Несмотря на то, что парни вроде Экклезиаста резко понижают мотивацию всякого пишущего, который к ним прислушивается, некоторые темы в мировой литературе не иссякают даже по прошествии столетий. Одной из таких тем по праву может считаться творчество Шекспира в целом, и пьеса «Гамлет, принц Датский», в частности. Конечно, можно было ( здесь самое время!) с умным видом порезонёрствовать, в том смысле, что, и Вильямка-то наш Шекспир был не первым драматургом, к этому сюжету обратившимся, а сам сюжет впервые был изложен аж (дай, Бог, памяти) в 13-м веке в одной из датских летописей...Но это — пустое. Для нас, людей современных, «Гамлет» = Шекспир и наоборот (впрочем, для некоторых, «Гамлет» ещё = Пастернак).

Интерес к этой пьесе в русской литературе был устойчивым. Недаром, только за два столетия (18-19в.) его перевели на русский язык не менее 14 раз. Но переводы переводами, а поэзия — поэзией, и лично я вижу глубочайший символ в том, что образы пьесы оказались чрезвычайно востребованы поэтами именно Серебряного Века.

Лучшие из лучших — А.Блок, А.Ахматова, М.Цветаева, Б.Пастернак — не единожды черпали вдохновение из творения Шекспира, раз за разом пытаясь ещё чуть-чуть, ещё немного, но что-то понять в нём и высветить истину. И отнюдь не случайно наряду с образом датского принца в русской поэзии того времени остался образ его возлюбленной — Офелии. Однако, как ни парадоксально, вовсе не потому, что она была возлюбленной «самого».

И прежде чем взглянуть на то, как по-разному интерпретировался её образ, что в него вкладывалось тем или иным автором (а что из него выкладывалось за ненадобностью), неплохо было бы освежить свои знания первоисточника и проще говоря, вспомнить: а какая она, Офелия Шекспира?

Офелия.

Ну что же «предоставим небо птицам, а сами обратимся к стульям». Вот только самые неоспоримые факты и самые очевиднейшие причинно-следственные связи (когда авторы пишут подобное, я невольно напрягаюсь, потому, что дальше обычно следует самое банальное очковтирательство, так что читатель — БУДЬ НАСТОРОЖЕ!):

Офелия — младшая дочь Полония, имевшего звание Lord Chamberlain (переводится как «управляющий королевского двора»), а значит сказать, что она «завидная невеста» — ничего не сказать. И если подходить совсем строго и формально, то уже и во времена Шекспира (а и сейчас тем более) женитьба наследника престола на девушке столь знатной (пусть и не королевской) крови не могла считаться мезальянсом. Современники это вполне понимали, да и Гертруда у её могилы произносит:

I hoped thou shouldst have been my Hamlet's wife;

I thought thy bride-bed to have deck'd, sweet maid,

And not have strew'd thy grave.

Спи с миром! Я тебя мечтала в дом

Ввести женою Гамлета. Мечтала

Покрыть цветами брачную постель,

А не могилу.

(перевод М.Лозинского)

Я думала назвать тебя невесткой

И брачную постель твою убрать,

А не могилу.

(перевод Б. Пастернака)

Следовательно, конфликт неравного брака, который например, явным образом заложен у Ахматовой, на самом деле (т.е. в пьесе), места не имел.

Далее.

Совсем юная девушка, сирота (судьба матери неизвестна, но скорее всего, она умерла), которую и полюбил вернувшийся не так давно из дальних краёв принц Гамлет. То, что он её любил доказывать, я думаю, не нужно. А вот отношение Офелии к принцу…Любовь, вы скажете? Ой ли, ой ли...Сперва можно подумать, что это и вовсе не так. Любовь Офелии — слаба сама по себе, а перед Послушанием отцу и брату — ничтожна вовсе. Ничтожна настолько, что согласившись испытать принца, она фактически совершает предательство. Она поймёт это позже, увидев, какую боль и зло она причинила принцу своим «невинным» возвращением подарков, но вовсе не раскаяние в своём поступке послужит причиной безумия.

Тем любопытнее расхождение с текстом Шекспира и у Лозинского, и у Пастернака, и у Радловой в этом вопросе. Они вольно или невольно усиливают чувство любви Офелии в своих переводах.

Один простой пример в доказательство (чтоб не слишком отдаляться от темы, которой и так почти не видно за горизонтом).

Вот что произносит Гертруда, напутствуя Офелию перед встречей с принцем:

And for your part, Ophelia, I do wish

That your good beauties be the happy cause

Of Hamlet's wildness: so shall I hope your virtues

Will bring him to his wonted way again,

To both your honours.

И пусть, Офелия, ваш милый образ

Окажется счастливою причиной

Его безумств, чтоб ваша добродетель

На прежний путь могла его наставить,

Честь принеся обоим.

(М. Лозинский)

Что отвечает Офелия в русских переводах? Пожалуйста:

«О, дал бы бог!» (Б. Пастернак)

«Если б так!» (М.Лозинский)

«Если б так случилось!» ( А. Радлова)

Вот они, восклицания, рвущиеся из самых глубин робкого девичьего сердца, патетика, одним словом. А что же у Шекспира? Увы. Нас ждёт удар:

«Madam, I wish it may. »

Никаких богов, восклицаний и прочей любовной любви.

«Мадам, желала б я, чтобы так быть могло.» Такой ответ может дать слуга, который, может быть, хозяина любит, а может, ненавидит, а может быть, ему и вовсе всё равно. Вежливо, но и только — а королеве грубо и не ответишь.

Безумие охватило её лишь, когда был убит её отец. И кем убит?! И более того, принц тотчас выслан за пределы Дании…Она лишилась всего и осталась одна. Воистину, беда не приходит одна и сойти с ума в таких обстоятельствах немудрено…Но говорить, что бедняжка помешалась от любви значит очень упростить...Офелия — не Джульетта и не Дездемона. Этот упрёк адресован работам М.Цветаевой.

Помешавшись, бедная девушка, как ни странно, обрела свободу. Свободу говорить, что хочет, быть, где хочет, делать, что хочет. И в её безумии видят тайный смысл…

Кстати сказать, уникальность Офелии как образа заключается ещё и в том, что это первый в драматургии персонаж женщины, ставшей безумной на глазах у зрителя.

Итак, А.Блок, А.Ахматова, М.Цветаева, Б. Пастернак…Н.Корнева?

Неужели возможно вновь переосмыслить и привнести в тему что-то своё?

Первоисточники в студию.

Итак, первым из поэтов Серебряного Века, обратившихся к образу Офелии, был Александр Блок. Надо сказать, Блок уникален тем, что, будучи в банальном физиологическом смысле мужчиной, тем не менее, едва ли не более всех уделил своего внимания именно Офелии. Мы рассмотрим их последовательно.

30 ноября 1898 было написано стихотворение «Офелия в цветах, в уборе»…

Офелия в цветах, в уборе

Из майских роз и нимф речных

В кудрях, с безумием во взоре,

Внимала звукам дум своих.

Я видел: ива молодая

Томилась, в озеро клонясь,

А девушка, венки сплетая,

Всё пела, плача и смеясь.

Я видел принца над потоком,

В его глазах была печаль.

В оцепенении глубоком

Он наблюдал речную сталь.

А мимо тихо проплывало

Под ветками плакучих ив

Ее девичье покрывало

В сплетеньи майских роз и нимф.

Рассмотрим подробнее. Итак, мы видим происходящее глазами стороннего наблюдателя, Офелия и Гамлет перед нами. Что сразу бросается в глаза?

Во-первых, время года — май.

И хотя Блок мог и не знать ( что очень вряд ли при его блестящем образовании и семье), но этот месяц в английской поэзии вообще имеет прямо-таки колоссальное значение и целую тучу смыслов, которые дают прекрасный фон для непосредственно сюжета. Кроме того, Розой мая Офелию звал её брат, Лаэрт.

Во-вторых — озеро.

Дело в том, что Офелия утонула в реке, причём как сказано, быстрой. Одним словом, в потоке. Почему поэт изменил место? На поверхности лежит тот смысл, что река, стремнина — как подтекст решительного действия, борьбы — не годилась поэту, желавшему подчеркнуть предопределённость гибели девушки, невозможность что либо сделать…И принц и тот, от чьего лица идёт рассказ не могут ничего сделать против всесильной судьбы. Что ж, очень характерное состояния для всего творчества Блока, для него самого.

В-третьих — принц.

Гамлета, однако, на месте трагедии не было. Зачем же поэт помещает его сюда? И опять-таки, ответ становится ясен, если бросить взгляд на всё последующее творчество Блока. Тема Рыцаря и Прекрасной Дамы зарождается здесь…

В остальном же Блок не входит за рамки шекспировских образов и смыслов. Здесь и ива, и венки, и девичье (именно девичье) покрывало, медленно плывущее в воде…И даже посторонний наблюдатель, видевший смерть Офелии! В ранних изданиях пьесы присутствовала ремарка о паре глаз следивших за всем этим. Со слов этого наблюдателя Королева и рассказала Лаэрту смерть сестры так точно и подробно. Свидетелем смерти Офелии мог быть Горацио.

Таким образом, поэт прибегнув к образам Офелии и Гамлета, раскрыл не только одну из самых сильных черт своего восприятия окружающей действительности, но и отталкиваясь от того, что было написано до него ( см. стих-е А.А. Фета 1846 г. «Офелия гибла и пела») интуитивно уже ощущает свою Тему и здесь впервые очерчивает её. Да, в конце концов, кто не писал фанфиков! Горацио на протяжении пьесы довольно заметный персонаж, но его мысли и чувства нераскрыты автором. Блока вполне могла привлечь идея заполнить эту пустоту…

Вновь Блок вернулся к этой теме через 2 месяца. 8 февраля 1899 была написана «Песня Офелии».

Разлучаясь с девой милой,

Друг, ты клялся мне любить!..

Уезжая в край постылый,

Клятву данную хранить!..

Там, за Данией счастливой,

Берега твои во мгле...

Вал сердитый, говорливый

Моет слезы на скале...

Милый воин не вернется,

Весь одетый в серебро...

В гробе тяжко всколыхнется

Бант и черное перо...

Как видим, и Блок вольно или невольно усиливает чувства Офелии к Гамлету, превращая её в безутешную возлюбленную… Впрочем, чего ещё ожидать от молодого человека, играющего в домашнем театре пьесу, в которой роль Офелии играла его будущая жена Л.Менделеева?...

Впрочем, лучшим на мой взгляд из трёх является следующая работа. 23 ноября 1902 была написана ещё одна «Песня Офелии».

Он вчера нашептал мне много,

Нашептал мне страшное, страшное...

Он ушел печальной, дорогой,

А я забыла вчерашнее —

забыла вчерашнее.

Вчера это было — давно ли?

Отчего он такой молчаливый?

Я не нашла моих лилий в поле,

Я не искала плакучей ивы —

плакучей ивы.

Ах, давно ли! Со мною, со мною

Говорили — и меня целовали...

И не помню, не помню — скрою,

О чем берега шептали —

берега шептали.

Я видела в каждой былинке

Дорогое лицо его страшное...

Он ушел по той же тропинке,

Куда уходило вчерашнее —

уходило вчерашнее.

Я одна приютилась в поле,

И не стало больше печали.

Вчера это было — давно ли?

Со мной говорили, и меня целовали —

меня целовали.

Комментировать это стихотворение напиши его Гумилёв или Есенин лично мне было бы гораздо проще. В отношении же к Блоку «Слово произнесённое есть ложь». Но такой тяжести и тоски, такого неизбывного «несказанного» никто кроме Блока написать не мог. Всё та же предопределённость, всё то же болезненное устремление внутрь себя… Безумие Офелии — это состояние поэта, настолько пронзительно точно переданное…Единственно чтобы, хоть как то сократить объём своей работы каждого заинтересованного отсылаю к статье о Блоке, написанной Зинаидой Гиппиус в далёких двадцатых, уже после его смерти.

А мы пойдём дальше.

Следующим поэтом обратившимся к образу Офелии стала Анна Ахматова.

В 1909 году она пишет стихотворение из 2 частей, которое называется «Читая Гамлета»

1.

У кладбища направо пылил пустырь,

А за ним голубела река.

Ты сказал мне: "Ну что ж, иди в монастырь

Или замуж за дурака..."

Принцы только такое всегда говорят,

Но я эту запомнила речь,-

Пусть струится она сто веков подряд

Горностаевой мантией с плеч.

2.

И как будто по ошибке

Я сказала: "Ты..."

Озарила тень улыбки

Милые черты.

От подобных оговорок

Всякий вспыхнет взор...

Я люблю тебя, как сорок

Ласковых сестер.

«Два ахматовских стихотворения представляют собой короткие монологи Офелии, обращенные к Гамлету. Однако в сочетании с названием цикла, «Читая “Гамлета”», подобная форма изложения материала приводит к созданию достаточно сложной субъектной структуры: лирическая героиня Ахматовой в процессе чтения шекспировской трагедии отождествляет себя с Офелией и по-своему переживает описываемые в трагедии события, по-своему выстраивает отношения с принцем Гамлетом. Похожий приём «удвоения» мира и усложнения субъектной структуры отмечался и в блоковском стихотворении «Мне снилась ты, в цветах, на шумной сцене…», где описывалась театральная постановка трагедии «Гамлет».

Подчеркнём еще один факт: в ахматовском цикле имплицитно присутствует представление о шекспировском «Гамлете» как о литературном произведении (чем, возможно, и обусловлено обилие почти точных шекспировских цитат — случай, для русской поэзии уникальный).

В первом стихотворение цикла, «У кладбища направо пылил пустырь…», воспроизводится разговор Офелии с Гамлетом, подстроенный её отцом, причём происходящее описывается так, как это могло видеться одной Офелии. Описание разговора начинается со значимого отступления от шекспировского текста. В стихотворении даётся пейзаж, на фоне которого встречаются герои («У кладбища направо пылил пустырь, / А за ним голубела река») тогда как в ремарках Шекспира сообщается только, что герои разговаривают в комнатах.

Детали ахматовского пейзажа (кладбище и река) в фольклорном, мифологическом сознании являются символами человеческой смерти и человеческого бессмертия, так описываемая ситуация подключается к вечному, мифологическому контексту.

Ахматовская Офелия точно цитирует реплику Гамлета по поводу её возможного будущего, она как бы напоминает принцу его собственные слова: «Ты сказал мне: “Ну что ж, иди в монастырь / Или замуж за дурака…”». По мнению ахматовской Офелии, эту фразу мог произнести только принц, лучшим доказательством правомерности этого предположения является то, что в финале сохранённая в памяти фраза превращается в королевскую мантию.

Так Ахматова акцентирует социальную роль Гамлета — наследного принца (этот мотив присутствовал в шекспировской трагедии, в беседах Полония с дочерью, в беседах Офелии с Гамлетом, но почти не возникал в предшествующей поэтической традиции обыгрывания шекспировского сюжета). Для ахматовской героини это — единственное объяснение разрыва. Примечательно, что сюжет расставания с любимым, предательства любимого не представлен в ахматовском стихотворении во всей своей полноте и «угадывается» лишь благодаря знанию шекспировского текста (реализация названия цикла, «Читая “Гамлета”»).

Второе стихотворение цикла представляет собой обращение Офелии к Гамлету, не имеющее аналогов в шекспировском тексте.

Читая шекспировскую трагедию, воображая себя возлюбленной принца, ахматовская героиня приписывает Офелии новые слова и новые поступки: «И как будто по ошибке / Я сказала: “Ты…”». Ахматова обыгрывает особенности русской языковой культуры, в которой обращение на «ты», в отличие от использования местоимения «вы», свидетельствует о близких, личностных, интимных отношениях между говорящими, Гамлет Ахматовой замечает подтекст подобного обращения.» Правда, увы и ах, во времена Шекспира в английском языке «Ты» существовало…

Обыгранный героиней Ахматовой выбор местоимения позволяет вернуться к образной системе первого стихотворения цикла. И там героиня обращается к принцу на «ты», хотя сама подчёркивает значимость социального статуса, во многом обусловившего его поведение.

В финале цикла героиня Ахматовой признаётся в любви принцу Гамлету: «Я люблю тебя, как сорок / Ласковых сестёр». Это высказывание является парафразой гамлетовской реплики, обращённой к Лаэрту во время похорон Офелии.

Превращая реплику Гамлета в признание Офелии, Ахматова частично меняет структуру фразы: любовь героини к принцу сравнивается не с любовью братьев, а, соответственно, с любовью сестёр, уходит усилительное отрицание, изменяется «кратность», «интенсивность» испытываемых эмоций («сорок тысяч братьев» и «сорок ласковых сестёр»). Благодаря подобным изменениям признание Офелии обретает ту правдоподобность, которой лишена фраза Гамлета, произнесённая в споре с Лаэртом.

Анна Ахматова прочитывает сюжет как историю о безответной любви, воссоздавая её с тончайшими психологическими оттенками. И, в то же время, в ахматовском цикле история расставания Гамлета и Офелии предстаёт опять-таки как некая архетипическая, универсальная ситуация, ситуация, повторяющаяся из века в век: «Принцы только такое всегда говорят / Но я эту запомнила речь, / Пусть струится она сто столетий подряд…». Вероятно, именно эта потенциальная универсальность сюжета о неразделённой любви позволяет ахматовской героине «перевоплотиться» в Офелию.

Таким образом, от Шекспировской Офелии, какой мы её знаем, не осталось и следа. Попытка униврсализовать сюжет, сделать из Офелии жертву, оправдав её лично мне не совсем приятна. Впрочем, кому-то неприятно, что Иуда может быть не предателем а мучеником, выполнившим волю Христа…

Можно было бы утрированно принять этот стих за не слишком удачный эскиз, вызванный протестом против роли Офелии в пьесе, но такая оценка будет лишь одной из крайностей. Но если взглянуть в целом…Стихотворение вошло в её первый сборник который назывался «Вечер». Тема любви, безусловно, доминирует в "Вечере", где ранняя Ахматова является певцом несчастной любви. Любовь у нее почти всегда драматична, часто трагична. Стихотворение "Читая Гамлета" — одно из самых показательных в раскрытии внутреннего мира героини. Вот Вам вторая крайность…Теперь суди, читатель!

А нам пора дальше.

Мотив любовной страсти как атрибут образа Офелии подхвачен и развит Б. Л. Пастернаком в стихотворении «Уроки английского» (1917 г.). Пастернаковское стихотворение представляет собой развёрнутую интерпретацию образов двух шекспировских героинь, Дездемоны и Офелии. Здесь, впервые, появляется эта неудачная параллель, навязанная восприятием Офелии как несчастной брошенки, вопреки фактическому содержанию пьесы Шекспира.

Для Пастернака сюжет о Дездемоне и Офелии — два «параллельных», два «одинаковых» сюжета. В сознании поэта, как и в сознании его читателей, присутствует представление о том, что любовь стала причиной гибели этих героинь. Пастернак выделяет ещё один общий момент, ставший основой его стихотворения, — пение в предчувствие смерти: «Когда случилось петь Дездемоне, / А жить так мало оставалось / Когда случилось петь Офелии, / А жить так мало оставалось …» Использование одинаковых словесных подчёркивает близость этих шекспировских образов.

Пастернаковское обыгрывание образов Дездемоны и Офелии строится по одним и тем же законам: сначала рассказывается о предсмертном пении, потом — описывается попытка героинь слиться с природой, раствориться в ней. Подобная двухчастная структура напоминает фольклорный параллелизм, ср.: «Когда случилось петь Офелии, / А горечь слёз осточертела, / С какими канула трофеями? / С охапкой верб и чистотела»

В финале стихотворения героини освобождаются от мучительной страсти, обретают желанное единение с природой и тем самым — гармонию: «Дав страсти с плеч отлечь, как рубищу, / Входили с сердца замираньем, / В бассейн вселенной, стан свой любящий / Обдать и оглушить мирами»

Таким образом, уроки английского, уроки Шекспира заключаются в обретении гармонии, а часто используемые Пастернаком повторы не только являются аналогом песенного рефрена (как было в блоковской «Песне Офелии»), но и отражают идею обучения, урока.

В «Уроках английского» с образом Офелии связаны вполне традиционные мотивы любви и страсти (примечательно, что стихотворение «Уроки английского» завершает цикл «Развлеченья любимой»), а также представление о восстановлении гармоничного существования человека и мира. Подобная трактовка является новаторской, поскольку традиционно «гамлетовский» сюжет использовался для демонстрации дисгармонии мира и вот она-то как раз гениально проста и точна.

М.Цветаева обратилась к осмыслению Офелии будучи уже зрелым человеком, прошедшим ужасы Гражданской войны, пережившим смерть своего ребёнка, мыкающимся в нищете эмиграции.

Казалось бы, какие стихи…Но в 1923 в один день 28 февраля — грянуло и на свет родились две работы «Офелия — Гамлету», «Офелия — в защиту королевы».

Офелия — Гамлету

Гамлетом — перетянутым — натуго,

В нимбе разуверенья и знания,

Бледный — до последнего атома...

(Год тысяча который — издания?)

Наглостью и пустотой — не тронете!

(Отроческие чердачные залежи!)

Некоей тяжеловесной хроникой

Вы на этой груди — лежали уже!

Девственник! Женоненавистник! Вздорную

Нежить предпочедший!... Думали ль

Раз хотя бы о том — что сорвано

В маленьком цветнике безумия...

Розы?.. Но ведь это же — тссс! — Будущность!

Рвем — и новые растут! Предали ль

Розы хотя бы раз? Любящих —-

Розы хотя бы раз? — Убыли ль?

Выполнив (проблагоухав!) тонете...

— Не было! — Но встанем в памяти

В час, когда над ручьевой хроникой

Гамлетом — перетянутым — встанете...

Офелия — в защиту королевы

Принц Гамлет! Довольно червивую залежь

Тревожить... На розы взгляни!

Подумай о той, что — единого дня лишь —-

Считает последние дни.

Принц Гамлет! Довольно царицыны недра

Порочить... Не девственным — суд

Над страстью. Тяжеле виновная — Федра:

О ней и поныне поют.

И будут! — А Вы с Вашей примесью мела

И тлена... С костями злословь,

Принц Гамлет! Не Вашего разума дело

Судить воспаленную кровь.

Но если... Тогда берегитесь!.. Сквозь плиты

Ввысь — в опочивальню — и всласть!

Своей Королеве встаю на защиту —-

Я, Ваша бессмертная страсть.

Главным мотивом цветаевских стихотворений становятся адресованные принцу обвинения в том, что он отрёкся от главного: от любви к Офелии, от собственной страсти. Ср., например: «Девственник! Женоненавистник! Вздорную / Нежить предпочедший!…», или «Принц Гамлет! Не Вашего разума дело / Судить воспалённую кровь»

Тема любви к Гамлету достигает апогея, становясь единственной причиной уже не безумия, но безумного гнева, истерики бесноватой. Кажется в Офелии совсем не осталось Офелии…но — розы, но — ручей…

Прошло около ста лет и в течение этого без малого века об Офелии поэты если и вспоминали, то так, мимоходом. Но время разбрасывать камни сменилось временем их собирать…

В октябре 2009 года Н.Корнева «Сфинкс» пишет стихотворение «Офелия».