— Не жарко тебе, Славик? — подсмеивались летом продавцы.

— Зато никто не украдет, и зимой не буду мерзнуть, — рассудительно отвечал им.

Славу уважали. Он не пил, не крал, другим бомжам помогал с едой, ответственно выполнял поручения продавцов — словом, жил по понятиям. За это его пускали греться в наливайках, ночевать на складах и расплачивались не только продуктами, но и деньгами.

Особенно нравился он женщинам. Они его называли ласково: «Славик».

От этого бомж смущался, краснел и еще больше проявлял старание в выполнении разных несложных услуг: принеси, подай, посторожи.

Зима в тот год была особенно суровая. Дул сильный ветер, дороги не успевали очищать от снежных сугробов, и общественный транспорт почти не ходил. Рынок закрыли на несколько дней, и Славе несладко пришлось в неотапливаемом сарае, куда его пустили на ночь — а получилось, на несколько дней. Отключили электричество, камин не работал. Зажигать спички, чтобы хотя бы покурить, бомжу не позволяла совесть — а ну как пострадает от открытого огня хозяйское добро? По этой же причине он не пытался взломать замок в запертой двери. Так и просидел все это время в морозном помещении.

— Как только выжил? — удивлялись потом продавцы.

Хозяин, который все эти дни грипповал дома, чтобы сгладить свою вину, щедро расплатился со Славой и, починив проводку, предложил ему жить в теперь уже теплом складе до окончания зимы.

— Можешь даже женщину туда привести. Только товары чтоб в целости были! — благодушно предложил продрогшему бомжу.

И тот привел. Где он подобрал молодую бомжиху, никто не знал. А только через несколько дней после описываемых событий она появилась на рынке вдвоем со Славой. Тот бережно препроводил ее в склад и предложил свой тапчан. Сам же разместился на полу, бросив на него старые тряпки, которых, как у всякого домовитого бомжа, у него было в избытке.

Женщина была с огромным животом. Беременность ее не украшала. На бледно-синем лице, покрытом конопушками и побитом оспой, черные глаза смотрелись как провалы, ведущие в смерть. Она тихо лежала на своем импровизированном ложе. И с первыми весенними лучами солнца так же тихо, незаметно, угасла. Вскрытие показало, что ребенок умер намного раньше и начавшиеся процессы в организме необратимо увели в могилу мать.

Слава страдал. Он еще больше отощал, ходил как тень по рынку, по инерции выполняя привычные обязанности. Однажды утром бомж не появился. Хватились его лишь на следующий день. Оказалось, что Слава все это время безвылазно сидел на складе. Мучительно морщась, он пожаловался на боли в ногах. Сапоги не снимались, и, чтобы посмотреть, что со ступнями, их пришлось разрезать.

Ноги страшно распухли и покрылись странными пятнами. Встать Славик не мог. Посовещавшись, продавцы скинулись, вызвали такси и на руках занесли бедолагу в машину.

Отвезли в ближайшую больницу. Двое остались ждать на улице, остальные вернулись на работу.

Время тянулось мучительно долго. Обратившись к вышедшей покурить медсестре, попросили узнать, что там со Славой.

— Ганрена у него, — сказала та, вернувшись. — Вячеслав Федорович его осматривает, решает, что делать.

Стали ждать хирурга. Наконец и он вышел на перекур.

— Ребята, это вы его к нам привезли? — сам обратился к ожидающим.

— Мы, доктор. Ну как он там? Будете резать ноги?

Тот закурил и внимательно посмотрел на небо.

— Дождь собирается. А вы, ребята, местные будете или на заработки к нам приехали? Прописки, наверное, нет?

— Есть временная. Но сами из другой республики. А что?

— Да так, интересуюсь просто. Кто он вам, просто знакомый?

— На рынке он живет, Славой зовут. Так что с ним?

Доктор выбросил окурок и затянулся второй сигаретой.

— Там все плохо. Гангрена, нужна ампутация выше колен. Кому он нужен, инвалид — верно?

Продавцы переглянулись:

— И что?..

— Вы же взрослые, понимаете, что жизнь не простая штука. Мест в больнице не хватает, ухаживать за ним некому. Вы тоже сиделку нанимать ему не стали бы. Так?

Мужчины промолчали.

Хирург посмотрел на небо, перевел взгляд на окурок. Выбросил его в урну и вновь закурил.

— Поговорил я с ним, объяснил ситуацию. Он со мной согласился.

Помолчал. Затоптал третий окурок. И закончил мысль:

— Усыпили мы его.

— Как?..

— Как больных собачек и кошечек усыпляют. Сделали укольчик. Он не мучился, не переживайте. И был полностью согласен с таким уходом.

Кинул взгляд на стоящих в ступоре людей, повернулся и пошел ко входу в больницу. Замер на секунду, бросил через плечо:

— Его фамилия была Косоротов. Помяните уж.

И скрылся за дверью.