— Ты же бросишь!

Он целиком поместился в этой фразе. Ни тени сомнения, ни возможности возразить. Он прав. Он сильный. Он никогда не задает вопросов. Он только объяснят, что ты будешь делать.

Где-то внутри родилась улыбка, краешек ее стал виден снаружи.

На его лице в мгновение промелькнуло мимолетное замешательство. Совсем мимолетное. Но когда молчишь, не тратясь даже на улыбку, можно заметить любую мимолетность.

— Бросишь. — Такая же уверенность. Спокойствие. Он знает. И столько искренности в глазах, что волей-неволей, а будешь соответствовать.

— Да, — облегчение было куда отчетливее предыдущей мимолетности. — Вот пачку закончу — и брошу?

— Давай!

Внимание, которое прежде было сконцентрировано только на его глазах, пришло немного рассеять. В поле зрения попала протянутая рука.

Рука сломала все! Вдохновенное настроение, когда всецело доверяешь свое тело инстинктам, позволяешь провидению вести тебя, прошло. Пришлось включать голову, отгонять навязчивое желание положить на протянутую ладонь свою щеку. Пропало и понимание.

— Что давать?

— Пачку. Давай.

И улыбка, и уверенность. И искренность.

— Давай! Закончи ее прямо сейчас.

— Не, мне прямо сейчас жалко.

— А сколько она стоит?

— Пять с чем-то. — Я попыталась вложить в слова максимум жадности бедной студентки.

Но меня перебила извлеченная наружу пятигривневая купюра.

— Ээ… Она уже начата!

— Еще лучше! — Пятигривенка отправилась в карман. Снаружи появилась двойка и пригоршня мелочи.

Конфликт двух уверенностей почувствовала не я, а что-то постороннее, пролетавшее мимо. Возможно, все то же вдохновение. Оно и напомнило, что когда уступает один, выигрывают оба: победитель — тем что доказал свою правоту, проигравший — тем, что раньше почувствовал момент, когда следует уступить.

Пачка отправилась в его карман, и дальнейшая ее судьба перестала меня интересовать.

В этот момент впервые появился шарик. Воздушный шарик ударил по губам. Такое детское, уже почти забытое ощущение: когда берешь резинку от лопнувшего шарика, растягиваешь ее, прикладываешь к губам, и втягиваешь в себя воздух, ощущая языком, как рот наполняется этим маленьким шариком. Если долго тянуть, даже языку тесно становится. Потом вытаскиваешь шарик изо рта, закручиваешь, чтоб не сдулся, и трогаешь нежной растянутой резиной губы. Так можно еще с целлофаном делать — даже лучше, он безвкусный и более тонкий, хотя и не растягивается. А еще лучше — с презервативом, или этого лучше не упоминать в рассказах для доверчивых школьников...

Хотя само ощущение — совершенно детское! Позднее оно заменяется аналогичным, но более банальным, ощущением поцелуя.

Кажется, у Жени тоже появилось это желание, хотя он вряд ли вспомнил про шарик… Но ему помешала двойка, которая протягивалась мне взамен сигарет.

Двойку я не взяла — так было надо. Вместо этого попросила мороженного. Женя уже давно перестал считать мои странности таковыми. И мороженое в трехградусную "жару" его не удивило.

Как и следующее желание, которое принесло мне вернувшееся на крыльях моросящего снега вдохновение:

— На море хочу.

— Поехали.

— Когда?

— Можно сейчас.

— Не, сейчас поздно уже. Завтра поехали.

Завтра поехали. Люди были черными и сливались с морем. Чайки — белыми, и сливались с небом. Наверное, все было логично.

Чаек было ровно настолько больше, насколько небо было больше моря.

Еще был шторм. Разноцветный и мокрый.

С белого неба летели большие белые хлопья, смешиваясь над волнорезами с хлопьями морской пены, такими же белыми. Дальше уже невозможно было определить, где пена, а где снег, поэтому вниз вся масса осыпалась стеклянными осколками.

С толку сбивала фантасмагоричность происходящего: осколки должны были осыпаться со стеклянным, ну, на крайний случай, металлическим звоном, а вместо того они шуршали и гремели каменной галькой. С выгравированными на ней корабликами. Или это была только моя фантазия…

— Идем купаться?

Ой, как много во взгляде всего… Смех, замешательство, краешек жалости и даже остатки психологической установки «Даже в состоянии аффекта она слабее меня! Нет! Точно удержу!» Почти вырвавшееся уверенное «Нет!»

Ну, ладно, но учти: уступаю в последний раз!

И вслух:

— Я пошутила. Зимой не очень приятно купаться. Хотя приходится иногда…

— Как это: приходится?

Вместо улыбки хочется поставить смайлик. ...(Непечатное ругательное слово) интернееет…

— Ну, я просто пару раз здесь с пирса падала. — Еще один смайлик. — Воон там. — Взмах руки.

— Ты серьезно?

— Ага. Случайно. — И взгляд с пометкой «ну, извини уж» — он такие любит…

— Как можно случайно упасть с пирса, у которого по краям бортик? Тем более с такой высоты! Ты же боишься высоты?

— Боюсь. Поэтому и упала. Решила на бортике постоять, испугалась, шарахнулась, споткнулась, упала. В куртке, с рюкзаком и телефоном в кармане.

Он уже улыбался:

— И как?

— Как видишь, живая.

— И когда дело было?

— В октябре. Зато медуз не было.

Он покачал головой. Так нежно, ласково. Как ребенку.

И снова шарик. На этот раз не воздушный. Теперь это был лопнувший пузырь из жвачки, выпустивший теплое клубничное дыхание. Покрывший нос и подбородок теплой, мягкой, ловившей липнущие волосы, пленкой. Снятый с лица, и надутый вновь, вытащенный изо рта, круглый шарик и криво залепленными краями. На него нужно обязательно подуть, а потом засунуть обратно в рот, чтобы он вкусно лопнул внутри.

Но в этот день мы так и не поцеловались.

Зато поцеловались на следующий. Губы были шершавыми, немного влажными и очень холодными. Это так приятно — целовать холодные губы.

Шарик лопнул. Сразу стала понятна двусмысленность слов «его надули». Шарик оказался пустым: ни загадочного тумана, ни маленького пластмассового «сюрприза», ни любовной записки… Внутри не оказалось даже другого шарика…

Вечером я отдыхала. Просто лежала на диване, закинув ноги на ковер, наблюдая, как медленно опадают стенки вен на уставших ступнях. Тени на стенах немного дрожали, словно опасались, что пламя может соскочить с фитилей свеч и накинуться на них — тени готовились броситься врассыпную при малейшей опасности. Теплый запах корицы посыпал ноздри мелким коричневым порошком, вполне удовлетворяя этим мои наркоманские замашки. Музыка играла где-то на фоне, расслабляя до нужной степени, но не акцентируя на себе все внимание.

До телефона я дотянулась легко. Где-то скользнуло легкое разочарование: твой номер я удаляла уже много раз. Но не помогло. К сожалению, в интернете можно найти почти все!

Раскрывать заснувшие к тому времени глаза не хотелось. СМСки, набранные без помощи глаз, гораздо смешнее. Слова были все банальные и читались тобой не раз. «Привет. Знаю, что я тебе уже надоела, но у меня очередной рецидив. Может, ты передумал и снова решил, что любишь меня?» В конце обязательный вопросительный знак — иначе не ответишь.

Ты перезвонил чрез 4 минуты. Я это знала по закончившемуся низкой нотой вальсу.

Диалог был продолжителен и малосодержателен, что отбивает всякое желание его пересказывать. Кульминация пришла с фразой: «Да найди себе уже, наконец, другого!»

— Уже нашла.

— И?

— Ничего. Нормально все. Поцеловались вот сегодня.

— Так в чем дело? Что тебе от меня нужно?

— Я тебя люблю.

— А я тебя нет.

— Вранье.

— Дура.

— Да.

— Обратись в психушку.

— Отведи меня туда.

— Отвали.

Жаль, на мобильном телефоне нет гудков — они были бы символичны.

Плакать не хотелось — хотелось смеяться.

Потом был день. Скучные шершавые стены университета, два зачета, доставивших удовольствие, но не удовлетворивших подступающую истерику.

Вечер. Сегодняшние свечи пахли медом. Достала из задворок шкафа припрятанное от мамы вино. Десертное и сладкое. Пахло вкусно. Вспомнились отданные в добрые Женькины руки сигареты. Но жалости не последовало.

Вина тоже не захотелось. Съела мандаринку и легла на любимые подушки.

Взяла телефон. Придумывать новые банальные слова было скучно. Жить нужно креативно! Поэтому нашла в памяти вчерашнюю СМСку и отправила по прежнему номеру.

Пронзительные звуки из телефонного динамика перебили надрывавшуюся в колонках скрипку всего через две минуты.

— Привет. Тебя уже второй день нет в аське… Вот, нашел в контакте твой номер…

— Ой, Жень… Это ты…

— Я соскучился. Пойдем завтра, погуляем?