Маруська — Загадка ручкоотвёртки

Несусветный агрегат, сочетавший в себе равно внешние признаки и эксплуатационные характеристики обычной шариковой ручки и отвёртки, то и дело вводил своего хозяина в ступор, доставляя Николаю Девушкину немало неприятных мгновений. Начать надо с того, что сотрудник петербургской газеты зачастую путался, и вдохновенно писал свои статьи отвёрткой. Потом, увидев расцарапанный черновик с едва проступающими кое-где рваными буквами, тяжело вздыхал и в сотый раз обещал себе быть внимательным. Что самое обидное, текст, как правило, забывался и полному восстановлению не подлежал.

Немногим лучше было закручивать ручкой какой-нибудь болтик, до самозабвения… А затем отложить инструмент в сторону и горестно наблюдать, как деталька падает со своего места.

Сию воплощённую несуразицу привёз из отпускного турне по Америке коллега Герман. Вручил, посмеиваясь:

-Очень полезная вещь! Два в одном!

Николай Эдуардович убедился в этом весьма скоро…

Утром, достойным того, чтобы быть занесённым в какую-нибудь криминальную (или научно-фантастическую, если таковые существуют) хронику, стало ясно, что все вышеупомянутые неприятности есть лишь скромные маленькие цветочки, наподобие кротких незабудок: простой, небольших габаритов обеденный стол вдруг обернулся… биллиардным! Ему недоставало лишь зелёного покрытия, шаров и кия. Не веря своим глазам и памятуя о печальных порой последствиях плохого зрения, Девушкин хорошенько протёр и орган одного из пяти чувств, и очки… Воплотившаяся аномалия не исчезла.

— Неужели эта сувенирная продукция во всём виновата? — риторически вопросил Николай, с невероятной отчётливостью вспомнив, как вчера закреплял ненадёжную ножку стола.

Решив провести эксперимент, он простой ручкой записал на листе бумаги несколько строк, не поленился зафиксировать тот же самый текст в ноуте, а затем его же переписал ручкоотвёрткой. Через некоторое время, сравнив, он обнаружил, что в самом первом и электронном вариантах сохранилось изначальное:

Странных фраз переплетенье,

интересных мыслей рок,

очень легкое творенье,

слишком ласковый стишок.

Нежных чувств одно лишь слово.

Лишних мыслей океан.

Прошу пройти — здесь все готово.

Черный хлеб,

стол,

стул,

стакан.(1)

— Не забыть переписать в чистовик, — по привычке пробормотал Николай, неосознанно комкая в ладони ни в чём не повинную бумажку.

А может быть, только отвёртка в этом серого цвета цилиндрическом сооружении может творить такие пакости? Может быть, с частью в виде ручки всё как в порядке? Надо проверить. И, пожалуй, не один раз.

Третий экземпляр с насмешливой наглостью гласил: «Братец, да ты ненормальный! Лечиться настала пора.

Весна в окно постучится —

Крышу прогонит со двора!»

Николай Эдуардович перечитал неуклюжие с лёгким намёком на подобие рифмы строки, недоверчиво выглянул за окно. Так, как ему по сезону и полагалось, полновластно хозяйствовал ранний август. То есть, весной не пахло.

— Угу! К психиатру! На приём! С сувениром и вещдоками! А лучше пригласить доброго дядю-врача на дом, дабы он сравнил фрагменты бывшего стола с фотографий, и предмет мебели, существующий сейчас! На его глазах произвести эксперимент с ручкой! И отвёрткой! Пусть он их своими руками в действие приведёт! — яростно проревел Девушкин, нервно разлохматив свою шевелюру.

Нахальный американский сувенир пялился на него, строя коварные планы, и всем своим странным видом предвещая вскорости очередные козни. Пришла пора решительных действий, но каких — пока было неясно. Просто выбросить сувенир, ничего не выяснив — как-то скучно… Что тогда?

Решив начать со сбора всей возможной доступной информации, Девушкин исследовал Интернет (ничего полезного для себя не обнаружив), затем взялся за допрос дарителя. Ответ получился обескураживающим:

— Послушай, друг мой, спал бы ты побольше — и в голове чепухи будет поменьше. Это просто дурацкий сувенирчик, и столь паранормальные вещи ему не под силу!

— Ты хочешь проверить?

— Прошу прощения, душевно рад бы, но не сейчас…

Очная ставка с Германом попала в список дел важных, но пока отложенных. Тем более что его предложение спать побольше могло быть вызвано тем, что звонок телефона раздался раньше полудня.

«Очевидно, мне предстоит новый вид деятельности — нечто наподобие детективного расследования с элементом мистической уголовщины. И если это не паранойя, шизофрения или нечто подобное, то дельце обещает быть довольно увлекательным», — подумал Николай Эдуардович.

Его чуть задетое тщеславием воображение не жалея красок нарисовало фотографию на первых полосах всех газет: его собственная персона и выражением истинного следователя на лице и поверженной ручкоотвёрткой в руках. Над изображением, несомненно, обязан красоваться яркий заголовок, можно даже очень пафосный. Наподобие «С тайны века сдёрнута пелена загадочности», «Николай Девушкин — детектив года». Родная редакция вообще будет обязана посвятить ему целый номер…

Ещё продолжая витать в мечтах, Девушкин крайне осторожно, при помощи кухонного полотенца (чтобы без лишних отпечатков пальцев и прямого контакта с подозрительным объектом) взял вредный подарочек и аккуратно разобрал его. Две трубочки из пластмассы, представляющие собой корпус, лезвие отвёртки, почти полный стержень с синими чернилами, несколько разнокалиберных пружинок и маленькая соединённая с ними кнопочка. Ничего сверхъестественного, даже на экспертизу ничего не годится.

Взяв отдельно стержень, он написал на очередном листке, которыми была весьма плачевно завалена вся квартира, несколько первых букв алфавита. По-прежнему не собрав агрегат воедино, поработал для полноты эксперимента и отвёрткой. Через полчаса проверив, обнаружил, что метаморфоз не случилось.

— Значит, по отдельности элементы являются до обидного обычными, давая странный эффект только собранными воедино, — громко озвучил Николай первый вывод. Не собираясь останавливаться на достигнутом, он приступил к сборке агрегата, решив поменять его составляющие местами.

Но ручкоотвёртка не хотела делаться отвёрткоручкой! Детальки щёлкали и никак не состыковывались. Пришлось возвращать как было.

— Вывод номер два: объект не может быть собран в обратном порядке никоим образом.

Тоже довольно подозрительное явление.

В детстве, помимо склонности к словоплётству, Коленька также очень любил разбирать-собирать всё, что попадалось под руку и оказывалось доступным таковому процессу. Жаль, что эти «технические навыки» довольно бесполезны сейчас. И вообще, любой нормальный, способный адекватно мыслить человек уже давно забросил бы всю затею, вставив стержень в обычную ручку и создав самую что ни на есть заурядную отвёртку. А он тут, видите ли, расследует, комедию ломает… Зато весело и интригующе.

И коль скоро крупных неприятностей не случилось, можно… поиграть в бильярд! Девушкин разложил «пирамидкой» яблоки и апельсины, вполне годящиеся на роль шаров, под кий пришлось приспособить мирно пылившуюся в уголке балкона швабру (свои первичные функции она выполняла довольно, только при крайней необходимости). Партия с самим собой, вопреки ожиданиям, оказалась довольно интересной, особенно когда яблоко нечаянно вылетало за пределы стола и, весело подскакивая на ходу, торопилось спрятаться в неизвестном направлении. Вот в чём плюс недозрелых яблок зелёных сортов: с ними не случалось ровным счётом ничего, в то время как более нежные апельсины начали быстро сдавать свои позиции.

— Обзавестись, что ли, настоящим инвертарём, — всерьёз задумалась новоявленная звезда бильярда, рассматривая супер-блюдо «апельсин, игравший роль шара и расквасившийся в конце концов о стенку».

Финалом игры стало совсем уж неудачно срикошетившее яблоко, разбившее Николаю очки. Резко ухудшилась видимость, замельтешили на горизонте очередные непредвиденные расходы скромного бюджета, испарилось благодушное настроение.

— И это тоже из-за тебя, — Девушкин сердито покосился на ручкоотвёртку, — Не отпирайся!

Она и не думала, только в этом молчаливом признании было больше дерзкого вызова, чем осознания своей вины.

— Я хотел по-хорошему. Ну что ж, война так война.

Мысли о коварном враге, на тот момент хорошенько запакованном в коробку и пару мешочков, не покидали Николая и на работе. Несмотря на то, что прямо перед его глазами находился когда-то давно написанный им листок: «ПРАВИЛА ПОВЕДЕНИЯ.

1. Не париться из-за пустяков!

2. Всё — пустяки!»

Пустяки — не пустяки, а разобраться хочется. Жаль, что ему не суждено подойти к вопросу с позиций учёного технической направленности… или врача, занимающегося отклонениями в восприятии реальности.

Впрочем, галлюцинацией сие не было, и вечером этого же дня Николай Эдуардович в том убедился. Герман, пришедший-таки к нему домой на очную ставку, не верил своим глазам. Он просил градусник, надевал новые очки своего коллеги и ощупывал стол, ставший к тому времени уже вовсе журнальным, причём старинного образца, потрясённо бормоча:

— Не может быть! Это простой сувенир, что я купил в ларьке… Не может быть!

— Но ты же видишь.

Девушкин, уставший удивляться метаморфозам, с философским выражением лица стоял у стола, скрестив руки на груди.

— Я не курю, не нюхаю, наркотой не балуюсь, а сегодня не пил! — воскликнул Герман Алексеевич, завершив свой осмотр.

— Ну вот. Я только опасаюсь, как бы он не трансформировался во что похуже, — медленно произнёс владелец необычайного стола, — А поражаться, возмущаться и кудахтать по этому поводу надоело. Я хочу всего лишь разобраться.

— Всего лишь, — горько передразнил неудачный даритель и покаянно вздохнул, — Увы! Я совершенно ничем помочь не могу.

— Жаль, — только и ответил Николай.

Ещё немного похлопав глазами и выпив «для освежения рассудка» около пяти кружек ледяной воды, от которой немедленно начинало сводить зубы, коллега предпочёл удалиться.

— Ну ты это… Психовать-то не надо, — ни к селу ни к городу заявил он на прощание, как-то растерянно помахав рукой и скользнув за дверь.

Девушкин с присущей ему скромностью и корректностью никогда бы не заявил, что умеет рисовать, но теперь ему захотелось именно этого, причём создать настоящий шедевр. Назло всем непоняткам он распаковал ручкоотвёртку из её многослойного картонно-полиэтиленового плена и взял очередную бумажку, присев у журнального столика на оставшийся прежним стул.

Первая линия легла на лист почти сама собой, все остальные последовали за ней. Отпущенная в новое направление, творческая мысль работала активно и очень быстро. Постепенно обрисовалась длинная шея, перепончатые лапы, озадаченно-выпучившиеся глаза, облачка… «Никогда не сдавайся!» — подмахнул Николай под плодом получасовой работы и откинулся назад, тщась рассмотреть свой труд.

Жирноватая наглая цапля со взъерошенными перьями глотала… точнее, пыталась проглотить довольно-таки внушительную лягушку, от которой из вместительного клюва болотной хищницы торчали всего лишь две лапы. Но эти лапы изо всех сил сдавливали непропорциональную шею ошалевшей цапли! Сию милейшую картину окружали не менее её милые камыши и идеалистически-кудрявые барашки облаков.

— Не Репин, но, например, для карикатуры сойдёт, — снисходительно произнёс строгий Николай Эдуардович, хотя спонтанная анималистическая зарисовка собственного производства ему нравилась. Всерьёз задумавшись о возможности какого-либо обнародования новорожденного произведения, он беспечно крутил в пальцах аномальный подарок, пока в том что-то не щёлкнуло.

— Что за?!!

Оказывается, это открылся крошечный отдел для миниатюрных стикеров. Их нетронутый запас словно дразнил, побуждая взять хоть один. Девушкин поддался, осмотрел клейкий листочек со всех сторон, затем, не найдя ему другого применения, смял в мизерный комочек и бросил на пол. Под дулом пистолета, при любых свидетелях, сотрудник петербургской газеты готов был поклясться, что недавно совершенно точно разбирал дурацкую ручкоотвёртку, и ничего подобного не обнаруживал!

Тем временем ни стол, ни положенный на него рисунок (в отличие от текстов в предыдущих опытах) не собирались меняться. И это был ещё один, явно лишний, странный феномен.

— Надоело, да? Довольны нынешним состоянием? — ядовито спросил Николай Эдуардович и, пожалуй, расстроился, что не услышал ответа. Выходит, что его материально воплотившаяся неприятность не только переделывает то, к чему прикасается, но и меняется сама? Или как-то по-другому? Сплошь вопросы и ни одного адекватного разъяснения — вот досада.

Словно призывая не падать духом, подал признаки жизни телефон. Николай вдруг подумал, что до появления этого чуда техники что-то, несомненно, было хуже, а вот что-то и получше. По крайней мере, невозможно было застать человека где угодно и в любую минуту.

— Алло! Я слушаю.

— Коля! Милый! Привет, — это была Полина, бессовестно забытая им в вихре загадочных происшествий.

— Полиночка…

Девушкин, к стыду своему, подумал не о том, что они давно не виделись, хотя и соскучился, а о том, что девушка умеет логически рассуждать и получает техническое образование.

— Полиночка, солнышко, очень рад. Спасибо что позвонила. Мы встретимся сегодня?

— Ты ещё спрашиваешь, — капризно вознегодовала она, — И как тебе не стыдно… Вот что, я прибуду к тебе вечером. Как такая мысль?

— Лучше не бывает, — искренне восхитился он.

— Тогда жди! А вообще — чтобы подобное случалось в первый и последний раз! Что такое, в самом деле… Я вынуждена ехать…

— Я люблю тебя и очень жду. Ты лучшая, — мягким тоном произнёс Николай Эдуардович. Лучший способ утихомирить и избежать возможности того, что Поля совсем разбушуется.

— До встречи.

Горестный взгляд рассеянных глаз газетного работника прошёлся по хаосу, царившему на всей площади небольшой тесно заставленной мебелью квартиры. Нужно, а точнее, жизненно необходимо собрать и выбросить весь мусор, смахнуть уже заметный слой пыли со всех доступных поверхностей, пропылесосить и, что больше всего походит на утопию, даже вымыть полы. Решившись, Девушкин сделал глубокий вдох, закатал рукава полосатой сине-белой рубашки и взялся за дело.

Его наполеоновским планам, впрочем, было суждено оборваться после выполнения первого же пункта. Выбросив никак не меньше пяти килограммов разнообразного бумажного сора, он уже услышал звонок в дверь. Ну что ж, и то не так стыдно…

— Привет, — просто сказала Поля, не добавив к сему, против обыкновения, что-нибудь ласковое.

— Привет, Полиночка. Проходи, — он поцеловал её, а затем помог с плохо поддающейся застёжкой туфельки.

— Ты очень любезен…

Она прошла в комнату, окинув её изучающим взглядом.

— У тебя новый стол? Симпатично. А что это за странная штучка там лежит?..

— Сейчас всё расскажу, — бережно сжав её запястье, Девушкин сдержал детское любопытство Полины, не дав ей прикоснуться к ручкоотвёртке.

Печальную неправдоподобную повесть она слушала, широко распахнув блестящие глаза и недоверчиво покачивая головой:

— Коленька, а ты здоров?

— Что?! — Николай разъярился, вскочил с дивана и значительно повысил голос, — От тебя не ожидал! Все вы думаете, я с катушек съехал!

Испугавшаяся в первую секунду Поля быстро взяла себя в руки и смогла примиряющее улыбнуться:

— Прости. Прости.

На самом деле она поверила, видя новый стол и неадекватно-взволнованное состояние Николая. Загвоздка в том, что наука объяснить такое не может, а уж она, Полина, тем более. В ответ на чистосердечное в этом признание последовал тяжкий вздох и торопливое предложение забыть о непростом вопросе и пообщаться на более приятные темы.

— Я бы подсказала тебе, если б действительно знала… — едва ли не оправдываясь, сказала она.

-Верю, верю. Забудь.

Больше в этот вечер о ручкоотвёртке никто не вспоминал.

Захлебнувшийся в нерешительности,

уничтоженный упадком

Этот город покрыт порядком

И словами,

Утешительными.(2)

Отбросив ручку, Николай Эдуардович хмуро посмотрел в окно. Ночной город и в самом деле не радовал — людская сутолока сменилась безумием природным: диким ветром немереной силы, всполохами молний и неприязненной дробью града. А ему не спалось, именно в эту подавляющую всё и вся ненастную ночь. То, что при свете дня уже выглядело забавным и не заслуживающим серьёзных переживаний, то, что преследовало его — снова сгустило краски и выросло до размеров нешуточной проблемы. По своему действию это сильно напоминало наркотик: не нравится, не видишь смысла — а бросить никак не можешь. Ну что ему в этом всём? Много раз задавался этот вопрос… А он всё не спит и сыплет почти что злыми, угрюмыми стихами — и мысль о том, чтобы зарыть лицо в подушку и пойти навстречу сновидению вызывает отвращение, близкое к ненависти.

Ничто не давало Девушкину ответа на странный запрос всего лишь из одного слова (хотя такое стоит тысяч других) — ручкоотвёртка. Он перестал ей пользоваться — и больше ничего не происходило. Но вдруг само её наличие среди прочих вещей способно чем-то грозить? Это и не давало покоя, превратившись в навязчивую идею.

Николай всё-таки заснул под шум ливня, так и не примирившись с действительностью. Но зато свеже-прохладное утро сотворило маленькое чудо, принеся бодрое, хорошее настроение. И это было явно к лучшему — такое состояние не мешает никогда, а при обилии событий, принесенном Девушкину грядущим днём — особенно.

«Первую ласточку» звали вода. Услышав мощный шум её явно не слабого потока, Николай досадливо подумал:

— Неужели опять ливень?

Но при взгляде из окна обнаружилось нечто странное: действительно весьма не хилая струя лилась как-то уж слишком целенаправленно. Девушкин высунулся подальше, повернул голову так, чтобы видеть, что творится вверху — поток прекратился.

— Эй, поосторожнее!

Из окна этажом выше высовывался пожилой усатый мужчина. В его руках было вместительное ведро, при виде соседа снизу обретшее положение ручкой вверх.

— Это вы, извиняюсь, воду льёте?

— Ну я.

— А позвольте спросить — зачем?

Тот ничуть не обиделся на вопросы и обстоятельно доложил:

— Крылечко подъездное помыть давно пора. Вот я этим и занимаюсь. Эффективный метод.

— И эффектный, — улыбнулся Николай Эдуардович, — Не буду мешать.

Стоило ему полностью вернуться в комнату, как необычная процедура мытья возобновилась. Великая всё-таки сила — лень, причудливо сплетённая с изобретательностью. Причём факт вчерашнего «дождика» хозяйственного мужика явно не волновал. Решил, что грязно, значит — грязно и надо вымыть. Причём не покидая квартиры.

— Надо же, надо же, а я и не знал, и не мог догадываться, что у меня такой интересный сосед, — бормотал Девушкин, собираясь на работу.

Судя по звукам за окном, помывка благополучно завершилась, значит, брать с собой зонт вовсе не обязательно.

Неподалёку от дома пред Николаем Эдуардовичем, словно тень, предстала неопределённого пола и возраста фигура в тёмных очках, балахоне цветастой футболки и бесформенных штанах. На ногах, робко выглядывая, плотно сидели бывшие некогда белыми кроссовки. На голове красовались дреды.

— А не подскажете, как пройти на Глухую Зеленину?

— Что — о?! — приостановился Девушкин.

— Ну, — фигура кашлянула, — Улица такая. Называется Глухая Зеленина, — громко повторила она.

— Точно?

— Да точно, точно!

Перед носом нашего героя очутился вырванный из блокнота листок. Очень чётким, читабельным почерком там стояло именно такое название.

— Э-э-э… Ну точно не в этом районе! Не знаю! — и вдруг Николай неожиданно для самого себя добавил, — Никогда! Слышите? Никогда не записывайте адреса и прочие важные данные ручкоотвёртками. Ни-ни. И всего вам хорошего.

Он запоздало смутился и спиной чувствовал, что фигура наверняка крутит пальцем у виска. Вопрос о победе в моментальном конкурсе «Кто из двух случайных прохожих кого больше ошеломил» остался открыт.

— Опять сувенир! Всё! Не думать, — маленьким кипящим гейзером взорвалась дельная мысль.

— А не подскажете, как пройти на Глухую Зеленину?

Фигура с дредами нашла следующую жертву и, судя по раздавшейся в ответ тираде другого, не менее громкого голоса, новый прохожий оказался способным оказать более значимую помощь.

— Посмотреть в Интернете, — настойчиво подумал сотрудник газеты. Улочка с необычным названием, равно как всё более-менее неординарное, заинтересовала его, — А то можно вот так прожить все сколько-то отведённых тебе лет, и не узнать, что существует такой… уголок города…

Встречи на сем не закончились, и вскоре Николаю попалась забавная парочка молодых людей. Очевидно, они веселились всю ночь напролёт и теперь пытались добраться домой.

— Я даже так не могу! — капризно заявила девушка, красноречиво помахивая снятыми туфлями на высокой шпильке, — Неси меня!

— Ты думаешь, я смогу? Давай лучше так…

Со смехом парень опустился на четвереньки, и спутница быстро оседлала его. Продвинувшись на несколько шагов, любители верховой езды повалились на асфальт, весело хохоча.

«Яркие пятна нашего мрачновато-величественного города! Такие эпизоды непременно нужно задействовать!» — отметил Девушкин. Ему хотелось поблагодарить эту парочку просто за то, что они есть, такие шумные и безбашенные. Но они успели уйти дальше.

Через десяток метров расположился уже открывшийся фруктово-овощной ларёк, и тут-то Николай Эдуардович немного приуныл. «Диня сладкий», — призывающе утверждала крупная надпись на обломке картонной коробки. Чуть выше, в окошечке киоска, красовалось чуть сонное лицо продавца. Совершенно русское, и это рушило все надежды.

Не то ночью успели ввести правило о «ды, ты» которые отныне пишутся с «и», да в придачу — реформу системы родов. Не то всё, что касается положения родного языка, совсем скатилось в пропасть. Не то пишут всякими… не чем надо. Как тут не расстроиться!

И вообще, столько впечатлений всего-то за недолгий путь от дома до места работы — это определённо слишком много, особенно для такой творчески-впечатлительной натуры как Николай Эдуардович Девушкин. Сложно их переварить, разобрать по полочкам… И выходит в голове сплошная сумятица.

Впрочем, настрой всё равно остался бодрым и позитивным, его не испортила даже до самых мельчайших подробностях знакомая вывеска с красными буквами: Николай понял, насколько сильно устал от неё. Он уже мог даже безошибочно найти новую микроскопическую трещину в названии редакции, а сие говорило о многом. Сам виноват, сам выбрал. Нельзя же постоянно менять места работы! Девушкин потянул за ручку и вошёл в металлическую дверь. Именно вошёл, в дверь, лбом! Просто не рассчитал малость.

— Minable porte!

Для выражения недовольства он предпочёл специально подученный для этого французский язык, дабы выглядеть человеком культурным. Потирая голову, сотрудник сумел проникнуть в офис уже без приключений.

Но и дверь его кабинета поддалась не сразу: ключ нагло застрял посередине глубокой замочной скважины, перестав двигаться в любом направлении.

— Malicioso llave!

И тут же Девушкин изумлённо замолк. То, что вырвалось у него сейчас, отдалённо напоминало уже испанский! Он, отнюдь не близкий к полиглотам, лишь однажды слышал андалузский диалект, а тут… Есть чего испугаться!

«Это всё из-за неё. Нет покоя ни днём, ни ночью. Кто бы знал, что принимая подарок я впускаю в свою жизнь неизвестно что!»

— Доброе утро, Николай Эдуардович! Что с вами? Ах, ключ застрял. Позвольте?

— Странное словосочетание — доброе утро... Да-да, спасибо, — Николай беспомощно отступил, очищая место работы для коллеги.

— Не той стороной! Надеюсь, он не сломается вовсе. Смотреть надо!

Это звучало укором, но Девушкин предпочёл не обидеться и промолчать. Ещё несколько сопровождающихся противным скрежетом махинаций — и ключ высвобожден.

— Благодарю.

— Не за что.

Действуя как можно аккуратнее, Николай снова вставил ключ, на сей раз правильно, и медленно повернул его. Дверь поддалась, работник редакции юркнул в свою каморку и, рухнув в синее кресло, облегчённо вздохнул.

Для обретения чувства спокойствия и уверенности сообщим, что новых проблем с проёмами в стене, чьё предназначение — служить для входа и выхода, а также с металлическими стержнями для их отпирания у Николая больше за сей день не возникало.

Окошко крошечного «офиса», конечно, не могло представить взору восхитительно-огромную панораму, но то, что было из него видно, вполне годилось для развлечения Николая Эдуардовича: один из балконов дома напротив. Застеклённый, он был ещё и ограждён от посторонних глаз прочной стеной штор. Но иногда отчуждение слегка нарушалось, и сквозь образовавшуюся узкую щель на волю высовывалась рука с дымящейся сигаретой. Конечно, она принадлежала какому-то невидимому человеку, которого даже представить себе было трудно, но в то же время и будто существовала сама по себе. Пользуясь тем, что его-то оттуда вряд ли видно, Девушкин приветственно махал руке всякий раз как она появлялась. Лишь однажды она взмахнула — не то в ответ, не то стряхивая пепел.

Но вот уже несколько дней рука упорно не хотела появляться. Либо уехала (совсем или на время), либо бросила курить. Придумать другие поводы и оправдания как-то не получалось. А без руки на рабочем месте сделалось скучно, возникло ощущение, что как будто с другом поссорился.

— Где же ты? — вслух спросил Николай, усиленно вглядываясь в окно.

Совершенно внезапно, словно откликаясь на призыв, рука высунулась! Но вместо до сих пор неизменной сигареты... Нечто толстое было в ней, толстое и объёмное. Рассудок понял, что это — сигара, сигнал смены вкусов «руки», но зрение... Зрение вдруг угадало ручкоотвёртку!

— Это не она. Это сигара.

Но неправильное восприятие уже никак не собиралось отступать. Невзирая даже на то, что от сигары вился дымок, оно с нелепым, но непреклонным упорством продолжало долбить свою абсурдную мысль.

— Тьфу ты!

Девушкин решительно встал и одним лёгким движением плотно закрыл жалюзи, отрезая от себя привычный пейзаж. Прощай, «рука», до лучших времён... до прекращения галлюцинаций и навязчивых идей. А как весело было следить — не высунется ли она, как приятно думать, что это хороший знак, сколь увлекательно и интересно — пытаться вообразить себе, чья это рука и как она поживает! Но пока временная изоляция необходима, это ясно.

Конца рабочего дня он ждал с нетерпением, а потом никак не мог поверить, что дождался. Тянуло прогуляться где-нибудь, развеяться. И Николай легко, с удовольствием поддался моментально возникшему желанию.

Едва он вышел из дверей редакции, намереваясь отправиться куда глаза глядят, как пришлось немного отступить. Бодрого вида дедуля на мотоцикле с бравурным «Поберегись!» крайне резво промчался мимо. Казалось, что транспортное средство двигалось как бы само по себе, а дед полностью на него положился, будучи абсолютно уверен: он доедет куда и во сколько надо в целости и сохранности. Это напоминало чем-то скачку на полудикой лошади. И несколько ошарашенный Девушкин, проводив взглядом быстро исчезнувший в шлейфе из пыли мотоцикл, представил такую картину во всех красках. Точно такой же как в реальности, в той же нелепой фуражке, что самоуверенно покоится на его седой голове вместо шлема — этот молодой старик (именно так, назвать его иначе значило бы подтасовать факты) мчится на вороном скакуне, и лишь «степь да степь кругом»... Или так: он в роли извозчика. Широкая неуклюжая повозка для седоков, быстрый бег двух мощных лошадей, испуганно шарахаются во все стороны чинные петербургские барышни со своими кавалерами, и зычно несётся буйное:

— Н-но, но, залётные!

Эх, живописно! Воображением он определённо не обижен, но столь сочные картинки получались редко. Николай Эдуардович довольно улыбнулся, поправил очки и сошёл наконец с места, отправляясь на прогулку.

День выдался определённо щедрым, а посему долго смаковать новое яркое впечатление не пришлось: Девушкин забрёл на набережную Невы, и его внимание привлекла одиноко отделившаяся от гуляющей толпы фигура. Этот человек сидел на самом краешке гранитного берега, попивая что-то из стеклянной

Бутылки и беззаботно побалтывая босыми ногами в мутной, прохладной воде. Красные потрёпанные жизнью шлёпанцы безмятежно стояли рядом с хозяином. Николай, не размышляя слишком долго, приблизился к интересному субъекту и завёл разговор:

— Добрый вечер.

Будь у него шляпа, он бы её вежливо приподнял.

Субъект быстро обернулся, оказавшись скуластым мужчиной типично средних лет.

— Добрый, — невозмутимо отозвался он.

Девушкин присел рядом.

— Рыбачите? — он только что разглядел лежавшую на коленях незнакомца удочку.

— Да вы чего... Опомнитесь, — с беззлобной досадой отмахнулся тот, — Какая тут рыба? Я чисто побаловаться, просто так.

— Забавно.

— Вот-вот. Вы, я гляжу, любитель до подобных штук? — улыбнулся собеседник, делая новый глоток из бутылки с детски-безобидной надписью «Буратино».

— Может быть, — Николай Эдуардович подарил ответную неопределённую улыбку: что имелось в виду под «подобными штуками», он не понял, но выяснять не захотел.

Внезапно удочку, крючок от которой был опущен в воду, сильно дернуло. Схватив её, новый знакомец вытащил на свет обрывок велосипедной шины. Лёгкое разочарование и здравая мысль «А что ещё могло тут быть» боролись в нём. Он медленно отцепил «улов» и прицельным броском удачно метнул его в ближайшую урну.

— Так вы чистите нашу реку?

— Случайность, — он пожал плечами, — Не обратно же швырять. А попадись рыбёшка... Я б её отпустил. Всё равно из такой воды они несъедобны, да и жалко. Вот только не попадётся тут никакая рыбёшка, даже самая захудалая.

Возразить было нечего, да и незачем.

— А как ваше имя? — через паузу спросил Девушкин, ожидая услышать нечто экзотическое, наподобие Евстафия или же, наоборот, Генриха. Но ответ превзошёл все ожидания:

— А зачем это? К чему знакомство?.. Не люблю китайских церемоний, имя для меня не имеет значения.

Странный субъект, пожелавший остаться неизвестным, с многозначительным и торжественным выражением лица поднял указательный палей к небу.

— Поведайте лучше, чем вы по жизни заняты. Я вот сейф-дверями занимаюсь. Установщик. Вечера же провожу точно как сегодня. А зимой, — продолжал необычный человек, угадав немой вопрос собеседника, — Горки детишкам во двора строю.

Николаю ничего не оставалось, кроме как вкратце поведать о себе.

— И это хорошо, — рассудил собеседник, — Только, хочу сказать, правду писать надо. Не преуменьшать, не преувеличивать.

— Я так и делаю, мне врать не о чем. Не о политике пишу, в конце концов, — вздохнул Николай Эдуардович.

— Так вам повезло, что не о политике!

— Догадываюсь...

Рассказать ему о своей «мистике»? Человек неординарный, должен понять. Или даже вдруг даст какой-нибудь нетривиальный совет... Девушкин искоса посмотрел на соседа по гранитной плите, и вдруг понял — не стоит. Вряд ли что-то из этого выйдет, скорее смутит он собеседника порядочной порцией вдохновенного бреда, да и всё.

— Что задумался? — вопросил тот, непринуждённо перейдя на более простое обращение.

Вздрогнул от неожиданности:

— Нет... так...

«Не расскажу. Он простой, от тайн далёкий. Лучше просто побеседовать».

И обычный разговор «за жизнь» продолжился:

— Хорошо тут сидеть, даже в дождь. Отдыхаешь душой и телом. Меня уже некоторые завзятые гуляки знают. За городского сумасшедшего принимают...

— И не обидно? — недоверчиво улыбнулся Николай.

— Да ничуть. Им их досуг нравится, мне — мой. Может, они для меня тоже сумасшедшие.

Какой либерализм!

— Я отдыхаю либо в полном одиночестве, за сти... хами, — поколебавшись мгновение, сотрудник редакции всё же решился произнести это слово. Отчего-то он знал, что этот человек пытать — допрашивать, в отличие от десятков других, не будет. Прочесть не попросит, а уж если что — Девушкин, может, малоизвестными поэтами увлекается. Их творчество изучает.

— Или, наоборот, с близкими людьми. Неважно где, — продолжил он.

— Правильно отдыхаешь, — неизвестный снова потянулся за «Буратино», от его рывка удочка чуть не плюхнулась в воду, но он успел подхватить её и водворить на место, потягивая при этом свой лимонад.

— Сумасшедших уже двое. Он, поди, в секту свою вербует, — с хохотом донеслась реплика прохожего, подхватившись ещё чьим-то смехом.

— Плевать, — тоном самовнушения произнёс Николай. Всё жене вполне приятно такое услышать, гордость покалывает.

— И мне.

Совсем близко пролетела дико кричащая чайка, требуя еды. Девушкин достал из кармана сэндвич, начинку съел сам, а хлеб бросил птице. Она поймала его налету и понеслась дальше.

— Во жадные! Она б и начинку съела, не сомневайся, я их изучил. Хорошо хоть взлететь ещё может, а то и совсем жирные иногда попадаются, — изрёк знакомый незнакомец.

Да не только чаек он изучил, а, похоже, и весь этот район. Столько тут сидеть! И не надоедает же, нравится, что самое странное и интересное.

Безымянный, точнее, пожелавший остаться таковым для в той же мере неизвестного ему Николая, производил двоякое впечатление. С одной стороны, совсем большой ребёнок, наивный и простодушный. С другой — умудрённый житейским опытом старик, чья невысказанная интуиция вместе с умом лучится в глазах, а он пытается это скрыть нелепым, но бесконечно добрым чудачеством. С ним легко общаться, даже при отсутствии схожих интересов и увлечений. Даже голос, привлекающий своей неприметной обыденностью, располагает. Подобные беседы часто очень быстро забываются, их невозможно воспроизвести хотя бы приблизительно. Но вдруг всплывает какое-нибудь словечко, «случайная» фраза, и думаешь — в этом что-то есть...

Казалось, в разговоре прошло много часов.

— Лады, бывай, старик. Мне пора. И холодно.

Новообретённый неизвестный друг встал, потянулся, кивнул «старику» и пошёл домой. Ещё немного посидев на камне, Николай Эдуардович последовал его примеру.

Неожиданно над ним мелькнула чёрная тень. Кровососущей нечисти здесь не водится, не те края. Птица? Уж слишком большая тогда. Орёл прямо, из зоопарка сбежавший. Так что это?

Девушкин поднял голову и увидел далеко свесившегося с невысоко расположенного балкона человека с фонариком в зубах. Он что-то чинил сбоку, умудряясь попутно невнятно мычать-напевать. Стоило полагать, у него есть какая-то сноровка и страховка, иначе реставрация балкона в почти ночное время превращается в безумный экстрим.

Свет фонаря, довольно слабенький, метался во все стороны, и благодаря ему неясная колышущаяся тень приобретала совсем уж расплывчатые невнятные очертания. Она постоянно менялась, и казалась то чьим-то лицом, то контурами животного, то просто огромной кляксой.

«Так ведь и испугаться можно!»

Полная красновато-жёлтая луна выползла на уже по-настоящему стемневшее небо, когда Николай вернулся домой. Он устал. Ноги, не вполне привычные к долгой ходьбе, недовольно ныли, глаза начали слипаться.

— Ночь, улица, луна, аптека.

Бессмысленный неясный свет, — на автомате процитировал он Блока, чуть изменяя слова: уж слишком лунное сияние не вписывалось в «тусклое». Наоборот, оно слепило и не давало скрыться от себя.

Даже ужинать не хотелось. Даже увидев, что его стол стал теперь похож на те, что оснащают поезда, Девушкин не почувствовал эмоций. Ну его. Не впечатлял и прикреплённый к единственной его ножке большой блестящий подарочный пакет с крупными печатными буквами МУСОРКА.

Загадка перестала быть загадочной, превратившись в просто досадное явление неизвестного происхождения. Он махнул рукой и пошёл спать.

«Главвред» Тамара Кирилловна уже довольно давно не вызывала Николая Эдуардовича Девушкина на личную встречу, но наконец, в начале одной из рабочих недель, это свершилось.

— Добрый день, — Николай зашел в её кабинет с привычным дружелюбно-покорным выражением лица. В душе, как обычно в таких случаях, теплилась надежда на выполняемость очередного поручения, а не как в сказке: «Поди туда, не знаю, куда; принеси то, не знаю, что».

Кирилловна кивнула, пристально осмотрела его и наконец вымолвила:

— Николай Эдуардович, у меня очень важное задание.

— Слушаю.

— В конце недели, то есть восьмого числа, в три часа дня, состоится встреча журналистов с весьма известным деятелем культуры. Нашу газету вы будете олицетворять там.

Несмотря на некоторую путаность и грамматическую некорректность последней фразы (что обычно начальству было несвойственно), Девушкин всё прекрасно понял и даже чуть загордился.

Восьмого в три, восьмого в три, восьмого в три! Не забыть! Эти слова он крупно написал на большом листе бумаги, положив тот на видное место. Вроде бы не то что очень престижно и значительно, но…

Вся неделя промелькнула подобно минуте, не выделившись яркими событиями. Даже коварная ручкоотвёртка перестала чудасить и вредничать, что должно было бы насторожить.

Утром ответственного дня Николай Эдуардович тщательно привёл себя в максимально официальный вид, добравшись даже до подвига в виде проглаживания нового костюма. Быть лицом газеты — это что-то да значит! Он то и дело посматривал на часы, на запись — и всякий раз убеждался, что до мероприятия остался порядочный запас времени. Девушкин прокручивал в голове варианты вопросов, которые можно будет задать, представлял, сколько работников СМИ соберутся там…

Наконец назначенный к тому, чтобы покинуть дом, час пришёл. Николай решил добираться, по негласной традиции, на метро. Так быстрее. Он уже собирался выходить, и тут раздался пронзительный телефонный звонок.

— Да? — недовольно-торопливо бросил в трубку Николай, одёргивая пиджак.

— Позвольте поинтересоваться, Николай Эдуардович, как прошла встреча. Я по поручению Тамары Кирилловны, — сочла нужным уточнить строгая и пунктуальная помощница главреда, Ника.

— Встреча?

— Да, встреча, которая недавно закончилась.

— Что вы?! Вы что-то путаете, я ещё только собираюсь, она начнётся через полчаса.

— Я никогда ничего не путаю! А вот вы, похоже, крупно ошиблись со временем, — значительно произнесла Ника, — Это ужасающе. Вам точно предстоит серьёзный разговор…

— Если не хуже, — подхватил её собеседник и положил трубку, не вполне контролируя свои действия. Как такое могло произойти? Он совершенно точно зафиксировал день, место, время — так в чём дело?!

И тут Девушкин осознал, что записал все данные о важной встрече ручкоотвёрткой…

— Долго ты будешь устраивать мне подлянки, а, американское недоразумение?!

Он возопил так от внезапно настигшего ощущения полной безысходности и собственной беспомощности. Но случившееся дальше возвело данные чувства в многомиллионную степень: ручкоотвёртка заговорила.

— А чё? — нахально вопросил по-русски, но с жутким акцентом хрипловатый механический голос, — Есть претензии?

— Несомненно!

— Вы хотите об этом поговорить?

Почти пропев заученную всеми психологами фразу и не дожидаясь ответа, сувенир превесело расхохотался. Всё окружающее его пространство вдруг поплыло радужными пятнами, и Николай Эдуардович с ужасом увидел, что ручкоотвёрток, как две капли воды похожих друг с другом, становится всё больше и больше. Целая армия против него одного. И каждая из них хохочет, хохочет… Это слышно даже сквозь заткнутые уши.

***

Николай Эдуардович отчаянно вскрикнул и проснулся. Слегка болел затылок, одеяло было смято и сброшено на пол. Ничего ж себе дела! Значит, он так неспокойно спал, да ещё и головой о спинку кровати стукнулся. Ещё бы, после таких порождений собственного подсознания!

Американский подарок коллеги мирно покоился на ничуть не видоизменившемся столе, никак не предвещая ничего хуже, чем незакрученные болтики и прорванные отвёрткой черновики. Остаётся только поражаться возможностям человеческого мозга…

Недописанное перед сном стихотворение сиротливо валялось на полу.

Глупые мысли,

полное игнорирование философии и прочих книжек,

зацикленное на себе эго и незнание жизни,

Отрицание ряда ценностей и пляс вокруг модных стрижек.

Что ж, у каждого свой позор.

Пусть и без учета точки зрения Кьеркегора и Франко,

У человека есть свое мировоззрение и свой кругозор.

А все остальное — пустая разбитая банка.(3)

Девушкин недовольно сморщился. Ну слишком не так, как надо сейчас. Не под его настроение! Сначала хотел разорвать бедный листочек, потом махнул рукой: пусть живёт. Сочинился ведь стих всё-таки, жалко.

А сейчас он умоется, позавтракает и пойдёт на работу, где и напишет новую фантастически-юмористическо-мистическую поэму, посвящённую великолепной ручкоотвёртке, а также сновидениям о ней.

Примечания:

1 — с форума Сергея Лукьяненко

2, 3 — оттуда же.