georg — ИРА 3. ТУФЕЛЬКИ

Наконец-то Ирочка выпала из оторопи, схватила свою родненькую скрипочку, не забыла ни одну из своих сумочек и бросилась наутёк. Но её туфельки не привыкли к такой поспешности, они то и дело подворачивались. И она чуть не упала, и рассердилась, и энергичными стряхивающими движениями ног сбросила их и побежала дальше босиком.

Теперь Коле надо было подольше задержать грабителей, ибо сидящие в машине уже начали приходить себя от оцепенения, в которое они впали, увидев внезапное и очень опасное для них обрушение собственных замыслов. Так всё было прекрасно в их планах и намерениях, и вдруг на тебе, выскочил из-за угла какой-то одинокий пацан и хочет отнять у них мечту о крупно долларовых прибытках. Нет, надо обязательно воспитывать всякую шантрапу в уважении к старшим и почтенным гражданам. Первым опомнился Крепыш, который сидел на заднем сидении и был готов рывком втянуть Чернявого внутрь, к себе на сидение, чтобы все они быстренько исчезли с этой остановки. Крепыш уже поставил правую ногу на дорогу и прикрикнул своему молодому помощнику, чтобы тот не задерживался на своём переднем сидении. А его молодой помощник, симпатичный, с завитыми в локоны белокурыми волосами, с аккуратно подстриженными на мушкетёрский манер усами и бородкой, никак не мог справиться с закапризничавшим замком двери. И наконец, дверь поддалась, и он, интенсивно подталкиваемый сзади Жорой, не столько выскочил, и даже не вышел, а просто-напросто вывалился наружу.

Вот этим-то и поспешил воспользоваться Коля. Он перепрыгнул через извивающегося от боли Чернявого, в мгновение ока оказался около весьма респектабельной "Ауди" и ударом ноги припечатал Мушкетёра к переднему сидению. Тот как-то жалобно ойкнул и полез куда-то вниз, безуспешно пытаясь спрятаться под машиной. Но к этому времени Крепыш успел окончательно прийти в себя и, даже не поднимаясь с заднего сидения машины, двинул кулаком Николаю в скулу. Сноп ослепительных искр брызнул из глаз Коля, и он очутился в цветнике. Какая-то старательная хозяечка устроила для своей грядки симпатичное ограждение из аккуратно подбеленных кирпичиков. И при падении Коля спиной выворотил из Земли несколько штук. Конечно, против лома нет приёма, но ведь и с кирпичом тоже не поспоришь. Схватив один из них, самый крепкий и увесистый, Коля кинулся к машине.

Крепыш слишком увлёкся тем, что за ноги пытался вытащить Мушкетёра из-под машины. Как тот умудрился втиснуться туда, неизвестно, но было уже почти точно известно, что без домкрата его оттуда извлечь не удастся.

Ударом ноги Коля убедил Крепкого не тратить время попусту, а, лучше, заняться дыхательной гимнастикой йогов. Всё, никто Коле не мешал. Жора сидел за рулём, считая, что он свои обязанности выполнил нормально: доставил своих друзей туда, куда они просили. А если с ними сейчас творится что-то совсем непонятное, то это уже проблемы их, а не его, водилы. Мушкетер после удара дверцей по голове, наверное, подрастерял некоторые из своих главных шариков. Они порассыпались в разные стороны. И теперь он, вероятно, пытался собрать их под машиной. Крепыш старательно раскрывал рот, изображая рыбку на льду, и никак не мог понять, почему воздух не хочет входить к нему в лёгкие. Да, им всем сейчас было не до Коли.

И он не преминул воспользоваться любезно предоставленной ему возможностью. Звяк кирпичом — и нет одной фары. Ещё один звяк — и нет другой. И пошло. Нет лобового стекла, а потом рассыпалось стекло передней левой дверцы. Жора испуганно отшатнулся внутрь своей любимой железячки. Когда Крепкий вместе с Жорой немного очухались и общими усилиями выдернули Мушкетёра из-под машины, всё стеклянное было перебито. Коля к этому времени уже увидел в какую калитку скрылась Ирочка вместе со своими носильными вещами. Исключительно, наверное, от скуки, Коля принялся крушить и всё железное. Поэтому, когда грабители опомнились и начали гоняться за Николаем, то левый бок был уже основательно обработан, и он старался посильнее изуродовать и правый. Да, от недавней красоты "Ауди" почти ничего и не осталось.

Убедившись, что теперь Ирочке уже ничто не угрожает, Коля решил дать дёру, пока ему ещё не повыдёргивали ноги со своих штатных позиций. К этому времени и сам Жора, и его подельники не только пришли в себя, но возгорелись негодованием на разрушителя средства их гордого передвижения. Наконец-то до них дошло, что гоняться гуськом за этим терминатором просто-напросто вредно, так как он, всё время убегая от них, не прекращает делать своё чёрное дело, а именно: превращает их машину в груду металлолома. И они пошли на Колю с двух сторон. А он, не ожидая с ними встречи, дёрнул в сторону, перепрыгнул через первый попавшийся на пути забор и скрылся в зарослях запущенного малинника. Дальнейшая трасса его движения была отмечена треском ломающихся хлипких заборчиков, абсолютно не рассчитанных на столь решительное штурмовое движение, да ещё диким, захлёбывающимся лаем до смерти перепуганных, забившихся в свои будки, собак. А если бы кто-то повнимательнее прислушался, то обязательно уловил бы и треск разрываемых штанов. Но вот, преодолён последний заборчик, и очутился Коля на следующей улице, как раз около ожидающей его появления машины. И он, изо всех сил стараясь изобразить спокойствие, не показать водителю, что запыхался, обошёл такси и уселся на переднее сидение.

— Ну, вот и всё, — хлопнул себя по коленке Коля. — Дело сделано, теперь можно спокойненько возвращаться.

— Узнал, — с настороженным любопытством спросил таксист, включая скорость, чтобы побыстрее скрыться, уехать из этого беспокойного района.

— Что узнал? — не сразу понял Коля.

— Где она живёт, узнал?

— А. Ну конечно. Теперь можно развивать атаку, — Коля потрогал скулу и поморщился. — Вот засранец, зацепил таки. Наверное, синяк всё-таки будет. И от штанов одни клочья остались.

— Они что, изнасиловать её хотели? — спросил всё ещё настороженно таксист.

— Да нет, скрипку у неё хотели украсть. Ничего, дорого им обойдётся это желание. Будут знать, как вмешиваться в мои дела.

— А догонять не будут?

— Какой там догонять? На чём догонять? У них теперь не "Ауди", а дырявое корыто. Машине теперь одна дорога — на запчасти. Как-то так удачно получилось: от удара открылся капот, так я там всё поизуродовал, а напоследок с размаху внутрь бросил свою циглину. Мне кажется, что блок цилиндров раскололся. Нет, теперь они долго не смогут кого-то догонять, — сердито произнёс Коля, ощупывая скулу. — Ну и везёт же мне в последнее время. То рёбра чуть не поломали. А теперь фингал под глазом поставили. Может, не будет синяка? Может, обойдётся только ссадиной? Успел я всё-таки смягчить удар.

— А я уже хотел дёргать оттуда, — засмеялся таксист. — Да смотрю, ты портфель оставил. Пришлось ждать, чтобы в ворах не быть.

— Да там ничего особенного нет, — махнул рукой Коля. — Одежда, бельё, зубная щётка, мыло. Нет, ты понимаешь, мне теперь нельзя из машины выходить. Меня на вокзале в один момент загребут. Придётся тебе опять везти меня, но теперь уже по моему адресу. Да, я, наверное, у тебя в машине переоденусь. В таком виде меня никто за нормального человека не примет. Слушай, а чего это мы на вокзал приехали? Странно, мне же надо было к родителям Игоря ехать. Совсем всё позабыл.

— А куда это, — спросил таксист.

— Сейчас вспомню, — задумался Коля. — С этой катавасией всё из головы повылетало. Да, а за первую поездку я тебе ничего не должен? Мне совсем не хочется, чтобы ты после расставания нашего меня недобрым словом вспоминал.

— Ничего, не волнуйся, всё нормально, — успокоил его таксист. — Так куда тебе ехать? Ты вспомнил?

— Кажется, вспомнил. Соколова 18.

— Куда, куда? — чуть не воскликнул изумлённый таксист. — Соколова 18? Ты, случайно, ничего не перепутал?

— А что такое? — забеспокоился Коля. — Что, такого адреса нет?

— Почему нет? Очень даже есть.

— Ну, так в чём дело? Почему не едем?

— Ты что, не местный?

— Ишь ты, раскусил, — усмехнулся Коля. — А что, там штаб-квартира объединённых наций располагается? Туда "наброд" не пускают? Что за странная таинственность такая?

— Никакой таинственности нет, — задумчиво произнёс таксист. — Значит, ты не местный. Тогда, всё понятно.

— Ну, тогда поехали.

— А зачем мы оттуда уезжали? — усмехнулся таксист.

— Да я чём дело? — уже возмутился Коля.

— Так, ведь, это там, где мы с тобой только что были, — засмеялся таксист. — Так что, может, твоя красавица живёт в том самом доме, куда ты приехал. А? Тебе это понравится?

— Шутишь?

— Ага, мне сейчас с тобой осталось только шутки шутить. Все нормальные люди десятый сон смотрят, а мне только шуточек с тобой не хватает. Давай пошутим в другой раз. А?

— А та улица, на которую ты свернул направо перед остановкой, Соколова? — барометр настроения Коли склонялся к грусти.

— Нет, Соколова идёт параллельно проспекту Свободы, то есть, той улице, по которой шёл автобус, — успокоил его таксист.

— А, ну это ещё ничего. Понимаешь, я только с поезда сошёл. Город не знаю. Увидел её в поезде. Решил не упускать. Так что, извини меня за то, что втянул тебя в эту историю. Но, ведь, всё равно мне туда надо ехать. Если ты боишься, то ладно, я возьму другого. Не на вокзале же мне ночевать.

— Ну, а мне-то чего бояться? — смеясь, пожал плечами таксист. — Не мне же, если что, морду будут бить, а тебе.

— Тогда, давай сделаем так, — предложил Коля. — Ты оставишь мне где-нибудь там, поблизости, расскажешь, как мне подойти к нужному дому, и уедешь. А я уж сам как-нибудь разберусь на месте. Посмотрю, может те прохвосты ещё не уехали. Сойдёт?

— Пойдёт, — согласился таксист.

И они поехали. Прибыв на место, таксист остановился на перекрёстке, оглянулся вокруг и, не обнаружив ничего опасного, объяснил Коле, как отыскать нужный дом. Коля поблагодарил, расплатился и вышел. Такси развернулось и умчалось в сторону вокзала. Всё опасное, кажется, осталось позади.

ФРОЛОВЫ

Коля остался один на слабоосвещённой улице. Тишина. Мирно спящий, пока ещё чужой ему город раскинул на все четыре стороны свои улицы, словно приглашая к себе в гости. Смотри, мол, какие богатые сады и виноградники растут на моей земле, какие трудолюбивые и аккуратные люди живут в моих домах, как они старательно красят свои дома и заборы, как они любовно ухаживают за роскошными цветниками. Не обижайся на неласковый первый приём. Это были не мои люди. Это люди от лукавого. Они мешают мне жить. Помоги мне избавиться от них и ты обретёшь на моей земле счастье.

И он, очень насторожённо, всё время оглядываясь и осматриваясь по сторонам, пошёл к тому месту, где было сражение за скрипку. На противоположной стороне улицы в глубине двора темнел оконными провалами дом, в котором скрылась Ира. Он не стал подходить к нему, чтобы внимательно присмотреться. Всему своё время. А сейчас надо было подвести итоги ночного столкновения, посмотреть место боя, где-то там он потерял свой шейный платок, которым прикрывал лицо. Опять очень осторожно выглянул из-за угла. Кажется, никого. Оглядываясь по сторонам, вышел. Точно, никого. Дошёл до того места, где стояла "Ауди". Машины нет. Наверное, отбуксировали. Вот и осколки стёкол. Больше ничего не видно. Прошёл к цветочному газону, в который рухнул после удара Крепыша. Вот и вывороченные кирпичи лежат, вот и следы спины на земле. А больше ничего нет. Платка нигде не было. Жалко, это ведь мамочкин подарок. Очень жалко. Он так замечательно согревал сердце. Но ничего не поделаешь. Пошёл тем путём, которым Ирочка босиком бежала к своему дому. Он не смог бы даже самому себе ответить, что он ищет, но шёл медленно, тщательно ко всему присматриваясь. Ага, вот оно то, что он искал! На побеленных камнях ограждения цветочного газона лежала белая женская туфелька. Вторую туфельку он нашёл среди густой россыпи ярких осенних цветов. Вот это находка! Это была хорошая компенсация за утерянный платок. Чудесная компенсация.

Коля расцвёл во всю ширь: есть вполне обоснованный повод для встречи. Но надо повнимательней присмотреться к домику, в котором скрылось его счастье и его страдание. Дошел до угла, повернул налево, потом по косой линии пересёк улицу и подошёл к железной калитке. За красивым решетчатым забором, метрах в двадцати возвышался, не то, чтобы громадный, но и далеко не из маленьких, двухэтажный кирпичный особняк. Между домом и забором в неясной ночной полутьме угадывался палисадник с цветочными клумбами.

И тут Коля вспомнил разговор трёх налётчиков, который он подслушал в ресторане поезда. Сраженный наповал грязными словами Крепыша, которыми тот охарактеризовал уровень отношений Иры и Генриха, Коля так до сих пор толком и не проанализировал тот факт, что Ира-то, оказывается, Русанова! Дочка хозяина базы отдыха "Родник"!

— Вот это да! — прошептал Коля, не сводя глаз с окон, за которыми жила его воплотившаяся мечта. — Это что же получилось? А получилось то, что я приступил к своим обязанностям даже не в поезде, а ещё у морвокзала, когда шлёпнулся перед Ирочкой задницей на асфальт. Вот это молодец! Вот это темпы! Стоп, стоп! Кто это тут молодец? Ты что, делаешь вид, что не понимаешь, Кто тебе устроил встречу с Ирочкой? Не лукавь. Сам ты ничего не можешь. А вот поблагодарить и возрадоваться за помощь Свыше, ты обязан.

И Коля возблагодарил и возрадовался. Но, в конце концов, перед ним опять стал всё тот же вопрос: правда ли всё то, что сказал Крепыш об Ире и Генрихе? Или нет? Он был уже почти совсем взрослый, уже успел узнать, что человек любит поливать грязью других людей. Ведь, когда вокруг тебя очень сильно грязные люди, то твоя собственная нечистоплотность становится как бы и не очень заметной. Ну, например, жеребцом ржать на чужую жену вроде бы когда-то считалось неприличным. А теперь такая точка зрения устарела. Потому что некоторые без всякого стеснения говорят о том, что они "голубые". И это не какие-то там бездомные и нищие, а всемирно прославленные личности, которым поклоняются миллионы и миллионы. И которые имеют наглость причислять себя к христианам. Да, любит человек разрешать себе делать многие пакости, в том числе и чернить других. А недостаток информации легко заполняет своей выдумкой. И часто человек делает это не от желания сделать зло. Наоборот, только из побуждения навести где-то порядок, что-то улучшить, а то и ещё хуже — только истины ради, только из желания отстоять её. Ну и заодно, смеясь и очерняя другого, попробовать свой грешок выдать за добродетель. А в результате получается нарушение древней заповеди: не нарушай межи ближнего своего. А говоря современным языком: не суйся туда, куда тебя не просят.

И не решив для себя ни одну из болезненных проблем, продолжая вздыхать и сокрушаться, пошёл Коля искать дом, в котором жили родители Игоря. А искать-то и нечего было, так дом их был тут же, за углом.

— Так может быть, из огорода Фроловых можно попасть на участок Русановых? — подумал Коля, стоя перед домом, в котором, по его расчётам, должны были жить родители Игоря. — Надо будет обязательно провести топографические исследования сельскохозяйственных угодий обоих землепользователей.

И ещё на одно обстоятельство обратил внимание Коля: чтобы из дома Фроловых попасть на остановку автобуса, надо обязательно пройти мимо дома Русановых. А мы с вами отметим ещё одну особенность, о которой ещё не подозревал Коля: остановка автобуса находилась на дороге, которая вела из Новопольска в Русановку.

— Вот такая громаднейшая куча совпадений, — шептал себе под нос Коля, никак не осмеливаясь нарушить покой хозяев дома, которые устали ждать запоздалого гостя и давно уже спали. — Ну, разлюбезный дружочек, если ты при таком благоприятнейшем стечении обстоятельств не сможешь достойно справиться со своими делами и желаниями, то грош тебе цена в самый базарный день. И ни о каком счастье, ни о какой любви тогда не мечтай. Будешь ты тогда только серым, обычным, высокопрофессиональным скрипачом. И всё, и больше ничего.

Да, всё было так, всё было хорошо, за исключением одного: червь сомнения, выросший из слов Крепыша, грыз душу.

— Ну, Крепышок, погоди, если ты соврал, я тебя...,— Коля погрозил в воздухе пальцем. И задумался. А в самом деле, что, если Крепкий соврал? И вдруг Коля совсем неожиданно для себя прошептал. — Я тебя, тогда, расцелую. Почти.

Давайте попробуем оценить правильность хода его мыслей. Ведь, если бы Коля услышал эти слова от человека почтенного, то и степень доверия была бы гораздо выше, и тяжесть

переживаний была бы значительно сильнее. А кто такой Крепкий? Человек того круга, к которому мы не имеем, и не желаем иметь, никакого отношения. Ни в коем случае. Его мнением мы должны пренебрегать всеми своими силами. Всё так. Но червь сомнения жив, и грызёт душу.

Однако, пора было проситься в дом. Время позднее. Не поднимается рука будить их, тревожить, беспокоить ради собственной ничтожности. Дом хороший, крепкий. Перед забором обычный цветочный газон, скамеечка под деревьями. Железные калитка и ворота во двор. Гараж. Пять окон высокого одноэтажного дома смотрели на Колю в ожидании, когда же он осмелится постучать в них. И Коля, наконец-то решился. Поднял руку и робко постучал в уголочек углового окна. И тут же где-то на тумбочке вспыхнула неяркая лампа. Вскоре в ночной тиши раздался звук отворяемой двери, и кто-то подошёл к калитке.

— Кто там? — послышался мужской голос со следами сонной хрипоты. — Подождите, сейчас открою.

— Вы извините меня за столь позднее вторжение. Я — Коля, — он чувствовал себя так неловко, что с преогромным удовольствием повилял бы хвостиком для того, чтобы его ни о чём не спрашивали. — Игорь говорил, что позвонит вам, предупредит о моём приезде. Я очень виноват, что так поздно...

— Да ладно, чего уж там, не надо извиняться, — всё так же сипло пробормотал мужчина, открывая калитку. — Мы ждали вас. Но не дождались и легли спать. Вы уж тоже простите нас, что не встретили. Но Игорь говорил так неопределённо.

— Поезд выбился из графика, полз еле-еле, — смущённо бормотал Коля, проходя в гостеприимно распахнутую калитку. — Да ещё пришлось задержаться в связи с одним непредвиденным обстоятельством. Я понимаю, что очень виноват.

— Ничего страшного, не надо драматизировать, — произнёс хозяин, откашливаясь. — Есть вещи, которые от нас не зависят. Сейчас я подниму жену, она вас обиходит.

— А может не надо? — почти умоляюще продолжал бормотать Коля. — Зачем её беспокоить? Мне и так очень неудобно. Я на кухне посижу до утра. Мне ничего не надо.

— Ну, то, что вам не очень удобно, это естественно. Так должен чувствовать себя всякий нормальный человек ночью на улице. Ведь для того и ночь, чтобы спать и отдыхать, — голос хозяина выровнялся, стал спокойней и ровнее. В нём уже чётко прослушивалась усмешка. — Но что вы хотите? Чтобы мы, оставив гостя на кухне, сами пошли спать? Не надо. Примем вас, как полагается. Вот, хозяйка уже встречает гостя, — говоря всё это, хозяин провёл Колю через двор, открыл дверь в дом и пропустил его в прихожую. А там уже стояла хозяйка дома в халатике.

— Здравствуйте, — поклонился Коля, забившись в угол. Здесь, в светлой прихожей, среди нормальных людей, которые не ввязываются в драки и не ходят с подбитыми глазами, он вдруг остро почувствовал, как у него болит спина, которой он пахал Землю на цветочной грядке, выворачивая кирпичи. И спина от такого обращения, наверное, имеет вид, который у всякого здравомыслящего человека, вызовет, мягко говоря, непонимание.

— Здрасьте, — удивленно произнесла Елена Александровна. — Вы, надо полагать, и есть Коля, которого мы так долго ждали и никак не могли дождаться? Очень рады видеть вас.

— Да, это я и есть, Коля, — он ещё раз поклонился. — Друг Игоря. Брат Тани. Вам Игорь говорил о Тане? — спросил он, дабы убедиться, что его понимают.

— А как же? Только и слышим от него: Танечка да Танечка, какая она хорошая да какая она красивая, какая она славная да какая она умная. А какая она в жизни, мы так и не видели. Только на фотографии. А что фотография? Я понимаю, фотографы мастера своего дела. Но хотелось бы посмотреть на живого человека. У нас здесь в Новопольске тоже достаточно красивых девушек, совсем не обязательно куда-то ездить.

— Лена, ну зачем ты так? — попробовал вступиться за гостя Николай Иванович. — Прямо с порога.

— А что я такого сказала? И вообще, что такого я должна говорить, когда на улице уже скоро утро? Что, я должна говорить, что очень рада в глаза не видеть девушку, по которой сохнет сын мой? Нет уж, я ему это говорила и гостю всё в глаза скажу. Его сестру в глаза не видели, так хоть на братика посмотрим.

А о том, что думает Елена Александровна о своей будущей невестке нетрудно было догадаться и по тому, с каким подчеркнутым удивлением смотрела она и на грязные туфли её брата, и на старенькое спортивное трико, торопливо натянутое Николаем вместо разодранных брюк, и на пиджак, который, мягко говоря, как-то странно выглядел. Ну, прямо, алкаш вернулся из похода в пивной ларёк.

— А что это у вас с лицом такое? — спросила она, но уже скорее жалостливо, чем саркастически.

— И пиджачок ваш сзади далеко не в полном порядке, — произнёс от двери Николай Иванович. — Вы что, дрались?

— Да, — Николай от стыда склонил голову. Он уже очень сильно жалел, что явился в чужой дом пугать хозяев. Надо было сначала привести себя в некоторое подобие порядка, а уж потом приходить. — Но знаете, лучше будет, если вы меня ни о чём не будете спрашивать. Врать не хочется, а объяснять... объяснять слишком долго. Если вам не подходит такое решение, то прошу простить меня, я пойду, чтобы не тревожить вас своим непрезентабельным видом.

— Не надо давить на нашу психику, — спокойно парировала Елена Александровна. — Никуда мы теперь вас не отпустим. Но вы попробуйте понять, о чём мы беспокоимся. Нас не могут не волновать последствия вашей драки. Вас, может быть, милиция разыскивает. Нет, я не думаю, что вы напали на кого-то и ограбили. Но мы живые люди, нам хочется знать, что нас ожидает?

— Да не нападал я ни на кого, и не грабил никого, — устало, медленно, раздельно произнёс Коля, чувствуя себя в углу, как приговоренный к высшей мере наказания. И ему опять, уже в который раз, захотелось превратиться в маленького щеночка и жалобно

поскулить, испрашивая не кусочек хлеба, а ласки и тепла. — На-

пали на другого человека. А я решил заступиться. Вот мне и перепало. И никакая милиция меня не ищет.

— Ну и как, получилось? — спросил Николай Иванович.

— Что получилось? — не сразу понял Коля.

— Ну, вы сказали, что решили защитить кого-то, — спокойно пояснил свой вопрос Николай Иванович. — Так я и спрашиваю: получилось защитить кого-то?

— А, это? Да, получилось.

— А с членовредительством как? — продолжал так же спокойно допытываться Николай Иванович.

— С каким членовредительством? — опять не сразу понял Коля.

— Ну, как бы это помягче сказать...

— Ага, понял, — кивнул головой Коля. — Вы хотите узнать, не осталось ли на месте стычки трупов? Или людей с тяжкими телесными повреждениями. Не думаю. По крайней мере, когда я бежал оттуда, все были живы и более или менее шевелились. Но даю вам честное слово, что если меня будет разыскивать милиция, то обещаю самым скорейшим образом отдать себя в руки соответствующих органов и если меня будут допрашивать эти самые органы, то ещё раз обещаю вам: ничего не утаю, расскажу всё, как было. Я очень прошу вас, отпустите меня.

— Никуда мы вас не отпустим, — как ножом по живому, отрезала Елена Александровна. — Мы обещали Игорю, что примем нашего будущего родственника самым подобающим образом. И мы обязательно выполним свое обещание. Но поймите нас, мы никак не могли ожидать вот то, что мы сейчас видим перед собой. Так что, раздевайтесь, проходите, сейчас я вас накормлю.

— Простите меня, — пробормотал Коля и наклонился, чтобы взять свой портфельчик. Он самым решительным образом собирался уходить. — Я приду как-нибудь в другой раз.

— Да перестаньте вы издеваться над человеком, — раздался чуть не плачущий девчачий голосочек.

Коля оглянулся. В проёме двери, ведущей в одну из комнат, прислонясь к стене, стояло совсем юное, очаровательное создание со взлохмаченными волосами, с припухшими ото сна

глазами и губками. Девушка, сложив руки на груди, плотно стянула свою осиную талию халатиком. А её голенькие ножки, обутые в шлёпки с пушистыми помпончиками, весьма симптоматично тёрлись одна о другую, выдавая настойчивое, но пока ещё вполне терпимое желание сходить кой-куда. Но вот, эти взрослые всегда мешают человеку.

— Света? — догадался Коля и ещё раз поклонился.

— Да, я — сестра Игоря, — кивнула ему Света. — Ну, вы, родители, и даёте! Не успел человек в наш дом явиться, а вы ему допрос с пристрастием устраиваете. Или вы не знаете, что на улицах нашего города запросто вас могут облить матом, оскорбить, унизить? Ну зачем вы, ещё ничего не зная, уже начинаете третировать человека? Коля, не слушайте их, это они не со зла, а от старательности перед властями, которые они сами и выбрали. В порядке, так сказать, соблюдения исполнительской дисциплины. Они очень боятся оказаться нарушителями закона, боятся потерять имидж. Простите их.

— Да никуда мы его не отпустим, — спокойным тоном ещё раз заявила Елена Александровна. И нечего давить нам на психику. И нечего нападать на нас. И я не вижу ничего плохого в том, что не желаю укрывать нарушителей общественного порядка. А ты, доченька, если тебе так сильно приспичило поругать родителей, поищи причину для этого посерьёзней. Ну ладно, хватит разговаривать. Будет день, и поговорим. Утро вечера мудренее. Идите все спать, а я гостя обихожу. От горячей ванны, надеюсь, не откажетесь из обидчивых соображений? — обратилась она к Николаю тем же ровным и спокойным голосом.

— Ой, даже и не знаю, — смущённо пробормотал Коля.

Он очень не хотел затруднять хозяйку дома своими мелкими заботами, но в то же время понимал, что она уже заправила, наверное, постель свежим бельём, и ей хочется уложить на него чистого человека, а не под заборный огрызок.

— Ну и прекрасно, — она быстро расценила его мямленье за согласие. — Муж покажет вам, как управиться в ванне, а я пойду на кухню. У меня уже всё давно готово, только надо вытащить из холодильника и разогреть. А ты, доченька моя дорогая, ступай сейчас же спать. Тебе завтра в институт идти. Не хватало ещё, чтобы ты на лекции заснула.

— Ага, хитренькие какие, — Света надула свои, и без того пухленькие губки. — Я пойду спать, а вы у него тут порасспросите всё о Тане, о его семье, а я буду спать и ничего не узнаю.

— Иди, иди, не глупи. Обещаю, ничего сегодня я у него расспрашивать не буду. Не видишь, что ли? Он меня сейчас боится больше, чем милиционера. Милиционер где-то там далеко, а я вот она, страшная и злая. Вот вечерком за ужином соберёмся и поговорим. Иди, обещаю, что без тебя говорить с ним не буду, — Елена Александровна силой отправила дочку по её нужде.

Утром Коля проснулся довольно поздно. В доме уже никого не было. На столе он нашёл записку, в которой Елена Александровна, сообщала ему, где и что из еды он должен искать. Привёл себя в порядок, и взялся за костюм. Брюки, конечно, безнадёжны, а вот с пиджаком решил повозиться. Почистил, погладил, повесил на плечики, осмотрел со всех сторон и тяжело вздохнул: терпимо, конечно, но не больше.

Подошёл к окну. Можно было, надев спортивные штаны, побродить по магазинам в поисках более или менее подходящих к пиджаку брюк, но на улице накрапывал мелкий и занудный дождь. Наверное для того, чтобы он и носа на улицу не показывал. Сиди, мол, и не рыпайся. Сделал вчера хорошее дело, а теперь отдохни. Коля подошёл к телефону и позвонил на завод, в мастерскую, ребятам из группы технического обеспечения. Договорились встретиться завтра утром.

Побродив по дому, зашёл в кабинет Игоря и отыскал большую карту города и его окрестностей. За знакомством с Русановкой и застала его Света, вернувшаяся из института. Коля очень обрадовался возможности прервать свои бумажные исследования. Ему порядком надоели безделье и одиночество.

— Добрый день. Ой, опять бумажки? А у вас нет желания дать бумажкам отдохнуть? Может, покушаете со мной? Или будете изображать из себя большого скромника и очень застенчивого парня? — спросила она, заглядывая в кабинет.

— Ну, отказаться от возможности посидеть за одним столом с такой красивой девушкой я не в силах, — обрадовался Коля. — Это было бы очень крупной ошибкой с моей стороны. Поэтому, несмотря на то, что есть мне не очень-то и хочется, я попробую наполнить мою утробу. Попробую поглотить что-нибудь впрок, на будущее. Света, я тут у Игоря нашёл диски с хорошими записями, а куда их вставлять, не вижу. Ты не просветишь меня?

— Игорь свой музыкальный центр отнёс ребятам, в мастерскую. Они обещали там что-то улучшить, усовершенствовать что-то. Ну, я пойду на кухню. Как приготовлю, так позову.

— Я тоже пойду. Надоело бездельничать. Может, на кухне пригожусь для чего-нибудь полезного.

— Не возражаю, — согласилась Света. — Как будущему родственнику, по знакомству, так сказать, постараюсь отыскать какую-нибудь работу. Жареную картошку будешь?

— Обожаю жареную картошку, — причмокнул губами Коля, входя вслед за Светой на кухню. — Я, так понимаю, должен чистить её?

— Угадал. Вот тебе нож, вот картошка, сейчас кастрюльку с водой дам. Вот сюда очистки. Я, признаться, рада, что ты появился, а то мне самой пришлось бы чистить. А я не очень-то люблю эту работу, от картошки пальцы темнеют и маникюр портится. Так что, вперёд, и лучше, с песней, — Света закрутилась по кухне. — А я сейчас салатиком займусь и куриные окорочка поджарю. Ты не против куриных окорочков?

— Обожаю куриные окорочка. Особенно, если они прожарены до румяной корочки, — демонстративно облизнулся Коля.

— Ой, Коля, да ты же ничего и не ел, — ахнула Света, открывая холодильник. — Как с утра оставили, так всё и стоит. Ой, если мама об этом узнает, тебе не сдобровать.

— А я с утра не привык есть. Я кушаю, и очень плотно, в обед.

— Вот ты сейчас и займёшься этим самым очень плотным обедом. И знай наперёд, что для хозяйки нет большего оскорбления, чем отказ гостя есть то, что она приготовила. Так, ну как дела у тебя с картошечкой? О молодец, скоро закончишь. И шкурка тоненькая. А почему мою просьбу не исполняешь?

— Какую? — удивился Коля.

— Как это какую? Ты, оказывается, очень невнимательно относишься к моим просьбам. Нехорошо это Некультурно.

— Да что я такого не сделал?

— Я же просила тебя: вперёд и с песней. Я просила тебя чистить картошку и одновременно петь. Неужели не понял?

— А, это? — заулыбался Коля. — Если я запою, ты убежишь из кухни.

— Ты плохо поёшь? — удивилась Света. — Но, ведь, у тебя должен быть абсолютный слух. По крайней мере, так Игорь заявлял.

— Да, многие уверены в этом, и преподаватели мои так считают, — засмеялся Коля. — А вот Таня, сестра моя, утверждает, что мне совершенно случайно в детстве медведь на ухо наступил. Я ей говорю о том, что преподаватели находят у меня абсолютный слух, а она мне: не знаю, что там у тебя твои преподаватели находят, подхалимничают, наверное, перед будущей знаменитостью, но петь ты абсолютно не умеешь, врёшь на каждом шагу.

— И как же вы решили для себя эту проблему *— заинтересовалась Света. — Неужели это у Тани нет слуха?

— Да нет, всё в порядке и у неё, и у меня, — пожал плечами Коля.

— Так в чём же, тогда, дело?

— А всё очень просто. Ведь Таня сравнивает моё исполнение с исполнением какой-нибудь знаменитости. Для неё именно такое исполнение является эталоном. Я же, когда пою что-то, пою не так, как поёт звезда, а так, как она звучит у меня в сердце. Вот поэтому мы и не можем найти общего языка.

— Понятно, — улыбнулась Света и принялась расспрашивать о сестре, о родителях, о доме.

— Светочка, ну пожалуйста, ну пожалей ты меня, — захныкал Коля, когда Света стала подробно расспрашивать о том, куда выходит погреб в доме родителей: на улицу или прямо в дом?

— Нет, ну что здесь такого? — не соглашалась Света с его нежеланием рассказывать все подробности. — Ведь у меня тоже когда-нибудь будет дом, и я должна знать, как он устроен у разных людей, чтобы выбрать самое лучшее расположение. Вот я лично считаю, что погреб должен выходить в дом, чтобы не бегать по каждому пустяку на улицу. А вдруг дождь? Или холодина?

— Я надеюсь, что ты выйдешь замуж за мужчину, у которого будет хорошая, со всеми удобствами городская квартира на седьмом этаже. И тебе не страшны будут ни дождь, ни холод.

— А кто это тебе сказал, что я буду выходить за него замуж? Я думаю, что будет наоборот: мой муж будет жениться на мне.

— Да? — Коля с удивлением посмотрел на неё. — А в чём разница?

— А разница в том, — отвечала степенно Света. — Что это у меня будет квартира со всеми удобствами, а не у моего мужа.

— И это всё?

— Нет, не всё. Понимаешь, мне очень нравится вот этот домик, в котором живут мои родители, в котором прошла вся моя жизнь. Мне не очень-то и нравится жить в многоэтажном доме. Не хочу я бегать по каждому пустяку на базар, не хочу есть консервированные, замороженные продукты. Я хочу, чтобы у меня во дворе росли и цветы, и петрушка, и морковочка. Чтобы всё было под рукой, свежее. Чтобы весной вишня цвела у меня во дворе, и распускались тюльпаны. Я хочу дышать свежим воздухом, а не автомобильными выхлопами.

— Очень солидарен с тобой, особенно с последним. А начало твоих полушутливых пожеланий не годится к употреблению.

— О чём ты? — нахмурилась Света. — О том, что не я буду выходить замуж, а мой муж будет жениться на мне?

— Ну, это пустяки, — усмехнулся Коля. — Я о том, что у тебя будет домик со всеми удобствами.

— Почему это? — удивилась Света. — Вы, мужчины, слишком много о себе воображаете. Вы считаете, что женщина ни на что не способна. Вам кажется, что она только на то и годится, чтобы обслуживать вас. Но вы все глубоко ошибаетесь. Я тоже человек! И нисколечки не хуже вас, мужчин.

— Да дело совсем не в том, кто хуже, а кто лучше.

— А в чём? Нет, не надо хитрить. Дело как в том, что вы считаете нас слабым полом во всех отношениях: и физически, и интеллектуально, и в техническом образовании.

— Ой, Светочка, да я же имею в виду совсем другое. А если мы начнём выяснять, кто хуже, а кто лучше, то закопаемся так, что не выберемся до самого утра. И всё равно ничего не проясним. Для того, чтобы хоть что-то понять о мужчине и женщине, надо копнуть гораздо поглубже, надо начинать с Адама и Евы. Я, конечно мог бы тебе изложить свою точку зрения, и поверь, такого подхода ты не отыщешь ни у одного философа, от древности до современных дней, но... Я имел в виду совсем не это.

— А когда ты мне расскажешь о том, как ты относишься к этому?

— Как-нибудь в другой раз.

— Ладно, годится. Обязательно тебе напомню твоё обещание. А сейчас говори, что ты имел в виду.

— Да всё очень просто: тебе не удастся обзавестись ни квартирой, ни домом до замужества.

— Так это же то самое, о чём я тебе говорю! — возмутилась Света. — Почему ты решил, что я не смогу сама заработать деньги? Почему ты решил, что я не сумею на свои собственные деньги построить хороший дом или купить квартиру?

— Не сможешь, — сердито прорычал Коля, все свои нервные всплески бросая на сдирание кожуры с картошки.

— Но почему!? Почему вы так заносчивы и несправедливы к нам? — в отчаянии застонала Света. — Вы нехорошие чаловеки!

— Ты не сможешь этого сделать не потому, что ты — женщина. Не потому, что у тебя ущемлённая одарённость. Не потому, что ты интеллектуально недоразвита, или технически, или экономически. Всё это ерунда! Вы такие же, как и мы, ибо и вы, и мы от одного Отца! Дело же совсем не в этом. Хотя и тут легко впасть в крайности. Но дело-то совсем в другом. Всё гораздо проще. У тебя не хватит времени. Когда ты заработаешь деньги на дом, то будешь в таком возрасте, что мужчина, которого ты к этому времени разрешишь себе полюбить, если в тебе ещё вообще останется способность любить, в чём я очень сильно сомневаюсь, ибо за всё надо расплачиваться. Так вот, вряд ли удастся тебе отыскать мужчину, который захочет жениться на деловой кошёлке, который ты к этому времени станешь. Я всё сказал.

— Ну, ты жестокий. Я об этом не подумала.

Света возмущённо покачала головой. Под этим углом она ещё никогда не смотрела на свою жизнь. Она была молода, красива и жизнерадостна. И была уверена, что так будет всегда. Ей и в голову не приходило, что может быть иначе.

— Да. Но как же тогда быть с Сарой? — медленно произнесла Света, приходя в себя от потрясения. — Ведь она родила в глубокой

старости. Значит это возможно? Не всё так безнадёжно?

— Ну вот, наконец-то мы добрались аж до самого Еврея, — покрутил головой Коля. — Если мы сейчас будем с тобой анализировать, почему для создания новой национальности Бог избрал девяностолетнюю Сару, то уж точно, помрём с голоду, но так до конца и не разберёмся, ибо нам не постичь всей мудрости Создателя. Светочка, прошу тебя, давай остановимся.

— И что? Моя мечта никогда не осуществится? Я никогда не смогу построить свой дом? Ну почему так мрачно?

— А ты не спеши. Бери пример с Отца нашего. Строительство — дело сложное, не терпит суеты. Ты знаешь, что фундамент дома должен, как минимум год, а лучше, несколько лет, постоять под дождём, чтобы потом в доме не появились трещины. Каждое домостроение, я имею в виду хорошее домостроение, а не то поспешное, торопливое возведение башен, которое происходит сейчас, так вот, основательное домостроение свершается от поколения к поколению. Каждое поколение должно построить хоть что-то хорошее, надёжное, прочное для своих детей. А те, в свою очередь, ставят для своих детей более лучшее и основательное. Так создаются хорошие дворцы и поместья.

— Вот почему в других странах жилищная проблема не стоит так остро, как у нас, — задумчиво произнесла Света.

— Да, у них давно не было революций. А нам приходится начинать с нуля, — согласился Коля. — Но именно в этом, кажущемся недостатке, и заключается наше преимущество перед ними.

— Не понимаю, как недостаток может превратиться в преимущество? — нахмурила свои прекрасные бровки Света.

— Ой, да мы же с тобой таким образом надолго застрянем. Светочка, я истекаю слюной от запахов, — застонал Коля. — Я кушать хочу. Давай я гоголь-моголь сделаю. Быстренько и сытно.

— Гоголь-моголь? — Света пренебрежительно сморщила носик. — Фу! С детства не переношу. Я, когда ем эти тягучие, сладкие... Нет, лучше, не надо. Это выше моих сил.

— А, так ты никогда в жизни не видела настоящий гоголь-моголь, — засмеялся Коля. — Послушай, хочешь, я очень быстро из тех же ингредиентов приготовлю нечто похожее на крем, который не вывалится из опрокинутой тарелки?

— Гоголь-моголь?

— Крем.

— Быстро?

— Очень быстро.

— Приступай. Посмотрим.

— Да, а почему ты так рано пришла из института? — спросил Коля,

разбивая яйца в стакан. — Не было какой-то пары?

— А, это наша "санитарка" сотворила нам короткий день. За что мы ей очень признательны, — ответила Света, "чикая" овощи на салат. — У нас последней парой должна быть "Санитария. Гигиена. Экология". Но наша разлюбезнейшая преподавательница считает, что если мы сумели не окочуриться от какой-нибудь заразы в свои два десятка лет, то вполне сносно знакомы с основными нормами санитарии. Затем, она считает, что правила гигиены у каждой женщине заложены в крови, поэтому не имеет смысла тратить время на их изучение. Ну, а с третьим ещё проще: ужасную экологическую обстановку нашими слабенькими ручками и ничтожнейшими возможностями изменить не удастся. Исходя из всего вышеизложенного, она на лекции приходит через раз, да и то не всегда. У нас с ней сложилось неписаное правило: мы её ждём пятнадцать минут, и если её нет, можно спокойно уходить. Сегодня всё так и получилось.

— А по этому предмету у вас зачёт или экзамен? — спросил Коля.

— Ну что ты, ну как можно занятия по такому важному предмету оценивать каким-то там зачётом? — наигранно возмущаясь наивности поставленного вопроса, всплеснула руками Света. — Да ни в коем случае! Только экзамен!

— Тогда, я полагаю, экзамен проводится так же либерально, как и лекции? И опоздание на экзамен каждому прощается?

— Да что ты, что ты, — совсем разыгравшись, замахала на него руками Света. — Как можно? Ведь чем больше пренебрежения проявляет преподаватель к своему предмету, тем строже относится к студентам. Чуть что не понравилось, и сразу — ап — и стипендии нет. Пятёрку заработать у санитарки нет ни малейшей надежды. Абсолютно гиблое дело. Для этого надо проявить нечто более ценное, чем знания и умения. Да она ляжет трупом, но ни за что пять не поставит. А на экзамене ведёт себя, как настоящая мегера. Правда, я не знаю, что обозначает это слово — мегера, да и знать не желаю, но зато теперь я зримо вижу человеческое воплощение этого образа. Да ну их, эти все науки. Всё равно, когда я прихожу на практику, мне говорят, чтобы в первую очередь я забыла всё то, чему меня учили. В общем, не мы первые, не нам быть и последними. До нас жили и экзамены сдавали, и после нас будет то же самое. Ну вот, у меня почти всё готово. А у тебя как? Готов твой гоголь-моголь?

— И у меня всё готово. Вот, смотри, — Коля опрокинул тарелку дном вверх, однако желтоватая пенистая масса висела в воздухе, не вываливаясь. — Ну что, видела такое?

— Ух ты! — восхитилась Света. — А ну ещё, ещё подержи.

— Ишь, чего захотела, — шутливо возмутился Коля. — Неужели тебе этого мало? Неужели хочется, чтобы она вывалилась на стол?

— Нет, я должна сначала попробовать её, — засмеялась Света и запустила палец в тарелку. — А что? Недурно. Ну, садимся за стол. Посмотрю я сейчас на твою любовь плотно поесть.

Они поели. Потом Света убрала со стола.

— Какие у тебя планы? — спросила она, вытирая стол.

— Да вот, хотел съездить в город. У меня брюки порваны начисто. Ходить не в чем. Хочу побегать по магазинам, поискать что-нибудь подходящее под цвет пиджака.

— А если попробовать застрочить брюки? У нас отличная швейная машинка. Я сама себе иногда шью простенькие вещи. И мне нравится, и другие смотрят с одобрением. Давай?

— Бесполезно, — Коля безнадёжно махнул рукой. — На них солидный кусок, просто, вырван. Я, когда убегал, сел на штакетину, — он потёр правое бедро чуть пониже ягодицы. — Там, где-то на заборе, этот клок, наверное, и остался.

— А пиджак? Может, с ним можно что-нибудь сделать? Принеси, посмотрим. Он, хоть, целый?

— Почти, — тяжко вздохнул Коля, встал и принёс пиджак.

— Ого, да тут уже ничего не сделаешь, — покачала головой Света, увидев белесое пятно с протёртой до основы тканью. — Он теперь годится только для того, чтобы лазить в нём по канализационным люкам.

— А что? И это дело, — не очень вежливо пробормотал Коля, обидевшись на невысокую оценку его стараний. — Я, может, именно этим и собираюсь заняться. Подумаешь, важность какая.

— Ах, вот оно что, — Света ещё раз внимательно присмотрелась к

Николаю, — ты, значит, стоишь на начальном этапе.

— На каком это ещё начальном этапе? — всё так же недовольно пробурчал Коля. — Не знаю я никакого начального этапа.

— Да не обижайся ты на меня. Я же тебе добра хочу. — с тёплой примирительной улыбкой Света повернулась к нему. Она готова была извиниться перед ним, и в то же время, представив его, такого большого и сильного, висящим на заборе в рваных штанах, с разбитой скулой, в грязном пиджаке, не могла удержаться от улыбки. И чтобы хоть немножко смягчить свою насмешливость, подошла к нему и принялась поглаживать ему плечи и спину, словно утешая обиженного ею мальчика. — Ну не сердись на меня. Ведь не каждый же день я встречаю здоровенного парня, который умудрился порвать штаны на заборе в чужом огороде. Ты, случайно, не вверх ногами на штакетине висел. И где же это тебя носило посреди ночи?

— Да ладно, — всё ещё нервно передернул плечами Коля. — Ты, лучше, скажи, что это за начальный этап?

— Ах, это, — Света отошла и с пиджаком села за стол. — Игорь мне говорил, что каждый человек должен пройти этап служения другим людям. Только при исполнения этого условия мужчина становится настоящим мужчиной, а женщина — настоящей женщиной. На этом этапе человек должен поработать по самой простой специальности. Игорь этот этап называет стадией мусорщика. Он говорит, что только тот, кто поработал мусорщиком, может понять боль Земли, найти путь к исправлению, к очищению. Но давай не будем углубляться в философию. Не люблю я этого. Давай поговорим о простом. Ты не будешь возражать, если я предложу тебе свою помощь? Я посмотрела твой пиджак. Тут ничего не сделаешь, в нём нельзя показываться на людях. Я хочу показать тебе места, где можно купить вполне приличные и в то же время недорогие вещи. Ты не стесняйся. А если у тебя денег нет, давай подождём родителей, я попрошу у них. А ты, когда разбогатеешь, отдашь. Идёт?

— А я думал, как мне подъехать к тебе с этой просьбой, — Коля уже совсем отошёл от обиды. — И дело не в деньгах. На брюки у меня хватит. Просто, я города ещё не знаю.

— Ну нет, — покачала головой Света. — Мы будем искать не просто брюки, а костюм. Я не могу допустить, чтобы такой симпатичный парень, мой будущий родственник, ходил по городу в этом пиджаке. Ну как, хватит у тебя на приличный костюмчик?

— Хватит, — улыбнулся Коля. — А когда поедем? Я засиделся в четырёх стенах. На улице дождя нет?

— Кажется, нет, — проговорила Света, подходя к окну. — Тучки бродят, но дождя нет. Ну что, поехали?

— Поехали, — обрадовался Коля.

Они вышли на улицу и направились к автобусной остановке. Света взяла его под руку.

— А ты женат? — спросила она, заглядывая ему в глаза.

— Да нет, как-то не пришлось, — улыбнулся Коля.

— А девушка у тебя есть?

— Нет.

— Не может быть, — удивилась она. — Но так, ведь, не бывает, чтобы такой взрослый мужчина, и вдруг, без девушки. Хитришь?

— Ничего не хитрю. С какой это стати? — вздохнул Коля. — Я правду говорю: нет у меня девушки. А, ты, наверное, думаешь, что я хочу к тебе клеиться. Да, ты красивая. У тебя есть парень?

— Есть, — ответила она, выпрямляясь. — У нас с тобой ничего не получится. У нас с тобой будет хорошая дружба. Как между братом и сестрой. Я возьму над тобой шефство. Покажу тебе город. Найду тебе девушку. У меня подружка есть одна, такая красавица, что ты сразу влюбишься в неё.

— А у неё есть парень? — он с улыбкой заглянул ей в глаза.

— Вообще-то, есть, — она вздохнула. — Но если она увидит тебя, то...

— Ничего не выйдет, — перебил её Коля. — Хватит, наелся.

— Но она говорит, что он с каждым свиданием становится всё скучнее и скучнее. Эй, эй, ты куда уставился? — дёрнула она его за руку, заметив, что он глаз не отрывает от дома Русановых.— Ну, ты и быстрый! Ты, хоть, знаешь, куда смотришь?

— На большой и красивый дом. А что? — пожал Коля плечами. — Мне нравится этот дом. А тебе, разве, не нравится?

— Дом-то, конечно, красивый. Тут я с тобой полностью согласна. Ты уже был в нём? Ты знаешь, кто в нём живёт?

— Как я мог быть в нём? — Коля изо всех сил изображал полное непонимание и безразличие. — Я в Новопольске, почти, впервые.

— Ну, и я так думала, — кивнула головой Света. — Игорь, когда говорил по телефону о твоём приезде, сообщил, что ты на прошлогоднем конкурсе выступал в нашей консерватории. Но по городу почти не ходил, поэтому ничего тут не знаешь. Просил меня помочь тебе побыстрее освоиться у нас. Только, я смотрю, ты очень шустрый, и без моей помощи отлично справляешься, одним нюхом находишь самых красивых девушек нашего города.

— Ничего не пойму, — покрутил головой Коля. — Что ты мне хочешь сказать? Ты можешь сказать попроще?

— А в доме этом, к твоему сведению, живёт невеста Игоря.

— Ещё лучше, — опять тряхнул головой Коля. — Вот те на. Какая невеста? Какого Игоря? Ты о чём это?

— Ага, зацепило, — засмеялась Света. — Ну пойдём же, а то мы так на автобус опоздаем, — и она потянула его за руку. — Пошли же, чего уставился на чужую невесту? Сейчас я тебе всё подробненько растолкую. Не бойся, она не конкурентка твоей Тане. Просто, наши семьи давно дружат, и когда Игорь ещё учился в школе, а Ира, кажется, в садик ходила, то их, полушутя, полусерьёзно, вроде бы как просватали. И стали они женихом и невестой. Но ничего из этого, конечно, не получилось. Может, из обыкновенного противоречия навязываемой воли, может, у Бога в отношении их совсем другие намерения, но... Они даже и ни разу не поцеловались. Просто, остались друзьями. Вот такая у Игоря была первая невеста. Хотя, надо признаться, и мама моя, и Екатерина Михайловна на что-то надеялись до последних дней. Но затем к Ирине пристроился один бизнесмен, и тётка Иры развернула свои мысли и мечты совсем в другую сторону.

— А кто такая Екатерина Михайловна?

— Тётка Иры, сестра хозяина этого дома, Константин Михайловича Русанова. Ну, который папа Иры Русановой. Понял?

— Почти. Но не всё. Скажи, а вот под городом есть местечко, которое называется Русановка, и вот ты говоришь, что у хозяина этого дома фамилия Русанов. Это совпадение чисто случайное или они каким-то образом связаны?

— Ещё как связаны. Когда-то Русановка была родовым поместьем князей Русановых. Им принадлежало всё озеро с горами за ним, вся долина реки и побережье моря. Сам Новопольск стоит на их земле. Богатейший был род. Так вот, Русановка — это ключ к той части гор, которые лежат за озером. Абсолютно непроходимые места. Только через озеро туда можно попасть.

— А зачем туда попадать?

— О, сейчас туда очень многие хотят попасть. И только необходимость вложить большие деньги в устройство дорог сдерживает самых нетерпеливых. Там богатейшие рудные залежи. В древности там добывали, главным образом, серебро.

— И оно закончилось? — спросил Коля.

— Не совсем. Выбрали только самые доступные месторождения.

— Неужели у Русановых не хватило денег на расширение?

— Деньги у них, конечно, были. Но, говорят, они не хотели расширять добычу. Боялись, что им завидовать будут. Добывали только по необходимости, в общем, специально сдерживали расширение производства. И ты знаешь, они оказались правы. Во время революции их и не сильно-то и трогали. Одни уехали за границу. А Константин Михайлович остался в России, долго был в Сибири. Потом, после смерти Сталина, вернулся. А когда началась приватизация, купил базу отдыха в Русановке. Ой, послушай, — вдруг ахнула Света и тряхнула его руку. — Вот где для тебя интереснейшая возможность проверить силу своего мужского обаяния. Ты хочешь проверить сам себя?

— О чём это ты? — насторожился Коля.

— Ой, ну не делай вид, что не понимаешь, — засмеялась Света. — Попробуй завоевать сердце Ирины Русановой.

— А что? — заулыбался Коля. — Весьма дельная мысль. Ведь, если я правильно всё понял, Ирина Русанова княгиня? — Коля очень старался изобразить из себя человека, который загорелся от подсказанной идеи.

— Княжна, — уточнила Света.

— Не вижу разницы, — махнул рукой Коля. — Решено. Все силы бросаю на решение этой задачи. Ты поможешь мне познакомиться с ней? Когда приступим?

— Ну и шустрый ты! — разочарованно покачала головой Света. — Девушку ещё в глаза не видел, а уже загорелся. А вдруг она уродина? Ты об этом не подумал?

— Не имеет значения. Я не глядя, хоть сейчас готов жениться на Ирине Русановой. Так когда ты познакомишь меня с ней?

— Ну, вы, мужики, и даёте, — чуть не задохнулась от возмущения Света. — Неужели ты всё это всерьез? Неужели ты и вправду готов ухаживать за девушкой, которую и в глаза ещё не видел?

— А что тут такого? — изображая придурь, спросил Коля.

— Нет, правду говорят люди: век живи, век учись, всё равно дураком останешься, — Света резко выдернула свою руку и пошла самостоятельно.

Так они перешли улицу и стали на остановке автобуса. Света рассердилась не на шутку. Она никак не желала разговаривать с Колей. Она открыто перестала его уважать. Не хотела изображать приличные манеры там, где, как считала она, проявился нехороший дух. И перед Колей встала проблема, как наладить отношения со Светочкой. Он почему-то считал, что факт его знакомства с Ирой Русановой является тайной. Но если сохранять эту сомнительную тайну, то можно рассориться с человеком, который может помочь ему найти путь к сердцу Ирины. И он решился расстаться со своей личной тайной. Кроме этого, ему очень понравилась та решительность, с которой Света показала ему своё презрение. Она явно обиделась на него за то, что он обманул её ожидания. И она сильно, совершенно не скрываясь, переживала своё разочарование в нём. И Коля тихо подкрался к ней сзади, крепко взял за плечи, не давая ей вырваться.

— Света, я уже знаком с Ириной, — прошептал он ей на ушко, перебивая её возмущённое шипение: "Пусти меня". Коля был рад, что на остановке кроме них были ещё люди, иначе Светочка, как ему показалось, могла влепить и пощёчину. Но теперь, услышав его слова, она замерла. И Коля продолжил. — Я, наверное, люблю её. Это из-за неё я остался без брюк и с побитой физиономией. Я хожу и всё время думаю о ней. Я всё время строю планы, как я увижу её и что скажу при встрече.

— Как знаком? Когда ты успел? — она живо развернулась к нему лицом. — Игорь говорил, что ты города не знаешь. Ты же сегодня ночью приехал в Новопольск. Когда ты умудрился влюбиться?

— Всё так, — шептал он ей на ухо. — Я знаком с ней всего два дня.

— И уже успел влюбиться? А почему два дня? Ты же сегодня приехал. Откуда два дня?

— Всё так. И всё, в то же время, не так. Я знаю её уже почти год.

— Целый год? — Света от изумления ухватила его за плечи. — Невероятно! Ничего не пойму. Она тебя знает целый год?

— Нет, она не знает, что знает меня уже год. Она думает, что мы встретились только вчера, — Коля запинался, захлёбывался, освобождаясь от тайны, которую носил в себе столько времени.

— Ой, ничего я не пойму, — застонала Свете. — И автобус идёт.

И они сели в подошедший автобус. Света не захотела садиться, хотя людей в автобусе было не очень много, и свободных мест было достаточно. Она потащила Колю на почти пустую заднюю площадку, стала в угол и притянула Колю к себе.

— Ну, давай, рассказывай, — нетерпеливо и жарко зашептала она ему на ухо. — Почему ты знаком с ней целый год, а она об этом и не подозревает? Я правильно поняла твои слова?

— Да, всё именно так и есть, — погружаясь в море приятных воспоминаний, с улыбкой зашептал ей на ушко Коля. И начал рассказывать всё, начиная с выступления на международном конкурсе в Новопольске в прошлом году. В центре города они вышли из автобуса, и Света отвела его к собачье-кошачьей "толкучке", и посадила там на свободную скамеечку, и выслушала всё до самого конца. Выслушав его рассказ о найденных на месте вчерашнего сражения туфельках Иры, похвалила.

— Молодец, теперь у тебя есть повод встретиться с ней. Я очень рада, что ты будешь моим родственником. Ещё одним замечательным другом больше — это так хорошо! Ты будешь моим братиком. Теперь у меня аж два замечательных братика. И никто не посмеет обидеть меня, — Света очень крепко сжала его руку.

— Ты поможешь мне встретиться с Ирой? — спросил Коля.

— Ой, даже и не знаю, что тебе сказать, — покачала головой Света. — Тут тебе самому придётся заняться изобретательством. С Ирой встретиться очень трудно. На пути к Ире стоит Екатерина Михайловна. Она цербером ходит вокруг Ирины и никого к ней без своего разрешения не допускает. Она взяла себе в голову устроить счастливый брак своей родненькой племяннице. У Ирины нет ни одной свободной минутки, не контролируемой Екатериной Михайловной. Глаз с неё не спускает. И всё оправдывает тем, что Ирочке надо стать победительницей на международном конкурсе скрипачей

— Так Ира собирается участвовать в конкурсе? — обрадовался Коля. — В этом году?

— Ну да. Сейчас она полным ходом готовится к зональному отборочному конкурсу. Нет, тебе будет очень не просто встретиться с Ирой. Так что, держись! Готовь свой интеллект.

— Но если тётка так бдительно следит за своей племянницей, то как же ей удалось стать любовницей Генриха!? — с горестным отчаянием возмутился Коля.

— Ой, да это же ложь, самая настоящая грязная ложь! — воскликнула тихонько Света. — Как ты мог поверить тому подонку? Это абсолютно исключено. Мама дружит до сих пор с Екатериной Михайловной. И та любит часто повторять, что она вторая мама для детей её брата. Раз у неё нет своих детей, то она всю свою жизнь отдаёт детям своего любимого брата. Она мечтает устроить Ирине брак с кем-нибудь из старинного российского рода. Но вот, за неимением под рукой подходящего жениха пока остановилась на Генрихе. Хотя, она не очень-то довольна им. Просто, это для неё запасной вариант. "На безрыбье, и рак — рыба", — любит повторять она. Екатерина Михайловна любит подчеркнуть, что поведёт Ирину под венец девицей. В этой игре у неё два козыря: знатное происхождения Иры и её девичество. Она зубами загрызёт любого, но не выпустит второго козыря из своих рук. А ты, случайно, не из бывших дворян?

— Не знаю, — о чём-то глубоко задумавшись, произнёс Коля. — Папа очень не любит, когда я пытаюсь разузнать что-нибудь о своих предках. Говорит, что там много крови и не очень хороших поступков. Итак, мне надо перехитрить Екатерину Михайловну?

— В общем, да. Если ты не можешь поразить тётушку своей причастностью к дворянскому сословию, то покажи, на что ты способен. Но учти, я сейчас не вижу у тебя почти никаких шансов даже на то, чтобы хотя бы просто увидеться с Ирой, а не то, чтобы поговорить с ней наедине. Вне консерватории и дома Ирину неотступно сопровождает тётка. Это неусыпный аргус. Это хуже каменной башни. У тебя ничего не выйдет. В другой ситуации я бы тебе посоветовала войти в доверие к Екатерине Михайловне, завоевать, так сказать, её расположение. Но если ты не можешь положить к её ногам доказательства своей знатности или, хотя бы, богатства, твои шансы близки к нулю.

— Так что же мне делать?

— Думать, — пожала плечами Света. — Ты же умный мужчина. Должен что-нибудь придумать. Украсть Ирину, в крайнем случае. С её согласия, разумеется. Для этого надо завоевать её сердце. А без хорошего костюмчика ничего не получится. Сможешь?

— Украсть? — засмеялся Коля. — Вот об этом я ещё как-то не думал. Трудная это задача — убедить её в необходимости этого шага. Но ты права, без приличного костюмчика, вряд ли она согласится быть украденной. Так что будем сейчас делать?

— Пошли исследовать торговые точки, — взяла его под руку Света. — И постарайся хоть несколько дней не попадаться ей на глаза. Эта твоя ссадина под глазом делает тебя похожим на любителя пива. Не думаю, что приличная девушка с радостью побежит за алкашом. Уж слишком суровое испытание ты ей приготовил. Я думаю, тебя сейчас можно выставить на всеобщее обозрение с подписью: вот так не должен выглядеть мужчина, который мечтает понравиться любимой девушке.

И вот они, наконец, остановили свой выбор на темно-сером костюме в узкую вертикальную двойную полоску.

— Как будто по тебе кроили, — выдала заключение Света, закончив придирчивый осмотр со всех сторон. — Нам сильно повезло. Ты в нём выглядишь просто великолепно. Даже твой синяк выгладит как-то экстравагантно: будто разведчик вернулся с боевого задания. Аж завидно, что такой мужчина достанется другой, а не мне. Где ты раньше был? Почему я тебя не встретила?

— Ну что, берёшь меня под своё крылышко? — пошутил Коля.

— Да вот, смотрю, смотрю, никак решиться не могу, — продолжала задумчиво приговаривать Света, поглаживая пиджак на спине, поправляя плечи, поворачивая Николая из стороны в сторону.

— А ты возьми, поноси немного, а потом в комиссионку сдашь.

— Если бы всё было так просто, — улыбнулась ему в глаза Света. — А то ведь в жизни получается всё наоборот: берёшь поносить на короткое время, а сердце прикипает на всю жизнь.

— Так в чём проблема? — спросил Коля, отсчитывая деньги.

— А проблема в том, — вздохнула Света, мечтая о чём-то о своём. — Что мне гораздо больше нравится костюмчик серенький с рисунком в ёлочку. Он, как мне кажется, роднее и приятней.

— Жаль, — с улыбкой проговорил Коля, беря под руку и выводя Свету на улицу. — А то я уже начал думать, что по дешевке смогу ворваться на новый рынок.

— Ишь, разогнался, — тоже разулыбалась Света. — Работать, дорогой Коленька, надо, работать. Давай, шевели мозгами, как добраться до сердца княжны. Напряги все свои извилины, мобилизуй все способности и таланты. Ну ладно, поехали домой. Мама, наверное, уже волнуется, куда это мы запропастились. Да и мне надо к завтрашнему дню готовиться.

За ужином они сидели вчетвером. Чтобы чин почину обмыть новый костюмчик, Коля выставил на стол бутылку хорошего вина, которую они вместе со Светой присмотрели в городе. К вину Елена Александровна приготовила слоёный торт.

— Ну, сегодня у нас получилось самое настоящее семейное торжество, — радовалась Света. — Вот хорошо, что Коля умудрился порвать свои брюки. Теперь у него очень приличный костюмчик, в котором он смотрится, ну прямо, как настоящий жених, а у нас есть повод попробовать хорошего вина. И никто не посмеет обвинить нас в пристрастии к алкоголизму, потому что мы будем пить не просто так, а по очень серьёзному поводу.

— Не болтай глупости, — осадила её Елена Александровна. — Совсем разошлась. Нашла тему для шуточек. Ты же знаешь, я терпеть не могу разговоры об этом. В моей семье нет и не может быть ничего общего с ними. Обойдёмся без алкашей. Кстати, о порванных штанах, — Елена Александровна обратилась к мужу. — Я сегодня встретила Екатерину Александровну, и она...

— Вчера ты тоже, между прочим, встречалась с ней, — с доброжелательной улыбкой заметил Николай Иванович, мечтательно пережёвывая кусочек хлеба, круто присыпанный солью.

— Всё? Больше у тебя ничего нет приятного для меня? — расстроено спросила Елена Александровна.

— Извини, я не хотел. Просто, пошутил неудачно.

— Да пожалуйста, шути себе на здоровье. Сколько угодно. Ты всегда найдёшь что-нибудь такое, чтобы меня подковырнуть, — Елена Александровна возмущённо взмахнула свободной рукой в воздухе и поставила бокал на стол.

— Ну что мне теперь делать? — тоже начал сердиться Николай Иванович. — Мне что теперь, на колени перед тобой стать? Так я могу. Ну не повезло тебе с мужем! Не умеет он даже толком пошутить. Что мне теперь делать, скажи пожалуйста, чтобы заслужить у тебя прощение?

— Да не надо ничего делать, — начала потихоньку отходить Елена Александровна, видя, что её упорство только усугубляет пока ещё маленький конфликт. — Просто, можно было бы отнестись к моим словам повнимательней и посерьёзней.

— Всё, я весь внимание и серьёзность, — пропыхтел Николай Иванович и отпил из своего бокала добрый глоток вина.

— Очень признательна, — после небольшой, успокоительной паузы произнесла Елена Александровна. — Да, так вот, Екатерина Михайловна рассказала мне невероятно жуткую историю. Сегодня поздно ночью Ира вернулась из гастрольной поездки. Она почему-то не дала телеграмму. Поэтому никто и не знал, что она едет в поезде. Поезд выбился из графика, сильно опоздал, пришёл очень поздно. Ирочка, опять же, почему-то не взяла такси. Поехала на автобусе. Это был последний автобус. И вот, здесь, прямо на нашей остановке, когда автобус уже ушёл, и никого вокруг не было, на Ирочку напал грабитель и попытался отнять её скрипку. И ему это удалось бы. Грабителя ждала легковая машина. Всё у них было продумано и насчитано.

— Ты извини меня, я поясню кое-что нашему гостю, а то он, наверное, ничего не поймёт, — проговорил Николай Иванович и обратился к Коле. — Речь идёт о наших соседях по огороду, Русановых. Ира, это дочь Русанова, хозяина дома, учится в консерватории, играет на скрипке. У неё очень дорогая скрипка. Старинной работы. А Екатерина Михайловна доводится тёткой Ирине, она сестра хозяину дома.

— Да, скрипка очень ценная, — подтвердила Елена Александровна. — Это их фамильная реликвия. Так вот, грабителям помешал какой-то неизвестный мужчина, который не только вернул Ирочке скрипку, но и умудрился сделать одного из грабителей калекой. От удара в спину у того сдвинулся пятый позвонок, произошло ущемление нервного столба, и он сейчас лежит в постели и мучается от страшных болей. Кроме того...

— Я очень прошу прощения, за то, что осмеливаюсь ещё раз тебя перебить, — в большом смущении опять заговорил Николай Иванович. — Но, боюсь, что теперь я что-то не пойму. Меня очень интересует, каким образом Екатерине Михайловне стали известны такие подробности о состоянии здоровья грабителя? Неужели в нашем городе уже начали арестовывать грабителей? Я хочу верить, но не могу! Это слишком невероятно!

— Да никто их не арестовывал. Ограбления-то не было. Не получилось оно, — Елена Александровна даже рассмеялась, увидев, как рот мужа сначала распахнулся от удивления, а потом захлопнулся. — Ну какой же ты стал непонятливый у меня. Вот если ты перестанешь перебивать и выслушаешь меня до конца, то без труда всё поймёшь. Слушай дальше. Кроме этого неизвестный мужчина изуродовал машину налётчиков. А машина была не простая, не наша, не отечественная, а иностранного производства, красивая и дорогая. А он её превратил в кучу лома.

— Надо же, какие подробности! — тихо удивлялся Николай Иванович, от удивления покачивая головой. — Подумать только, какие подробности мы слышим от Екатерины Михайловны! Откуда она всё так быстро и так подробненько всё разузнала?

— Ну не от самих же грабителей, — пожала плечами Елена Александровна. — Неужели ты подозреваешь её в том, что она может общаться с грабителями своей любимой племянницы. Какая ерунда! Объясняется всё очень просто. Утром к ним пришли из милиции, расспрашивали Ирочку о том мужчине, который защитил её от грабителей. Вот от них-то, от этих самых милиционеров, они и узнали все эти подробности.

— Так значит их всё-таки арестовали! — радостно воскликнул Николай Иванович. — Справедливость, наконец-то, восторжествует!

— Ой, ну какой же ты у меня слишком горячий, — возмущённо передернула плечом Елена Александровна. — Ну как ты не понимаешь? Для того, чтобы кого-то арестовать, надо сначала возбудить уголовное дело. А для этого кто-то должен подать заявление в милицию. А кто его подаст, если самого ограбления не было? Потом надо получить санкцию прокурора. Ведь мы с тобой живём в цивилизованном, демократическом обществе.

— Я бы предпочёл жить просто в обществе порядочных людей, — вздохнул Николай Иванович. — А зачем милиция приходила к Русановым? И вообще, как она узнала о попытке ограбления?

— Не знаю, — пожала плечами Елена Александровна. — Екатерина Михайловна сказала, что они хотели обязательно найти того мужчину, который не дал грабителям отнять у Ирины скрипку.

— Ну и как, они нашли его?

— В том-то и дело, что нет.

— А что говорит Ирина? — спросил Николай Иванович.

— А Ирина ещё с той ночи была перепугана до такой степени, что боялась милиционеров не меньше, чем самих грабителей.

— Так она что-нибудь рассказала о той ночи?

— Да ничего Ирочка не помнит. Мало того, что она с перепугу не может и двух слов связать, так плюс ко всему этому, тот самый мужчина, который защитил её от грабителей, оказался очень хитрым: он закрыл лицо каким-то платком. Милиционеры показали и Екатерине Михайловне, и Ирочке тот платок. Такой черный, шёлковый, в крупный белый горошек, — Елена Александровна помахала руками в воздухе, повторяя, очевидно, движения Екатерины Михайловны, обозначая размеры платка. — Они настойчиво и очень долго просили, даже требовали, вспомнить

кому из знакомых мог бы принадлежать этот платок?

— Ну и что? Вспомнили женщины кого-нибудь?

Задавая этот вопрос, Николай Иванович не спускал глаз с Коли. Но тот спокойно пил своё вино, изредка переглядываясь со Светланой, которая тоже была весьма занята своим бокалом, отрываясь от его изучения и протирания только для того, чтобы в свою очередь глянуть на Николая. Николай Иванович уже отметил сам в себе, что его доченька, всегда такая живая и любопытная, на этот раз не проявляет ну абсолютно никакого интереса к такой необычной новости, как попытка ограбления Ирочки Русановой. Это странное и не свойственное ей поведение привело его к заключению, что Светочка знает, кто был этот неизвестный мужчина. А полная пассивность и Коли, и Светы, подсказала ему, что они считают крайне нежелательным продолжать углубление этой весьма странной и малоприятной темы. Николай Иванович молча согласился с ними и опять всё своё внимание обратил к жене.

— Нет, — пожала плечами Елена Александровна. — Екатерина Михайловна говорит, что в жизни своей ни разу ни у кого не видела такого платка. Она даже в магазине не видела, точнее, никогда не интересовалась такими дешевыми платками. Зачем они ей? Нет, ей абсолютно нечего вспоминать.

— А Ира что-нибудь вспомнила? Она знала того, кто защитил её? — спросил Николай Иванович, пристально глядя на жену.

— Да какой там! Ирочка повела себя, вообще, как-то странно, — недоуменно опять пожала плечами Елена Александровна. — Она не только отказалась осматривать этот платок, не только не захотела говорить о своём защитнике, но вдруг, ни с того, ни с сего, набросилась на милиционеров, стала обвинять их во всех грехах, как будто это они виноваты, что на улицах города нет порядка. А потом с ней случилась опять истерика. Пришлось Екатерине Михайловне опять её отпаивать валерианкой.

— Да? — Николай Иванович в задумчивости пожевал губами. — Ну и хорошо. Пусть он так и останется неизвестным.

— Да как так?! — возмутилась Елена Александровна, отказываясь понимать неожиданную пассивность своего супруга. — Человек сделал хорошее дело. Как же можно его не поблагодарить? Это же нехорошо. Что-то я тебя совсем не пойму. То ты дотошный борец за справедливость, а то вдруг так равнодушно относишься к тому, что у нас под боком, почти на нашей улице, на нашей автобусной остановке напали грабители на дочь наших друзей. Нет, не пойму я тебя. Здесь что-то не то.

— Да всё то, — попытался успокоить жену Николай Иванович. — Давайте переменим тему. Давайте поговорим о завтрашнем дне.

— Нет, подожди, — решительно остановила мужа Елена Александровна. — Сдаётся мне, что в этой комнате только я одна чего-то недопонимаю. — И вдруг она, наконец что-то сообразив, решительно повернулась к Николаю. — Коля, это был ты?

— Где? — сделал вид, что не понимает, Коля.

— Ты! — тихо ахнула хозяйка. — Как же я раньше об этом не подумала? Ведь это ты спас для Ирочки скрипку?

— Но я же просил вас не спрашивать меня о той ночи, — промямлил Коля. — Я не хочу врать. Но и рассказывать, наверное, не стоит. Зачем? Я не мог поступить иначе. Пустяки это.

— Послушай, Леночка, — обратился хозяин дома к жене. — То, что ты не вспомнила о Коле при разговоре с Екатериной Михайловной, просто замечательно. Теперь тебе надо надёжно позабыть то, о чём ты сейчас догадалась.

— Почему? — удивилась она.

— Ну, неужели ты не понимаешь, как у милиционеров оказался Колин платок? Ведь это же твой платок? — обратился Николай Иванович к гостю? — и, увидев утвердительный кивок головой Коли, опять повернулся к жене. — Неужели ты не понимаешь, для чего они искали того человека, который помешал грабителям? И какую благодарность они имели в виду между "строк"?

— Не понимаю, — пожала плечами Едена Александровна. Но постепенно и она начала осознавать суть той угрозы, которая нависла над её гостем. — Ты что, хочешь сказать, что платок подобрали грабители, потом они отдали этот платок милиции, чтобы она помогла им побыстрее отыскать защитника Иры?

— А что, у тебя есть другие варианты ответа?

— Нет, я об этом как-то не подумала, — побледнела хозяйка. — Но послушай, это же страшно! Зачем же так?

— Ты разве забыла, что их товарищ лежит покалеченный Колей? Да у меня нет ни капельки сомнения, что они жаждут отомстить человеку, который не только сорвал им ограбление, но и покалечил их товарища! Ты забыла, что Коля разбил их машину? Или ты надеешься на доброту их души, на их всепрощение?

— Перестань, пожалуйста, — она просяще посмотрела на мужа. — Дай мне опомниться. Это что же получается, ещё чуть-чуть, и я бы сама отдала своего гостя на растерзание грабителям? Хорошенькое дело! Коля, вы простите меня, я о вас вчера не очень хорошо подумала.

— Да, огромное вам спасибо, — поспешил добавить хозяин.

— Да за что? — Коля смущённо улыбнулся. — Подумаешь, важность какая. Да ничего особенного. Не за что.

— За всё спасибо, — улыбнулся Николай Иванович. — Спасибо за то, что не стали ни таиться от нас, ни выдумывать какую-нибудь небылицу. Спасибо за то, что помогли дочери наших друзей. Спасибо за то, что вы такой, как есть. Я очень рад, что, как и Леночка, сегодня ночью ошибся, посчитав вас задирой и драчуном. Вот, теперь мы можем догадываться, какаю нам невестку приведёт в дом Игорь, и я, надо признаться, немного побаиваюсь: понравимся ли мы ей? Ну, ничего, Бог даст, не оплошаем. Мы ведь тоже не лыком шиты. А вы, дорогие мои, — обратился хозяин дома к женщинам. — Никому ни словечка, ни намёка, что наш гость имеет к этой истории хоть какое-то отношение. Но, как мне кажется, хватит об этом, пора переменить тему. — И Николай Иванович опять повернулся к Николаю. — Дело в том, что сегодня на работе ко мне подошёл Боря из экспериментального цеха. Когда вы ему звонили, он был в заводоуправлении, потом его позвали в другой цех. В общем, некогда было. Ребята передали ему, что вы звонили, и он попросил меня помочь вам завтра выписать разовый пропуск к нам на завод. Он хочет, чтобы вы завтра утром приехали к нам. Посмотрите завод, познакомитесь с ребятами. Они уже давно ждут вас. Им очень хочется побывать в Русановке, поработать на свежем воздухе. Ведь там, всё-таки, курорт, озеро, природа. Да и Боря хочет познакомиться с вами поближе, лицом к лицу, так сказать. По телефону, говорит, совсем не то. Вы согласны?

— Да, хотелось бы познакомиться поближе, — обрадовался Коля. — Мне Игорь так и сказал: если возникнут какие-нибудь проблемы, обращайся к Боре, он найдёт хороший выход из любой, даже казалось бы, самой безвыходной ситуации. Утром, когда я позвонил на завод, его в цеху не было. Мне сказали, чтобы я перезвонил чуть попозже. Но тут как раз пришла Света, и я позабыл обо всём на свете. Потом мы с ней поехали в город искать мне костюм. В общем, закрутился, придётся извиняться.

— Ну, извиняться, пока, не за что. Боря не из обидчивых и не злопамятный. Боря — это особый человек! — оживился Николай Иванович. — Это золото высочайшей пробы! Если бы он не был уже женат, я обязательно выдал бы свою Светлану за него.

— Ой, куда там, что, я сама себе найти не могу, что ли? Что я, самая некрасивая и бестолковая, что ли?

— Сама! Найти! — вспыхнул Николай Иванович. — Да оглянись же ты вокруг! Где ты видишь счастливые супружеские пары? Да сплошные слёзы и горе. В лучшем случае, они научились терпеть мелкие недостатки партнёра. О любви и речи не идёт. В крайнем случае, да и то далеко не всегда, они радуются изредка удавшемуся сеансу физической близости, и это считается за счастье! А ведь, учти, на стадии знакомства и ухаживания, каждый из них, наверняка, думал о счастье. Но каждый из них это самоё счастье видел по своему.

— Ты говоришь о себе с мамой? — сделала попытку мелко отомстить Света. — Зачем ты чернишь всех подряд ?

— Я не черню, я говорю о том, что вижу. И я, даже, не говорю. Я плачу. А у нас с мамой твоей всё было: и любовь, и счастье, и размолвки. И теперь мы готовимся предстать пред Отцом нашим с отчётом о прожитой жизни. И я не хочу краснеть, извиваться ужом, стыдиться собственного неумения устроить счастье в жизни своей любимой доченьки. Я хочу, чтобы Отец наш похвалил меня за то, что я научил тебя быть счастливой.

— Разве можно научить человека быть счастливым? — удивилась Света. — Что-то я никогда не слышала о такой науке.

— Тут ты абсолютно права, — серьёзно кивнул Николай Иванович. — Много всяких разных наук понапридумывали люди, но самой главной науки — как стать счастливым? — такой науки нет на Земле и пока не может быть. А без этой науки все остальные науки — одна большая сплошная ложь!

— И всё равно, я хочу сама себе выбрать мужа.

— А я разве мешаю тебе?

— Но ты хочешь отдать меня твоему любименькому Боречке.

— Нет, тут ты права только отчасти, — улыбнулся Николай Иванович. — Если бы сейчас Боря был неженатым, я бы не поступил так просто, как ты себе представляешь: взял, да и отдал тебя, будто мешок картошки. Нет, я бы исхитрился сделать так, чтобы вы случайно познакомились, и ты бы полюбила его, и он бы полюбил тебя, и вы были бы счастливы.

— А если бы я не полюбила его?

— Ну, значит нет на то воли Божьей. Я — человек! Мои возможности сильно ограничены. А по сравнению с возможностями Бога, вообще ничтожны. И я не собираюсь противиться воле Его. Но я обязан, понимаешь, просто обязан попытаться найти тебе в мужья раба Божьего. И я не мешаю тебе встречаться с твоим парнем только потому, что я — человек, я не могу отличить кто раб Божий, а кто нет. И даже если я вижу, что какой-то человек не похож на раба Божьего, то и в этом случае я обязан учесть возможность того, что завтра он станет рабом Божьим. Нет, наука поиска счастья в жизни является настолько сложной, что наши земные учёные предпочитают заниматься какой угодно белибердой, лишь бы скрыть свою немощь в этом вопросе.

— Нет, это для меня слишком сложно, — вздохнула Светочка. — Я просто хочу быть счастливой. И я уверена, что так оно и будет.

— Я тоже очень сильно надеюсь на это, — тяжело вздохнул Николай Иванович.

— Но ты не уверен в этом? — насторожилась Светочка.

— Да нет же. Почему? Я тоже очень хочу этого.

— Но ты не уверен в этом? — ещё более насторожилась Светочка.

— Ой, ну, ты и нашла время, — тяжко вздохнул Николай Иванович. — Давай этот разговор отложим на потом? Ведь нашему гостю может быть не очень интересно слушать нашу перепалку.

— Ничего подобного, — решительно отрубила Света. — Он же нормальный человек, ему тоже хочется быть счастливым. И ему очень полезно послушать. А ты поступаешь очень нехорошо.

— С чего бы это? — удивился Николай Иванович.

— Ну а как же? — разгорячилась Светлана. — Я же вижу, что ты сильно сомневаешься, что я буду счастливой.

— Но я же сказал, что я тоже надеюсь на это.

— Не надо увиливать. Надежда — это одно, а уверенность — это совсем другое. А я вижу, что в тебе нет уверенности. И ты хочешь, чтобы наш разговор прервался в таком состоянии? Но это же нехорошо. Я же после этого спать не буду.

— Нет, тут ты не совсем права. Я уверен, что ты сумеешь найти своё счастье. А моя нерешительность объясняется только тем, что я вижу вокруг себя очень много несчастливых людей. И мне страшно и за себя, и за тебя. Я знаю, что каждый человек хочет быть счастливым. Но я знаю также, что это их желание чисто теоретическое. А на практике, всей своей жизнью они разрушают счастье. Каждый человек, когда строит своё представление о счастье, ставит на первое место счастье для себя. И это является пагубным. Исполняя свои желания, он разрушает то, что подготовил его партнёр. Ведь счастье отдельно взятого человека невозможно. А мы, исполняя свои хотения, разрушаем дружественные связи с нашими любимыми, создаём сами себе одиночество. Заключаем сами себя в карцер.

— И что, нет средства против этого? — спросила Света.

— Ну что ты, людям давным-давно это средство известно.

— И как оно называется?

— Любовь, — пожал плечами Николай Иванович.

— Ну, слава Богу! — вздохнула Светочка. — А я уж начала думать, что не выберусь из этих дебрей. Я ничего не поняла из твоих рассуждений. Но конец мне очень понравился.

— Я очень рад, — улыбнулся Николай Иванович. — Теперь мне можно поговорить с нашим гостем?

— Разрешаю, — смилостивилась Светочка.

— Итак, вернёмся к главному Николай Иванович повернулся к Николаю. — Я считаю, что Боря для Игоря, как находка. В его руках любое дело, просто, горит. За что ни возьмётся, всё получается. Сейчас он увлёкся транспортной тематикой.

— Ну, всё, пошло, — вздохнула Елена Александровна. — Теперь это до самого утра. Давай, Света, убирать со стола и пошли на кухню мыть посуду. Сейчас они поднимут свои высокие технические проблемы, в которых мы ничего не понимаем.

— А я и не хочу понимать, — демонстрируя своё показное недовольство, произнесла Света, вставая. — Если мы ещё и в технических проблемах разбираться начнём, то им совсем делать нечего будет. Им, тогда, останется только или пьянствовать, или телевизор смотреть. Так и до деградации недалеко останется.

— Видел? — кивнул Николай Иванович на женщин. — Смотри и мотай на ус. Это ждёт каждого семейного мужчину. И надо терпеть. Надо находить с ними общий язык. Но вернёмся к нашей механике. Я хотел сказать, что сейчас Боря работает над проблемой накопления энергии вращающимся маховиком. Раскручивая маховик до суперскоростей, он достигает концентрации энергии даже больше, чем у бензина. Звучит? А?

— Ну, я не знаю, я в этом вопросе не очень-то и силён, — задумчиво произнёс Коля. — А зачем всё это? Какова конечная цель?

— О, выходов на практическое применение очень много, — у Николая Ивановича разгорелись глаза. — Но самое главное, о чём мечтаем все мы, это, наконец-то, освободить воздух в городе от продуктов сгорания бензина и солярки.

— Троллейбус? — сделал попытку догадаться Коля. — Я уже читал об этом. Кажется где-то в Альпах бегал такой троллейбус.

— Всё верно, троллейбус без проводов, — Николай Иванович поднял палец, подчёркивая серьёзность своего высказывания.

— Это значит, что он ведёт себя как автобус, — задумчиво проговорил Коля, размышляя об услышанном. — В любой момент может изменить маршрут. Он перестаёт быть собачкой на поводке. Можно свернуть в любой переулок, даже заехать во двор.

— Прибавьте к этому улучшение динамики хода, — с улыбкой стал

помогать Николай Иванович. — Плюс к этому — улицы города освобождаются от неприглядной паутины контактных сетей, от множества столбов, несущих контактные провода. А сколько мороки с ремонтом этих самых контактных сетей?

— А каким образом троллейбус будет получать энергию? — спросил Коля. — Ведь ему же нужен электрический ток!

— Вот в этом-то всё и дело! — обрадовался Николай Иванович. — Троллейбусу необходим накопитель энергии. У автобуса запас энергии, необходимой для движения, находится в бензобаке. И без того маховика, который Боря разработал для троллейбуса, нам не обогнать автобус по главным показателям.

— Вы хотите сказать, что маховичок запасает столько же энергии, как и бензобак? — удивился Коля. — Что-то не верится.

— Больше.

— Не может этого быть.

— Не волнуйтесь, всё проверено. Больше.

— А размер? Я имею в виду объём?

— А я имею в виду, что объёмы одинаковы, — улыбнулся Николай Иванович. — Концентрация энергии у маховичка значительно больше. Именно в этом вся соль его преимущества.

— Подождите, подождите, — нахмурился Коля. — В случае возникновения нештатной ситуации бензин выливается на землю.

— Я вас понял, — почти перебил его Николай Иванович. — Вы хотите спросить, что произойдёт с маховичком при аварии?

— Да, — кивнул Коля.

— Ну что ж, — вздохнул Николай Иванович. — Я рад беседовать с таким проницательным человеком. Вы хватаете быка сразу за Рога. Да, вы затронули очень серьёзную проблему. Именно безопасность конструкции не позволяет немедленно применить маховичок в пассажирском автотранспорте. Но во-первых, бензобаки тоже взрываются. И ничего, ездим. Привыкли. Величина напряжение бытовой электросети тоже представляет угрозу для жизни. И ничего, пользуемся. Привыкли. И вообще, любая конструкция с высокой концентрацией энергии опасна, требует высокой культуры обращения с собой. Топор опаснее дубины, динамит опаснее топора, термоядерный синтез опаснее динамита. Именно в этом направлении сейчас и работает Боря.

— И какова длина пробега от заправки до заправки?

— Ой, тут много вариантов, — пожал плечами Николай Иванович. — Смотря какой режим движения, городской или загородный, то есть, число остановок на километр пути. Загруженность. Объём модуля энергетики. Рельеф местности.

— Но в общем, в среднем.

— Да больше сотни километров.

— А что, очень даже ничего, — по некоторому размышлению произнес Коля. — Троллейбус, который может проехать без остановок сотню километров, это же больше, чем просто хорошо. Это же можно не только по городу бегать, но и выходить на междугородние маршруты. Если предусмотреть подзарядку в пути.

— Да, — заулыбался Николай Иванович, донельзя довольный своим собственным сообщением и тем впечатлением, которое оно произвело на гостя, испытывая гордость так, как будто это он сам, своим собственным трудом добился таких замечательных успехов. — Надо не забывать ещё и о том, что КПД у электродвигателей в два раза выше, чем у тепловых, поэтому обязательно снизятся энергозатраты на единицу перевозки или на единицу произведённой продукции. Следовательно, снижается объём завозимого в регион топлива. Неплохо иметь в виду ещё и тот факт, что нефть сегодня есть, а завтра...? Неизвестно, будет ли она. А электричество всегда было, есть и будет.

— Со всем этим я согласен, — задумчиво произнёс Коля. — Но меня не оставляет одна мысль: почему при таких прекрасных преимуществах, мы живём в мире нефти и газа? Ведь, как я понимаю, принципиально нового ничего не открыто? Электричество давно известно, вращающийся с большой скоростью волчок давным-давно работает в гироскопах. Так?

— Ну, не совсем так, — не согласился Николай Иванович. — Да, ничего принципиально нового Боря не открыл. Он на это и не претендует. Принцип накопления энергии вращающимся телом древен, как весь наш мир, да, наверное, ещё древней — это атом, ядро и сам его величество — электрон. Итак, почему волчок уступил место нефтегазовому комплексу? Я не хотел бы углубляться в рассмотрение этого очень серьёзного вопроса, так как согласен с англичанами: если не можешь сказать ничего хорошего, помолчи. И всё-таки, без того устройства, которое разработал Боря, при сегодняшнем развитии техники не удалось бы добиться таких превосходных показателей, которыми обладает наш экспериментальный троллейбус.

— Так у вас уже есть такой троллейбус? — удивился Коля.

— Конечно, — засмеялся Николай Иванович. — А вы думали, что я

вам излагаю чисто теоретические мечтания?

— И он перевозит людей? Бегает по маршруту?

— Нет, он, пока, бегает с балластом. Месяц тому назад закончилась отладка автоматического подсоединения к контактной сети для подзарядки. А сейчас Боря готовится к сертификации троллейбуса. Впереди испытания на запредельных режимах, чтобы выбрать надёжный запас прочности.

— А что такого особенного придумал Боря? — спросил Коля.

— У него авторское свидетельство на две главные вещи. Боря свои маховики делает не литыми, и даже не ленточными, он плетёт их проволоки. Они у него получаются вязанными. В процессе раскрутки они меняют свою форму, самоцентруются, а при разрыве не образуют снарядоподобных осколков, которые крушат всё вокруг. И ещё, его маховики стоят на пяточке, на одной точке, то есть, опять же, самоцентруются. В результате нагрузка на подшипник резко снижается, что позволяет раскручивать маховик быстрее, чем вращается пуля, вылетающая из ствола винтовки. И последнее, Боря сделал открытие. Оказывается, скорость вращения изменяет вес маховичка. Понимаете, не массу, она, наоборот, увеличивается, а именно вес.

— Нет, мне этого сразу не осилить, — покачал головой Коля.

— Да, для начинающего тут много проблем, — согласился Николай Иванович. — Тогда, послушайте о применении маховика. У них в экспериментальном цехе бегают насколько автомашин с маховиками и два мотоцикла. Теперь Боря собирается поставить маховик на планер, дельтаплан и самолёт. Испытания мотоциклов показали, что их поведение с бензиновым мотором и маховиком разное. Появились сюрпризы.

— Облегчается опрокидывание? — спросил Коля.

— Нет, наоборот, увеличивается устойчивость к опрокидыванию. Но если здесь, на земле, есть возможность поэкспериментировать на малых скоростях, то на самолёте такой возможности нет. В воздухе виражи приходится исполнять на высоких скоростях, и как поведёт себя самолёт, никто пока не знает. Боря говорит, надо попробовать заставить маховик принять участие в повышении устойчивости полёта. Это не считая того, что он хочет получить ещё и отрицательный вес. В общем, он для меня приготовил весьма обширнейшую программу испытания влияния вращающегося маховика на полёт.

— И много тебе заплатят за эти испытательные полёты? — вмешалась в их разговор Елена Александровна, убирая со стола посуду. — Во что собирается оценить твой драгоценнейший Боренька твою игру с собственной смертью?

— Не знаю, — пожал плечами Николай Иванович. — Конструкция-то любительская. Разве с любителя много возьмёшь?

— Ну да, ты же у нас альтруист, — вздохнула жена. — Тебе для дома ничего не надо. Для людей ты готов на всё, а если дома чего-то не хватает, то тебе до этого и дела нет. А мои слёзы, когда ты задерживаешься на работе, разве чего-нибудь стоят? То ли вы там гайки крутите, то ли тебя скорая помощь подобрала.

— Ну зачем ты опять этот разговор поднимаешь?

— А что, мне уже и пожаловаться нельзя? Совсем нас, женщин, за человеков не считаете, — недовольно проговорила Елена Александровна. — Когда был молодой, так цветы носил, а теперь я тебе старая стала, постирала, приготовила поесть и геть отсюда, не мешай, не лезь со своими мечтами о счастье.

— Ну Леночка, ну пожалуйста, опять ты за своё, — Николай Иванович страдальчески поморщился. — Ведь я же лётчик-испытатель. А работа эта абсолютно новая. Ну кому сейчас из таких, как я, приходится летать на экспериментальных моделях? Да никому. На чём сейчас испытатели летают? На ревущих, горящих реактивных трубах. А мне на чём предлагают летать? На бесшумном самолёте. Это же как планер! Ты не представляешь, какая это прелесть! Я ездил на их мотоциклах и автомобилях. Необыкновеннейшее ощущение. Мотор работает очень тихо, еле слышно лёгкое и высокое пение. Тронул педаль, и машина срывается с места так стремительно, что тебя вдавливает в сидение. Красота! Пять секунд, и на спидометре сотня! Аж колёса горят на асфальте! А на планере будет ещё чудесней. Я сейчас уже всё предчувствую. Тишина. Слышно только жужжание пропеллера. Набрал высоту, выключил двигатель, нашёл восходящий поток и паришь над прекрасной землёй в полнейшей тишине. Только шелест и посвистывание воздуха, срывающегося с крыльев. А небо — голубое, а земля — зелёная, а горы — сизые, а ледники — ослепительно белые, а море... Ну, у моря цвет такой прекрасный, что его и описать невозможно. В нём всё: и светлая желтизна песчаных отмелей, и тёмный изумруд водорослей, и глубокая лазурь небес, и фиолетовая сиреневатость бездонных впадин. И ты хочешь, чтобы я за такую красоту ещё и деньги получал? На что ты меня толкаешь?

— Да ладно, не кипятись, — Елена Александровна ласково провела ладошкой по голове мужа. — Считай, что я пошутила. Проверяла, живы ли в тебе ещё твои юношеские мечтания? Живой, живой. Прямо, как газированный апельсиновый сок. А теперь отпусти гостя, ты его замучил своими разговорами. В следующий раз вам не о чем и поговорить будет.

— Вот выдумала. Мужчинам всегда есть о чём поговорить, если они не начали врать друг другу и себе. Но ты права, спасительница ты моя, спасающая своего благоверного супруга от слишком резких виражей, — Николая Иванович ласково провёл рукой по спине супруги, дошёл до поясницы и тут же убрал руку. Подальше от соблазна. — Сейчас заканчиваем, — он подождал, пока жена скроется на кухне, и зашептал Коле, — Мне за испытательные полёты, конечно, заплатят. И хорошо заплатят. Но я хочу, чтобы эти деньги для неё стали приятным сюрпризом. Когда не ожидаешь денег, а они вдруг появляются, это гораздо лучше, чем тот случай, когда денежки, кажется, вот они, и вдруг что-то происходит, и денег нет, и остаётся горечь несбывшегося. Да, Боря просил узнать: у вас есть права на вождение мотоцикла или машины? Он хочет организовать для вас средство передвижения, на правах служебного транспорта.

— Есть и на мотоцикл, и на машину, — кивнул Коля.

— Вот и прекрасно, — обрадовался Николай Иванович. — Завтра, как пойдёте к нам на завод, захватите права с собой, и паспорт тоже. Боря начнёт оформлять на вас доверенность.

— Спасибо вам, — поблагодарил Коля. — Я, наверное, пойду, поброжу во дворе, прогуляюсь, подышу свежим воздухом. Спать ещё рано. Хочу присмотреться к окружающей местности. Хочется побыстрее познакомиться с городом.

ТУФЕЛЬКИ

Коля ушёл в свою комнату, взял пустую коробку из-под туфель, которую прихватил в одном из магазинов в городе, когда вместе со Светой искали костюм. Положив в коробку Беленькие туфельки Иры, он обернул коробку газетой, перевязал тесьмой, тоже припасённой заранее. Взяв своё изделие в руки, он постарался незамеченным выскользнуть на улицу. И ему это удалось, так как Света готовилась к занятиям на завтра, а хозяин с хозяйкой вполголоса о чём-то беседовали в спальне.

На город уже опустилась ночь, но огни далёких уличных фонарей позволяли спокойно ориентироваться в окружающей обстановке. Тучи заволокли небо беспросветным одеялом, но дождя не было. Вот и дом, в котором живёт Ира. Пространство между невысокими столбиками кирпичного забора заполнено ажурной решёткой с затейливо-ритмичным рисунком. Скучно зелёная железная плоскость калитки и ворот преграждала доступ на внутреннюю территорию двора. От калитки прямо к ступенькам деревянного крылечка вела чистенькая, аккуратненькая, вымощенная шестигранными бетонными плитками дорожка, промытая дождём, прелестно оформленная по обеим сторонам зеленью коротко постриженной газонной травы. Такая же дорожка, только пошире, вела к закрытым воротам гаража, стоящего рядом с домом. Тщательно ухоженная клумба таинственно и приветливо мерцала в полутьме приглушённым семицветьем радуги, словно приглашая Николая в гости.

Почти все окна дома не освещены, и только одно, крайнее слева, слегка желтело электрическим светом. По наиболее яркому освещению его нижнего правого угла можно было предположить, что в комнате горит не верхний свет, скорее всего торшер или лампа на тумбочке. Там кто-то работал за столом или читал, лёжа на диване. Может быть, это была именно Ирочка. И Коля представил себе, как он перелезет через изгородь, тихо подойдёт к дому, бесшумно отворит створки окна и ползком подберётся к дивану, и поцелует ей локоток. Она, конечно же, испугается, попытается вскочить и закричать. Но он прильнёт к её губам, и проглотит крик, и она узнает его и... Но что будет Ирочка делать дальше, Коля не знал и даже боялся позволить себе думать на эту весьма интересную тему.

Коля несколько раз прошёлся туда-сюда, словно надеясь, что она сейчас выглянет и позовёт его к себе, чтобы объяснить ему, а может и показать, что она будет делать, когда он поцелует её. Но чуда не произошло. Она не выглянула и даже не появилась на крылечке дома. Никого и ничего. И даже в той комнате, где горит свет, не видно никакого движения: ни силуэта на занавеске, ни мелькания тени. Время шло, а ситуация не хотела улыбаться ему. Он уже сам себе надоел на этом пустом тротуаре перед молчаливо наблюдающим за ним домом.

Если со стороны автобусной остановки появлялся живой человек, то Коля быстро и по возможности незаметно перебегал на другую сторону и с волнением следил, куда идёт этот прохожий, не остановится ли он у заветной калиточки. Коля жаждал броситься к нему с воплем о помощи, со слёзной мольбой позвать хоть на пару слов Ирочку, которую он не видел, как был уже абсолютно уверен, целую вечность. Но каждый раз его ожидания оказывались тщетными, ибо все люди равнодушно проходили мимо его любимой калиточки, предоставляя ему возможность только печально вздыхать и с грустью сетовать на свою тяжкую долю.

Иногда Коля самым решительным образом приказывал себе подойти к калитке и попробовать открыть её. А если она окажется запертой, то постучать, вызвать хоть кого-нибудь из жителей дома, чтобы отдать туфельки, которые он уже не знал, куда девать. Не таскать же их с собой всю оставшуюся жизнь в надежде на случайную встречу. И он решительно направлялся к калитке, смело протягивал руку, но тут же испуганно отдергивал, словно к ручке был привязан хвост гигантского электрического ската. Коля и сам себе не смог бы толком объяснить, чего он боялся. Словно дух неведомого очень богатого Генриха подстерегал его за калиткой, угрожая насмешкой, унижением и оскорблением. Да и это, в конце концов, можно вытерпеть и перенести. Он научился не бояться физической боли. Он уже знал, что может пережить душевные муки от оскорбления презирающих его людей. Но не мог Коля заставить себя добровольно взять чашу унижения — оказаться у Ирины вторым. Вот чего он боялся! И его не сильно-то утешали слова Светы, ибо на эти слова в его мозгу трепыхалась мыслишка: "А вдруг Екатерина Михайловна ошибается? А вдруг она не доглядела за племянницей?" И вся его уверенность шла прахом, так как ядовитые слова Крепыша бродили в его крови. Страшно было оказаться просто утешающим вариантом в неудачном раскладе взаимоотношений некогда влюблённой парочки, которая не сумела составить счастья друг другу. Страшно было не встретить единственного, желанного ответа на мучительный вопрос. Или встретить легковесное заигрывание вместо серьёзного чувства. А серьёзность его собственных переживаний стала для него свершившимся фактом. С каждым часом воспоминания об Ирине приносили ему всё больше и больше страданий. Не думать о ней он уже не мог, а мысли и мечтания о встрече с ней терзали его сердце и сладкой болью, и горькими мучениями. И только далеко-предалеко, в самом укромном уголочке его сердца притаилась крошечная, светленькая надежда. Только она удерживала его здесь, на этой пустой и тёмной улице, перед пока незнакомым ему домом.

Но ведь и даже самой крошечной надежде необходимы и пища, и отдых. А Колина надежда уже изнемогла в борьбе с сомнениями сердца и просилась на покой. Наконец, он, обругав себя за трусость и нерешительность, окончательно приказал покончить со стоическим и непродуктивным дежурством. Забирать с собой туфельки ему показалось диковатым и нелогичным. Он тронул ручку калитки, и та открылась. Где-то здесь должна быть псина. Он сделал шаг и положил коробку с туфельками справа под кирпичным столбиком, отделяющим калитку от ворот. Только оставил коробку, как в конце улицы послышался лёгкий перестук женских каблучков. Коля обратным ходом выпрыгнул на тротуар и быстро, но изо всех сил стараясь остаться незамеченным, перебежал на другую сторону улицы, где и занял свой боевой пост за стволом дерева. Через некоторое время женщина спокойненько процокотала своими каблучками мимо заветной калиточки. Коля собрался уже было в очередной раз пройтись по поводу своей смелости и храбрости, но ему и это не удалось сделать. Из-за поворота с главной дороги на улицу вывернул автомобиль, залив всё вокруг ослепительным, резким до неприятности светом галогеновых фар. От его дерзкого, обличающего, даже будто раздевающего освещения Коля нашёл убежище за толстенным, корявым стволом старой акации, к которой он уже успел привязаться не только телом, но и душой. Он прильнул, змейкой вытянулся по дереву, предоставившему свою защиту. Сердце замерло от предчувствия: это едет как раз то, что он так долго ожидал.

Точно! Автомобиль, почти неслышно пришепетывая отлично разработанным и превосходно отлаженным мотором, мягко подкатил к заветному дому и остановился напротив калитка. Машина, как понял Коля, не собиралась въезжать во двор. Водитель выключил освещение и мотор. Коля весь напрягся, превратившись в сплошное зрение и слух. Вот водитель вышел из машины, обошёл ей вокруг и помог выйти двум женщинам. Одна из них, вне всякого сомнения, была Ирочка.

Сердце его заплакало. Дождался! Смотри! Её привёз мужчина! Сейчас ты своими собственными ушами услышишь, как твоя любовь будет договариваться с ним о новом свидании! Ему стало жалко самого себя. Стоит, спрятавшись постыдно, словно шпион, подсматривая и подслушивая. Горячая испарина позора ударила в лицо, нечем было дышать: вот она, которую ты так жаждал видеть, ради возможности встречи с которой ты, как бездомный мартовский кот, целый час бродишь по улицам! Вот она, та, которую ты так страстно жаждал видеть, та, без которой ты уже жить не можешь, приехала поздно вечером на шикарнейшей машине. Может быть, этот мужчина привез её из ресторана, в котором он обнимал её и поглаживал в танце. А ты, обтиратель уличных деревьев, нюхатель заборов, молчаливое ничто, мечтающее хотя бы о лёгком прикосновении, ты жди. Может быть, и тебе когда-то что-то достанется. Она поласкает своими прекрасными ручками Генриха, а потом прикоснётся и к твоим губам одним пальчиком. И ты сгоришь от восторга, умрёшь от счастья. Жди!

А в том, что Ирочку привёз именно Генрих, Коля не сомневался. Нет, хозяин дома, который привёз свою дочурку и сестричку, подъезжает не так, и движется не так напористо и энергично, словно готовит штурм непокорённой крепости. Да и молодой возраст чётко обнаруживается. Нет, тут явственно пахнет не только не скрываемой, но и несколько даже выпячиваемой деловитостью, презрительностью к бедности.

— Значит, будем считать, что мы договорились, — негромко и уверенно произнёс мужчина. — Больше не надо допускать таких жутких экспериментов. На свете очень много всякого...

— Генрих, ты только не сердись и не нервничай, — этот голос принадлежал не Ирине. — Ирочку тоже надо понять. И потом, если тебе когда-нибудь трудно будет приезжать, то ты скажи. Мы по-

говорим с Костей. Или такси вызовем. Но что-то надо делать. Так дальше невозможно. Раз они узнали, что скрипка дорогая, то уже не успокоятся, пока не заберут её. И кто знает, что они могут сделать с самой Ирочкой. Нет, больше так нельзя.

— Вы абсолютно правы, Екатерина Михайловна, ездить по городу с таким дорогим инструментом, да ещё ночью, да ещё в автобусе, нет, это абсолютно недопустимо. Но и Константин Михайловича нельзя тревожить. Шутка ли, из Русановки приезжать в город, чтобы отвезти Иру из консерватории домой. А у него сейчас очень горячее время. Да и здоровье не позволяет такие шутки шутить. Зачем? Или у меня машин мало? Нет смысла создавать себе трудности из пустяков.

— "Действительно, — подумал Коля. — Какие могут быть трудности у такого мужика? Вот одна из машин, на которой он приехал: Кадиллак "Эльдорадо", спортивное купе, восемь цилиндров, почти триста лошадей, семь с половинкой секунд, и на спидометре сотня. И это, наверное, всего лишь навсего, разъездная, повседневная, так сказать, тачка. Какие проблемы с транспортом могут быть у такого человека? Куда ты, Коленька, лезешь? Что ты можешь противопоставить этому стройному и отлично обеспеченному красавчику? Иди домой. Ха! Ничего себе, сказанул: домой! А он у тебя есть? Да ведь ты не сможешь пригласить к себе девушку, даже если найдёшь такую, которая согласится уединиться с тобой. Исчезни, таракан ничтожный!

И Николай потихоньку ретировался, без боя оставляя поле сражения. Сделал несколько шагов назад, не выдержал и кинулся бежать, изо всех сил стараясь поменьше шуметь.

Ирочка ещё в машине отметила, что происходит что-то непонятное: чем ближе они подъезжают к дому, тем сильнее ей овладевает ощущение приближения к тёплому покою и удовлетворению. Раздражение, вызванное слишком резким голосом Генриха, его самодовольными высказываниями, отодвинулось куда-то на задний план. Куда-то девалась усталость. Холод сырой осенней ночи сменился предчувствием приближения тихой, светлой и блаженной радости. Она стояла спиной к калитке, лицом к дороге, совершенно не вникая в смысл того, о чём говорили тётя и Генрих. Рассеянно, без всякой определенной цели осматривала она дорогу, тротуары и деревья с этой и той стороны улицы. На улицах города никогда не бывает той непроглядной тьмы, которая свойственна лесу или деревенской улице в безлунную ночь с затянутым облаками небосводом. Наоборот, в городе облачный покров усиливает освещенность, так как возникает отражение света.

А Ира уже не просто осматривала знакомую ночную улицу, она искала источник улучшения своего самочувствия. Она была почти уверена, что Коля сейчас находится где-то здесь и смотрит на неё. Искала и не могла найти. И так бы ушла в дом с ощущением обманувшего её предчувствия, если бы Коля выдержал до конца, не вылез из-за своего дерева. Но как только он покинул своё убежище и пошёл, осторожно ступая, прочь, так сразу же внезапное появление и движение неясное тени на противоположной стороне улицы было отмечено Ирой. А когда он, пытаясь ступать на цыпочки, побежал, ей стало смешно и грустно. Смешно оттого, что этот здоровенный парень ведёт себя, как маленький ребёнок. А грустно оттого, что эта ночь не прибавит веселья в его глазах. Ох, до чего же ей стало холодно и тоскливо, когда она увидела, как он сворачивает за угол, туда, где находится остановка автобуса. Ох, до чего же трудно ей было спрятать раздражение против Генриха и даже против тёти. Если бы их не было, если бы она одна приехала на автобусе, то всё могло получиться по другому. Может быть, он даже осмелился бы поцеловать. И что бы она тогда сделала? Ирочка тряхнула головой, отгоняя несбыточные сладкие мечтания.

— Давайте считать, что мы договорились, — ворвался в её мир голос Генриха. — Вы звоните мне до окончания занятий, и через пятнадцать минут моя машина ждёт вас у консерватории или у того здания, где будет концерт. Это ведь такие пустяки, что мне даже жаль тратить время на их обсуждение. Если меня не будет или я не смогу приехать сам, то приедет мой шофёр.

— Ну зачем вся эта суета? — голос Иры звучал безучастно и грустно. Усталость опять навалилась на неё с прежней силой. Ей хотелось побыстрее попасть домой. — Ни к чему всё это. То, что произошло со мной прошлой ночью — чистая случайность. Вы извините, но меня ноги не держат. Я ужасно хочу спать. Давайте отложим этот разговор на завтра, а?

— Ирочка, потерпи немножко. Нельзя же так сразу. Генрих прав, — Екатерина Михайловна изо всех сил старалась создать и поддерживать атмосферу если не любви, так доверия, если не доверия, так, хоть, терпимости. — Ведь если Костя узнает, что произошло с тобой прошлой ночью, то не миновать ещё одного приступа. Конечно, он выделит машину, чтобы привозить тебя с поздних концертов и занятий, ведь он хотел это сделать, и сделал бы, если бы не твоё упрямство. И всё равно, он будет беспокоиться и тревожиться. И это при критическом состоянии его здоровья. Ты же знаешь, ему никак нельзя сейчас волноваться. И потом, ведь не каждый же день ты будешь задерживаться до поздней ночи. Можно будет заранее обо всём договориться. Это же очень редко. Нам с тобой лишь бы конкурс пережить, а потом уже легче будет. Я не вижу ничего плохого, если Генрих лишний раз увидится с тобой.

— И я тоже не вижу ничего плохого, — вздохнула Ира. — Но, ведь, Генрих очень сильно занят. Я думаю, что можно будет вызывать такси. Ну давайте отложим этот разговор до следующего-раза. Сейчас у меня одно желание — спать. Я боюсь, что не дотяну до конкурса. Мне кажется, что эта кошмарная жизнь никогда не кончится. Я уже не верю, что закончу консерваторию.

— Милая Ирочка, — тоже вздохнула Екатерина Михайловна, касаясь одновременно и руки Генриха, и руки племянницы. Прикосновением к Генриху она пыталась остановить его тираду по поводу такси, а прикосновением к Ире пыталась притушить пожар раздражения, всё сильнее и сильнее разгорающийся в голосе племянницы. — Как я тебя понимаю. Ну разве мыслимо выдержать такое: целый день заниматься, а потом ещё и концерт! Да ни один взрослый мужчина не выдержит такого напряжения. Но что делать? Ведь, надо. Ободряй себя словами, что это последний курс. Так стоит ли рисковать своей судьбой? Ты права, это чистая случайность, что в эту страшную злополучную ночь рядом оказался честный и порядочный человек. А второй раз его уже не будет. А если грабителям понравилась твоя ценная скрипка, то они не поленятся напасть и ещё раз. Зачем же рисковать своей жизнью?

— Екатерина Михайловна абсолютно права, — вмешался Генрих. — Я не собираюсь надеяться на слепой случай и рисковать твоим будущим. Зачем? Разве мне трудно или обременительно? Или это разорит меня? Да я буду работать продуктивней и надежней, зная что ты в полной безопасности. Ну почему ты мне не позвонила с вокзала?

— Я вышла с вокзала, а тут автобус стоит. Ну, я и села в него, — вяло оправдывалась Ира. — Поезд выбился из графика. Телеграмму давать совершенно невозможно, так как никто уже не знает, когда он в Новопольск прибывает. И вообще, всё пошло как-то наперекосяк. И потом, я же не знала, что они за мной следят. Ещё с вагона-ресторана.

— Ты их видела ещё в поезде, в ресторане? — ужаснулась тётушка.

— Ну, я не совсем уверена, что это именно они все там были, — пожала плечами Ира. — Я не присматривалась. Но того, который ехал со мной в автобусе, а потом выхватил скрипку, уж его-то я

точно видела в ресторане поезда. Такую физиономию невозможно позабыть. Я как увидела, что он, такой жутко чёрный, вышел из автобуса вместе со мной, так мне плохо стало.

— Нет, телеграмму надо было дать сразу же, как взяла билет, — упрямо гнул своё Генрих. — А мы бы тут сами разобрались, опаздывает поезд или не опаздывает, и на сколько опаздывает.

— Да не могла я дать телеграмму, — вяло пыталась оправдаться Ирочка, уже совершенно не надеясь найти понимание. — Я только взяла билет и сразу же в вагон. Только села, и поезд отправился. Вы не представляете себе, как меня дорога измучила. Я ужасно устала. Я спать хочу. Не мучайте меня.

— Ну ладно, ну хватит, — выступила на защиту племянницы тётушка. — Ну сколько можно всё об одном и том же? Ну неопытная девушка. Зачем ворошить то, что уже прошло? Впредь она постарается быть разумнее. Посмотри на неё, она устала, не успела отойти от дороги, а её сразу же на концерт. Ну прошу тебя, не трожь её сейчас, а то с ней опять будет истерика.

— Но ведь мы Ирой почти не видимся, — никак не мог успокоиться Генрих. — Я уже позабыл, когда мы с ней оставались наедине.

— Ну прошу тебя, — тётушка определённо занервничала. — Только не сегодня. Ты представить себе не можешь, сколько она играет на скрипке. Это уму непостижимо. Ты не знаешь. Что с ней было в ту ночь. Я уже хотела вызывать скорую. Прошу тебя, дай ей хоть немного отойти, успокоиться. Ведь у неё впереди отборочный конкурс в консерватории. Если она победит, то будет участвовать в международном конкурсе. Если победит в международном, то это не только слава и почёт, но это и контракты, и гастроли, в том числе и за границу. Это гарантия преподавательской деятельности. Это обеспеченное будущее. Ну подойти ты к этому, как к её бизнесу. Потерпи, пожалуйста. Осталось совсем немного. Неужели ты не понимаешь, как ей сейчас трудно? Неужели в тебе нет ни капельки сочувствия? Ведь ты сам говорил, что такой красивой и прославленной жены ни у кого нет и не будет. Ты говорил, что лучшей рекламы для твоего бизнеса придумать невозможно.

Екатерина Михайловна извлекла из своей колоды последний козырь, и он, конечно, сработал. Когда речь заходила о рекламе, Генрих согласен был на любые жертвы.

— Ну ладно, — Генрих очень постарался изобразить озабоченную неудовлетворённость. — Но я могу хотя бы надеяться на то, что от моей помощи не будут отказываться?

— Да разве же речь идёт об отказе от твоей помощи! — всерьёз обеспокоилась Екатерина Михайловна. — Ты неправильно понимаешь слова Ирочки. Она хочет отдыха и покоя. Она очень гордая, поэтому боится загрузить тебя своими заботами.

— А мне хочется, чтобы всё было хорошо, чтобы моё стремление быть полезным оценили по достоинству. Тогда можно и потерпеть. Я тоже человек с понятием.

О, когда заходила речь о бизнесе, то Генрих легко находил в себе силы для терпеливого ожидания. Тем более, что он не собирался ущемлять свои мужские потребности из-за каких-то странных капризов своей будущей жёнушки. Было бы желание и деньги. А при наличии этого джентльменского набора настоящий мужчина, а Генрих не собирался зачислять себя в другую категорию мужчин, всегда сумеет отыскать красивую и уступчивую девочку.

— Успокойся, всё будет хорошо, — старалась изо всех сил тётушка. — Вы молодые. У вас всё ещё впереди. А пока, прошу тебя, дай ей хоть немного отдохнуть. Отдохнёт, и заулыбается.

— Ну хорошо, будем считать, что мы обо всём договорились, — согласился потерпеть Генрих. Он тепло попрощался с женщинами, сел в машину и укатил.

Они молча проводили яркое сияние задних красных фонарей, дружно повернулись и пошли домой. Первой через калитку прошла Ирина. За ней ступила во двор тётушка. Она повернулась, чтобы затворить на ночь калитку, и вдруг, увидев что-то у себя под ногами, испуганно остановилась.

— Ой! Что это? — она наклонилась, чтобы рассмотреть свёрток, лежащий около столбика.

Ира удивлённо оглянулась, подошла к тёте. Тоже склонилась над непонятным свёртком.

— Коробка какая-то, — удивилась Ира и взяла свёрток в руки. — Откуда она здесь? Как она сюда попала?

— Не трожь,— испуганно зашептала Екатерина Михайловна. — Вдруг это бомба? Надо милицию вызвать.

— Тётя Катя, успокойтесь! Ну что вы такое говорите? — тихо приговаривая, Ирочка присела на корточки, положила рядом с собой футляр со скрипкой и начала не торопясь разворачивать газету. — Так мы скоро и от воробья шарахаться начнём. О, обувная коробка. А в ней что? Ой, тётя Катя, смотрите, так это же мои туфельки. Как же они тут оказались? Так это же.., это же.., —даже если бы мы подвергли нашу Ирочку самому строгому допросу с самым очень жестоким пристрастием, чтобы допытаться у неё, почему она так и не произнесла имя Коли, то и тогда нам ничего не удалось бы узнать. И вовсе не оттого, что у неё была чёткая и строгая программа действий. Нет, она сама не знала, почему умолкла на полуслове. Но имя Коли у неё не смогли бы вырвать и на дыбе. — Туфельки мои родненькие, туфельки мои любименькие, — Ирочка прижала свои туфельки к щекам и даже, кажется, поцеловала их.

— Ну что ты остановилась прямо на дорожке? Разве нельзя было находку в дом занести? — Екатерина Михайловна никак не могла понять причину радостного возбуждения племянницы. Только что у неё ноги подкашивались от усталости, а теперь готова хоть в пляс пуститься. — Подумаешь, старые туфли отыскались. Прямо там, событие великое. Даже если бы и совсем пропали, вспоминать бы и не стоило. У тебя совсем новеньких и ни разу не ношенных целая куча лежит.

— Ой, тётя Катя, ну как вы не понимаете? Ведь это же мои самые любимые туфельки. Мне так хорошо в них. У них хоть каблуки и высокие, а нога почти не устаёт. Все остальные я долго носить не могу, а в этих хоть стометровку беги, — Ира вернула туфли опять в коробку, взяла скрипку и выпрямилась.

— Нет, меня другое интересует, — задумчиво произнесла Екатерина Михайловна. — Как твои туфли попали к нам? Ведь не сами же они прыгнули в коробку, завернулись в газету, обвязались тесёмкой и прибежали сюда? Ведь кто-то принёс их? Значит, он знает, где ты живёшь. Знает, что калитка у нас оказалась открытой. Нет, это тот самый мужчина, который спас тебя от ограбления. Он хорошо знает тебя. И ты его должна знать. Не может быть, чтобы ты его не знала. Ты что-то скрываешь от тёти, которая любит тебя и всю жизнь отдала тебе.

— Тётя Катя, ну опять вы за своё, — Ира взяла Екатерину Михайловну под руку и осторожненько повела к дому. — Ну сами посудите. Ну вспомните, что нам милиционеры говорили. Он был один, а их было четверо. Он от них убежал. Бежал через огороды. Вспомните, вы мне сегодня говорили, что некоторые жители того квартала жаловались, что кто-то потоптал им огороды и поломал заборы. Тётя Оля показывала всем даже оборванный кусок штанины. — Ну как он мог поднять мои туфли? Ведь я их сбросила так, что они разлетелись в разные стороны. Чтобы взять их, надо было сначала отыскать их, подобрать. Да за это время грабители бы его поймали и убили. Нет, то, что вы предполагаете, совершенно неисполнимо, нереально.

— Как же ты объясняешь появление твоих туфель у нас во дворе? — спросила Екатерина Михайловна.

— Ну смотрите, вот тётя Оля показала всем кусок штанины. Все уже слышали о том, что произошло на нашей автобусной остановке. Милиционеры спрашивали не только нас об ограблении на остановке. Так люди могли узнать, что это случилось именно со мной. И тот, кто нашёл мои туфельки, тот и положил их нам во двор. Дома никого не было, вот и положил молча.

— Ага, — скептически усмехнулась тётя. — Не просто принёс и перекинул через забор, а нашёл чистенькую коробку, газетой обвернул, и тесёмкой обвязал. Нет, ты от меня что-то хочешь скрыть. Это, несомненно, был парень. И он влюблён в тебя.

— Ну что, я такая дурнушка, что в меня нельзя влюбиться? — засмеялась Ира. — Я же не говорю, что он не влюблён в меня. Я говорю, что не видела его лицо, поэтому не могла узнать его.

— Ой, у меня такое впечатления, что вы с ним против меня в сговоре, — покачала головой Екатерина Михайловна. — Послушай, а вдруг там в коробке или туфлях лежит его послание тебе? — загорелась тётушка новой идеей. — И он тебе объясняется в любви, и просит о свидании. А ну, дай мне коробку, я дома всё внимательно осмотрю и потом тебе расскажу.

— Ой, тётя Катя, ну не надо. Ничего там нет, — Ира всерьёз испугалась. — Ну что вы такая подозрительная?

— А вот мы сейчас с тобой здесь, на ступеньках всё и проверим, — решительно произнесла Екатерина Михайловна. — И нечего бояться, если тут, и правда, ничего нет. Дай коробку.

И не успела Ирочка опомниться, как тётушка завладела коробкой. Уселась на ступеньки крыльца и сноровисто этак осмотрела и обувь, и коробку. Но ничего не нашла.

— Ничего не пойму, — чуть не застонала Екатерина Михайловна. — Это что же получается? Вот он пришёл, принёс твои туфли и ушёл? И ничего ему не надо? Никакого вознаграждения?

— А это современный принц, — засмеялась Ирочка, облегчая своё сердце от тревоги, которую она испытала, пока тётушка искала послание в туфельках. — Он сначала делает для меня доброе дело, а потом приходит и требует, чтобы я вышла за него замуж.

— Тьфу на тебя, нам только принца из нищих не хватало, — презрительно хмыкнула тётя.

— А почему из нищих? Может быть, он, как раз, очень богатый?

— Богатые на автобусах не ездят, — быстро нашлась тётя. — И что это на тебя сегодня нашло? Ты что, считаешь, что он теперь может прийти к нам знакомиться или даже свататься? Хорошенькое дело. Нет, ты не увиливай, милая, ты скажи честно и откровенно, без утайки: ты знаешь того человека, который спас тебя от грабителей? Не может такого быть, чтобы это был совсем незнакомый тебе мужчина. Я всё время думаю об этом, но чем больше думаю, тем меньше понимаю что-нибудь. Если бы это был местный парень, то о нём бы уже все знали и говорили, и мы бы уже знали имя парня. Значит, он был не из наших.

— "Молодец, тётушка, — подумала Ира. — Всё правильно угадала".

— А если он не местный, то что ему делать ночью в нашем районе? Нечего. Остаётся только одно предположить: какой-то парень или провожал тебя, или захотел познакомиться с красивой девушкой. Но как он, в таком случае, оказался на остановке автобуса, ведь он не выходил вместе с тобой из автобуса?

— Красиво как, — вздохнула Ира. — Только не забывайте, что я приехала на поезде, усталая, мне было совсем не до романтики.

— Тогда я, вообще, ничего не понимаю, — чуть не застонала тётя.

— И я тоже.

— А может быть, ты, когда встала с поезда, позвонила ему. И он встречал тебя на нашей остановке? Ну не верю я, что он абсолютно случайно оказался на остановке автобуса и случайно защитил тебя от грабителей. Я же не маленькая девочка, я уже давно не верю в случайности. А теперь, после появления твоих туфель, я ни капельки не сомневаюсь, что он не просто знает тебя, а влюблён, знает, где ты живёшь, смотрит на окна нашего дома, почти следит за тобой.

— Ну, не знаю, в чём вы там уверены, тётя Катя, а я вам точно говорю, что никуда я с вокзала не звонила. Да, нас с автобуса вышло четверо: Я, мужчина с женщиной, которых я видела раньше, но не знаю точно в каком доме они живут и как их звать, но если хотите, я могу вам указать их при встрече, а последним из автобуса вышел тот страшный грабитель, тёмный такой, как будто из земли вылез. И ничего я не вру. И никогда в жизни я вам не врала. За что вы на меня так? Чего вы добиваетесь?

— Ой, Ирочка, да ничего я не добиваюсь. Просто, не могу я поверить, что ты не знаешь этого парня. Вот не могу поверить, и всё тут. Вот хоть ты убей меня, а не верю, и всё.

— Да зачем же мне убивать вас? — вздохнула Ира и, взяв тётушку под руку, прижалась к ней плечом. — Вы мне ещё пригодитесь. Единственно, что я могу вам сказать, так это только то, что во всей этой истории мне самой многое непонятно. Но вы обратите внимание, я же не говорю, что совсем не знаю этого парня, что никогда не видела его. Может быть и видела. Но ведь у него лицо было закрыто. Как же я могла его узнать? Может быть, я когда-то раньше и встречалась с ним. Может быть, когда-то раньше мы и ехали с ним в автобусе или троллейбусе. Не знаю я, не уверена. Единственно, что я точно могу сказать, так это, что я не знаю о нём почти ничего: ни где он живёт, ни где и кем работает, ни как его найти. Да ничего я о нём не знаю. Что вы хотите от меня? Мне в тот момент было, вообще не до разглядываний и отгадываний. Это мы сейчас с вами так спокойненько сидим и говорим, а мне тогда было очень страшно. И потом, вот вы говорите, что вас и то тревожит, и другое. А мне вот непонятно, как вы узнали, что он не ехал со мной в автобусе? Я никому ничего об этом не говорила. Откуда вы это узнали? Я об этом подумала только сейчас. Тогда мне совсем не до этого было. Я как вышла из автобуса, как увидела этого чернявого, что он тоже из автобуса вышел и следом за мной идёт, всё во мне так и обмерло. А тут позади автобуса легковая машина стоит, а на переднем сидении рядом с водителем, ближе ко мне, сидит, белобрысый парень, на мушкетёра похож. Я его, как и чернявого, ещё в поезде, в вагон ресторане видела, они позади меня за столиком сидели. Они так нехорошо на меня посмотрели. В общем, страшно мне стало. И ничего я дальше не помню.

— А почему ты милиции ничего не сказала, что видела их в поезде, в ресторане? — спросила Екатерина Михайловна, стараясь не задерживать внимание племянницы на своей осведомленности о том, что спаситель Иры не ехал с ней в автобусе.

— А они меня и не спрашивали о чём-то подобном, — пожала плечами Ира. — Их интересовали только данные о том человеке, который помешал грабителям ограбить меня. Они меня, просто, поразили: так дотошно расспрашивать о моём защитнике и нисколько не интересоваться грабителями. Удивительно.

— Да? — не очень-то и обеспокоено пожала плечами Екатерина Михайловна. — Не знаю, не знаю, лично мне они показались вполне приличными людьми. А полковник, так вообще, мне кажется, достойнейший человек. Ты всегда была слишком привередлива в отношении к мужчинам. Когда-нибудь, тебе придётся расплачиваться за это, попомни моё слово.

— Полковник? — приглушённо воскликнула Ира, не скрывая своего возмущения. — Да более толстенной, бессмысленной и наглой физиономии мне никогда не приходилось видеть!

— Ну почему же так сразу и наглой? — удивилась Екатерина Михайловна столь резкой оценке почтенного, на её взгляд, человека. — Просто, у товарища такое выражение лица.

— А и не утверждаю, что у него другое выражение того, что вы изволили, тётя Катя, назвать таким неподходящим к данному случаю словом, — лицом, — Ира высвободила свою правую руку и нарисовала ею в воздухе огроменный круг, воткнув указательным пальцем почти совсем рядом две маленькие, кругленькие пуговицы вместо глаз. — Нет, вас ослепило сияние пуговиц на его мундире. А как он осматривал всё в нашем доме? Это же взгляд оценщика из ломбарда. Ой, аж вспомнить страшно.

— Ну и что такого странного в его взгляде ты отыскала? — не разделила возмущения племянницы Екатерина Михайловна. — Пускай посмотрит и поучится, как надо жить. Разве у нас что-то плохое есть в доме? Или мы бедно живём? Я считаю, что каждый нормальный человек с удивлением и восхищение должен смотреть на наш дом и на обстановку в доме. Я много сил приложила, чтобы вы с Сашенькой жили в нормальных человеческих условиях. И мне очень приятно, когда мои старания получают высокую оценку у людей, разбирающихся в искусстве.

— А вы обратили внимание, как он смотрел на меня? — продолжала возмущаться Ира. — Он же раздел меня догола своим взглядом. Аж мороз по коже прошёл. Я бы умерла от страха, если бы, не дай Бог, осталась с ним наедине в одной комнате.

— Ну, это ты, как всегда, преувеличиваешь, — улыбнулась Екатерина Михайловна. — Ты — красавица, и он это оценил. Что же тут удивительного, если мужчина тобой заинтересовался?

— Ага, — пробормотала Ира, зябко передёргивая плечиками. — Но я не девка из стриптиз клуба, чтобы на меня так пялиться.

— Подожди, вот пройдёт твоё время, и ты о его взглядах будешь вспоминать с тоской, — так же тихо проговорила Екатерина Михайловна. — Это ты сейчас, пока молодая и красивая, так презрительно относишься к людям. Но молодость пролетит, как яблонь белый дым, придут морщины и дряблая кожа, тогда ты совсем по-иному будешь относиться ко взглядам мужчин. И тогда вспомнишь ты мои слова, но будет поздно.

— Ах, оставим их в покое, мне сейчас этого, наверное, не понять, — махнула рукой Ира, — меня сейчас волнует совсем другое.

— И что же тебя сейчас волнует? — спросила Екатерина Михайловна, возвращаясь из своих мечтаний к реальной жизни.

— Мне очень хочется, чтобы вы ничего не говорили Генриху о моих туфлях. О том, что какой-то неизвестный мужчина, может быть, влюблён в меня, — попросила Ира и опять взяла тётушку под руку. — Пусть всё это останется нашим с вами секретом.

— Ну, нашла о чём просить, — махнула Екатерина Михайловна. — Да как тебе не стыдно нападать на меня за это? Да с чего ты взяла, что я должна рассказать обо всём Генриху?

— Я знаю, что вам Генрих очень сильно нравится, — горячо зашептала Ира. — И вы очень хотите выдать меня замуж за него. Но прошу вас, не говорите ему ничего о моих туфельках.

— Да опомнись ты, детонька, — Екатерина Михайловна, решив, что пора и заканчивать этот затянувшийся ночной разговор, уже поднялась, и поставила ногу на первую ступеньку, — но услышав от своей племянницы такую понапраслину на себя, остановилась и повернулась к Ире. — Ирочка, ты же знаешь, что у меня нет детей, что твой папа — мой брат. Что ты, Сашенька и Володя для меня как родные дети. Зачем же ты на меня так? Если я и хочу, чтобы вы с Генрихом поженились, то только потому, что Генрих надёжный муж. У него и машины, и отличная квартира, и шикарная дача, и собственное дело. Он и Косте помог достать денег, чтобы выкупить базу отдыха. На эти деньги мы расширили земельный участок и перестроили этот дом. Разве я не понимаю, что хоть дом и записан на моё имя, но весь он для вас, а не для меня. Чтобы было вам где приклонить голову, отдохнуть душой, если случится в жизни что-то страшное. Ирочка, родненькая, голубушка ты моя, да зачем же ты меня в друзья Генриха определила? Разве я не вижу, кто такой Генрих? Разве я не вижу, что он очень опытный мужчина? Что ты у него далеко не первая? А судя по тому, как он спокойно относится к вашим долгим разлукам, можно догадаться, что он не обижает себя отсутствием женской ласки. Всё я вижу. И твою растущую неприязнь к нему тоже вижу. Хотя и стараюсь не показывать этого, — Екатерина Михайловна обняла Иру и прижала её к себе. — Но Ирочка, красавица ты моя, ты уже не маленькая, ты же знаешь, ведь Костя взял деньги под земельный залог. И если ему не удастся в срок отдать деньги, то мы можем потерять Русановку, наш корень, наше фамильное достояние, которое они отняли у нас. Это наша родовая земля, мы все вышли из неё! Но это не так важно по сравнению с другим. Ведь самое страшное заключается в том, что Костя, братик мой дорогой, папочка твой возлюбленный, страдает. А страдает он потому, что не удалось ему закрепить Русановку за вами. А не удалось потому, что иссякла в нём жизненная сила. Иссякла со смертью жены, мамочки твоей любимой. Разве я не вижу, что Кости почти нет с нами, что его на этом свете уже почти ничего не интересует. И если ему не удастся закрепить Русановку для своих детей, то он этого не переживёт. Ирочка, прости меня, если я тебя чем-то обидела. Но душа моя болит только о вас: о тебе и о Сашеньке. И сердце моё обливается кровью, когда я думаю о Володеньке. Да разве же я позволю себе рассказать Генриху наше, семейное, женское? Прошу тебя, не надо обо мне так думать, Ирочка, доченька ты моя дорогая. Не заслужила я этого.

И они обнялись, и заплакали, и опять присели на ступеньку крыльца, и утешали себя всеми правдами и неправдами. Долго бы они так ещё сидели, если бы не вышла из дома Шурочка, младшая сестра Иры.

— Ой, надо же, а они здесь сидят, под навесиком устроились, — не скрывая обиды, проговорила Сашенька. — Я их жду, жду, а они здесь сидят. Вы что? Плачете? И я хочу с вами поплакать.