Рогалики печь, убираться, улыбкой сверкать в продавцов,

Осанку держать, ходить в театр, на стол накрывать красиво…

Зеркальные лужи играли слогами рекламных слов.

А утром пришёл сентябрь, пришёл с листопадом и солнцем.

Уборка — не волк, несомненно. Она убежала гулять.

По парку бродила. Решила, что «осень хандрящая» — нонсенс.

Апатии как не бывало. Жаль, в театр не сходила опять…

Листва облепила ботинки. А днём наступил октябрь

Ангиной, ветрами и ливнем на гордость, решимость и грудь.

На лужах — главрыб-абырвалги, а в небе — горящий корабль,

А ей не хотелось спасаться, ей просто хотелось вздремнуть…

Листва размокает и рвётся, сутулятся плечи от ветра,

А к вечеру — «кто там?» — ноябрь вступает в свои права,

Паломник как будто, а город — как будто священная Петра…

У осени были мотивы — ведь осень извечно права.

А ночью она сидела без хлеба, в хандре и в пылище.

Зеркальные дверцы серванта игрались с огнями домов.

Она пьёт глинтвейн, размышляет, ответа какого-то ищет…

Рубиново-жёлтая осень бушует всё тише и тише.

Азору ссыпаются листья на лапы заместо цветов.