Дарин: прелесть-то какая! адекватное кинцо про лыцалей!! сугой!! |
Серегина: Мне тоже. Удачной охоты |
Рыссси: Дичь ждёт. |
Рыссси: Мне надо идти. |
Рыссси: В календаре преднамеренно спутались числа |
Серегина: Подарите войлочные тапочки) |
Серегина: *нибудь. |
Серегина: Кто-ниубдь, научите меня смирению. |
Серегина: "Я не со зла" |
Рыссси: Время назад |
Серегина: Запах валерьянки, книги про народную медицину с уринотерапией. |
Серегина: Сериал "Обручальное кольцо", 700 серий, Донцова, аптека, беседы о тарифах, экономия света. |
Серегина: Теплый халатик, войлочные тапочки, фланелевая ночнушка, ортопедические туфли. |
Серегина: Теперь приземленные заботы о хлебе насущном. |
Серегина: Нет, косынка в утиле. Я отвоевалась. |
Рыссси: Только косынку поалее и лицо как следует закоптить — боевая раскраска |
Серегина: Я видела, как они держат "ружо". Не похоже, чтобы они быстро сумели им воспользоваться. |
Рыссси: С тобой — куда угодно |
Серегина: Барон, Вам мы сопрем что-нибудь более одухотворенной и ядроподобное. Хотите с нами по арбузы-дыни? |
Рыссси: У них ещё и ружо имеецо |
|
Бабка Дворачиха жила рядом с железнодорожным вокзалом и городским базаром, на котором и проводила большую часть времени, перепродавая ягоды, семечки и орехи, которые привозили крестьяне из далеких деревень. У ней был сын Митя, дурачок, которого не взяли на фронт по этой причине, и он утешал ее старость. За второго сына, погибшего на войне, она получала небольшую пенсию, которой хватало только на покупку хлеба, — все остальное росло в огородике и шевелилось в стайке. Осенью Митя ходил утром по улице, которая шла к элеватору, и собирал на дороге зернышки пшеницы и ржи. Днем могли и прогнать, но рано утром удавалось насобирать до ведра за раз. Для этого он приспособил гусиное крыло и решето, через которое просеивал зерно от пыли и грязи, и поэтому сам всегда был чумазым.
Летом Митя ходил на поскотину за грибами, за щавелем, которые его мать продавала на рынке, приносил всегда по два мешка травы, которую хрюшка поедала с аппетитом, а потом на ее сале появлялись розовые прослойки, за что сало ценилось больше.
Каждый день Митя ходил в мясной павильон и узнавал стоимость свинины за один килограмм. Потом возвращался домой, и встречные знакомые и малознакомые люди спрашивали его: «Митя, почем свинина?» Для нас, мальчишек, это стало его прозвищем, но он не обижался и всегда подробно рассказывал о стоимости мяса, сала, ливера, ног и головы. Митя чувствовал себя состоятельным человеком, потому что у него росла свинья. На свинью уходила половина выращиваемой на огороде картошки, к ней покупали немного отрубей и зерна у крестьян, которые все это получали на трудодни и сбывали в городе, чтобы иметь деньги, которых в колхозах не получали вообще.
Один раз я сильно засомневался, что Митя дурачок. По весне Митя повел чушку к городскому ветеринару на освидетельствование перед забоем на мясо. У свиньи замерили температуру с помощью градусника в том месте, где его невозможно было разбить, и через несколько минут Мите сказали, что температура высокая и свинья, возможно, приболела — справку Мите не дали, значит, мясо продать было нельзя. Грустный Митя со свиньей на веревочке отправился домой. Загнав свинью в стайку, он вышел на улицу и сел на завалинку на углу дома, откуда он обозревал перекресток улиц Коростелева и Революции. Было тепло, и вода на крыше избушки потихоньку таяла, наращивая сосульки на досках крыши. Сверху на Митю капало, и он поднял голову. Долго смотрел вверх, а потом побежал в стайку. Митя снова повел свинью к ветеринару. Свинья почему-то была задумчивой — шла, не отвлекаясь, как будто чего-то ждала. Назад Митя вернулся веселый и со справкой. Свинью Митя “вылечил” сосулькой, и до этого дошел сам, у него проснулось теоретическое мышление.