Мерцающий свет фар выхватывал из темноты очертания деревьев и столбов. Дорога была извилистой и узкой ниточкой пролегала между оврагами. Я уже не обращал внимания на частые дорожные знаки, извещавших автолюбителей об очередном крутом повороте или подъеме. Ехал медленно и ждал выезда на ровную и прямую дорогу.

Начало светать где-то без четверти три, и я прибавил скорости.

Спавшая на пассажирском сидении Вика перевернулась на другой бок и пробормотала что-то невнятное. Вероятно, ей снился один из тех ее дурацких снов, который должен будет сбыться. Когда-то давно, по-моему, в первый год наших отношений, ей приснилась роскошная свадьба; торжество проходило на палубе речного теплохода. Она не рассказала мне о сне. Описала его в своем дневнике. Не поведала она мне о нем, и когда я сделал ей предложение. И даже когда после неудачных попыток найти приличный ресторан на огромное количество гостей в нашем маленьком городке Елабуга, было решено провести праздник на теплоходе.

Больше того, Вика даже забыла о сне. Но когда где-то посередине торжества ее брат Степан перевалился через поручень и плюхнулся воду, сделав сальто, прямо как в ее сне, она все вспомнила. И не только вспомнила. Вика не могла больше говорить ни о чем, кроме как о своем сне. Она повела меня в каюту, где показала запись в дневнике. В тот день тоненькая тетрадка должна была оказаться за бортом, что и случилось позже, в знак вступления в новую жизнь. И я поверил ей.

Были еще сбывшиеся сны о небольшой автомобильной аварии, в которую я угодил. О сломанном выключателе, который ударил ее током в нашей новой квартире. Меня позабавил сон, в котором я нянчился с двумя маленькими девочками на заднем дворе огромного дома.

Я включил проигрыватель. Прелесть эти ночные радиоэфиры — ди-джеи почти не говорят, реклама продолжается считанные секунды. Только музыка и ничего больше.

Из динамиков зазвучали мелодичные гитарные партии “Rolling Stones”.

Серпантин остался далеко позади. Я уверенно нажал на педаль газа.

После остановки у придорожного отеля «Носорог», в ресторане которого мы поужинали, прошло шесть часов. За все это время мы остановились, чтобы попить родниковой воды и полюбоваться лисой, перебегающей дорогу. И еще дважды, чтобы «сходить в туалет».

У мотеля мы свернули на старую дорогу. Огромный крюк было решено сделать ради Мертвого залива. Такое мрачное название носило живописное местечко, в котором три ручья объединялись в речушку, прежде чем угодить в большое озеро.

Мы любили это место. Вика за живописный вид, который она переносила на бумагу, при помощи красок, я за тишину и девственность природы в этих местах. И оба за «шалаш» из огромных валунов на выступе над крутым обрывом. В нем мы занимались сексом, каждый раз приезжая сюда, затем засыпали у тлеющего костра.

Мы специально выехали в понедельник, чтобы у нас был один день в запасе. А на четверг в художественной галерее Самары было запланировано открытие персональной выставки моей жены. На заднем сидении и в багажнике лежали несколько картин, которыми Вика хотела дополнить экспозицию. Поэтому, пожалуй, я и ехал с большой осторожностью.

«Мне не нужны царапины на рамах, дорогой», — сказала мне жена, когда я захлопнул дверь багажника. «Мы никуда не торопимся, не стоит лихачить».

Едва ли можно было не гнать после двух часов мучительно медленной езды по извилистой, ухабистой дороге. На шоссе, заброшенном восемь лет назад, и столько же не видевшем многотонных грузовиков, асфальтовое полотно походило на шелковую простыню. Над горизонтом появлялись первые лучи, когда я вырулил на него.

Стрелка спидометра уверенно держалась на ста пятидесяти.

Я взглянул на Вику. Ей было уже тридцать пять, но выглядела она на двадцать с небольшим. Отчасти, благодаря тому, что любила тоненькие косички, мини-юбки и туфли на шпильках и, конечно же, из-за детских черт лица.

«Мы никуда не торопимся...».

Это выражение было лейтмотивом всей ее жизни. Наверное, поэтому она вышла замуж в тридцать. Все было закручено в этом неспешном ритме. Она не торопясь готовила еду, неспешно делала покупки. И даже секс ей нравился медленный и нежный.

«Мы никуда не торопимся...»

Да, малышка, мы никуда не торопимся. Я сбросил скорость до семидесяти.

Через минуту на горизонте появилось большое зарево. Алые снопы искр устремлялись к небу. Пожар походил на безудержную стихию.

Я нащупал между сидениями бинокль и взглянул на пламя сквозь линзы. Мне была видна лишь макушка пожара. Это я понял, увидев кроны деревьев.

— Что там? — спросила проснувшаяся Вика.

— Пожар, милая. Наверное, горит дом, — ответил я.

— Хорошо горит, — заметила моя жена. — Далеко еще нам?

— Думаю, скоро наш поворот на залив.

— Хорошо бы. Надоела эта дорога. Надо было прислушаться твоему совету и переночевать в гостинице. — Вика подняла спинку.

— Чего уж теперь об этом говорить. Скоро будем на месте.

Она достала из бардачка карту и включила освещение в салоне.

— Хорошо бы еще знать, где мы находимся, — сказал я.

— А я вижу дорожный указатель. — Вика отложила карту. — Сбавь еще.

«Дубцовск» приветствует тебя, путник!»

Указатель был вырезан из цельного дерева и казался новехоньким.

По спине пробежал холодок.

— Какой к черту Дубцовск?! — Вика спешно принялась раскладывать карту и оборвала уголок. Она прошлась пальцем по черной петляющей линии.

— Ну что там? — я бросил взгляд на Вику.

— Ты проехал мимо нашего поворота примерно километров пятнадцать, а то и все двадцать.

— Не может быть! — я потянулся, чтобы взглянуть на карту. — Вот так вот оно ехать в кромешной...

— Осторожно!!! — закричала Вика, и мой взор вернулся к дороге.

Перехватило дыхание; я надавил на педаль тормоза. На дороге стоял человек; он закрыл лицо от яркого света и не спешил отойти с дороги.

Чудовищный, продирающий слух скрежет тормозов. И еще более чудовищный, глухой стук. Грохот прокатился по крыше машины и шлепок, словно зрелый арбуз уронили на тротуар.

Машину несло еще десяток метров, прежде чем она остановилась, развернувшись на сто восемьдесят градусов. Ком подкатил к горлу и ужас, смешанный с первобытным страхом, оглушил меня крепче отбойного молотка.

Я не скоро привык к тишине. Слышал странный пронзительный звук. Это кричала Вика. Где-то вдалеке лаяли собаки.

Когда поборол отстраненность и оцепенение, медленно открыл дверь. Замолчала Вика. Она плакала, закрыв лицо руками.

Одна нога, вторая. Я вышел из машины.

Это был мужчина. Он лежал, раскинув руки. И был жив. Он шевельнулся и сдавленно простонал.

— Он жив. Живой! — Точно ток прошел по моему телу, придал мне сил, и я устремился к парню.

Открылась дверца — из машины выскочила Вика.

Я склонился над парнем. И вздрогнул от увиденного. Его тело походило на головешку. Если бы не глаза, его лицо можно было бы принять за кусок отлично прожаренной говядины. Спекшаяся корочка крови покрывало все его тело.

— Черт... Сейчас... Мы отвезем вас в больницу.

У парня были сломаны кисть и бедро. Обломанные кости торчали из-под кожи, но он не терял сознания. Больше того, он улыбнулся мне и из глаз потекли слезы.

Я спешно снял с картин громоздкие футляры и уместил все в багажник. Парень не издал ни единого звука, пока я нес его на руках и укладывал на освободившееся заднее сидение.

— Мы видели большой пожар. Вы оттуда? — спросила Вика. Она перевязывала ему изрезанную руку.

Парень кивнул.

— Надеюсь, в этом поселке есть больница, — проговорил я, и прибавил скорости.

Парень застонал, словно пытаясь что-то сказать. И потерял сознание.

— Он сильно обгорел. Надеюсь, он не умрет, — Вика перевязала вторую руку и голову.

Послышался хлопок и машину начало водить из стороны в сторону.

— Этого еще не хватало! — я ударил кулаком по рулю.

— Господи, что это? — воскликнула Вика.

— Колесо пробило, — ответил я.

Огромный ржавый гвоздь торчал из колеса, словно соломка из стакана с коктейлем.

— Я помогу сменить колесо, — Вика вышла из машины и устремилась к багажнику.

Мы вновь услышали лай. Уже отчетливый и близкий. Свора была где-то рядом. Дрожащими руками я поставил машину на домкрат. Открутил колесо и поставил новое. Вика стояла у багажника и озиралась по сторонам.

Вздрогнули от резкого звука. Позади Вики появилась немецкая овчарка. Она поджимала хвост и скалилась, прижимая голову к асфальту. Я встал на ноги и выставил перед собой ключ.

— Не шевелись, Вика... — я медленно потянул за ручку и открыл дверцу.

— Господи, Вадим, что мне делать? — голос моей жены дрожал.

— Я брошу в пса ключом, а ты резко открывай багажник и прыгай поверх картин. Хорошо? По-моему сигналу.

Я приготовился метнуть в собаку инструментом. На дорогу поднялись еще два пса. Эти казались более крупными. Сенбернар и лабрадор. Псы выстроились в ряд. Овчарка приготовилась к нападению.

— Прыгай!!! — я метнул ключом в троицу. Инструмент угодил в пасть лабрадору. Я открыл дверцу и нырнул за сидение. Моя «девятка» покорно завелась. Одновременно со мной с места сорвались и собаки. Сенбернар бросился на меня. От щелкавшей расплескивая слюни пасти, меня отделяло лишь стекло. Овчарка вцепилась в икроножную мышцу Вики.

Я выжал сцепление и резко тронулся. Сенбернар угодил под задние колеса. Машину слегка тряхануло, послышался треск.

Вика кричала и судорожно мотала ногой, пытаясь сбросить пса. Я дал задний ход и раздавил лабрадора. Та же участь настигла и овчарку, после того как Вика всадила шило ей точно между глаз.

Я возблагодарил Бога, надоумившего оставить инструменты в багажнике.

Кровь хлестала из рваных ран на ноге Вики. Она перебралась на переднее сидение и достала аптечку.

В считанные секунды я разогнал машину и через два-три километра свернул в город.

2

— Нам нужен врач! Где здесь больница?! — выкрикнул я, спустив стекло. Опешивший мальчик с подпаленными волосами указал рукой на приземистое здание в конце улицы.

Он, словно одурманенный, продолжил идти, оглядываясь на нас. Разгуливающий по улице в такое время ребенок — воистину поражающее зрелище.

— Какой странный, — заметил я. Вика ничего не ответила — она лежала без сознания.

Здание больницы было единственным, построенным из кирпича. Все дома, детские площадки и скамейки были из дерева.

Остановил машину у дверей и влетел внутрь, едва не сбив с ног женщину в белом халате.

— Там моя жена!.. Ее покусала собака. И парень. Я сбил его на шоссе... — сбивчиво проговорил я.

— Каталки здесь, — она открыла подсобку.

Обгоревшего парня отвезли в операционную. Через секунду двое мужчин в халатах и масках пробежали мимо нас и скрылись за дверью. Один на ходу одевал перчатки. Следом в палату вошли три медсестры.

Вику уложили на кушетку в процедурной комнате. Женщина, на которую я наткнулся на пороге, принялась обрабатывать ее раны.

— У нас здесь много диких собак. Недавно умер наш лесник. Прохор Захаров. У него была дюжина злых псов. Эта свора бродит по округе и еще не всех отловили, — сказала она.

— Мы расправились с тремя на дороге.

— Значит осталось еще около семи или восьми.

— А что с тем парнем? — спросил я. — Думаю, он спасся из пожара, который произошел ночью.

— Его готовят к операции. Травматолог с хирургом пробежали только что мимо вас. Потом отвезут в Казань. У нас нет опыта при работе с ожогами такой тяжести. Главный врач уже запросил вертолет. Я всю ночь провела на дежурстве и ничего не знаю о пожаре. — Женщина-врач достала из шкафчика несколько ампул, приготовила шприцы.

— Нам повезло, что в таком маленьком поселке есть такая отличная больница.

— Очень повезло. Раньше я работала здесь одна. Но что может врач общей практики? Был простой фельдшерский пункт, население то было совсем небольшим. А лет шесть назад начался бум рождаемости. Наша молодежь вернулась, отучившись в больших городах. Теперь у нас много специалистов. И не только в больнице.

Врач сделала Вике укол. Мы переложили ее на каталку, и отвезли в палату. Там она пришла в себя.

— Мне, наверное, теперь будут колоть по сорок уколов в день? — спросила Вика.

— Это миф. Приедете в свой город, обратитесь в больницу, вам назначат курс. Обычно это укол в день. Чуть больше недели.

— Это можно вытерпеть.

Врач поставила моей жене капельницу и попросила меня выйти. Вике нужно было набраться сил и немного поспать.

Больница представляла собой длинный коридор с палатами по обеим сторонам. Из шестнадцати палат лишь одна была занята. Жалюзи на стеклянной двери были собраны. Пожилая женщина лежала, уставившись в потолок.

Мрачная тишина больницы пугала, и я решил подождать у ординаторской. Я осмотрел плакаты, нарисованные три десятка лет назад, черно-белые фотографии лучших работников. Все это вкупе с осыпающейся побелкой с потолка и старыми скамейками дополняли совковый антураж.

Я вновь бросил взгляд на занятую палату и опешил. Старушка стояла у двери. Она улыбнулась, затем начала хохотать, будто умалишенная.

Вышел на улицу. На часах было уже около шести утра. Мою машину обступила толпа и осматривала, словно кита выбросившегося на берег. Я закурил и направился к машине. На ходу вытащил пульт и отключил сигнализацию. Практически все вздрогнули от внезапного сигнала разблокировки.

Толпа стихла. Я собрал внимание всех на себе. Прорезав толпу, ко мне подошел молодой мужчина в милицейской форме.

— Старший сержант Васильев. Ваша машина? — спросил он.

— Да, моя. — Я растерялся. — А в чем дело?

— Тут такое дело, — он поправил фуражку, кивнул в сторону багажника.

Люди расступились. От машины отходила полоса крови. Под машиной лежала туша овчарки. Лапа была прижата дверцей багажника.

— Я сбил его на дороге, собаки напали на мою жену.

— Я так и понял. — Васильев окинул взглядом людей, внимание которых всецело принадлежало теперь нам. — Давайте отойдем.

На вид старшему сержанту Васильеву было около двадцати пяти — двадцати семи лет. Худой, высокий парень с коротко подстриженной головой и вытянутым лицом носил очки и больше походил на ученого.

— Я уже попросил одного парня принести мешок и убрать все это. К вечеру обещали дождь. Думаю, эту красную разделительную полосу смоет и люди успокоятся. Я примерно представляю, в какую историю вы попали этим утром. Эти собаки...

— Еще я сбил человека на дороге. Он на операционном столе.

— Я все знаю. С этим я разберусь чуть позже. Все запишу, оформлю, как положено. Есть кое-что важнее этого, — Васильев пожил руку на кобуру.

— И что же может быть важнее сбитого на дороге человека?! — возмутился я.

— У жителей этого поселка деревья и псы вместо всех святых. — Участковый кивнул парню, принесшему большой пластиковый мешок.

— Я заметил, что тут все здания из дерева. И то, что никто не торопится отстреливать одичавших собак.

— Я здесь всего лишь третий день и удивлен не меньше вашего. Люди все замкнутые и молчаливые. Ощущение, что они запуганы чем-то. Мне удалось познакомиться лишь с несколькими. Сами понимаете, проклятие маленьких городов — все друг друга знают и следят за каждым шагом чужака.

— Есть еще один важный момент, который я хотел бы прояснить. — Я метнул окурок в урну. — Парень, которого я сбил, был обгоревшим.

— Мне об этом сообщили. Это Емельянов Илья. Местный дурачок. Говорят, поджег себя и убежал в поле. Я что хотел сказать... Собаки у них как божество и они не убивают даже бешеных. Бездомных здесь нет. Ловят и сажают в обустроенные клетки. Свора лесника заразилась бешенством от лис. И люди в приступе ярости отстреливают рыжих чертовок. Вы сбили собаку, и не одну. Полагаю, они воспримут это как оскорбление. Настоятельно советую вам поскорее уехать отсюда, пока вам не прокололи колеса.

— Спасибо за совет, — я нервно усмехнулся.

Парень уложил пса в мешок и понес на пустырь, где двое мужчин уже рыли яму.

Толпа не спешила расходиться. Небольшими группами люди побрели к месту похорон.

— Пожалуйста. За советы платы не берем. Кстати, ваши колеса также постигнет трагическая участь, если вы решите справить нужду на дерево. И можно не пытаться спрятаться. Пакостника отыщут собаки.

— Знатная дрессировка, — заметил я.

— Мне тут вчера устроили небольшую экскурсию. Рассказали об истории города. Собаками здесь увлеклись в семидесятых. Тогда один пес спас десять рабочих на обвалившемся карьере. После аварии карьер закрыли, затем и кирпичный завод. Тогда это был город с населением в семь тысяч человек. — Участковый достал платок и вытер вспотевший лоб.

— А сейчас? — спросил я

— Чуть больше тысячи. Было бы меньше, если не лес. Он кормит их.

— Кормит? — изумился я.

— Да. Они строят, мастерят, вырезают, обшивают. Умелый народ. Смотрите, что сейчас будет, — милиционер кивнул в сторону людей собравшихся на похороны.

Мужчина в рясе темно-зеленого цвета открыл два деревянных ящика. В один бережно уложили овчарку. Со стороны въезда в город двигалась другая процессия. Худой мужчина в клетчатой рубашке и выцветшей бейсболке нес собаку, завернутую в прозрачную ткань. Погребальный саван развевался на ветру.

Я достал из машины бинокль.

Женщины плакали. Людей собралось около пятидесяти человек, почти каждый бросил в нашу сторону пренебрежительный, гневный взгляд. Мужчина в рясе начал читать молитву.

Оба ящика спустили в могилу. С гулким грохотом посыпались комья земли. На могильный холм водрузили истукана, вырезанного из дерева. Люди обступили его плотным кольцом в несколько рядов. Взялись за руки. Кольцо пришло в движение, походя на праздничный хоровод славянской секты. Вскоре послышалась и песня. Я пытался вслушаться в слова, но удалось различить лишь непонятное «ахойа!».

— Это покруче обрядов староверов будет, — проговорил мне Васильев, вернув бинокль.

Толпа выкрикнула заветное «ахойа» и вознесла руки к небесам.

— Да уж. — Я потянулся за сигаретой, но передумал курить, когда в дверях больницы показалась женщина-врач.

— Ваша жена заснула. Она потеряла много крови. Ей нужно выспаться и набраться сил, — проговорила она, когда я подошел к ней.

— Я хотел бы повидать ее, — мой голос дрожал.

— Лучше сходите в магазин. Купите ей поесть, наш пищеблок временно не работает, и мы не сможем сегодня накормить пациентов. И вот список лекарств, который нужно будет принимать.

— Хорошо, я все куплю. — Взял бланк из рук врача.

— Очень странная женщина, вы не находите? Вы видели ее глаза? Ощущение такое, будто вчера она похоронила своих детей и мужа, — проговорил Васильев, когда я вернулся к нему.

— Да есть такое. А откуда такое идиотское название города? — поинтересовался я.

— Дубцовск? Из-за большого дерева с другой стороны города. Там есть другой въезд, которым все обычно и пользуются. Это дуб. Он старый и... огромный. Без листьев и давно высохший. Чтобы его обхватить нужно, чтобы пять-шесть человек взялись за руки. Мрачное местечко. Рядом грязный ручей на дне глубокого оврага, который как шрам разрезает весь луг и еще это кладбище машин.

— Кладбище машин? — переспросил я.

— Именно. Грузовики, легковушки, части кузова комбайнов, тракторов. Я так полагаю, это такая свалка тех, кто жалеет деньги на утилизацию автохлама. А местные сжигают его и присыпают землей. Правда, не знаю, для чего это они делают.

— Пойдемте, взглянете на это своими глазами. Минимаркет и аптека там рядом.

— Буду признателен, — ответил я и побрел за участковым.

Мы шли по улице, и я обернулся, чтобы еще раз взглянуть на траурную церемонию. Люди стояли на коленях, мужчина в рясе читал проповедь. Его выкрикам «Аминь!», «Да снизойдет искупление!» вторили остальные.

— Мне все равно нужно как-то провести время. Я дожидаюсь следственную группу. Не могу усидеть дома. Подвешенное состояние, знаете ли. Я боюсь этого города.

— Следственная группа? Это по поводу вчерашнего пожара? — полюбопытствовал я.

— Нет, по поводу исчезновения моего предшественника. Сержант Стрекунов пропал три недели назад. Как в воду канул. Я сначала подумал, что он бросил все и сбежал из этого места, где всем заправляют психи. Но все вещи и деньги на месте. А по поводу пожара я не докладывал.

— Это почему же, если не секрет? — Мое любопытство ничуть не смутило участкового.

— Тут такое дело, знаете ли... — парень замялся.

— Я умею хранить тайны. Да и через час-другой я уеду отсюда.

Мы остановились посередине улицы. Участковый осмотрелся по сторонам и перешел на шепот.

— Сегодня я проснулся от ярких вспышек. Увидел через окно этот пожар и хотел вызвать пожарных. Мой телефон был отключен. Я собрался и выскочил из дома, и кто-то ударил меня по голове. Очнулся на своей кровати.

— Кто-то явно не хотел, чтобы вы бросились на помощь? — спросил я.

— Именно. Как вы понимаете, у моего предшественника было много поводов сбежать. На вашем месте, я бы тоже не задерживался здесь.

Я зашел в магазин, где купил лекарства и жареную курицу, от которой Вика была без ума. Сержант приобрел пачку сигарет и зажигалку. Продавец, прыщавый парень лет двадцати с сальными волосами и грязным передником проводил нас колючим взглядом.

— Хотел бросить, но думаю, сейчас еще не время. — Васильев достал зубами из пачки сигарету и нервно закурил. — Пройдемте, тут недалеко. С площадки водонапорной башни открывается отличный вид. Взгляните на это ужасное дерево, кладбище автомобилей и, я надеюсь, укрепитесь в своем желании покинуть это место как можно быстрее. Потом вернемся в больницу к вашей супруге. Надеюсь, за это время никто не посягнет на ваши колеса.

— Вы уже успели столкнуться с отсутствием гостеприимности? — спросил я.

— В первый час пребывания здесь. Может, перейдем на «ты»? Меня «коробит» от «выканья». Я сегодня еще успею устать от официальности.

— Да без проблем. И что же ты натворил?

— Имел неосторожность выругать собаку, которая испугала меня. Мне разбили окно, пробили колесо машины и вылили ведро краски на капот.

— Жестоко, — отметил я.

Мы взобрались на платформу башни. Нам открылся вид на большой луг. Первым, что привлекло мое внимание, было дерево, которое мне описывал участковый. Из-за тонких веток, причудливых изгибов и отсутствия листвы дуб походил на гигантскую руку, держащую поднос. Трава под дубом была стоптана. С двух сторон луг был огорожен забором из деревянных истуканов. С третьей глубоким, узким оврагом, половина которого стала частью огромной свалки автомобилей. Нагромождения ржавых, выгоревших кузовов и искореженной стали тянулись за горизонт. Словно россыпь поломанных игрушек на полу чулана.

Вдалеке виднелись заброшенные высотки. Окна домов, походили на черные пустые глазницы. Жимолость и время пожирали рушащиеся стены. Проспекты и улицы казались осиротевшими. Птицы облюбовали светофоры под свои гнезда.

Из подвального окна пятиэтажки выскочила кошка. Собаки набежали со всех сторон. И их было явно больше чем шесть или семь. Полтора десятка собак разных пород окружили кошку. Поднялись клубы пыли, скрывшие ужасную сцену расправы. В какой-то миг кошке удалось вырваться, и она устремилась к дереву неподалеку. Облезлый питбуль настиг ее в прыжке от березы. Прикусил и начал мотать головой, через пару секунд бедное животное было разорвано на части.

Впечатленный осмотром главной местной достопримечательности, я спустился вниз.

Мы старались не замечать наблюдавших за нами людей. Жители маленьких городков всегда выглядывают в окна, вытягивают шеи, если приметят чужаков. Такова одна из важнейших привычек этих людей и ничего с этим не поделаешь. Они не отступят от нее, даже если будут сидеть на унитазе, в туалете с окном.

Шторы приходили в движение, едва я поворачивал голову.

— Меня это поначалу сильно раздражало, — заметил участковый. — Но они быстро привыкают к незнакомцам.

Навстречу нам шли люди. Мужчина в клетчатой рубашке и священник, шедшие первыми, перешептывались, пока не приблизились к нам. Оба синхронно нацепили дружелюбные улыбки.

— Отец Никодим, — мужчина в рясе протянул мне руку. Я опешил. Пальцы без ногтей. Собравшись, пожал руку. Взглянул на Васильева. В уголках его губ мелькнула улыбка. Я предположил, что его развеселили забавные запонки из дерева.

Пальцы Клетчатого тоже были лишены ногтей. Опять же нелепые запонки из дерева.

— Антип Хоромин, глава Дубцовского муниципалитета. Очень рады видеть вас у нас.

Отец Никодим отступил влево.

— Это мои дети, Петр и Анна.

Мальчик, которого я встретил утром на пустынной улице, теперь сидел в инвалидном кресле и прикидывался больным. Он отстраненно смотрел сквозь меня. Девочка лет пятнадцати с россыпью веснушек на лице протянула мне руку.

— А это Ерофей Григорьев, — Отец Никодим указал на полноватого, вспотевшего мужчину в белой рубашке. — Он преподает светские науки детям в нашей школе. И Захар Платонов, древесный мастер.

Мужчина с импозантной проседью и правильными чертами лица протянул мне руку. Я боялся взглянуть на пожимаемую ладонь, но почувствовал, что и на ее пальцах нет ногтей.

— Вадим Петренко, архитектор из Елабуги, — представился я.— Мы проездом в вашем городе и сегодня ночью...

— Мы все знаем, — перебил меня отец Никодим. Он улыбнулся той же улыбкой, что я сегодня видел на лице пациентки больницы. Оскал умственно отсталого человека. — Не беспокойтесь. Вчера на совете местного самоуправления мы приняли решение отправить души этих несчастных собак на небеса. И они обретут, наконец, покой. Их можно отловить только поодиночке, но эти божьи создания сбились в неразделимую свору. Они уже покусали Гурия, Сергия, Алексия и еще несколько славных мужей нашего селения. Антип Митрофанович уже распорядился поставить капканы в окрестностях. Нам очень жаль, что случился такой инцидент.

— Ей уже оказали помощь, и мы скоро уедем. Спасибо за беспокойство.

— Сегодня второй день священной недели. На лугу будет большой праздник. Мы вас приглашаем, — Антип Хоромин продолжал неестественно улыбаться.

— Спасибо за приглашение.

Мы прошли дальше. Когда местные жители скрылись за углом, я посмотрел на милиционера.

— Ты видел их пальцы? — спросил я.

— Да, на меня они произвели такое же впечатление. А вот запонки и птичье дерьмо на рясе этого маразматика меня рассмешили.

— Если моя жена еще спит, я вынесу ее на руках, и мы уедем отсюда, — сказал я.

— Правильное решение. Удачи вам. Я пойду еще раз изучу следы у своего дома.

Мы попрощались. Я поспешил к зданию больницы, у которого появились еще два автомобиля. Потрепанный грузовик, марку которого мне не удалось определить из-за тяжелых стальных листов, которыми он был обшит. И «Жигули» с брелоком из дерева на зеркале заднего вида. Конечно же, это была скульптурка пса.

Я обошел стоянку, чтобы лучше разглядеть чудо изобретательской мысли. Грузовик был похож на большую бронированную черепаху. Я хотел взобраться на подножку, чтобы взглянуть внутрь. Из-под машины выскочил доберман, затем еще один. Промелькнула мысль, что они разорвали бы меня на части, если не цепи, удерживавшие их. Отступая, я оступился и упал. Собака вырвалась из привязи.

Она обнюхала меня, точнее, волосы и ногти, и, потеряв всякий интерес, вернулась под грузовик. Я вскочил на ноги и отошел к своей машине. Отдышался. Не каждый день попадаешь в такую передрягу.

Отряхнувшись, вошел в больницу и нашел Вику. Она спала и как обычно, шевелила во сне губами.

— Чего вы ждете? — услышал я хриплый, прокуренный голос позади себя. Пожилой мужчина с длинными седыми волосами, в сапогах на высоких каблуках измерял себе давление на электронном тонометре.

— Извиняюсь...

— Я на вашем месте взял бы жену и ехал отсюда. Сегодня последний день какой-то там священной недели у этих уродов. По ночам они устраивают шумные праздники.

— А что за пожар был вчера?

— Я не высовываю носа по ночам. Но большие костры это только полбеды. Они вопят до самого утра. Очень хорошо, что ваш новый приятель не зашел сюда, — старик вытащил из-под стола винтовку и прислонил ее к стене. — Вчера он здорово поездил мне по ушам. Мол, нельзя носить заряженное оружие, и патроны должны храниться отдельно. Все хотел взглянуть на разрешение. Сопляк! Здесь не то место, где можно прогуливаться без винтовки. Надеюсь, мои псы не сильно вас испугали?

Я мотнул головой.

— Они не трогают нормальных людей. Я отлично их выдрессировал. Каждую из десяти. В этом месте нужно быть начеку. От этих... — увидев медсестру, он понизил голос — ... от этих идиотов можно ожидать чего угодно. Они как-то избили парня, врезавшегося в дерево. Городской, заплутал в дорогах.

— Я как раз собирался забрать жену и уезжать, — сказал я.

— И правильно поступишь. Моя жена было одной из них, и я не мог вправить ей мозги. Она преставилась на прошлой неделе. Ее раздавил грузовик на большой дороге. И я думаю, им не терпится избавиться и от меня, — старик отложил прибор.

— А вы не знаете, что у них с ногтями?

— Они выдирают их с корнем с самого детства. Затем ногти и вовсе перестают расти. Ублюдки. Да, я старик и могу брюзжать сколько угодно, но я могу сказать вот что: если вы не уедете до обеда, то останетесь здесь навсегда. — Старик поднялся на ноги и, хромая, побрел к выходу.

Он остановился, но не стал оборачиваться.

— Если хотите, я могу дать вам пистолет. На тот случай, если на вас спустят собак. Заведите глаза на затылке.

— Я бы не отказался от оружия, — ответил я.

Старик подошел ко мне, вложил в мою ладонь револьвер. Затем вышел на улицу. Собаки встретили его дружным лаем.

3

Я вошел в палату. Дрожащими руками вытащил иглу капельницы. Вика, не просыпаясь, погладила ладонью маленькую ранку. Что-то детское, и в то же время изящное было в ее движениях.

Сильная тревога и страх не позволяли трезво оценивать происходящее. Моими действиями руководил ужас. Словно кукловод, повторяющий давно заученные движения. Неистовое биение сердца походило на баскетбольную чеканку.

Я скинул одеяло и хотел взять Вику на руки — в палату влетела женщина-врач. Ее лицо пылало от гнева.

— Что вы делаете?! Ей еще нельзя... Ей нужен отдых и покой! — прокричала она, пытаясь отгородить меня от моей жены. Я грубо отстранил женщину.

— Мы уезжаем. Спасибо вам за все. — Я достал из кошелька пару тысячерублевых купюр и положил на стол. — Мы обратимся за помощью к своему врачу.

Женщина устремилась к выходу. Она едва не растянулась у дверей, споткнувшись о порог.

Меня прошиб пот. Рубашка мерзко прилипла к телу, словно измазавшись в меде, я извалялся в тополином пуху.

«Все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо...» — твердил я.

Вика проснулась, едва я взял ее на руки.

— Что ты делаешь? — изумленно спросила она.

Мы уезжаем отсюда. Прямо сейчас. Это скверное место, дорогая,— ответил я.

— Мне приснился странный сон. Такой ясный и отчетливый. Ты сидел у костра и ждал меня. Ты жарил грибы и грустил. Ждал меня очень долго, а меня все не было.

— Это всего лишь сон, милая. — Я поцеловал ее в лоб.

Она отвела взгляд в сторону двери, и улыбка исчезла с ее лица. Я не успел обернуться. Кто-то ударил меня по голове. Острая боль мгновенно растеклась по голове. Ноги стали ватными. Я рухнул на пол.

Забавная вещь — эти сновидения. Одно сменяется другим. Цветные и черно-белые. Иногда музыкальные. И даже с запахами. Они сохраняются в памяти даже после пробуждения.

Например, удушающий запах керосина. Такой плотный и непробиваемый. Кажется, можно плюнуть и слюна повиснет в воздухе.

Я лежу на земле, слышу треск горящего дерева. В темноте, с проблесками тусклого света, падающего от костров. Моя голова на коленях моей жены. На ее глазах слезы.

До моих ушей доносится гул толпы и шум резвящейся ребятни.

— Господи... — Вика разрыдалась. — Господи... Вадим, кажется, они хотят сжечь нас заживо!

Я резко встал и ударился головой о бревенчатый потолок. Многострадальная голова отреагировала тупой болью. Она была перевязана лоскутком, вырванным из майки Вики. Мы были заточены в сруб. Между гладко вытесанными бревнами щели, в которые по плечо можно просунуть руку..

— Хорошо, что ты очнулся, сынок. Было бы жутко и нелепо, умирать во сне. — знакомый, хриплый голос доносился из-за угла. Старик с длинными седыми волосами, которого я встретил в больнице. Рядом с ним сидел сержант Васильев, с лицом восемнадцатилетнего юнца, приговоренного к смертной казни.

В другом углу сидела старушка — пациентка больницы. Она смотрела на меня жутким отсутствующим взглядом умалишенного человека.

Снаружи суетились люди. Горели факелы. Женщины украшали деревянных идолов разноцветными тряпками. Бегала детвора. Время от времени какой-нибудь сорванец подбрасывал нам через щель какую-нибудь мерзость, типа живой крысы или лошадиного помета.

Более всего в этом шуме пугал лай множества собак. Десятки, сотни псов были привязаны к столбам. В свете факелов я разглядел очертания огромного дуба. У его подножия — стол, походивший на маленькую сцену, на которой выступают артисты жанра стенд-ап.

У стола стоял отец Никодим. В руках он сжимал трость, вырезанную из дерева, увенчанную миниатюрной головой пса. В своей умиротворенной позе священник напоминал древнеегипетского жреца. Рядом в своем кресле сидел его сын. Увидев меня, мальчик сменил сонное, больное выражение лица на гримасу уничтожителя тараканов, только что справившегося с очередным заказом. Брезгливый, самодовольный взгляд исчез едва отец Никодим начал поворачиваться к своему сыну. Мальчик свесил голову на грудь. С губ длинной струйкой потекла слюна.

— Хороший актер, не правда ли? Этот сукин сын дурит отца ради какой-то наркоты, которой ему «снимают адские муки», — проговорил старик. Последние три слова он выговорил очень четко и медленно.

Глава поселения Антип Хоромин, облачившийся в черные одеяния, восседал на кресле, похожем на трон ассирийского царя. По обе стороны стояли «стражники» — мускулистые парни, вооруженные топорами с длинными ручками. У ног «царя» сидела дочь священника. Наложница не поднимала взгляда и исподлобья наблюдала за происходящим.

Я хотел разглядеть ее лучше, прильнул к щели и тут же отпрянул. Резкие пары керосина проникли в мои легкие. Им были облиты бревна.

— Они с-сожгут нас... Они убили всех... С-следственная комиссия, п-приехавшая сегодня... Они спустили на них свору собак. — Голос Васильева сильно дрожал. Он сел, обхватив колени, и заплакал.

Послышался рев приближающегося трактора. Закрыв нос рукавом, я взглянул в щель. Тягач отбуксировал мою машину на свалку, где буйным пламенем уже горел грузовик старика.

Мужчина, участвовавший в похоронах, облил мою «девятку» из канистры. Кто-то бросил факел. Автомобиль охватило буйное пламя. Другой трактор подвез белую «Ниву» с синими полосками на борту. «Служба участковых оперуполномоченных милиции» — прочел я вслух крупную надпись. Васильев проводил свою машину взглядом.

Один из стражников Антипа отложил топор и принялся бить в барабан.

— Отмеряет остаток нашей жизни, — грустно заметил старик.

— Нужно попытаться отсюда выбраться! — крикнул я и принялся бить плечом о стены.

— Напрасно, сынок. Если ты даже и выломаешь такую стену, они спустят на тебя собак, — обреченно проговорил старик.

Обессилев, я сел на землю. Один из сорванцов швырнул в щель очередную крысу. Мерзкая тварь расцарапала мне ноги и скрылась из виду.

— Мне всегда было интересно, чем их так держит это дерево. Сегодня я узнал и теперь должен поплатиться за свое любопытство. Я прожил в этом городе не один десяток лет, и всегда полагал, что эта свалка автомобилей дело рук городских. Оказалось, что это машины бедолаг, заплутавших в дороге, водителей, привозивших в магазин продукты и дальнобойщиков, решивших отдохнуть на природе у костра. — Старик встал, опираясь о стены. Он прильнул к щели. Окинул взглядом свой грузовик, догорающий в огне, затем стол под деревом. — Этой старушке, — он кивнул на пациентку больницы, — восемнадцать лет, удивительно, не правда ли. Это дерево обладает определенным влиянием на людей. Сегодня в больнице я пробрался в регистратуру. Нашел карты отца Никодима и Антипа Хоромина. Священник родился в 1901 году. Последний раз обращался за помощью врача в сорок седьмом — неправильно срослась кость, раздробленная пулей под Орлом. А Антипу... если верить истории болезни, с выпиской из земской больницы, сто сорок семь лет.

— Но как это возможно? — изумился я.

— Не знаю. Эту несчастную отлучили от дерева за интимную связь с водителем грузовика, привозившего в наш город бензин. Я предполагаю, что этот кретин знал о тайне этого городка, но все равно пошел на преступление. Он изнасиловал девушку, за что отдал жизнь. А ее заперли в больницу, где она так и не дождалась прощения, — старик смотрел на старушку, забившуюся в угол, словно испуганный ребенок.

Барабанный бой стал громким и частым.

Старушка дико завопила, а затем расхохоталась.

— Эй! Эй ты! — выкрикнула она в щель. — Вытащи свой член и ударь им! Ха-ха! Гори оно синим пламенем! Синим пламенем! — старушка заметалась в приступе сумасшествия.

Люди начали собираться вокруг поляны плотным кольцом. Они занимали места на трибуне, но никто не спешил садиться. Десятки, сотни людей двигались плотной толпой, выстраивались в тесные ряды и брались за руки.

— Синим пламенем!!! — не унималась сумасшедшая, — Да, чертовы ублюдки! Давайте, возьмемся за руки и споем! Я люблю хоровод! Мерзкие уроды! Иииха!

Сверху открылся люк. Несколько сильных рук схватили старушку за волосы и подняли наверх. Люк захлопнулся. Засовы вернулись на место, отгородив нас от свободы.

Старушку приволокли к столу, который должен был исполнить роль алтаря. Мужчина, державший руку старушки, получил смачный плевок в лицо. Вновь отчаянный хохот, который прервал сильный удар в челюсть. Голова несчастной свисла на грудь.

Тело уложили на алтарь, обвешенный разноцветным тряпьем и украшенный искусной резьбой. Связали руки и ноги.

Стих лай. Люди принялись топать ногами. Отец Никодим взобрался на алтарь. Священник скрестил пальцы и вознес руки к небу. На алтарь взобрался мужчина. Он разжал челюсти старушки. Достал нож, и резким движением отрезал язык.

Старушка пришла в себя. Жалкая попытка выпутаться была пресечена еще одним, более сильным ударом. Отец Никодим достал из кармана бутыль и облил старушку какой-то жидкостью. И вновь вознес руки к небу.

— Мы живем, пока благословение дерева на нас! Ведает оно о помыслах наших и намерениях. Оно любит, и заботиться о нас! Избавляет от недугов, придает сил! Так воздадим же почести ему!

— Воздадим! — вторила толпа.

— Да помолимся об искуплении!

— Помолимся!!!

— Отблагодарим благодетеля и вершителя! Амин!

— Аминь! — выкрикнули сотни голосов. Толпа продолжала топать.

Отец Никодим запел. Язык походил на старославянский. Толпа подпевала своему пастырю. Барабан задавал ритм, и священник не всегда попадал в такт.

Спустившись вниз, он взял факел и бросил его к ногам старушки. Алтарь заполыхал. По толпе прошел гул ликования.

Ветер принес запах горелой человеческой плоти. Вику и Васильева вырвало.

Я хотел сесть и отвернуться, но старик остановил меня.

— Смотрите! Смотрите на дерево! — воскликнул он.

Дуб словно ожил. В нем бурлила чудовищная сила. Под корой что-то копошилось. Тут и там появлялись выпуклости. Кора становилось эластичной. Выпуклости приняли очертания человеческих лиц, застывших в истошном крике. Дерево обросло ими до самой кроны.

Очертания огромной пасти в полутора метрах от земли появлялось постепенно. Сначала глубоко посаженные глаза — красные, горевшие в темноте, словно раскаленное железо. Затем морщинистый лоб, нос и клыки размером с руку взрослого мужчины.

На ветках появились почки. Затем распустились листья.

По земле пробежала дрожь и на поверхности показались корни. Я взглянул на людей. Они до сих пор держались за руки. Их пальцы превратились в ветки-плети, а ноги корнями уходили в землю. Сами люди теперь были не живее тех истуканов, что ограждали адскую долину.

Антип Хоромин прирос к трону и стал похож на скульптуру.

Лишь отец Никодим и четверо его помощников сохраняли человеческий облик.

Пасть приняла четкие очертания. Она разомкнула пасть и издала рык. Затем принялась за «еду». Алтарь — обеденный стол был опустошен за несколько секунд.

Вика прижалась ко мне. Она плакала, прикусив нижнюю губу.

Отец Никодим медленным движением вытер с лица брызги крови. И сразу же дал какой-то условный сигнал своим помощникам.

— Господи, оно сожрет нас! Господи!!! — сержант прикусил ладонь и зарыдал сильнее. Встал на ноги принялся бить кулаками по бревнам. — Выпустите меня, пожалуйста! Умоляю Вас! Я никому не расскажу! Умоляю!

Вновь распахнулся зев люка. Руки схватили Васильева и подняли наверх. Его ноги практически скрылись из виду, когда я схватился за штанины. Мне удалось втащить парня обратно по пояс, прежде чем крепкий удар по измученной голове свалил меня на пол.

Васильев кричал и тщетно пытался освободиться.

Сруб обложили соломой. Отец Никодим взял факел и подошел к нам.

— Вы найдете успокоение, дети мои! Молитесь об искуплении и прощении! — проговорил он и бросил факел на крышу.

Наша «клетка» вспыхнула, словно новогодняя петарда.

— На землю! — Я уложил Вику лицом вниз. Сруб наполнило едким дымом в считанные секунды.

Старик сидел на прежнем месте с отсутствующим взглядом.

Рыть подкоп оказалось намного сложнее, чем мне казалось. Пальцами я вгрызался в каменистую землю, пока не уперся в железные планки.

— Бесполезно, сынок! — старик подобрался ко мне. — Под ними бетонное основание.

Одна из планок соскочила с пазов. И в мою голову пришла неплохая идея. Я собрал все планки. Перевязал лицо оторванным рукавом. Старик без слов понял мой замысел и помог выложить планки под потолком.

— Я чувствую, у тебя есть хороший план. Но что ты будешь делать с этими четырьмя парнями? — спросил старик.

— Планки защитят нас от разваливающегося потолка. Люки металлические и они могут нас травмировать. Когда стена немного подгорит, я вышибу ее плечом. А потом нам придется бежать.

— План — дерьмо! — крикнул старик. — У меня есть идея лучше. Мы выиграем время, если побежим по канатному мосту через овраг. В том месте он глубокий, метров одиннадцать, крутой и шириной в три метра. Они пойдут в обход, если мы успеем отвязать канат и распустить мост. К тому же у нас будет немного времени, пока они будут отвязывать собак.

— Отлично! — проговорил я и прильнул к земле.

Один из помощников священника разгадал наш замысел и принялся вытаскивать планки. Я схватился за уплывающий конец очередной и толкнул ее изо всех сил. Планка угодила в лицо мужчины. Послышался хруст ломающейся кости.

Я обернулся. Старик уже стоял у стены, готовясь помочь мне. Он держал кусок доски, по которой я должен был бить, чтобы удар пришелся по всем бревнам. Иначе пришлось бы выбивать бревна по одному.

Стена развалилась с первого удара. Сноп искр обжег мне лицо, но я не обратил внимания на боль. Схватил Вику за руку, и мы побежали к оврагу. Старик с размаху ударил подоспевшего парня обломком доски. И сильно хромая, заковылял за нами.

— Поймать! Поймать древоненавистников! — завопил отец Никодим.

Мы добежали до обрыва в считанные секунды.

— Бегите! Разделимся, я сам отвяжу мост! — крикнул старик.

Послышался лай собак. Мы пробежали по мосту. Старик принялся развязывать узлы, отрезая себе путь.

— Бегите! Я задержу их! Мне все равно не убежать далеко с протезом! Спасайтесь! — Выкрик, как команда. Мы бросились бежать.

Я оглянулся.

Старик распустил мост. Он отмел несколько собак все тем же обломком, прежде чем раздался выстрел. Старик рухнул в обрыв. Свора бросилась к месту, где обрыв сужался до метра.

За спиной продолжали раздаваться выкрики священника и гневные рыки древесного монстра.

Мы бежали по лугу, на котором едва ли можно было спастись. Послышались выстрелы. Несколько пуль даже пролетели рядом с моим лицом и шеей. Мы взобрались на небольшой холм, за которым, круто извиваясь, текли несколько ручьев. По правой стороне вырастал еще один холм. С левой тот же луг.

— Я отвлеку их! Беги как можно больше по воде, собаки потеряют след. Поднимешься на холм и беги к реке. Вдоль нее добежишь до Мертвого залива...

— Нет — нет! Мы не должны разделяться! — закричала Вика.

Я обнял Вику.

— Они поймают нас, если мы их не перехитрим! Беги и не оглядывайся, во что бы то ни стало! Я сделаю крюк и прибегу к тебе! Дождись меня в нашем шалаше. Собакам не добраться до него. — Я поцеловал Вику. Мне пришлось ее аккуратно толкнуть, чтобы она решилась бежать.

Я выждал с минуту. Убедившись, что Вика исчезла с поля зрения, я обернулся к набегавшей своре.

— Мерзкие шавки, попробуйте поймать меня! — выкрикнул я и бросился бежать.

Хитрость удалась. Свора из трех десятков собак мчалась за мной. Я переплыл небольшой ручей и побежал в сторону болота, на котором преимущество будет на моей стороне. Едва ли пес сможет отличить твердую кочку от плотного мха, плавающего по воде в ночной темноте.

Я переплыл еще один ручей. Более широкий. Свора переплывала первый.

То, что я увидел, обрадовала меня. Обогнув болото, можно было выйти на дорогу, которая привела меня в обитель почитателей дьявольского дерева.

Узкая тропа петляла между деревьями и кочками.

До дороги оставалось около сотни метров. Послышался лязг железа, и острая боль поднялась по ноге. Огромный капкан кривыми зубьями впился в мою ногу. Стальные полумесяцы не ослабляли хватку. Вытащил кол из земли, намотал на нее цепь и побежал к дороге.

Позади визжали собаки, угодившие в такие же капканы.

На огромной скорости по шоссе проехал грузовик. Едва ли водитель мог заметить парня, махающего рукой далеко в стороне от дороги. Прежней скорости я развить не мог и ковылял, словно раненная обезьяна.

Блики фар приближающейся машины придали мне сил. Я выскочил на дорогу и замахал руками. Очередной безумец мчался навстречу своей судьбе. Глухой удар и конец всему.

4

Конец? Отнюдь.

Я очнулся на обочине. Не знаю, сколько я пролежал. С капкана соскочила одна из пружин, металлический полукруг изогнулся так, что мне удалось освободить ногу из болезненной ловушки.

Я добрался до выступа над крутым склоном. Заглянул в каменное убежище. Забрался на валуны и долго всматривался в темноту. Вики нигде не было. Я выкрикивал ее имя, но не услышал ответа.

Далеко, на линии горизонта от алого зарева к небу поднимался сноп искр.

Я поднял булыжник и достал из-под него небольшой металлический ящик. В нашем тайнике всегда лежали спички, фонарь, топор и пара ножей. Спустился вниз и привел в действие ловушки, которые приготовил здесь когда-то для защиты от лесных зверей. Вика знала, как пройти мимо них и я мог быть уверен, что она не провалится в яму или не угодит в сеть.

Развел костер.

Мучительно долго ждал рассвета. Затем наступил день. Нещадно палило солнце, но я стойко переносил жару. Дважды проделал тот путь, который Вика должна была пройти вчера. Но ее нигде нет.

Я жду тебя, моя милая, и надеюсь, что ты найдешь дорогу к нашему любимому местечку. Я жду тебя, и надеюсь, что сон твой не сбудется.

Май-июнь 2010 г