Как ветвь, сама собою не приносит

Плодов живых, коль от лозы

она отпала. Так и вы,

Когда от моего начала отделены.

Я есмь лоза!

Паветия,

Те, что во мне не пребывают,

Вон извергаются, и падая, тщетой

Гниют, скорузнут, засыхают.

Такие ветви собирают

И предают огню*.

— Огня! Огня!

Сжечь семя аггела!...

Эх, бедный Иоанн,

Как мог ты знать,

Что быть, тому, призваньем —

Служить теодицее наказанья,

и стать преддверьем изощренных мук

не в чем невинных?

Черни ли досуг,

постигнуть суть

Рацей твоих премудрых?

Внимай же пастырь,

Как из чрев орудных

Ревет: — Огня!

Огня!

Огня!

Толпа шалела.

Тот, кто у столба

Еще недавно воймовался речью

Каноника, обличьем человечьим

Теперь нищал в предвкусии зловоний

Горящей плоти.

Спазмы кататоний,

Как демоны из дромосов геенных

Охватывали души благоверных

Апологетов зрелищ Арбуэса.

О Боже!

Пораженная абсцессом,

Свирепствовала в шабаше безумном

Христова вера, и в чаду отрутном

Ее жестокости, сакральные заветы

Похоже, прокляты.

О Люди!

Вы ли, это?

***

Капитула коллегиант смиренный,

Вновь поднял руку, этим дав понять,

Что требует безмолвия народа.

— Согласно нравам и

порядкам Арагона,

Святой отдел, расследуя деяния

Сей знахарки, что нами обвиняема

В греховной ереси, её вину дознал,

Но, все же, Пресвященный трибунал

Постановил: — Прощенною быть может,

Коль, кто из вас, порукою поможет

Вернуть, заблудшую, обратно в церкви лоно.

Толпа немотствовала озираясь злобно

По сторонам в порыве разорвать

Любого, кто осмелится сказать

Хоть слово в оправдание несчастной.

Любого, кто взирает безучастно

На утоленье, люмпенских страстей.

— Жечь ведьму!

Сжечь её скорей!

Прервав свое молчанье, возопила

Галавера.

Неистовая сила

Ее интенции, феерии кровавой

Вкушать плоды, жестоко убивала

Спасенья эфемерную надежду,

Обряженной в позорные одежды,

Урочной жертвы.

А среди порока

Безумствующих скопищ, одиноко

В своей понурости, лишь человек один

Стоял недвижимо.

— Смотрите! Это сын…

Сын ведьмы! Отпрыск Сатаны!

Вдруг, кто-то, из лютующей толпы

Воскликнул.

— Сжечь и сына нужно!

И лапы черни потянулись дружно,

К тому, кто, в трепете, не мог пошевелиться.

Со всех сторон уродливые лица

Брызжа слюною бешенных собак

Вселяли ужас льдистый.

Дар иссяк, что-либо говорить

И он, зажмурив веки

Являл себе, как получеловеки

Несут его в пылающий костер.

А из глубин души, наперекор

Тем страхам, что сознанье затмевали,

Звучали голоса. Они взывали:

— Не бойся их! Замолви слово, сын,

В спасенье матери!

Решайся! Ты один

Её лишь в силах уберечь от наказанья.

Но тот молчал,

и, словно, на закланье

Оброчный агнец духом истощал.

Что может быть сильнее в мире этом,

Чем матери любовь? Каким заветом

Предрешена её святая суть?

Едидья** знал!

Недумствуя ничуть,

И ныне мать, покровою незримой

Чувств подлинность окутав, отвратила

Опасности от немощного чада:

— Не мой сын это!

Женщина кричала

В жерлину новоявленного вира.

Толпа в недоуменье отступила

От юноши, пытаясь уяснить,

В чем страх его тогда?

Какая выть,

Заставила стоять в оцепененье

И ждать расправы дикой?

На мгновенье,

Он, кажется, вернул себе сознанье

И заорал, как будто в доказанье

Окружию невинности своей:

— Сжечь еретичку!

Сжечь скорей...

И вновь умолк, потупив в землю взор.

Викарий, оглашавший приговор,

Взмахнул рукой, подав условный знак

Фра-редемптóру, и немой мастак,

Заплечных дел верзила хладнокровный,

Хватил за волосы, да поволок к жаровне,

Уже Ничто.

Скопленье ликовало!

Отребье праздное, что впору занимало,

Припасши снедь, обзорные места

Округ кострища,

ждало мук предсмертных,

Агоний извивающейся жертвы,

Чье тело будет полымем костра

Сжираться мерно, исподволь, томлёно.

И вот, коснулся витень осмалённый

Поленницы.

Понёсся по клетям

Огонь все выше, к столбовым цепям,

В объятиях, которых онемело

Доволи дыбою истерзанное тело,

Что стало приношеньем для него.

А чернь граилась, словно воронье

Над падалью, трапезничать желая.

— Колдунья сжарилась?

— Нет-нет, еще живая!

— Отколь в ней силы?

— Нежить, не иначе!

— Я слезы вижу …

Гляньте!

Ведьма плачет!..

***

…Она сгорела, не издав ни звука.

Толпа негодовала,

будто мука

От жил взорвавшихся её не уморила.

А может быть, несчастную убило

Страданье сущности совсем иной?

Кто мог бы знать — не знает.

Со слезой

Её последней тайна испарилась…

* Словами Евангелия от Иоанна:

«Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нём, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают», инквизиция оправдывала сжигание отступников на костре.

**Едидья — одно из древних имен царя Соломона, который согласно одной из притч, велел разрубить ребенка пополам, тем самым, удовлетворить спор двух женщин в отношении материнских прав. Настоящая мать, при этом вскричала, что это не её дитя. После чего мудрый правитель приказал отдать ребенка ей.