Андрей Быстров — Бомба

***

Превосходный секс, это её маленькая практика. Ебёться она в основном с незнакомцами, дабы они не приставали к ней, потом — в надежде получить такой же оргазм в очередной раз; и так далее пока не отвалятся все причиндалы. Они готовы платить деньги, но ей этого ненужно. Ей только хочется взорвать «этот чёртов мир»; так, чтобы не осталось и камня на камне. Чтобы сдохли все дети, мамы, папы, дедушки, бабушки.

Весь вспотевший, я еле встаю с её кровати с сильным чувством опустошенности. Она закуривает марлборо чёрного цвета, а меня попросит валить, пока есть возможность; а иначе уже будет поздно.

Я единственный её любовник знающий, где её логово. Узнай о нём кто ещё, тут бы собирались толпы её сексуально-озабоченных поклонников, скандирующих — «дай-дай-дай» или «хочу-хочу-хочу».

— В скором времени, ты должен перестать ко мне ходить — сказала она мне, пока я стоял на своих обессиленных ногах около пастели, предприняв попытку дотянуться до алкоголя.

— Почему? — удивился я.

— А ты как думаешь? — спросила она — Сколько тебе уже? Лет пятьдесят? Ты бы сейчас сам трахался бы с пятидесятилетней старухой?

— Это уже совсем другие вещи — говорю я, обидевшись где-то в глубине своей дряхлой стариковской души.

— Ебля дело молодых — говорит она мне — ты уже достаточно протрахал свою жизнь.

Сейчас секс для меня последняя хреновина, которая оставляет меня в игре; заставляет меня ходить на роботу, есть, пить. Если бы не было секса, я бы уже давно повесился бы или вскрыл вены. А сейчас она хочет лишить меня этой райской смеси наслаждений. Чёртовски херово блядь!

— Послушай — говорю я — до сих пор проблем с моим возрастом у тебя не было. А что это вдруг заставило тебя поменять приоритеты?

— Как бы там ни было, за эти два года, что ты сюда приходишь, я не замечала в тебе роста — сказала она — только спад.

Как бы невзначай улыбнувшись, я беру со стола принесённую мной бутылку виски и, откупорив пробку, делаю приличный глоток. На секунду я представил себе сцену, где трахаюсь с пятидесятилетней бабкой, которая пытается дотянуть меня до небес. Бабка может быть моей сверстницей… или даже одноклассницей. Я досихпор помню свою первую случку с подругой детства, когда мы ещё учились в третьем классе. Да, смешно…

— А я думал, что у нас будет что-то типа «и трахали мы друг друга пока смерть не разлучила нас» — сказал я — и всё ведь нормально у нас идёт. Это ты начинаешь.

На этот раз она, невзначай улыбнувшись, тушит сигарету и встаёт с постели. Её тело можно назвать либо даром божиим, либо даром пластических хирургов, хотя мне параллельно.

— Неужели ты думал, что твоя молодость вечна? — ухмыльнулась она — всё постепенно стареет, разрушается, а ты что? Исключение?

— Да — ответил я — Я исключение, также как и ты. Мы вне времени и пространства. Мы это больше чем слова или мысли. Мы — вселенная. Мы — боги.

— И ты называешь себя нормальным человеком? — спросила она.

— Я нормален более чем человек, который придумал «Метро 2033», и кажется этого достаточно.

— Это называется самовнушение — сказала она, надевая на себя чёрное платьице, тем самым лишив меня удовольствия смотреть на её безупречное тело.

— Это только ты так думаешь — отозвался я.

— И это тоже самовнушение — повторилась она.

— А где же тогда реальность?

— Реально то, что всё нереально — говорит она, и надевает свои лакированные каблуки.

Любой разговор с ней, всё равно, что разговор со стеной. Она знает только свою реальность, и ни с кем не соглашается. Правда, та — что у неё на уме, а остальные только пытаются кому-то подрожать, и с кем-то соглашаться.

— Куда ты? — спросил я.

— Я иду не одна, со мной ты — сказала она и кивнула, как бы приказывая одеваться.

Я начал надевать свою одежду, она тем временем тихонько ушла в другую комнату.

С сумкой в руках, она уже стояла в проёме, когда я, одевшись, подхожу к ней чтобы сказать:

— Это ведь просто шутка, то, что ты сказала.

Окинув меня оценивающим взглядом, она ответила:

— Конечно, в моих словах была доля правды — нахмурив взгляд, она добавила — но это ничего, если ты мне поможешь — и кивнула в сторону большой спортивной сумки.

— Без проблем — сказал я, и, подняв сумку, ужаснулся её весу.

Подняв одну бровь, она спросила:

— Точно без проблем?

— Конечно — подтвердил я.

Все говорят, что хотят любви, но это неправда; все хотят ебли, просто не знают как это сказать. Эта хреновина с подковыркой, ибо если ты хочешь ебли ты извращенец; а если ты хочешь любви, ты романтик. Всё завуалировано и неоднообразно.

— Одна моя подруга вчера умерла — сказала она, пока мы спускались по лестничной площадке.

— Как? — спросил я.

— От Анарексии — ответила та.

— Соболезную.

— Да — махнула она рукой — всё равно она была сукой!

Мы вышли с ней на улицу; шёл снег, а мы оделись как на пляжную вечеринку. Но холода я не чувствовал, наверное из-за двенадцатичасового непрерывного секса, и нескольких бутылок виски с водкой.

Помутившийся рассудок заставлял меня идти за ней, даже не задавая никаких вопросов, в то время как их было неприлично много.

— Ты когда-нибудь трахался с кончающей девчонкой? — спросила она.

— Да — сказал я.

— Ну и как оно?

— Ничего особенного — сказал я.

— Я имею ввиду на вкус?

— Этого не пробовал.

— Зря — сказала она, и начала смеяться.

Улицы всё проходили, а мы никак не приходили на место. Я уже начал подозревать неладное, как она сказала:

— Спускаемся в метро.

Мы спускаемся под землю, и смотрим по сторонам. Малейшего понятия, не имея, куда это она собралась, я поставил сумку наземь.

— Подними — сказала она, и я почему-то сразу поднял.

Потерять её было моим самым большим страхом, который терзал меня уде полгода. Шестнадцатичасовой секс превратился в двенадцатичасовой, и это моей добротной нимфоманке не нравилось. Само собой вырисовывался вопрос, нашла ли она уже человека покрепче меня. Готовым должен быть каждый, к тому, что его заменят; на работе, в семье, в любви. Вещь, человек — всё со временем становиться привычным и надоедливым. Сменить обстановку хочет каждый, и в один прекрасный день тебя тоже сменят.

Несколько поездов прошло, но мы так и не сели, ни на один из них.

— Мы будем садиться или нет? — спросил я.

Она посмотрела на свои наручные часы, и сказала:

— Пока что рано.

Взгляд, выражение лица, всё в ней изменилось. Нервозность и нетерпение её распирали, однако она ещё сохраняла стойкость. Причин для такого поведения я не видел, но и спрашивать почему-то не хотелось. Наконец она снова смотрит на часы, и говорит:

— Пошли!

Вагон, в который мы вошли, был наполовину полон. Дети, мамы, папы, бабушки и дедушки; все они здесь присутствовали, и каждый из них что-то из себя представлял. Каждый из них либо в будущем, либо в настоящем является полноценным членом общества, и каждый из них чем-то хорош. Талант есть у каждого, и он своеобразен.

Разум их заполнен своими житейскими проблемами, которые они вдумчиво и безустанно прокручивают в голове, дабы скука их не одолела. Тем временем, она толкает меня к одному из концов вагона, так что мы оказываемся в одном из углов. Сверившись с часами, она мне говорит:

— Оставь сумку здесь — и кивает в сторону освободившегося места — под-низ — добавляет затем.

— Но зачем? — спрашиваю я.

— Это такая выдумка — поясняет она, что мне кажется логичным пояснением.

Сумка лежит в нужном месте, и она улыбается.

— Всё правильно — говорит она — ты меня не подвёл.

— Я никогда тебя не подведу.

Следующая станция была для нас последней, и мы снова стоим на ровной поверхности. Часы она всё держит и держит у глаз, дабы не пропустить какую-то важную секунду, будто та решает всё на земле.

— Ой, я так волнуюсь — говорит она, и впервые за всё время после выхода на улицу её голос звучит трезво.

— Из-за чего? — спрашиваю я.

— Сейчас узнаешь — сказала она и снова уткнулась в часы.

Предвкушение порой слаще, чем само событие, и на этот раз это точно. Предвкушал я что-то весёлое или эротичное, но это оказалось совсем другим.

БУМ…

Взрыв прозвучал где-то в туннеле; том самом, по которому отбыл наш поезд. Охуевшими глазами, я смотрел по сторонам, всматриваясь в выражения лиц простых прохожих.

— По новостям миллион раз показывали теракты, а стоит одному произойти у них перед глазами, то они сразу начинают паниковать — сказала она, встав в позу недовольного человека.

— Что это значит? — спросил я.

Она посмотрела на меня с призрением и сказала:

— Это значит, что ты соучастник теракта — и, развернувшись, пошла в сторону выхода.

Простота такого поведения в данный момент меня просто шокировала, и все мысли в моей голове испарились кроме одной — «неужели». Неужели в этом туннеле погибли люди? Неужели они теперь просто мясо, кости и шерсть? Неужели их полные разных событий и историй жизни теперь окончены? Неужели она…

Кто она?...

Хочу заверить, что оскорбить память умерших людей в каких-либо терактах я не намеревался, и прошу прошение, если вызвал у вас какие-либо неприятные чувства или воспоминания. Всё что вы здесь услышали чистый вымысел, и нет ни одного персонажа копирующего настоящего человека. Ситуации, происходящие в рассказе вымышлены, и никогда не имели место быть, а если и были, то описывание их было случайным совпадением.