном обменялись быстрыми взглядами.

«Вы слышали, Сидорцев?» — майор беспокойно шевельнулся, стул под ним заскрипел. — «Проверьте эти сведения. Если они подтвердятся, сразу же передайте в штаб округа. Это очень важно, капитан»

Капитан молча взял бомбу и вышел из палатки.

«А вам ребята надо срочно отправляться в изолятор — на карантин. Там вас покормят и вы как следует отдохнёте.»

Так закончилась наша жизнь на «заражённой территории». В палатке-изоляторе мы пробыли два дня. Утром третьего дня за нами прилетел вертолёт, и нас увезли куда-то за город. Я думаю, что это был какой-то санаторий, переоборудованный для исследовательских нужд. Нас постоянно держали в помещениях и не выпускали даже на балкон. Катюшку сразу же куда-то забрали от нас. Больше я её никогда не видел и ничего о ней не слышал.

Нами занимались дяди и тёти одетые в герметичные белые спецкостюмы с пластиковыми щитками на лице. Нас просто вывернули наизнанку — и весь этот кошмар был ничуть не лучше того, что мы пережили, в «заражённой местности».

К нам приходили разные люди, которые очень подробно расспрашивали о наших мытарствах вокруг кирпичного завода. Задавали самые неожиданные и глупые вопросы о режиме сна и принятия пищи. Они с самыми серьёзными лицами выслушивали наши рассказы об изготовлении копий, луков и самодельных мечей. Более всего их интересовала наша подготовка, которую устроил нам Поня.

Прошло три года, прежде чем нам объявили, что наши организмы пришли в окончательную норму и что мы «свободны». Мои познания в химии были учтены и после некоторой подготовки меня оставили на «объекте номер двадцать три», в качестве младшего научного сотрудника.

Как мне тогда казалось, это давало некоторые шансы узнать, что же всё-таки произошло. Кто такие эти бултыхашки и откуда взялись? Почему военные бездействовали, а ограничились лишь тем, что огородили наши посёлки? Почему мы за время нашего пребывания там не видели в небе ни одного самолёта или вертолёта?

Более всего меня интересовала Катюшкина судьба. Но на этот и другие вопросы я не получил никаких ответов. Всё происшествие значилось под кодовым названием «заражение», и больше ничего мне узнать не удалось.

Сашка при институте остаться не пожелал и сбежал оттуда, даже не дождавшись окончания нашей реабилитации. Совершенно неожиданно он показал себя правдолюбцем и неукротимым бунтарём. Он прилагал титанические усилия, чтобы придать это дело огласке и постоянно пытался докопаться до истины. Предпринимались ли сильными мира сего попытки взять его под контроль — не знаю. Благодаря, как мне кажется, той подготовке, что получил все мы, сделать это было непросто. На нелегальном положении он продержался целых восемь лет.

Последнее, что он собирался сделать — собрать самых отчаянных журналистов и провести их в «заражённую местность», чтобы те увидели всё своими глазами. Но он не успел. Его нашли мёртвым в подъезде какого-то дома с четырьмя ножевыми ранениями.

И не было больше ничего интересного в моей жизни, младший служитель — проживался одними лишь воспоминаниями. Всё что я в ней хотел — лишь найти мою сероглазую Катеньку. Катюшку. Но не нашёл. Так и остался бобылём на белом свете…

Жрец потёр тяжелеющие веки и посмотрел на пустынную улицу. Небо посветлело, и вдоль улицы, из сумерек начали проступать чёрные зубья заборов. Жрец чувствовал себя разбитым — словно, стоя всю ночь у забора, рассказывал всю эту историю. А был ли рассказчик на самом деле? В неподвижном утреннем воздухе висел ещё запах бензиновой гари, а в апрельской грязи отчётливо чернели свежие следы узких шин. По всему походило, что рассказчик всё-таки был, и совсем недавно уехал.

Внезапно жрец вскочил со скамьи и прошёл на сцену. Он нащупал рукоятку рубильника и решительно дёрнул её. Вспыхнул свет, вырвавший из предрассветной темноты лик святого Пиония. Действительность оказалась намного страшнее красивой сказки, и то, что пришлось испытать этим детям не шло ни в какое сравнение с легендой.

И не было никакой разницы, кто изображён на этом портрете. Все десять человек — святой Пионий!

«Плевать на то, что произойдёт с этой религией!» — прошептал жрец. — «Я отслужу за всех!»

Он упал на колени и начал молиться, мешая все молитвы из всех религий, которые знал. Их было десять — ребят живших когда-то на соседней улице. И семеро из них остались здесь навсегда…