Андрей Воронкин — На далекой на Чукотке

«На далёкой, на Чукотке…»

Посвящается не всем молодым и в меру наивным, только тем, кто обладал удивительной, уникальной способностью — не только втюхиваться в различные трагикомические ситуации, но и выныривать из них с наименьшими потерями.Все произошедшее и изложенное ниже по тексту — правда. Автор был невольным свидетелем данных событий, но не одним из героев повествования, а участником из массовки.

Исключения и пояснения:

I. Настоящие события происходили на рейде Авачинской бухты (п-ов Камчатка), в милях 5 от берега, в День Военно-морского флота 1984 г., когда автор проходил практику в гидрографическом отряде, отошли специально-побухать;

II. Происшествие имело место на БГК (Большом Гидрографическом катере);

III. Температура воды в Авачинской бухте летом на поверхности не поднимается выше +14 оС. Так, что когда матрос «погнал белку» шлюпку спустить не успели, а вплавь — только на погружение, кто успел — закрылись в каютах, кто нет— бегали по палубе кругами от топора, пока герой не утомился;

IV. Девчонки были, только танцевали не под Бельды, а под гитару автора;

V. Кола Бельды — нанайский певец, заслуженный артист Якутской ССР, самая знаменитая песня «Увезу тебя я в тундру»,

VI. «дед» — старший механик, шконка — кровать;

VII. Курчатов — академик, физик-ядерщик,

VIII. Полторашка, Кандагар — полтора года службы в рядах ОВК СА, провинция Кандагар, Афганистан.

IX. камлать— осуществлять определенный обряд под бубен, автор позже в декабре 1990 г. бухал «шило» (спирт) с настоящим потомственным чукотским шаманом, в поселке Алькатвам, Беринговского района;

X. северные люди говорят — тундра/

XI. Задумано и записано на территории республики Южная Корея ноябрь-декабрь 2004г., долгими рабочими ночами, чтобы не сойти с ума от монотонности мыслей.

Прелюдия

На далекой, на Чукотке, обжигают «шилом» глотки,

И чумазые бархотки лихо скачут под Бельды,

Бородатые матросы смачно смалят папиросы,

Ждут, когда пробьют торосы — теплоход затерли льды.

Кто не пьян, тот просто весел. Подзатыльников отвесил

Боцман юнге — обоссался, опозорил экипаж,

А раскосая девчонка головой на шее тонкой

Крутит в стороны, решает — с кем сойтись на абордаж

Приласкал ей первым шкипер — тёртый хрен, он знал про триппер,

Даже клал в презервативе — вдруг какой-нибудь подвох,

Юнга снова облажался — пару раз всего отжался

И на груди отрыгался, что поделать, если лох!

1.

Ночь сражалась (я) с часами. На борту везли: салями,

Пиво в бочках, ананасы — пьяным чукчам, как прикол,

В общем, было чем размяться, чтобы сильно не набраться

И спокойно расслабляться, дожидаясь, ледокол.

Но, как говорил Курчатов, проводя эксперимент:

« В каждой массе назревает свой критический момент»

В не себе от мук позора, с несмываемым пятном,

Юнга вдруг «поехал крышей» или — тронулся умом,

И рванув рубаху «с плечи», обнажив три волоска,

В предвкушении буйной сечи он «ударил гопака»,

Проскочил кают-компанию в шапке спутанных волос

И нырнул в иллюминатор, вместе с дымом папирос,

Как прошел — ни кто не видел. Растворился как фантом,

Но матросская обитель превратилась (я) в дурдом

Кок вскричал: «Пошел топиться! Но куда? Кругом же лёд?»

«Раз прошёл в иллюминатор и во льду дупло найдет!»

Пьяный «дед» привстал с салата и сказал, как отрубил:

«Не утопиться, салага, лёд пробить не хватит сил»

Помутнел недобрым взглядом и опять «отдал концы»,

Бородой, перетирая помидоры, огурцы.

В этот миг безумный юнга, как тунгусский метеор,

Запиндюрился на камбуз и схватил мясной топор,

И ни сколько не колеблясь, задавив безумьем дрожь,

Он зажал в зубах блестящий, как хрусталь, кухонный нож.

Дикий вой пронёсся вихрем над заливом и тундрой –

Это, в общем добрый, юнга храбро шел на мордобой.

2.

Птица падала на взлёте. Злобный волк ощерил пасть.

Только лишь шаман Каптыев знал откуда ждать напасть.

Загудел тревожно бубен — духи ждали связь в эфир.

«Есть!» Взмахнул рукой Каптыев и пролил на стол кефир.

В первом томе «Капитала» отыскал заветный код,

Дешифровка показала где, какой идет разброд:

«Теплоход Корней Чуковский. Ананасы, пиво, спирт.

Три чукотских проститутки и «стармех» в салате спит.

Пьянка, триппер — аморалка. Танцы под Кола Бельды.

Нож, топор, безумный юнга — не далече до беды»

В соответствии с «Уставом. Для камлающих» шаман

Снял с ковра старинный бубен и забил свой мудрый план,

План ему везли амурский, трубка из кости моржа,

Тарил бы и в папиросы, только мало куража.

В тонком мире спали духи. Пасть закрыл полярный волк.

Знали все — шаман Каптыев в своем деле знает толк.

3.

Теплоход сражался с змием — побеждал коварный гад,

Спор про льды сошел на убыль и ушел в другой разряд,

Кок хлестался, вдохновенно, как пикантны лапки жаб,

С лапок перешли на ноги, а затем совсем на баб.

«Дед» храпел, во сне, сдувая снег сметаны с бороды,

Полуголые танцорки все плясали под Бельды.

А про юнгу все забыли, про пустое говоря,

Так бывает на застолье, оказалось (я) что ЗРЯ!

Дверь внезапно распахнулась, дунув свежим ветром с гор

И из тени мрачно вышел их смертельный приговор,

Рембо рядом не лежало. Белый, словно унитаз.

Сталь ножа лишь отражала красный цвет безумных глаз.

Станиславский крикнул: «Верю!» немой сцене «Ревизор».

Ветер с воем хлопнул дверью. Юнга, молча, взвёл топор.

4.

Докурив вторую трубку и допив седьмой кефир

Наш шаман, камлая в бубен, захотел, было, в сортир,

Но взглянув на томик Маркса вспомнил важный разговор,

Дожевав соломку мака, съел еще и мухомор,

Провалившись (я) в нирвану сфокусировал свой взгляд

И вошел туда, где спьяну «едет крыша» у ребят,

Не спеша «пробил поляну» разобравшись «ху из ху»

И ударил правой в челюсть, с левой, юнге по уху.

Посмотрев на рук творенье, он вздохнул: «Безумный мир»

И ушел в свою квартиру чтоб с кефиром сеть в сортир.

5.

Дверь захлопнулась (я) склепа, глаз открыл топор-циклоп.

«Дед» зевнул сквозь помидоры: «Что, салага, не утоп?»

Остальные все молчали. Только не Кола Бельды.

Под девчонок зажурчали струйки желтенькой воды.

Первым бой принял бы боцман — полторашка, Кандагар,

Но неведомые силы нанесли вдруг свой удар,

Юнгу, как футбольный мячик, к переборке понесло

И топор, взмахнув лучами, вмял портретное стекло,

Президент нахмурил брови и родимое пятно,

Но на это всем конечно уже было все равно,

Навалились (я) гурьбою, пару раз дали ногой,

Лихо в скатерть спеленали и стянули за спиной.

В общем, классно погуляли — два ребра всего сломали,

Только часто вспоминали про его и чью-то мать.

Куль в каюту отмайнали, скотчем к шконке примотали,

Влили в рот пол кружки «шила» и оставили рыдать.

Финал.

Собрались на поле сечи. Обсудить один вопрос —

Как вписать в приятный вечер приключившийся курьёз?

«Дед» промолвил, вынимая, кольца лука с бороды:

«Третий тост — за тех, кто в море и чтоб не перевелись киты»

С мореходки в китобоях, море «шила» за спиной,

Поправлять его не стали и налили по второй.

Облизав с усов сметану, как бывалый морской кот,

Стукнув ложкой по стакану, «дед» изрёк: «Усё пройдет…»

И запел: «Печаль и радость. Все пройдёт, так скроен свет…»

Спал вповалку на диване в неглиже кордебалет,

Спал шаман, обнявши бубен, замолчал Кола Бельды,

Проводя дорогу к людям, ледокол таранил льды.