Дарин: прелесть-то какая! адекватное кинцо про лыцалей!! сугой!! |
Серегина: Мне тоже. Удачной охоты |
Рыссси: Дичь ждёт. |
Рыссси: Мне надо идти. |
Рыссси: В календаре преднамеренно спутались числа |
Серегина: Подарите войлочные тапочки) |
Серегина: *нибудь. |
Серегина: Кто-ниубдь, научите меня смирению. |
Серегина: "Я не со зла" |
Рыссси: Время назад |
Серегина: Запах валерьянки, книги про народную медицину с уринотерапией. |
Серегина: Сериал "Обручальное кольцо", 700 серий, Донцова, аптека, беседы о тарифах, экономия света. |
Серегина: Теплый халатик, войлочные тапочки, фланелевая ночнушка, ортопедические туфли. |
Серегина: Теперь приземленные заботы о хлебе насущном. |
Серегина: Нет, косынка в утиле. Я отвоевалась. |
Рыссси: Только косынку поалее и лицо как следует закоптить — боевая раскраска |
Серегина: Я видела, как они держат "ружо". Не похоже, чтобы они быстро сумели им воспользоваться. |
Рыссси: С тобой — куда угодно |
Серегина: Барон, Вам мы сопрем что-нибудь более одухотворенной и ядроподобное. Хотите с нами по арбузы-дыни? |
Рыссси: У них ещё и ружо имеецо |
|
Иван Матвеевич, муж моей тети, был инженером на городской электростанции, и его называли «ленинградец». Тетя познакомилась с ним в зоне , где он отбывал наказание за халатность в работе, когда на испытаниях в 1946 году произошла авария на судне, которое делали на кораблестроительном заводе, где работал родственник. Иван Матвеевич радовался, что его не расстреляли, после войны и перенесенного голода в блокадном Ленинграде лагерная пайка и воздух тайги были намного лучше, чем расстрельная статья. Иван Матвеевич попал на работу в зону, которая готовила «ответ» американскому империализму после создания атомного оружия, и его освободили в начале пятидесятых досрочно.
В Ленинград он не вернулся: хотелось работать в Сибири, да и в Ленинграде родня от него отвернулась после приговора, боялась «запачкаться». Так они и сошлись: тетя Зина — бухгалтер в «шарашке» и инженер-кораблестроитель — досрочно освобожденный защитник Ленинграда.
Иван Матвеевич чем-то отличался даже от своих товарищей по несчастью, инженеров, которые вместе с ним остались в Канске, подальше от центра и активной политической жизни большой северной столицы. Он манерничал в речи, жестах, поступках, любил поучать и не терпел возражений. Один раз я ,одиннадцати лет от роду, сделал ему замечание по поводу того, что взрослые задают детям порой очень глупые вопросы и он долго кричал что-то о недостатках моего воспитания.
У Ивана Матвеевича был существенный недостаток своего воспитания — где бы он не был, он всегда после еды облизывал тарелки совершенно никого не стесняясь. Это были последствия голодной блокады и он уже не мог перебороть свою слабость, его разум не сопротивлялся инстинкту самосохранения. Я тогда понял причину этого явления, когда прочитал рассказ Джека Лондона “Любовь к жизни”. Но его товарищи по несчастью всегда помнили его грешок и в гостях, в ресторане, на любой пирушке в конце застолья давали ему команду на лизание тарелки и он покорно выполнял поставленную задачу.
Когда Иван Матвеевич умер, то в Канск на похороны неожиданно прилетела из Ленинграда сестра Ивана Матвеевича, очень строгая и решительная дама. Она объявила, что должна выполнить семейную миссию — снять невзрачное белое кольцо с руки покойного и на глазах потрясенной родни тети Зины выполнила это. Кольцо оказалось платиновое и его не приняли всерьез ни энкэвэдэшники, ни зеки и сняли его уже на свободе родственники. Предка Ивана Матвеевича царь Петр I пожаловал дворянством за идею гербовой казенной бумаги и фамилия Ивана Матвеевича была известной — Абрамов.