georg — ВЕЧЕР. ИРА — 2

— "Не верьте ему! Он не покупал билет! — чуть не закричала Ирочка. — А если купил раньше, то не может быть, чтобы случайно оказался на морском вокзале, случайно помог мне с вещами, да ещё так же случайно чуть ли не целовал меня в переполненном троллейбусе, а я так же случайно льнула к нему, как молодая жена в медовый месяц. Ужас!"

Она не успела домыслить всё до конца.

— Молодой человек, — обратилась к нему пожилая женщина, которая сидела внизу у окна, на боковом сидении. — Извините, не знаю как вас зовут. Эта верхняя полка над вами — ваша?

— Меня зовут Коля. И полка, если судить по билету, моя, — ответил Коля и глянул на свою прекрасную незнакомку.

Ирочка поняла, что он сообщает ей своё имя.

— "Спасибо и за это", — мелькнуло у неё в голове.

— А не могли бы вы со мной поменяться? — спросила пожилая женщина. — У меня тоже верхняя, только боковая. Но я не могу спать на боковой. Это же сплошное мучение для меня.

— Да почему же не поменяться? — согласился Коля. — Мне без разницы на какой полке ехать.

— Вот спасибо, — обрадовалась женщина. — Пойду, проводнице скажу, чтобы она билеты переложила.

Вернувшись от проводницы, женщина оживлённо стала перебираться на новое место. Ей помогал мужчина, который тоже сидел за столиком нижней боковой полки. Коля сел на освободившееся место, закинув свой портфель на верхнюю полку. Мужчина сел напротив.

— А у меня, понимаешь ты, с ногой нелады. Мне лезть на верхнюю полку, так это целый спектакль, — объяснял он Коле свои мытарства. — Вот и приходится жене вместо меня по верхним полкам лазить. Так что, спасибо тебе. А у моей жены головокружение начинается, когда она едет в поезде на боковой полке.

— Да ладно, пустяки, — махнул рукой Коля.

— А мы с женой у сына были. Внука ездили повидать. Овощей с огорода отвезли. Мяска консервированного. Из под Тимашевской мы. Может слышал или бывал когда?

— Слышать — слышал, но бывать не приходилось, — ответил Коля, глядя в окно на проплывающие мимо свидетельства технического прогресса: пыльные и грязные склады, замызганные мастерские, замусоренные платформы, навевающие безотчетную тоску будки стрелочников и дома придорожных рабочих. Трудно было даже понять причину этой тоскливости.

Может быть, дело было в том, что нормальному человеку, не привыкшему к этой неустроенности, невозможно было представить улыбку, детский смех, человеческое счастье в этом вонючем царстве креозоченных шпал, серых железобетонных столбов, тоскливо мерцающих парных ниточек рельс, то прямолинейных, то сбегающихся и объединяющихся, то наоборот, разбегающихся, множащихся, убегающих куда-то в сторону, ныряющих и скрывающихся в железных подворотнях. А

может быть, всё дело было в толстенном от многолетних напылений слое охры, цвет которой резко, просто кричаще диссонировал с любым из живых цветов природы, окружающей этот стальной мир. А может, всё дело было в запахе курного угля, которым было пропитано всё вокруг. Да мало ли причин найдется для человеческой тоски! Были бы люди, а уж тоску нагнать на себя и всё окружающее они всегда сумеют.

— У нас двор и сарай выходят прямо на берег реки. Утей, индюков, кур и гусей не сосчитать. А есть некому, — продолжал мужчина. Вот и возим. То дочери отвезём, то сыну. Но с такими ценами за проезд много не наездишься.

Коля не стал ни поддакивать, ни возражать попутчику. Каждый живёт в том мире, который он сам создал себе, поэтому все претензии и жалобы надо предъявлять только себе, стоя перед зеркалом. Женщины, тем временем, не желая тратить время на никчёмные разговоры, начали устраиваться поудобней. Они получили постельное бельё, а Коля каждой их них с самой верхней полки достал по матрасу. Затем они одна за другой потянулись в туалет умыться и переодеться.

К тому времени поезд уже покинул каменные джунгли города, оставил позади частный сектор с приусадебными участками, огородиками и садиками, бросил позади себя дачный район, изуродованный чудовищной теснотой и ужасающим разнообразием причудливых всплесков архитектурной фантазии. И полетели под стальные колёса елочки и берёзки, поля и полянки, лесочки и перелесочки.

А туалетный ажиотаж стал потихоньку сходить на нет. Девушка уже приготовила полотенце и мыло с зубной щёткой, сменила туфельки на лёгкие домашние шлёпанцы. Людей у туалета уже не было, но она, озабоченно поглядывая в конец вагона, всё никак не могла решиться.

— "Скрипка очень ценная, — догадался Коля. — Вот красавица и боится оставить её, и со скрипкой идти в туалет не очень-то хочется, и нет никого из знакомых, кому можно было бы довериться. Надо помочь бедолажечке".

Он достал свой паспорт и подсел к ней на постель.

— Вы боитесь за скрипку? — прошептал он ей на ушко. Она чуть напряглась: раскрывать ему свою микро тайну или дальше продолжать мучиться? Коля не стал дожидаться ответа и протянул ей документ. — Вот, возьмите, Это всё, что у меня есть ценного. Я бы вам и деньги предложил в качестве залога моей честности, но сумма настолько крохотная, что боюсь, вы как-то совсем не так начнёте думать о моей чести. Идите спокойно, я посторожу вашу скрипочку.

Она молча, смущённо улыбнулась, ласковым прикосновением длинных, тонких и гладеньких пальчиков отвела его руку с паспортом и решилась. Пошла. Конечно, домашние шлёпанцы не прибавляют грациозности походке, но если она есть, то никакие шлёпанцы не скроют её. Не только мужские, но и спокойно оценивающие женские глаза долго провожали девушку. Легкая, стройная, изящная, прекрасная фигурой, одеждой и лицом, она шла по вибрирующему, качающемуся вагону, чуть согнув в локте левую руку, чтобы ухватиться за откос средней полки, когда вагон качнётся чересчур сильно. Коля восхищённо смотрел на эту картину и глаз не в силах был оторвать.

Как ни уверена была Ира в честности своего нового знакомого, но со своим туалетом управиться постаралась побыстрей. Переоделась и вышла. Светло-синее спортивное трико на штрипках скрыло от Колиных глаз её ножки, но зато чётче подчеркнуло линию бёдер, открыло больше подробностей о рельефе живота. Белая, спортивная, трикотажная маечка с короткими рукавами и покатым вырезом на груди была, быть может не столь нарядна и празднична, как блузка, но зато сколько работы давал его глазам, то и дело чуть приоткрывая выемки под мышками, яснее вырисовывая выпуклости её девичьей груди. Это не говоря о том, что вырез майки позволял течь его взгляду по глубокой ложбинке, начиная от горла, минуя склоны нежных и ароматных грудей, всё ниже и ниже, уходя туда, где его глазам пока быть нельзя, даже если очень хочется.

Когда она вышла и увидела его, сидящего на краю её постели (звучит-то как, а?), распахнувшего глаза от восхищения, боящегося упустить её малейшее движение, ей стало вдруг весело. Да так весело, что она чуть не рассмеялась. Но Ира не позволила себе такой, уже давно не бывалой с ней, роскоши, чтобы не обидеть Коленьку, как она только что, в туалете, запросто называла его, думая о своём попутчике.

Но совсем стереть улыбку со своего лица не стёрла, да и не хотела стирать. В её сердце рождалась новая песня, и она прислушивалась к ней, и подкармливала её веселием духа своего. Ой, как давно ей не было так хорошо, так спокойно и радостно. Ой, как давно она не купалась в безбрежном, тёплом море умиротворения и благополучия. Собственно, рациональный и логично обоснованный, трезвый, так сказать, взгляд и не обнаружит особых причин для радости. Ну подумаешь, со скрипкой всё в порядке. Или ещё одна невидаль: узнала имя парня. Да сколько парней крутилось вокруг неё. И каждый старался побыстрее сообщить ей своё имя. И все глазели на неё, и всем хотелось потрогать её, как красивую игрушку.

Всё, вроде бы, так, но, в то же время, всё совсем иначе. Главное отличие заключалось даже не в том открытом, каком-то сияющем восхищении, которым светились глаза её нового знакомого. Суть праздника её души заключалась в том чувстве, которое ожило в ней, и о существовании которого она успела почти забыть. Осталось только лёгкое воспоминание о том, что когда-то было совсем не так, как сейчас. Когда-то было хорошо, спокойно. И ничего не боишься, и знаешь, что завтра будет ещё лучше, чем сегодня. Это чувство жило в Ире при жизни с мамой. Её сердце ещё жило ощущением счастья. Но со смертью мамы это ощущение погасло. Папа тоже хороший. Но ему всегда некогда, он постоянно в делах и заботах. И только мама всегда была рядом. Её глаза, улыбка, её волосы всегда вот они, всегда готовы прийти тебе на помощь в трудную минуту. Только на порог дома, а глаза и улыбка мамы тебе навстречу: "Ну, как дела? Что новенького?" И что бы ни стряслось, какое бы горе ни нависло над тобой, всё, всему конец. Чуть-чуть слёз, несколько поцелуев, посидели, обнявшись, пошептали, и от любого горя остаётся только лёгкий дым воспоминанья. И снова радостное ожидание утра. И опять всё прекрасно и удивительно.

И всё это было. Какое страшное слово — было! Было, но ушло вместе с мамой. Почему она ушла так рано? Может быть, Бог забрал маму, чтобы она, Ира, дочь её, поняла, кого она потеряла? Чтобы поняла, какое сокровище она имела, и не ценила его? Чтобы, поняв это, сама могла стать для своей дочери, для своей будущей доченьки, утешительницей, лекарством от невзгод этого чудовищного мира? Какая потеря! И как хорошо снова обрести это чувство ожидания счастья. Вечного счастья!

Ира шла по забитому людьми плацкартному вагону, шумному и шатающемуся, а ей казалось, что она идёт в тёплом море безбрежного счастья, купается в изумительно блаженном потоке восхищения, льющемся из его глаз. Но чем ближе подходила она к своему купе, тем строже становилось выражение её лица. И дело было совсем не в том, что она боялась дать волю своим разыгравшимся чувствам, и не в том, что боялась "сглазить" проблеск счастья, и не в том, чтобы не дать Коле слишком много взять себе в голову, чтобы удержать между ними необходимую для сохранения её независимости дистанцию. Нет, всё это живо, и ни о чём она не забыла. Но сейчас её тревожило не это. Сейчас она старалась не выдать посторонним своей радости, не открыть людям сияния своих счастливых глаз.

— Спасибо большое, — прошептала Ира, присаживаясь на свою постель рядом с Колей. Ей очень хотелось чмокнуть его в щечку, но она позволила себе только накрыть его руку своей ладошкой и слегка сжать ему пальцы. — Помогите мне, пожалуйста, поднять сидение, я хочу положить юбку и блузку так, чтобы они не сильно помялись.

— С удовольствием, — ответил Коля. Он помог ей положить вещи и опять сел рядом. — Я считаю, что неплохо поработал сторожевым псом, поэтому смею требовать вознаграждение.

— Да? — удивилась Ира. — И в какой же форме вы представляете себе эту самую свою косточку?

— Ой, форм так много, что у меня и глаза разбегаются во все стороны. Даже и не знаю, на чём мне остановить свой выбор.

— Ну-ну, — она терпеливо ожидала, когда иссякнет его словообильный фонтан. "Ну и лексикон, — думала она сама в себе. — Что-

то совсем необычное для пролетариата. Надо подробненько разузнать, чем он занимается".

— И вот, после длительного и тщательного раздумья решил я остановить свой выбор пока только на самом простом.

— А что значит, это ваше — пока? — она постаралась очень решительно нахмурить брови. — Вы на что это намекаете?

— Нет, нет, вы не подумайте, что я имею в виду что-нибудь нехорошее, — Коля наклонился к её ушку. — Просто, мне хотелось бы узнать ваше имя.

— Ирина, — коротко ответила она. — Но вы мне не сказали, что значит ваше — пока?

— И тут нет ничего предосудительного, — продолжал он спокойненько нашёптывать ей ну ушко. — Ведь я надеюсь, что оказываю вам добрую услугу не в последний раз, поэтому и вознаграждение будет не последним. Мне можно на это надеяться?

— Надеяться всегда можно, — ответила она, чуть отодвигаясь

Однако, совершила, она это действие вовсе не потому, что ей не понравилось прикосновение его губ к её волосам. Напротив. Она и сама хотела бы тоже пошептать что-нибудь ему на ушко, чтобы ощутить тепло его тела, попробовать разгадать, чем это таким необыкновенно приятным пахнут его волосы. Какой-то особый одновремённо и притягивающий, и успокаивающий аромат. Не парфюм. Что-то совершенно иное, тёплое, по-домашнему уютное, вроде бы даже на запах укропчика похоже.

Она могла бы придумать тысячу поводов, чтобы заставить его прикоснуться к ней, да и себя не обидеть удалением от этого интересного, ну просто интригующего, мужчины. Да, она была бы не прочь поиграть с ним в касалочки. Но соседи уже стали с улыбочкой поглядывать на эту симпатичную, мило перешептывающуюся парочку. Вот эти взгляды и заставили Иру отодвинуться от Коли, прекратив очень приятное, щекочущее касание его губ к её волосам.

Но она сумела тут же компенсировать потерю другой, тоже очень интересной и приятной, находкой: слегка отодвинувшись от него, получила возможность более внимательно присмотреться к его странным глазкам. Ира, несмотря на всю непродолжительность их знакомства, уже успела отметить возникновение в себе очень приятного волнения, когда он смотрел ей прямо в глаза, как будто собирался сказать нечто очень важное и хорошее. Причём, важное и хорошее не только для него, но и для неё. И эта вторая деталь была для Иры более интересной и ценной, чем первая, и она очень хотела узнать, что же это такое он хочет сказать ей, но никак не осмелится, и она ждала, когда же он решится на этот подвиг.

— Ну что ж, мы люди не гордые, для нас и такой ответ в радость, — осторожно произнёс Коля после короткого анализа причины её отдаления от него: не хотят ли ему сказать, чтобы он не лез со своими попытками полюбезничать? Однако, обнаружив, что опасность им преувеличена, продолжил. Значит, если мне удастся ещё раз оказать вам полезную услугу, то вы не откажете мне в ответной благодарности?

— Вообще-то, нет, — засмеялась она, пожав плечами. — Я же нормальный человек, и мне не нравится быть неблагодарной. Только, наш договор, а мне кажется, что вы имеете в виду что-то такое, что можно назвать договором. Я не ошибаюсь? — спросила она у Коли, не прекращая тщательно, миллиметр за миллиметром осматривать его лицо. Она мысленно гладила ноздри крупного носа. Может быть, даже очень крупного, но только не слишком и не чересчур. Трогала густые ресницы, потом поднималась вверх к выразительно изогнутым бровям, разглаживала единственную, вертикальную, очень глубокую крутую складку, залёгшую на переносице.

Коля тоже не терял даром времени. Шевеля губами, будто целуя, он долго, внимательно изучал её глаза, потом восхищенно поглаживал взглядом щёчки, а насладившись изумительным совершенством формы точёного носика, опускался и уже никак не мог оторваться от нежного бутона её розовых губок, от манящего, призывающего к томлению сладчайшей страстью язычка, влажно поблескивающего за белоснежным рядом жемчужных зубов. И Коля глазами упивался нектаром, щедро выделяющемся на кончике её язычка, и всем видом внутренней сокровищницы приоткрывающегося при разговоре рта.

— Так вот, — продолжала Ира. — Наш договор сохраняет силу только в том случае, если благодарность, которую вы ожидаете от меня, не превысит моих возможностей. Прошу вас, не ждите от меня чего-то особенного. Вы согласны?

— Всё, что вы говорите — это предел моих мечтаний, — прошептал Коля ей на ушко, придвинувшись к ней как можно близко.

— " Эх, если бы в купе мы были одни, то я немедленно узнал бы, где заканчивается возможное и начинается запретное", — мелькнуло у него в голове, разгорячённой близостью её глаз и губ.

Ира уловила озорную искорку, мелькнувшую в его глазах, и нахмурила брови.

— Я доверяю вам. Обозначение всех пределов, границ и областей возможного будет полностью в вашей компетенции. Я подчиняюсь и обязуюсь не нарушать суверенитета.

— В таком случае, — кивнула Ира головой, слегка отклоняясь от него. — Я подписываю наш уговор. Теперь я прошу вас ответить мне на небольшой вопрос.

— Если он не слишком тяжёлый, то с удовольствием, — прошептал Коля, любуясь её шевелящимися губами.

— Да совсем пустяковый, — тоже попыталась улыбнуться Ира, напряженно следя за выражением его глаз. — Скажите, что вы только что подумали?

— Когда? — Коля сделал вид, что не понял, и серьёзно посмотрел ей в глаза.

— Ой, ну не надо притворяться, что вы уже позабыли, — Ира настороженно улыбнулась. — Вспомните, что вы подумали, когда говорили о пределах ваших мечтаний?

— Значит, притворяться никак нельзя? — Коля потихоньку стал удаляться от её лица. Всё, игры лёгкого флирта закончились. Началось серьёзное изучение друг друга, и любая, даже самая малозначащая, казалось бы, фальшь может надолго испортить впечатление. Поэтому надо быть очень осторожным.

— Никак нельзя, — качнула отрицательно головой Ира.

— Ну что ж, — вздохнул Коля и задумался. — если нельзя сказать, что не помню, тогда надо признаться, что не могу сказать.

— Почему? — Ира насторожилась.

— Выразить словами всю сложность моих размышлений в тот момент мне мешает скудость моего лексикона, ужасающая бездарность и нищета моих лингвистических способностей, которые вполне можно объяснить моим теперешним социальным положением. Одним словом, и рад бы, да не могу.

— Коля, — впервые она назвала его по имени. — Вы странный человек. Неужели ваши мысли были так ужасны?

— Вы пользуетесь запрещённым приемом борьбы, — произнёс Коля после небольшого раздумья и, выпрямляясь, отклонился от неё. — Я честно признался, что не готов выразить ход своих размышлений, а вы начинаете меня обвинять в каких-то ужасах. Да нет же, если мои мысли и можно отнести к ужасным, то не к ужасно страшным или аморальным, а скорее, к ужасно приятным. Вот именно поэтому я и не могу выразить свои мысли доступным человеческим языком. Неужели вы хотите сказать, что готовы выложить все свои мысли? Ну ладно, я скажу, я тогда увидел ваши глаза очень близко и подумал о том, что с удовольствием бы искупался в них.

— Странно, — улыбнулась Ира. — Как это можно? Ну, хорошо, может быть я и не очень была права в своей подозрительности. Но меня интересует вот ещё что. Вот вы сказали что-то о своём социальном положении. А какое оно, это ваше социальное положение? Чем вы занимаетесь?

— Тоже нелёгкий для меня вопрос, — вздохнул Коля. — Дело в том, что в данный момент я безработный. Сейчас я ищу работу.

— А до этого? Чем вы занимались до этого?

— Грузчик, — коротко отрубил Коля, и готовя себя к самому худшему, опустил глаза вниз. Всё, это был его конец.

— Грузчик?! — ахнула Ирина, широко раскрыв глаза. — Как грузчик? Грузчик чего? — она ещё надеялась, что чего-то недопонимает.

— А всего, — Коля пожал плечами и ещё сильнее отодвинулся от неё, словно набирая безопасную для себя дистанцию. Он не хотел давить на её психику. Его больше интересовало, как она его примет: по одежке или по уму? — Свиные окорока и телячьи туши, лес и асфальт, тушёнка, бананы и ананасы, зерно и металл. В общем, всё, что хочет человек для удовлетворения своих быстро растущих потребностей. Вот только ни один из них не знает ни границ этих самых своих насущных потребностей, ни их смысла. Одно сплошное, гигантское и всё побеждающее "хочу, хочу и хочу". Настоящая животная жизнь.

— Но почему? — совершенно не воспринимая его глобального сарказма, зашептала она, и горестное отчаяние заплескалось в её глазах. — Ведь вы же культурный, грамотный, интеллигентный человек. Ну почему именно грузчик? Неужели нельзя найти себе в жизни что-нибудь другое, более достойное для человека вашего уровня? Нет, не верю, — грустно покачала она головой, понимая, что речь идёт не о неверии, а скорее о нежелании воспринять эту, чуть ли не бедственную, новость. И чтобы побыстрее уйти от обрушившейся на неё уж слишком неприятной новости, спросила. — А этот шейный платок, который вы носите, он что, как-то связан с вашей работой?

— Да, — коротко ответил Коля, ласково проведя ладонью по платку, который он носил на шее под воротником рубахи. Это был головной платок мамы. Тонкий, почти прозрачный чёрный шёлк, усеянный крупными и мелкими белыми кругами.

— А зачем он грузчикам?

— Видите ли, иногда приходится работать в очень тяжёлых условиях начал объяснять Коля голосом, в котором и следа не осталось от недавней радости, игры страстей. Голосом, в котором явственно зазвучали грустные и печальные нотки предстоящего расставания. Ах, да если бы только это! Так нет же, в его голосе чуткое ухо могло бы при желании услышать внутреннее страдания мальчика, которого сейчас очень сильно обидят.

Он уже не смотрел на Иру, а сидел в пол-оборота к ней, положив ногу на ногу, обхватив коленку ладонями и глядя в окно. Но с твёрдой уверенностью можно сказать, что ничего он там не видел. Ни мелькания столбов и верхушек деревьев, ни куда-то бегущих проводов, то стремительно взлетающих высоко вверх к макушкам столбов, то опять скользящих вниз. Не могли привлечь его внимание и облака, то и дело перемещающиеся из одного угла вагонного окна в другой в зависимости от того, в какую сторону поворачивал поезд.

А Ира смотрела на него и потихоньку начинала пугаться. Она никак не могла привыкнуть к тем малоприятным, быстрым переходам настроения, которые происходили не только в Коле, но и в ней самой: то восторженная радость, ожидание счастья и наслаждения, а то, вдруг, всё наоборот — печаль, тоска, предчувствие расставания. Она не привыкла к таким переходам, да и не собиралась привыкать. Ей это никак не нравилось, она не хотела таких всплесков. Если сейчас хорошо, то пусть завтра будет ещё лучше. Зачем такие страсти непонятные — грузчик! Мало того, что неприятно, так ведь ещё и абсолютно необъяснимо, нелогично! Ну кому это понравится?

А Коля, не отрывая невидящего взгляда от оконного проема, грустно, уже с чёткой ноткой безнадёжности, продолжал.

— Приходится работать и в открытых вагонах, и на платформах. И это не самая большая неприятность. Гораздо страшней сквозняки и пыль. Но самое страшное — это ледяные трюмы рефрижераторов. Воздух летний, горячий. Работа тяжёлая. Приходится хорошо потеть. А вокруг тебя железо и лёд. Это трудно передать словами. Никакая книга, никакое кино не выразит тех ощущений, которые испытываешь в трюме рефрижератора. Пока работаешь в одном, пусть даже в самом тяжёлом ритме, всё терпимо. Самое опасное, когда случаются длительные перерывы от одного подъёма к другому, когда на тебя, разгорячённого и мокрого, наваливается стальной холод морозильных установок. Знаете, прямо чувствуется, как из тебя выкачивается жизненная сила. Вот тут мне и помогает платок моей мамы. Без него очень сильно воспаляется кожа и по шее чирьи идут. А с ним легче, заметно легче, — Коля умолк, всё так же, не просто отрешенно, а безнадёжно уставясь в окно.

Надеяться, что эта очень красивая девушка сможет преодолеть вполне естественную неприязнь скрипачки к грузчику? Глупо. Тут дело, даже, не в различии интеллектуальных уровней. И среди грузчиков можно встретить очень умного человека. Но грузчик всё время будет пытаться рассказать ей что-нибудь о стрингерах, стланях, стропах, а она ему — про фортиссимо и легато. Попробуй тут отыскать почву для взаимопонимания. Открыться ей? Заставить её узнать его? Нет, не мог он сделать этого. Пусть всё идёт так, как идёт.

— Вы, наверное, писатель? — сама не зная почему, спросила она.

— Я — писатель? — удивился он. — Не знаю, — пожал он плечами. — Не пробовал. А вы, наверное, возвращаетесь с гастролей? — Коля решил переменить тему разговора.

— Да, — удивилась она его догадливости.

— Студентка?

— На последнем курсе консерватории, — подтвердила она ещё одну его догадку. — Друзья пригласили немного подзаработать, да и попробовать себя на сцене, привыкнуть немножко.

— Получилось?

— Что?

— Подзаработать немножко.

— А,— она махнула рукой. — Совсем не так, как хотела.

— Ничего, — попробовал улыбнуться Коля. — В этом деле главное не деньги, а практика.

— Да, вы правы, — обрадовалась Ира. — Я гораздо меньше стала трусить. Поджилки уже почти не трясутся. А если и трясутся, то не так заметно, как было на первых порах.

— Я уверен, что всё у вас будет хорошо, — произнёс Коля, собираясь вставать. Дело было в том, что супружеская пара из под Тимашевска собирала на стол, и женщина уже не один раз посматривала на них, да всё как-то не решалась вмешаться.

— Ребятки, сидайте к нам, поснидаем вместе, — наконец-то, набравшись смелости, обратилась она к Ире и Николаю. И дабы не показать своё смущение оттого, что пришлось побеспокоить столь высоко перешептывающихся и воркующих голубков, что отвлекает их от беседы на возвышенные темы, призывая к простому и земному, начала трогать и переставлять с места на место, будто желая подвинуть поближе к молодым, то красиво бело-розовые шматы свинины, то поблёскивающие жирной, румяной корочкой бока курятины, то ещё более жирные, и ещё более румяные, и ещё более соблазнительные огроменные куски индюшатины, то пупыристые огурчики с сахаристыми помидорчиками, то умудрившуюся в этом железном мире сохранить живой аромат картошку, то бишь, всё, что чудесной силой женских рук, смогло поместиться на крошечном пространстве вагонного столика. — Ирочка, та пидвигайся ж ближейше. У нас усё очень просто: картоха варёна, та трошки курятинки, та помидорчики свеженьки, та огурчик зелененький, — и вдруг женщина строго поджала губы. — А ты, Коля, чему улыбаешься? Может, я шо и не так сказала. Так вы уж меня извините, мы люди простые, грамоте вашей не обучены.

— Да нет, вы меня не так поняли, — уже вовсю разулыбался Николай. — Вот вы сказали: трошки курятины. Да где же тут трошки? Это же бык, а не курица. Одной этой курицей можно десяток человек накормить. А вид какой у неё: сочная, жирная, румяная, ну, просто, слюнки текут.

— Да я ж её в духовке запекла, — обрадовалась женщина. — Ну пидвигайтесь поближе, не стесняйтесь.

— Если уже слюнки текут, — вступил в разговор мужчина. — Так это замечательно, это же надо обязательно в желудок что-нибудь кинуть, чтобы никакой язвы не приключилось. Ну пожалуйста, не заставляйте себя долго упрашивать. Двигайтесь.

— Да, собственно, я собирался поесть в ресторане, — нерешительно продолжал мяться Коля. — Ну, чего это я буду вас объедать? Дорога длинная, курица ещё пригодится.

— Да брось ты городить ерунду, — возмутился мужчина. — С чего это ты решил, что объешь нас? В вагоне жарко, курочке нельзя быть долго без употребления. Курочку надо побыстрее в дело пустить. Посмотри, какая она красивая, румяная да сочная. Ну где ты ещё сможешь найти такую? Не упускай, пока есть возможность, а то потом и захочется, а уже того, поезд на Воркутю ушёл на другую путю. Брось тянуть кота за хвост и берись решительно за дело. Ведь это же не курочка, а настоящее сокровище. Пальчики оближешь.

— Да что в этих ресторанах хорошего? — всплеснула руками женщина. — Там цены скаженни. А где они мясо берут?

— Ну ладно, если так, если я не объем вас, то с удовольствием, уж больно курочка соблазнительно смотрится, — разулыбался Коля. — Только вот я ещё не умылся.

— Прекрати, надо же придумать такое: объест он нас, — пробурчал мужчина. — Иди побыстрее, умывайся. А ты, Ирина, подвигайся поближе. Тебе чего, ножку или крылышко?

— Ой, я такую ножку не съем! — испугалась Ира. — Мне маленький кусочек крылышка.

— Ну конечно же, что тебе надо, кроме крылышка? — продолжал добродушно бурчать мужчина. — Нет, тебе только крылышко и надо, чтобы почаще прилетать к родителям.

— Ну, тогда, я пойду умоюсь, — произнёс Коля.

Перед тем как встать, он разомкнул руки, лежащие на коленке, опёрся ими о постель и выпрямился. Получилось так, что, опираясь о полку, он накрыл своей ладонью ладонь Ирины, а выпрямляясь, легко, еле касаясь кончиками пальцев, провёл по её руке снизу вверх, от кончиков пальцев и почти до самого плеча. В этом лёгком прикосновении, незаметном для окружающих, было всё: и горечь предстоящего расставания, и скрытая, трепетная надежда на новую встречу.

Ира замерла на несколько секунд от неожиданности, затем, постепенно приходя в себя, начала медленно передвигаться по своей полке поближе к проходу, поближе к столику, на котором поблёскивала жирным, румяным боком гигантская курица, поближе к тому месту, с которого хорошо видно движение Коли туда и обратно. И всё это время, до самого возвращения Коли, в ней шла борьба между умом и сердцем. Она хотела определить для себя своё отношение к его прикосновению, если оно было не случайным. Холодный рассудок нашёптывал: "Не дури, мужчина, поднимаясь, чуть тронул тебя пальцем, а ты уже возомнила невесть что". А сердечко ни за что не хотело верить в бесчувственность его прикосновения, К случайным нельзя было его отнести ни по длительности поглаживания, ни по приятности ощущения, которое она испытала, ни по выразительности взгляда, которым Коля смотрел на неё, вставая. Нет, нет, о случайности этого прикосновения и речи не могло быть.

Но в таком случае, что это было? Привычная для многоопытного мужчины, ничего не значащая для него ласка? А жар его взгляда? Нет, не может быть. Тогда, что? Приглашение к себе, в свой мир? Обещание счастья в будущем? Надежда на взаимность? А может, всё вместе взятое? И что ей теперь делать? Что ей думать? Что ей чувствовать? Остаться безразличной? Абсолютно невозможно. Она уже жила этим прикосновением. Оно для неё стало не просто приятным и волнующим. С его прекращением она почувствовала потерю чего-то очень важного и хорошего. И теперь она сидела и ждала повторения этого приятно волнующего ощущения. А разум потихонечку, словно издалека продолжал нашёптывать: "Ох, какая радость. Ох, какое счастье. Честь-то какая! Сам грузчик свиных окороков снизошел до прикосновения к твоей руке!"

И этот червь сомнения жил в её душе, рос и крепчал с каждой минутой. Но только до тех пор, пока в проходе не появился возвращающийся Николай. Как только она увидела его, так сразу же исчезла из сердца пустота, и на душе опять стало тепло и хорошо, и умолк голос холодного рассудка, и глаза неотступно следили за движением Коли, любуясь стройной, гибкой и сильной фигурой, умением легко сохранять равновесие на непрестанно вибрирующем, шатающемся и дёргающемся полу вагона. Но притаился в ожидании своего часа расчётливый ум. А сердце Иры, освобождённое от его занудного нытья, запело свою нехитрую мелодию: " Чудесная картина — ко мне спешит мужчина. Его глаза сияют при взгляде на меня. Я встретила мужчину, которому нужна".

Коля спешил побыстрее управиться со своим туалетом. Если пребывание Ирины в туалете можно было отнести к разряду весьма кратковременных, то Коля справился со своими делами почти молниеносно. Он шёл по проходу и видел, как Ирочка с интересом посматривает на него, и сердце его пело: значит, она не сердится на него за слишком смелое, быть может, прикосновение к её руке, значит у него есть надежда. Он видел, что её глаза чему-то смеются. И ему захотелось войти в синеву её глаз, чтобы разгадать причину веселья. Погрузиться полностью, до самого донышка, и остаться с ней наедине, чтобы никто не мешал. О, как хотел он узнать, есть ли у него надежда завоевать её сердце не героем публики, а простым грузчиком? И если она полюбит его таким, как он есть сейчас, то уж он тогда постарается приложить все силы, выложиться до конца, чтобы убедить её в правильности выбора.

Но вокруг были люди. Очень много людей. Путешествие в плацкартном вагоне не аналогично таковому в купейном, в котором можно пристроиться вдвоём у одного окошка и, разгоняя дорожную скуку, показывать на проплывающий мимо пейзаж, вместе посмеяться тому, как женщина доит корову на лугу, пошептать милые глупости на нежное ушко, разнообразя казенный запах железнодорожного вагона чарующим ароматом прелестных волос, прижаться к плечу, поиграть в пальчики. Да мало ли что можно придумать, стоя у окошка рядом с человеком, который тебе нравится, при условии, что и ты ей далеко не безразличен. В плацкартном вагоне такой возможности почти нет. Но и в нём можно отыскать занятие, весьма интересное для двоих. Если, конечно, есть желание у обоих.

Чем примечательна жизнь современного путешественника? В первую очередь тем, что по окончании путешествия вы получаете полное право поразить воображение собеседницы такими, например, словами: "Когда я задумчиво глядел в бездонную синеву байкальских вод, в мою голову невольно приходили..." И дальше можете вспоминать, а если вспомнить ничего не можете, то придумывать какое-нибудь весьма мудрёное соображение о судьбе байкальского омуля или о "сакраментальном" влиянии Сибири на развитие всей России. Или после полета над Люксембургом взять да и выдать: "Когда я наблюдал движение на улицах средневекового Люксембурга, мне невольно вспомнилось...", и далее — по мере способностей. Или кто осмелится вам возразить, когда после путешествия на поезде, вы в разгар застолья вдруг весьма задумчиво изречёте: "Во время переправы через Волгу, я вдруг вспомнил..." Ещё трошечки фантазии, и вам надо будет ковырять дырочку на груди под орден Славы самой высокой степени. Вот, вероятно, именно по этой причине некоторые пассажиры так восторженно смотрят на проплывающий за окном деревенский пейзаж и удивляются: "Смотри! Смотри! Корова! С рогами! Хвостом машет! Интересно, а зачем она это делает? Интересно, а сколько у неё сисек?"

Да, богата впечатлениями жизнь в поезде. Но непрестанная смена картинок за окном очень скоро надоедает, становится какой-то однообразной, теряет прелесть новизны, и человек, считающий себя культурным, бросается в чтение. Однако, долго читать редко кому удаётся. Жизнь в поезде никак не предназначена для этого занятия. Пассажир засыпает. Надолго. Даже очень надолго. Сначала у него начинает болеть спина, и он переворачивается на правый бок, затем на левый, потом опять на правый, на спину. На животе в поезде, обычно, не спят. Невозможно лежать на животе, ибо в поезде за день съедается и выпивается недельная норма довольствия. Мучается в поезде бедненький человек. Ох, как мучается и страдает, бедолажечка!

После еды Ира взяла в руки Дэниэл Стил и улеглась поверх одеяла головой к окну. А Коля взобрался на свою верхотуру с Ремарком, решив познакомиться с рассуждениями автора о жизни взаймы. Однако, реальная жизнь оказалась гораздо интереснее жизни бумажной, напичканной для чего-то жуткими страстями-мордастями и леденящими кровь болячками героев.

Как-то невзначай, ну совершенно случайно Коля обнаружил, что если пустить взгляд поверх книги, то он упадёт на шею Ирочки, как раз туда, где тоненькая, еле приметная складочка нежной кожи отделяет чарующих очертаний подбородок от горлышка. Даже с высоты своей верхней боковой полки Коля не просто видел, не просто различал мельчайшие детали, но наслаждался прекраснейшей картиной, которую нарисовал ему Господь. И дух его, приходя с каждой минутой всё в большую степень возбуждения, обострял не только зрение, но и чувственное восприятие. Дух отсекал всё лишнее: и чугунное погромыхивание колёс на стыках рельс, и нескончаемое подёргивание вагона, сопровождаемое потрескиванием, позвякиванием и поскрипыванием; и похрапывание спящих попутчиков, и невнятное бормотание радио на какую-то супер занудную тему, и сложную мешанину запахов битком набитого людьми вагона, и ещё тысячи всяческих помех, которые изо всех сил стремятся ворваться, дабы разрушить мир, в котором живут только он и она. И Коля с высоты этой самой верхней боковой полки смотрел и любовался будущей царицей души своей, как тогда, во время выступления на международном конкурсе, с высоты сцены поверх струн смотрел и любовался девушкой неземной красоты, которая сопереживала ему, горящими глазами следила за его исполнением, и не просто послушно, не просто покорно, а с восторгом пылающего сердца следовала за ним в мир его музыки, его переживаний, его волнений и мечтаний. И вот, произошло невероятнейшее: она лежит под ним, позволяя ему рассматривать мельчайшие детали своего прекраснейшего тела. И каждая из этих деталей, пусть даже самая микроскопическая — верх совершенства, как и всё, что сотворил наш Отец!

И Коля, спеша воспользоваться предоставленной ему Создателем возможностью, с наслаждением любовался теплыми оттенками её не сильно загорелой кожи, изящным переходом от шеи к плечу, локонами волос, ласкающими горло. Его взгляд медленно скользил от плеча к тонкому, слегка просвечивающему ушку, затем по шейке опускался вниз, трогал ключицу, ещё довольно робко ласкал грудь и, словно испугавшись собственной смелости, опять возвращался к плечу. Глаза его исследовали всё до мельчайших подробностей. Они не могли ни на чём остановиться. Всё в ней было мило сердцу. Всё хотелось гладить, трогать, целовать.

Ирочка тоже не ахти как увлеклась чтением. Вскоре она поймала себя на том, что не столько читает, сколько думает, уставившись невидящими глазами в книгу. Причём все мысли её крутятся почему-то вокруг этого странного парня. И мысли эти были тоже очень странные, не только не свойственные ей, но и вообще незнакомые. То она вспоминала прикосновение его тела, когда они ехали в троллейбусе. То вдруг, ни с того, ни с сего, начинала почему-то представлять, что бы он делал с ней, если бы был коварным соблазнителем, этаким современным "дон жуаном", и обманным путём завлёк бы к себе на квартиру, и хитростью заставил бы выпить немножечко сладкого кагора, каким-то неведомым путём узнав, что она очень любит его. И ей становилось жарко, и дышать было нечем, и чувствовала, что вся становится мокрой, и она сердито встряхивала головой, отгоняя от себя коварные соблазны, и снова обращалась к худосочным, выхолощенным, лишёнными чувств рассуждениями автора. Но проходило буквально несколько секунд, и буквы расплывались, и она представляла себя на берегу тропической лагуны. На некотором расстоянии от берега покачивалась на лазурных волнах пирога. Молодой и красивый туземец, это был, конечно, Коля, в поисках жемчуга раз за разом нырял в опасные воды. И она решила поплыть к пироге, чтобы поближе познакомиться с опасным ремеслом этого симпатичного юноши, и, быть может, помочь ему добыть побольше жемчужин, продав которые, они получат много денег и построят новое, большое и красивое бунгало, в котором будут жить в любви, достатке и согласии. И у них будет очень много красивых ребятишек. Она вошла в тёплую воду и поплыла. И вдруг на неё напала кровожадная акула, и только вмешательство смелого ловца жемчуга спасло ей жизнь. Этот красивый парень, при встрече в посёлке, уже давно посматривал на неё с восхищением, но никак не решался пригласить её прогуляться вечером по берегу моря. И вот теперь ему представился прекрасный случай проявить себя. И он не упустил его. Отгоняя хищницу ножом, он помог девушке взобраться в свою лодку, а затем и сам оказался рядом. Она не успела даже поблагодарить своего спасителя, так как ужасно рассерженная акула решила всё-таки завершить своё чёрное дело и бросилась на хрупкую пирогу, и стала грызть её. Ира от страха потеряла сознание, и не видела, как Коля вспорол акуле брюхо. Но к этому времени акуле удалось сгрызть наполовину корпус лодки. Загребая огрызком весла, Коля сумел добраться до торчащего недалеко от них обломка скалы. Прекрасный, сильный, добрый и очень храбрый, он вынес её на плоскую ровную площадочку, положил на теплый камень, наклонился и, чтобы облегчить ей дыхание, начал снимать с неё...

Ирочка открыла глаза и увидела взгляд Николая, устремлённый на её торчащие под маечкой груди. И горячие мурашки побежали по всему телу, как будто руки ловца жемчуга снимали с неё купальник.

Фу, какая ерунда. Понапридумывала себе всякого. Парень, как парень, ничего особенного. Ну понравилась ему, ну смотрит. Так это же хорошо, есть на что посмотреть. Что же теперь, к нему на полку подниматься, чтобы поцеловал? Вот глупая. Скоро совсем голову потеряешь, будешь кидаться на первого попавшегося, который на тебя с интересом посмотрит. Нет, уж лучше книжечку почитать. Конечно, в ней все люди какие-то неживые, бумажные, скучные. Но, зато, безопасно.

Ира опять подняла к глазам книгу Дэниэл Стил, закрываясь от Коли. Но бумажные страсти оказались плохой защитой от жизни. Колины глаза смотрели на неё из книги. За частоколом строк она видела его губы, которые тянулись к ней, чтобы поцеловать. Нет, ну правда, какой-то странный парень. Она знакома с ним всего лишь пару часов, а ей кажется, что знает всю свою жизнь. Да не просто знает, но ждала его прихода. Как будто они были близкими и родными по духу, но он по своим очень важным делам был где-то далеко-предалеко, поэтому никак не мог приехать. И вот теперь приехал, близкий и родной. Но они слишком долго не виделись, отвыкли, разучились общаться. И теперь им надо научиться понимать и любить друг от друга. И не так уж важно, какие у него паспортные данные, главное, что он хороший, добрый, внимательный, мягкий и заботливый. Откуда ей всё это известно? И ещё одно странное явление обращало на себя внимание. Когда он рядом, то она ни о чём не думает, ни о чём не заботится. Ей просто хорошо и приятно, когда он рядом. Но стоит ему хоть немного отдалиться, и в ней сразу же возникают сомнения и вопросы. Например, не женат ли он?

Ира скосила глаза в сторону, и опять в ней всё обмерло: он смотрел прямо на неё и не собирался отводить странно пылающего взгляда. Она несколько секунд любовалась его глазами, но потом не выдержала и опять скрылась за книгой. Сладкая истома перехватила горло, залила грудь и медленно потекла по животу к ногам. Худосочные бумажные страсти красивенькой книжечки не могли защитить её от его страстного взора.

И вдруг до неё дошло, что книга не только не помогает ей скрыться от его обжигающе лучистых глаз, но и делает её беззащитной, так как закрывает то, что должно быть всегда бдительно открыто, то есть глаза, и открывает всё остальное. Она уже чуть ли не физически начала ощущать прикосновение его рук к своей груди, а вот его ладони заскользили вниз по животу, и ноги сами по себе напряглись, чтобы не пустить соблазн дальше. Ой, ну что за глупости лезут в голову! Выругав себя за слишком уж сладкие фантазии, она опять скосила глаза в сторону и затаила дыхание от вспыхнувшего с новой силой волнения: он не смотрел ей в глаза, его взгляд, подёрнутый туманной дымкой, направлен был гораздо ниже.

Что же делать? Ну почему он смотрит только туда? Неужели у неё то, что находится ниже талии, гораздо лучше того, что выше? Она не выдержала этой пытки. Положила рядом с собой книгу и начала следить за его глазами. Ей хотелось строгостью взора остановить его, заставить прекратить насилие над собой. Но у неё ничего не получилось. Строгие взоры у неё куда-то подевались. Остался один робкий, ну просто умоляющий взгляд, которым она просила его убедиться, что всё остальное в ней ничуть не хуже. И Коля послушался, и стал подниматься всё выше и выше, пока не остановился на её глазах.

Для Ирочки мужские взгляды, обращённые в её сторону с откровенным интересом, были не в диковинку. О, какие только взгляды она не ловила на себе! Не было среди них только безразличных. Но того, что увидела она в глазах Коли, устремлённых на неё, ей ещё встречать не доводилось. Казалось, он смотрел не на неё, а сквозь неё куда-то вдаль, растворяясь в собственном видении. И его глаза не сияли восхищением. Нет, их будто заволокло дымкой. И сквозь эту дымку, как сквозь завесу из сказочно прозрачного шифона, увидела она обжигающее марево двух раскалённых страстью озёр.

Прикрыв глаза, Ира перестала дышать. Она явственно ощутила, как он изучает её лицо. Вот он остановил свой взгляд на её губах, и она облизнула их, желая не только ответить ему поцелуем, но и отведать насколько сладким окажется он. А вот он начал подниматься выше и теперь изучает глаза. И её ресницы затрепетали, будто и к ним прикоснулись его губы. Иногда она открывала глаза и сама изучала его лицо. И они с наслаждением погружались друг в друга.

Сколько времени продолжалось их взаимное любование, она не знала, но почувствовала, что дальше так продолжаться не может, ибо он каким-то непостижимым образом обретает над ней всё сильнее возрастающую власть, о существовании которой она раньше и не подозревала. Эта власть его была и сладка невыразимо и, в то же время, таила в себе чётко ощущаемую угрозу её независимости. Надо было что-то срочно делать, чтобы не погибнуть окончательно. Если она сейчас не остановит его, то дальше жить не сможет без его такого открытого любования собой. И она догадывалась, что вскоре ей станет мало простого любования. Потом ей захочется чего-то большего. И она сразу же, резко запретила себе даже думать об этом. Ира поднялась, села и внимательно посмотрела Коле в глаза: не играет ли он с ней в какие-то свои, очень опасные для неё, игры, в которых она пока совсем не разбирается? Не хочет ли он сделать её игрушкой в своей, мужской, игре? Но нет, не может быть, чтобы такие милые глазоньки лукавили. Его взор сиял восхищением. И ещё чем-то таким прекрасным, таким желанным, что сердечко само запело — любит?!

— "Не глупи, — прошептали сами собой её губы. — Какая тут может быть любовь? Вы знакомы всего лишь несколько часов. Ты даже не знаешь, кто он? Может быть, он уже женат".

Она надела шлёпанцы, встала и подошла к его полке.

— Коля, ты что делаешь? — тихо прошептала она.

— Не знаю, — так же тихо ответил он. — Я не могу глаз оторвать от тебя. Такого со мной никогда не было.

— Не надо, это очень опасно, — шепнула Ирочка, как будто ей такие вещи приходилось проделывать уже много и много раз, и она очень хорошо разбиралась в их достоинствах и недостатках. Она подняла руку и коснулась кончиком пальца его губ. — Спи.

— Хорошо, — послушно согласился он, целуя её пальчик. — Я буду очень стараться заснуть, чтобы увидеть тебя во сне.

— Смотри, не обманывай меня. Желаю успеха в твоём намерении, — беззвучно засмеялась она и пошла в конец вагона.

Вернувшись, опять легла. Поймала его взгляд и отрицательно покачала головой. Коля послушно лёг на спину. Ирочка попыталась разобраться в том, что между ними только что произошло, и незаметно заснула.

Проснулась она оттого, что соседи по купе зашевелились, заходили и стали готовиться к новому приёму пищи. Коля ещё спал. Она тоже некоторое время полежала, то засыпая, то просыпаясь. Но вот все, в основном, поужинали, и она решила, что можно окончательно просыпаться. Коля продолжал спать. Она попробовала почитать, но ничего не получилось, что-то беспокоило её. Попыталась смотреть в окно, но солнце уже село, и ночь заволокла всё быстро сгущающимися сумерками, в которых трудно было что-то различить. Захотелось пить, и она решила пойти в ресторан.

Коля проснулся, когда за окном было уже абсолютно темно. Иры нет. Скрипки тоже не видно, значит ушла надолго. Куда же она пошла? Да мало ли куда человек может уйти в поезде. Может быть, встретила кого-то из знакомых. Может быть, кто-то пригласил перекинуться в картишки, а то и в домино потихоньку постучать. А так как Коля не играл ни в карты, ни в домино, то решил он сходить в ресторан перекусить на ночь. Надо же хоть чем-то утихомирить тревогу в голове.

Как только Коля вошёл в вагон-ресторан, так сразу же увидел её прелестную головку. Ирочка сидела одна за столиком спиной к нему. Нет, уже не сидела. Она только что рассчиталась с официантом и, взяв скрипку, поднималась, собираясь уходить. Коля поспешил к столику, надеясь задержать её. Он остановился у одной стороны стола, она, увидев его, на несколько секунд замерла у другой. Их глаза встретились. Он ожидал, что она поможет ему, например, улыбнётся, и тогда он предпримет какие-нибудь активные действия.

Но она провела без него достаточно много времени и успела освободиться от его очарования, сумела приобрести независимый характер мышления, могла, как она только что уверила себя, спокойно прожить и без его улыбки. Ирина успела дать себе серьёзный нагоняй за слишком легкомысленное поведение, за опрометчивую доверчивость к незнакомому мужчине. Она отдала себе приказ не вступать ни в какие игры с интеллектуальным грузчиком. Поэтому её лёгкое замешательство длилось очень недолго. Совладав с собой, она выпрямилась и величественно удалилась.

Лучше бы она окатила его ушатом холодной воды. Медленно сел и стал тупо озираться, как будто искал меню. Подошел официант и начал что-то предлагать. Коля соглашался со всем, ничего не соображая. Пришёл в себя только тогда, когда официант стал что-то говорить о вине. Вот! Эта было как раз то, что ему сейчас очень нужно, просто необходимо. Ну в самом деле, разве может настоящий мужчина покинуть ресторан без того, чтобы не прополоскать гортань добрым глотком крепкого эля, или ещё чем-нибудь в этом роде?

За спиной у Коли за столом весьма обильно уставленным и крепкими напитками, и хорошей "закусью" устроилась маленькая компания из трёх человек мужеского, как иногда говорится, полу. Может быть в начале своего заседания они и разговаривали тихо, но к тому времени, когда Коля не только устроился поудобней, но и начал соображать, парни потеряли осторожность, поэтому вникнуть в содержание их бурной и веселой беседы для него не составило особого труда. Когда Коля шёл к столу, от которого собиралась отчаливать Ирочка, ему было не до того, чтобы запомнить внешность парней, когда же он уловил о чём и о ком они говорят, ему очень хотелось обернуться и запомнить позади него сидящих лично и надолго. Но! Это было бы верхом неразумия! Итак, Коля изо всех сил напряг свой слух при слове "скрипка".

— Сколько, сколько? — удивлённо и громко зашептал один из них. — Пятьдесят штук? Рублей?

— Каких рублей? — саркастически и не менее громко хмыкнул второй. — Ты что, совсем оглох? Зелёненьких.

— Не может быть! Откуда ты узнал?

— Жорик сказал.

— А Жорик как узнал?

— А ему сам Генрих по пьяни проговорился. Они у одной девки случайно встретились.

— А кто это — Генрих?

— А это Ирки Русановой ...,— дальше прозвучало такое слово, от которого Колю будто заморозило. И утроенный мерзкий смешочек за их столом служил подтверждением, что он не ослышался. Дальнейший их разговор Коля слышал бы, даже если бы они не говорили, а индуцировали друг другу свои мысли.

— И что же ты мне хочешь сказать, что какой-то там Генрих сам наводит нас на свою чувиху? — не поверил первый.

— Да ничего он не наводил. Так, по пьяни сорвалось.

— Он алкаш?

— Да никакой не алкаш. Держал бы шеф алкаша.

— А кто он?

— Фирменный магазин "Хитачи" знаешь?

— Ну, — утвердительно промычал первый.

— Так вот, Генрих — хозяин этого магазина.

— Такой богатый, что ли? — не понимал первый.

— Да причём здесь богатый, — усмехнулся второй. — Ты, видно, ничего не знаешь и не понимаешь.

— Да откуда мне знать и понимать, — нервничал первый. — Ты что, забыл, откуда меня шеф только что вытащил?

— Ах да, я и не врубился, — усмехнулся второй. — Ну, тогда слушай и вникай, чтобы не сделать ошибки. Хоть Генрих и считается хозяином фирмы, но это так, для ширмы. Настоящий хозяин магазина — наш шеф. Это его деньги. Генриха он поставил вертеть дела в магазине только потому, что он обслуживает Ирку Русанову. Всё дело в ней, а не в Генрихе.

— А что в ней такого особенного?

— Да ты что, не видишь, что ли? Красивая же девка!

— Ну и что?

— Да как что? Как что?

— Да за такие бабки можно и не такую красотку заполучить, — недоверчиво гнул своё первый.

— Ну уж дудки, — горячился второй. — Лучше Ирки у нас в городе никого не найти. Да ведь дело ещё и в том, что наш шеф уже совсем старый стал, проблемы у него с девками возникли. Вот он и хочет с Иркой попробовать омолодиться.

— А, ну да, это совсем другое дело, ради такого дела никаких денег не жалко, — одобрил второй. — Это я понимаю.

— Так дело ещё и в том, что отец Ирки Русановой — владелец базы отдыха в Русановке. Вот наш шеф и решил заодно прибрать к рукам этот райский уголочек. Ты бывал там?

— Несколько раз. Там у меня дружок когда-то жил. Потом он в город перебрался, но знакомые в Русановке остались. Мы с девками туда ездили, купались, порыбачили. Там клёво.

— Вот, вот. Шеф тоже, как побывал там, так сразу загорелся. Хочет всю нашу базу туда перетащить. Во-первых, туда ведёт только одна дорога, а значит легко проконтролировать въезжающих, никто из чужих не помешает. Во-вторых, за озером в горах такие сокровища лежат, что хватит на много и много лет. Да и потом, ведь курортное место, для здоровья очень полезно. В общем, шеф глаз положил на Русановку, а это значит, что скоро она будет нашей. Шеф мне обещает, что я там буду отвечать за общую безопасность. Так что, перспектива — просто блеск.

— Так и нас возьмёшь? — вступил в разговор третий.

— Если будете себя хорошо вести, — засмеялся второй.

— Всё понял, — задумчиво пробормотал первый.

— А давайте заберём у Ирки скрипочку, — предложил третий. — Уж слишком жирно для неё на такой дорогой скрипке играть. У неё папа богатый, он ей ещё одну в магазине купит.

— Вот, вот, — оживился первый. — Я тоже об этом думаю. Хорошая, видно, скрипка. У меня есть один знакомый, он антиквариат собирает, хорошие деньги можно получить. Легко же. Выберем момент, когда никого вокруг не будет, выхватим из рук, и рвать когти. Пока она очухается, мы уже далеко будем. Надо только постараться сделать так, чтобы она нас в лицо не узнала.

— Да пара пустяков, — взволнованно зашептал третий.

— Вы что, ребята? — занервничал второй. — Опасно это.

— Да ничего опасного, — продолжал горячо шептать третий. — Подкараулим в тёмном месте или в подъезде, один момент, и всё.

— Да не в этом совсем дело, — продолжал опасаться второй.

— А в чём же, тогда, дело? — спросил третий.

— А дело в том, что если об этом узнает шеф, то он нам головы

поотрывает. Он не любит, когда без его разрешения кто-то? что-то затевает. Он не хочет привлекать к нам внимания.

— А ты ему ничего не говори. Пять минут, и нас нет.

— Ой, подведёте вы меня, — продолжал сомневаться второй. — Надо с Жорой посоветоваться.

— Да при чём здесь Жора? — никак не мог успокоиться третий. — Дело-то мгновенное и чистое.

— А Жора тут очень при чём, — продолжал стоять на своём второй. — Дело в том, что он для нас приготовил одно очень хорошее дело, и гораздо посерьёзней этого. И тоже, между прочим, связанное со скрипкой.

— Какое? — спросил третий.

— Надо взять скрипку в консерватории. Она ещё лучше, чем у Ирки. Гораздо лучше.

— Сколько? — жарко выдохнул третий.

— Лимон.

— Рублей?

— Да что ты привязался ко мне со своими рублями? — возмутился второй. — Самых настоящих баксов.

— Ух ты! — ахнул третий.

— Да кто же её возьмёт? — недоверчиво прошептал первый.

— А ты не бери в голову. Твоё дело — достать скрипку. А как её продать, это уже наше дело. Покупатель уже есть.

— Кто?

— Лёньку Аспидовского помнишь?

— Это какого? Старшего сыночка нашего шефа?

— Ну да.

— Конечно помню, — подтвердил первый. — А зачем она ему?

— А он сейчас всё покупает, — засмеялся третий. — Он дома двор вымостил старинными мраморными плитами со старого заброшенного кладбища. У него сейчас денег — тьма.

— Точно, — подтвердил второй. — Но дело даже и не в этом. Дело в том, что он в Олесю, скрипачку, влюбился, а та ему заявила: пока "дель джезу" не будет моей, не дам." Вот он и старается.

— Ух ты, лимон в плаще, вот здорово. Главное, лёгкое, — восхитился третий. — В консерватории ночью одна сторожиха сидит.

— Ну, одно другому не помешает, — радостно засмеялся первый. — Можно и в консерватории взять, и Ирку не обидеть. К консерватории ещё подготовиться надо, а Иркина вот она, бери — не хочу. Сама в руки просится. Неужели упустим?

— Точно, — согласился третий. — В консерватории ещё когда будет, а эту скрипочку, как приедем, так сразу и возьмём. Дело-то минутное. Жалко упускать такой подарок судьбы-матушки.

К столику Николая подошёл официант, и тройка смолкла. Потом они рассчитались и ушли. Коля бросил на них взгляд только мельком. Но их запомнил, очень хорошо запомнил. Сказать, что ужин был испорчен, значило совсем ничего не сказать. Мясо в глотку не лезло. Опорожнил залпом стакан вина. Через минуту заказал второй. Потом хотел заказать и третий, но остановился. Так можно далеко скатиться. Расплатился и ушёл.

Возвратясь в свой вагон, сразу же полез на свою полку. Он лежал на спине, боясь посмотреть в сторону Ирины. А посмотреть хотелось. Ох, как хотелось заглянуть в глубину её красивых глаз и прочитать ответ: правда это всё или нет? И кто для неё Генрих? И какие у неё отношения с ним? Ох, какая духота в вагоне. Как трудно дышать.

Ирочка включила лампочку у изголовья и попыталась читать. Но с чтением опять почему-то ничего не получалось. Она не столько смотрела в книгу, сколько следила за Николаем. Судя по тому, как он очень решительно, но не вполне твёрдо влезал на свою полку, она поняла, что он в ресторане выпил.

-"Всё понятно, — думала она. — Рабочий класс всегда любит погулять. Весь день трудиться, но к вечеру напиться — вот девиз простого человека. А чего же ты ждала от рабочего парня? Вот

интересно, даже и не смотрит в мою сторону. Как будто я в чём-то виновата. Может, он считает меня в чём-то виноватой? А в чём я могу быть виноватой? В том, что в ресторане при людях не кинулась ему на шею? Вполне может быть, что и так. Ой, да было бы желание напиться, а поводов для этого человек найдет тысячу. Всё правильно. Слишком уж я быстро поспешила ему навстречу. Можно притворяться сколько угодно, что ты культурный человек, но со временем всё становится явным.

Ослиные уши и под цилиндром не спрячешь. И никакой смокинг не спрячет горб на спине. Нет, горбатого только могила исправит. Всё правильно я сделала. Прежде, чем кидаться на шею незнакомому мужчине, сначала узнай, а нет ли у него в саквояже вредных привычек. Неет, всё правильно я сделала".

Только, ох, если бы и на самом деле всё было так просто, как кажется поначалу. Но ведь каждая, даже самая малая заминочка или загвоздочка в исполнении какого-нибудь дела, имеет не только историю, но и предисторию, которая, в свою очередь, сама является очередным звеном, которое повлечёт за собой соответствующее ей развитие хода дела. И если человек не знает этого, то это ещё не беда, но если он и не предчувствует этого, то до беды совсем близко.

А Ира сердцем чувствовала, что в причине происходящего в данный момент с Колей нет той примитивной простоты, которую она так легко и быстро нарисовала в своём воображении. В основе её тревоги прежде всего было то открытие, которое она совершила в ресторане у стола. Сидя за столом, она всё время думала о загадочной силе притяжения его глаз. Почему ей так постоянно и непреодолимо хочется смотреть в его глаза? В чём причина их непонятного очарования? И когда встала из-за стола и очень близко увидела его глаза, поняла всё. Она увидела глаза большого, сильного и беззащитного человека. Мало того, в их самой дальней глубине спрятался маленький обиженный мальчик. И когда она шла из ресторана, в ней росло одно, громаднейшее желание утешить, приласкать, расцеловать эти миленькие, беззащитные серенькие глазоньки. А что получила? Пьяненького мужичка?

Ну ладно, бывает. "Мужчина должен что-то делать, — говорил ей папа. — А если он не может делать то, что хочет делать, то он может, имеет право, должен выпить. Хотя бы для того, чтобы не думать о суициде или, просто, не сойти с ума". Предположим, что так оно и есть. Но ведь всё равно, не сходится одно с другим. Если мужчина немного выпил, то он должен стать более смелым и решительным, если не сказать — нахальным. И если девушка позволила ему немного лишнего, то он должен, ну, хотя бы попытаться закрепить свой успех. Должен, если он нормальный мужчина и если ему нравится девушка. А она ещё совсем недавно нравилась ему, очень сильно нравилась. Ник-то из прежних мужчин, которые встречались на её пути до Коли, не сходили с ума так, как это произошло с ним. Никто из них не волновался так, как он. И никто из них не волновал её так, как он. И что получается? Она понравилась пьянице? Вот так радость! Но опять ничего не сходится! Что должен делать, предположим, начинающий алкашик, который не увлёкся её прелестями? Спать! Ухватил стаканчик, стало хорошо, и — в люлю. Что же ещё? А этот что делает? Выпил, лежит, ворочается, но не спит. Мучается. Ведь мучается же!

— "Чем же ты мучаешься, алкоголик ты мой неизведанный? — шептали Ирочкины губы. — Ну повернись, ну посмотри на меня, сероглазенький мой. Скажи мне глазоньками своими, что же тебя так сильно мучает?"

И он не выдержал. Повернулся и посмотрел на неё. Ох! Да зачем же она просила этого? Холодный, тоскливый ужас сжал её сердечко! На неё смотрел уже не обиженный мальчик, а избитый мужчина! Его глаза молили о помощи, просили сказать ему что-то в утешение. Беда ударила из глаз в глаза. И беда была совсем не в вине. Беда была в ней.

Страх охватил её, не давая пошевельнуться. О, если бы вокруг не было людей! Уж тогда бы она обязательно выяснила всё-всё! Уж тогда бы она приложила все силы, чтобы развеять его беду, успокоить его боль. Но нет, сейчас она ничем не может помочь ему. Ей остаётся только страдать вместе с ним.

Он зашевелился, тяжело и вяло двигаясь, спустился с полки и пошёл в конец вагона. Она поднялась, изо всех сил стараясь постигнуть причину такого страшного преображения. Это был совсем не тот Коля, который днём шёл к ней после умывания. Сейчас он вполне мог бы сойти за старика. Нет, он не был пьян. Он был опустошён до полного изнеможения. Жизнь истекала из него последними каплями.

Она ничего не могла понять. Она даже не подозревала, что с человеком могут происходить подобные перемены. На её глазах симпатичный, сильный, жизнерадостный парень, поразивший её огнём восхищённо сияющих глаз, превратился в жалкое подобие человека, в какого-то мотылька с обожёнными крыльями. Совсем недавно, в ресторане, она видела его, ну, пусть не совсем уверенные, может быть даже немножко робкие, глаза, ожидающие её ласкового взгляда, приветливого слова, улыбку, направленную только к нему. И что же он получил в ответ на своё ожидание? Она пренебрегла его радостью, его восхищением собой. Тщательно рассчитав все за и против, она не нашла его достойным себя. Фу, какая пакость! Сейчас бы она не просто пошла, а побежала бы за ним, чтобы постоять у тёмного окна вагона, за которым ничего не видно, перекинуться несколькими словами. Не важно о чём. О чём угодно. О погоде, например. Лишь бы услышать хотя бы легкий намёк на причину той перемены, которая произошла с ним. Но тамбур забит курильщиками. В поезде даже не курящий хватается за сигарету.

А поезд идёт и идёт. Всё чаще его движение прерывается внезапными, непредвиденными остановками. Он давно уже выбился из графика, тщательно просчитанного и не спеша продуманного в кабинетной тишине. И теперь диспетчерские службы всеми силами проталкивали его через всевозможные "дыры" и "окошки". За ночь отставание от графика ещё больше увеличилось. Его часто останавливали на безлюдных полустанках, а то и вовсе на разъездах в чистом поле, дабы пропустить в ту или другую сторону срочные составы. Велика, сложна и многогранна жизнь, созданная человеком в его строптивости. Где разум? Где логика? Где самоуважение? Попробуйте вдуматься! Пассажирский состав, набитый женщинами, детьми и стариками уважительно и с глубоким почтением пропускает вперёд свинячьи окорока, макароны, компьютеры, телевизоры, прокладки и веские там предохранители, и прочие неудобовразумительные предметы безгранично животной человеческой потребности. Что за странное здание построил себе человек? И какое странное место он отвёл сам себе в этом странном здании! Бедненькие и несчастненькие, за кем же вы шли? Кто же вас завёл в это, извините за нехорошие мысли, место? Не вы ли сами себе выбрали путь? Вот и пришли. Теперь смотрите.

Но ночь прошла, и наступило утро. Пассажиры нехотя, исключительно по необходимости поднимались и приводили свои тела в порядок, готовились пить чай. Ира проснулась весьма поздно. Долго лежала, пыталась читать. Изредка посматривала на Колю. Но он крепко спал. Наконец, не выдержав поездной пытки бездельем, встала, медленно и очень тщательно заправила постель, пошла в туалет, долго чистила зубы и умывалась. Вернулась и уселась на тщательно заправленную постель. Коля продолжал спать. Она неторопливо выпила стакан чая. Коля спал. Она открыла книгу и попробовала продолжить чтение. Ничего не получалось. Коля спал. Потом она долго и равнодушно смотрела в окно. Потом опять попробовала читать. А он всё спал и спал. Она опять взяла книгу в руки и вдруг заметила, что он не спит. Лежит на спине с открытыми глазами. Наконец он повернулся на бок и коротко глянул на неё. Глаза его были вялые, пустые и какие-то белесые. В них даже не было тоски прошлого вечера. В них ничего не было.

-"Какая разительная перемена, — подумала Ирочка. — Какие странные переходы в настроении. Неужели причина таких удивительных эмоциональных всплесков действительно во мне? Неужели это я вызвала в нём восторг и восхищение, и я же бросила его в пропасть отчаяния? Что же произошло? Будет ужасно, если мы расстанемся, а я так и не узнаю причины переворота, который произошёл с ним. А ведь именно так и может произойти. Он не отличается склонностью к элементарной разговорчивости. Помучается, помучается, а потом сойдёт на какой-нибудь станции, оставив меня наедине с чувством собственной вины. Ой, как не хочется этого".

Коля привёл себя в порядок. Чай пить не стал. Взял в руки книгу. Но и у него с чтением ничего не получалось. Поезд опять остановился на каком-то глухом полустанке. Ира решила выйти прогуляться, глотнуть свежего воздуха. Коля вышел почти следом за ней. Улучшив момент, когда она оказалась в стороне от других пассажиров, подошёл к ней.

— Ира, простите меня, — нерешительно начал он и остановился, затрудняясь произнести свой вопрос.

— За что? — поспешила она ему помочь, и сразу же поняла, что задала свой вопрос не совсем кстати.

— Что за что? — нахмурился он. И тут же спохватился. — А. Нет. Видите ли, мне очень трудно. Я никак не решу, с чего мне начать, чтобы мой вопрос прозвучал вполне корректно.

— А попробуйте начать его и кончить так, чтобы было лучше, — серьёзно посоветовала она, стараясь не дать разыграться в себе волнению. — Начните с самого главного.

— Так в том-то и дело, — Коля в отчаянии взмахнул руками, что, впрочем, нисколько не убавило тревоги в его глазах. — Я только об этом и думаю. Мне так много хочется узнать о вас, но я боюсь вторгнуться в запретную область.

— Да вы задайте свой вопрос, а я уж сама решу, что можно и чего нельзя вам знать обо мне, — Ирочка нервно сжала руки. — Но вначале разрешите мне задать вам вопрос. Вы из Новопольска?

— Нет, я не из Новопольска,— вздохнул он. И вдруг решился. — Рас-

скажите мне о Генрихе.

— О каком Генрихе? — она настолько была поражена неожиданностью вопроса, что не сразу поверила, что он спрашивает её именно о том самом Генрихе.

— О том Генрихе, который работает в фирменном магазине "Хитачи", — совсем упавшим голосом пролепетал Коля.

— Да как вы смеете? — она чуть не задохнулась от возмущения. — Да кто вам дал право разговаривать со мной на эту тему? Да кто вы такой, что позволяете себе врываться в мою личную жизнь? Как вы посмели задать мне этот вопрос?

— Но я только хотел предупредить вас о грозящей опасности, — Коля предчувствовал, что разговор может оказаться не из приятных, но такой бурной реакции не ожидал.

— Да не нужны мне никакие ваши предупреждения! — Ирочка прервала его речь, чтобы не закричать от отчаяния. — Я и сама как-нибудь справлюсь со своими проблемами, — чувствуя, что вот-вот расплачется, она круто повернулась и быстро отошла.

До самого Новопольска они избегали даже смотреть друг на друга. Она удивлялась и возмущалась той прыти, с которой ему удалось проникнуть в самый больной и чувствительный

уголок её души. И не просто проникнуть, а затронуть то, о чём она сама себе запрещала думать. Её очень сильно хотелось спросить у этого странного и молчаливого парня, как он узнал о Генрихе? Говорит, что сам не из Новопольска, а спрашивает о таких вещах, о которых не все подруги догадываются. Он не из Новопольска! Так что же тогда получается? Он случайно увидел девушку, которая ему понравилась, совершенно случайно оказывается с ней в одном вагоне, в одном купе. Но ведь этого же не может быть! Непонятно. Нет, нет, от таких людей надо держаться подальше.

Колины же мысли, к великому его огорчению, если не сказать — горю, были гораздо конкретней и проще: опять не первый? Опять довольствоваться чьими-то объедками? Нет уж, дудки. Хватит. Наелся досыта. Пусть эту кашу хлебает тот, кто заварил её. А ему надо отдохнуть.

В Новопольск поезд пришёл поздно ночью. Коля был налегке, поэтому из вагона собирался выйти первым. Однако события развились по иному плану. Раньше всех на выход потянулись те, у кого было много вещей. Они загородили весь проход. Пришлось сесть и ждать. Затем он пропустил вперёд Ирину. Он сам себе ни за что бы не признался, что ждал её просьбы о помощи. Но втайне он надеялся на это. Ошибся. Она снова прекрасно справилась со своими вещами. Пришлось Коле выдержать после её ухода некоторое время, чтобы не пострадало чувство собственной гордости и независимости. Наконец, нисколько не спеша, он стал спускаться по ступенькам вагона. И застыл. Три молодчика, разговор которых он подслушал в ресторане, следовали за Ириной на некотором расстоянии. В груди неприятно заныло: опять быть битым?

— Молодой человек! Ну чего вы остановились? — раздражённым и капризным голосом возмущённо застонала за его спиной дебелая дамочка. — Там рыбу вяленую продают. Я могу не успеть.

ВОРЫ

Коля быстро спустился и последовал за молодчиками. Ира вышла на привокзальную площадь и направилась к автобусной остановке. Один из троих, Чернявый, последовал за ней. А двое пошли к стоянке легковых автомашин. Там они сели в "Ауди", которая, очевидно, ждала их приезда. Коля понял их замысел. Они дождутся, когда Ира сядет в автобус. Поедут следом. Потом, когда Ира выйдет из автобуса и останется одна, выхватить футляр из рук и скрыться на машине — секундное дело. И даже если остановка автобуса рядом с домом, то и это вряд ли спасёт Иру от ограбления. Скрипку можно вырвать из рук ничего не подозревающего человека и в подворотне, и в подъезде, и на лестничном пролёте.

-"А вдруг она живёт в районе, где нет многоэтажных домов? — Коля поморщился и горестно покачал головой. — А если она живёт на окраине, где небольшие домишки разбросаны далеко друг от друга, где нет хорошего освещения? А вдруг её дом находится далеко от остановки, и ей будет страшно идти? Время позднее. Улицы безлюдные. Ой, как нехорошо. Нельзя её отпускать, страшно. И что же ему делать? Опять драться? Теперь уже с троими? За что драться? Чтобы оберечь от беды подружку какого-то там Генриха, который не только дружит с такими людьми, но и помогает им ограбить свою девушку? Девушку ли? Ну в честь чего? — ноющая боль в сердце превратилась в ледяной ком и залегла под ложечкой. — Плюнуть на всё это, повернуться и уйти? Да он же потом спать не сможет, представляя, как эти громилы терзают его воплотившуюся мечту! Нет, его положение абсолютно безнадёжно, и лучше не думать об этом. Надо подойти к Ире и предупредить её о грозящей опасности. Но он пробовал предупредить её. И что из этого получилось? Страшно вспоминать! А сейчас она обвинит его, что он напридумал всяких страстей мордастей, чтобы оправдать своё приставание к ней. Ещё и милицию позовёт. Ой, да если даже и поверит, и разрешит проводить её, ну и что? Эти громилы отложат ограбление до следующего раза. Нет, их надо засветить за ограблением. Надо сделать так, чтобы они поняли: им невозможно остаться не узнанными. И как это сделать? А кто его знает, как это сделать. Обстановка на месте покажет. Не хочется, но надо".

Подошёл автобус, и Ира вошла в него. Коля кинулся было к стоянке такси, но быстро понял, что можно обойтись без излишней спешки. Чернявый никуда не спешил. Водитель автобуса, решив отдохнуть на конечной остановке, не торопился отправляться в обратный путь. Это был его последний рейс. Большого наплыва пассажиров уже ждать не приходится, хорошего сбора не будет. А усталость берёт своё. В мечтах он уже дома. Зашёл посмотреть на спящих детей. принял душ, сел на кухне похлебать домашнего супчика, опрокинул эдак "грамм под сто" водочки для снятия стрессов, ну, а потом, само собой разумеется, завалился под бочок к супруге для разрядки последнего напряжения. Но мечты мечтами, а график графиком. Да и пассажиры тоже живые люди, тоже торопятся по своим домам. Да, кто торопится, а кто и не очень. Вон они, всё тянутся и тянутся. Вроде бы и поезд давно пришёл, а они всё идут и идут.

Коля видел, как Ира прошла по салону и села у окна где-то посередине автобуса. Чернявый стоял у столба на остановке и курил, посматривая на своих друзей в "Ауди".

— Куда ехать будем? — спросил Колю таксист, не проявляя бросающихся в глаза признаков радости при появлении ещё одного клиента. Бутылка с напитком и бутерброд в его руках говорили о том, что он не привык терять время даром.

— А разве это имеет большое значение? — спросил Коля, делая вид, что не понимает беспокойства водителя. Вид смачно поблескивающей начинки между двумя ломтями сдобной булки раздражал, заставляя вести себя немного агрессивно. — Я плачу деньги, а ты меня везёшь. Всё очень просто. К чему излишнее любопытство? Не хочешь везти? Скажи. Я поищу другого.

— Ой, ой, как страшно, — зафыркал таксист, чуть не поперхнувшись булкой.

Конечно, время позднее, и хочется отдохнуть, а не развозить запоздавших или вовсе просто загулявших клиентов по их не всегда хорошим потребностям. Все нормальные люди, чётко контролирующие расходную часть своего бюджета, уже давно сидят перед телевизором или наслаждаются в кроватях. Да, время позднее. И настала пора того пассажира, который не роется долго в кармане в поисках купюры помельче. Но именно с таким пассажиром надо держать ухо особенно востро. — Скажите, пожалуйста, какие мы нежные. За просто так, бывает, и ишак стопорится. Тебе, может быть, и ехать-то всего пару остановок. Зачем же мне зря бензин жечь, аккумулятор садить и ходовую бить? Я подожду делового клиента. А ты ножками пройдись, подыши свежачком или другого дурачка поищи. Я возражать не собираюсь.

— Ишь ты, какой заботливый, о моём здоровьице печёшься, — усмехнулся Коля. — Не беспокойся, я к тебе надолго. Думаю, что немало придётся побегать.

— Да? Ну, это хорошо, — оживился таксист, хотя и здесь не обошелся без капельки дёгтя. — А если ты загонишь меня в такую "тьму-таракань", где и дороги настоящей нет, где гвоздя поймать, что два пальца обмочить? Тогда что? И в таком случае прикажешь мне радоваться? А в кармане-то приготовил, наверное, грошики, а не денежки?

— Да нет, — успокаивающе поднял руку Коля. — Грошиков, обещаю, не будет. И район вполне нормальный: проспект Свободы у морвокзала. Никакой "тьму-таракани". Всё путём.

— Пятьдесят, — коротко бросил таксист.

— Да? — сделал вид, что удивился Коля.

Он совершенно не знал стоимость проезда по этому маршруту. Когда они с Игорем планировали поездку, то рассчитывали на то, что поезд прибудет в Новопольск днём. Но времени для изображения собственной расчётливости уже не было. И не было необходимости тянуть время в ожидании отправления автобуса. Чернявый бросил сигарету, впрыгнул на заднюю площадку, дверцы захлопнулись, и автобус тронулся в свой последний рейс. Всё, колёса закрутились.

— Ну что ж, пятьдесят, так пятьдесят, — сдерживая волнение, произнёс Коля и уселся на переднее сидение. — Как скажешь, шеф. Но дело не в деньгах. Я могу заплатить и вдвое больше, если ты поможешь мне.

— Каким образом? — насторожился таксист.

— Видишь, автобус пошёл?

— Ну.

— Там, в автобусе едет девушка, адрес которой мне надо узнать. Да не бойся ты, ничего я с ней не собираюсь делать. Просто, мне очень хочется узнать, где она живёт. А действовать я потом буду. Пока мне нужен только её адрес. И всё. А потом я дам тебе адрес, по которому ты меня отвезёшь. Ну как, годится?

— Значит, женщина? — с опаской переспросил таксист.

— Женщина, женщина, — засмеялся Коля, не отрывая глаз от удаляющегося автобуса. — Ты что, женщин боишься?

— Ну, женщин всегда надо бояться, — усмехнулся таксист, заводя мотор. — Если у тебя в жизни что-то разладилось, то надо обязательно искать женщину. И французы говорят об этом. Только предупреждаю: если что-то не так, я сразу рву когти. И деньги вперёд. У меня семья, дети. Я не хочу, чтоб они своему папочке передачу носили. Так что, извини браток, но деньги вперёд.

— Согласен, — усмехнулся Коля. — Понимаю и разделяю. Вот тебе половинка от сотни. А вторую половину получишь, когда я узнаю, где она живёт. Согласен?

— Пойдёт, — сказал таксист, забирая деньги и трогаясь. — Значит, говоришь, адресок решил узнать. Или за женой следишь?

— Да я же ещё не женат, — нервно потёр руки Коля. — Ну давай побыстрее, а то уже и автобуса не видно.

— Да куда он от нас денется? — пробурчал таксист, неторопливо выбираясь на улицу, по которой укатил автобус. — Что я, маршрута его не знаю, что ли? Не волнуйся, всё будет у нас путём. Вот, смотри, вон он подходит к своей первой остановке. Конечно, вряд ли она сядет в автобус, чтобы проехать всего лишь одну остановку, но знаешь, бывает и такое. Так что, ты уж сам следи, чтобы не пропустить свою красатусю. Я же её не знаю. Так ты говоришь — красивая?

— Очень, — вздохнул Коля.

-И моя когда-то была красавицей, — тоже вздохнул таксист. — И знаешь, я тоже за ней побегал. Они это очень здорово умеют: заставлять побегать за собой. И, между прочим, правильно делают. Вот лично я, так нисколько не жалею об этом. Хоть есть, что вспомнить. И причём, очень хорошее. Вспоминаю и думаю про себя: надо же, такое вытворял. Вот был живчик! А другой хвастается, что чуть ли не в первый же вечер трахнул. Ну и что хорошего? Во-первых, это не ты её трахнул, а она получила от тебя то, что очень сильно хотела. Во-вторых, это у них так быстро происходит, что потом не о чем и вспомнить. Ну, в общем, как всегда, искали хорошее, а нашли, в лучшем случае, не очень понятно что. Получаются одни сплошные собачьи забавы.

— А сейчас за женой стал бы бегать? — спросил Коля.

— Сейчас? — задумчиво переспросил таксист. — Даже и не знаю. Как-то и не задумывался об этом. Сейчас! Так сейчас уже дети предъявляют свои претензии. Сейчас уже и некогда думать об этом.

— Так не стал бы следить?

— Следить? Да нет, зачем же? Уж лучше полежать на диванчике, да этот ящик с придурью посмотреть.

— Ты про телевизор?

— Ну да! Вот, где загадка природы! Никак не могу понять, откуда такая дурь в человеке берётся?

— А всё очень просто: спрос рождает предложение, — пожал плечами Коля.

— Ты хочешь сказать, что я же и виноват в том, что они мне голову дурят? — таксист с удивлением посмотрел на клиента.

— Конечно.

— Да никак не может быть этого.

— Да нет, только так и есть, — засмеялся Коля. — Ты платишь налоги, и на твои деньги тебе организуют развлечение. Ты смотришь рекламу, потом идёшь и покупаешь продукцию тебе знакомую. А откуда ты о ней узнал? Из рекламы. Опять получается, что ты платишь им, ты их кормишь, ты их размножаешь.

— Ну, ты даёшь! Получается, что я сам себе голову дурю! Да не может этого быть. Их другие кормят, а не я.

— Да кто же другие?

— Ну вот посмотри. Я же могу купить видик и смотреть без их поганой рекламы. Значит, их кормит кто-то другой, а не я.

— Ну, тут ты прав только на первый, невнимательный взгляд. Да, я согласен, что самые богатые покупают видики. Но именно они заказывают репертуар. И получается, что ты смотришь именно их любимые вещи. Опять — ты тоже кормилец.

— Ничего не понял, — покрутил головой таксист.

— Ну смотри. Тот, кто имеет видик, выбирает те вещи, которые ему нравятся. Когда на студии начинают готовиться к съёмкам нового фильма, то смотрят, какие вещи пользуются наиболее широким спросом, и клепают именно такие фильмы.

— Нет, ну меня больше всего раздражают те придурки, которые выламываются под музыку. Рэпы, там, всякие фристайлы. И ещё целая куча всяких придурков, которых я не только не знаю, но и знать не хочу. Кто их кормит? Я, что ли?

— Ну а кто же? Ведь если они живут и размножаются, то это значит, что их кто-то кормит. Закон рынка — только спрос рождает предложение. Это не я придумал. Это закон.

— Но я же их не только не покупаю, но и не смотрю, — самым серьёзным образом возмутился таксист.

— Ну, не ты, так твои дети.

— Ну, ты даёшь! — опешил таксист. — Но почему появляются плохие вещи? Ведь были же хорошие песни! Куда они подевались?

— И опять работает закон базара, — стоял на своём Коля. — Вот смотри. Предположим, Пугачёва написала новую песенку. И песенка получилась не ахти какая замечательная. Песенка о том, как у неё в жизни ни хрена хорошего не получилось, о том, что денег много, а счастья нет. Не идёт песенка на рынке, сборы плохие. А у Пугачёвой и денег много, и влияние мощное. И что тогда делает Пугачёва? А очень просто. Она, изображая добросердечие, помогает посредственности выбиться наверх. А на фоне их слабеньких вещей её далеко не блестящая вещь уже кажется хорошей, уже начала продаваться.

Но таксист не слушал Колю. Его очень сильно взволновало что-то совсем другое.

— Послушай, браток, а ведь за автобусом уже кто-то едет, — с задумчивой насторожённостью произнёс он.

— Ну да, я вижу, что за автобусом есть ещё и другие машины, — Коля сделал вид, что не понимает, о чём говорит таксист.

— Маши-то много, — задумчиво согласился тот, недоверчиво посматривая на Колю. — Но вот только одна "Ауди" никак не может обогнать бедненький автобус.

— Да ну? — изобразил удивление Коля. — И что теперь делать? Меня интересует только одна девушка. Мне нет никакого дела до какой-то там "Ауди". Не понимаю, чего ты боишься?

— Да ничего я не боюсь, — рассердился таксист. — Но я не намерен вляпываться ни в какие истории.

— Не пойму, — пожал плечами Коля. — Я тебя не прошу никуда вляпываться. Я же ничего не заставляю тебя делать.

— Ну ладно, — немного успокоился таксист. — Поедем. Только предупреждаю, я парень решительный и очень рисковый: чуть что будет не так, и аля-улю, и чёрный слоник.

— Да пожалуйста, — согласился Коля, хотя не очень-то понял, что хотел сказать таксист своим "аля-улю", а особенно "чёрным слоником". — Ты вольная птица, и можешь делать всё, что тебе захочется. Я же хочу только одного: узнать, где она живёт? И всё. Поверь, я эту "Ауди" вижу в первый раз жизни. И с теми, кто в ней едет абсолютно не знаком. Даю тебе честное слово. Да пропади она в этот момент пропадом, я и глазом не моргну.

— Верю, — усмехнулся таксист. — Может мимо проехать, посмотреть, сколько их там?

— А зачем? — пожал плечами Коля. — Они меня нисколько не интересуют. Сидят, ну и пусть себе сидят. И чем дальше мы от них будем, тем для нас лучшее.

— Понял, — уже спокойно и серьёзно кивнул головой таксист. — От них надо держаться подальше. Тем более, что эта машина, как мне кажется, мне уже знакома. Я ещё не уверен, слишком далеко, но, кажется, это она. И я полностью согласен с тобой, что от них надо держаться подальше. Будем отслеживать только пассажиров, выходящих из автобуса.

— Вот это как раз то, о чём я мечтаю, — вздохнул Коля.

Таксист проявил весьма неординарные способности и сообразительность, чтобы не пропустить выход неизвестной ему прекрасной девушки: он то сильно отставал от автобуса, а затем, резко прибавив газу, проезжал мимо остановки как раз в то время, когда пассажиры выходили; то быстренько проезжал вперёд к следующей остановке, заезжал в переулок, останавливался, а Коля выходил из машины и шёл к остановке. Много изобретательности проявил таксист, чтобы и девушку не пропустить и, в то же время, не дать обратить на себя внимание тем, которые сидели в "Ауди". Но пока всё было напрасно. Ира не выходила. Уже и центр города остался за кормой. Уже воздух наполнился знакомым запахом морского порта. Всё чаще стали попадаться крошечные участки и малоэтажные дома, как говорится, частного сектора. Это уже был пригород.

— Красивая, должно быть, девчонка, — крутанул головой таксист. — Если ты поздно ночью, не жалея денег, времени и сил, так старательно крутишься, чтобы, всего навсего, узнать её адрес. Неужели нельзя было просто подойти и сказать: "Зинуля, вот мой телефончик. Дай мне свой адресочек". И всё.

— Даа, если бы всё можно было так легко и просто сделать, — грустно произнёс Коля. — Чего это я крутился бы как дурачок?

— Наверное, она с мужем едет?

— Нет, похоже, что она совсем не замужем. Но у неё есть кто-то.

— Смотри, смотри! — вдруг воскликнул таксист, показывая рукой на идущий впереди автобус. — Кто-то зажигалкой сигналит. То вспыхнет, то погаснет. Ну что, прижиматься поближе?

— Да нет, зачем же? — почти спокойно пожал плечами Коля, чувствуя, как в желудке стало пусто, тоскливо и холодно. — Будем смотреть отсюда. Тут гораздо спокойней.

— Только меня, чур, ни во что не впутывать, — ещё раз предупредил таксист. — Я не трус, я осторожен.

— Само собой разумеется, — кивнул головой Коля, пристально всматриваясь в освещённую фарами "Ауди" остановку автобуса. Я и сам не желаю ни во что впутываться. Меня интересует, пока, где она живёт. Ага, вот она, вышла. Ну-ка, быстренько сверни в переулок направо. Я выйду посмотреть, куда она пойдет. А ты, чтобы быть в полной безопасности, проедешь дальше, на следующем перекрёстке свернёшь. И если тебе не очень трудно, подожди меня на противоположной стороне квартала. Уж там-то никто не заподозрит, что ты с этой девушкой хотел сделать что-то нехорошее. Договорились? Вот тебе ещё полсотни, чтобы червь сомнения не грыз твою душу.

Таксист свернул направо и остановился. Коля вышел. Такси уехало. Коля быстро подбежал к углу забора на перекрёстке и осторожно выглянул. Автобус уже закрыл двери и тронулся с места. На остановке находились четыре человека: Ира, Чернявый и мужчина с женщиной. Похоже, что это была супружеская пара. Женщина взяла мужа под руку, и они продолжили своё движение по ходу автобуса. Ира с вещами пошла в обратном направлении, то есть, прямо на Колю. А Чернявый стоял, ожидая, очевидно, когда супружеская пара удалится на достаточное расстояние. Вот Ира поравнялась с "Ауди", которая притормозила у самого бордюра. Чернявый, увидев, как супруги свернули за угол, прикрыл лицо платком и быстро пошёл следом за Ирой. Она, услышав его еле слышную, крадущуюся походку, забеспокоилась и ускорила шаг. "Ауди", тихо урча превосходным мотором, медленно покатилась назад, стараясь быть поближе к месту действия. Странное поведение незнакомой машины ещё больше испугала Ирочку, и она почти побежала, насколько позволяли ей тяжёлые сумки. Всё, до конца действия остались считанные мгновения, и дальше медлить никак невозможно. Кто его знает, что было на уме у этого полуумка тёмной наружности.

Коля, следуя тактике Чернявого, закрыл лицо своим шейным платком, связав узелки на затылке. Он не мечтал быть узнанным этими молодчиками при случайной встрече на улице. Чернявый в два прыжка догнал Ирочку, ребром ладони сильно ударил её по запястью левой руки, и тут же, на лету подхватив скрипичный футляр, бросился к машине. Ирочка тихо ойкнула и от испуга присела, уронив сумки.

Однако Чернявый не успел преодолеть и половины расстояния между Ириной и машиной, в которой для него уже успели распахнуть заднюю дверцу, как его настиг Коля. Всё произошло так быстро, что грабитель не успел и оглянуться. Коля проскочил мимо Иры и в прыжке ударил Чернявого пяткой в спину, в пятый позвонок. Он абсолютно не думал о последствиях своего удара. Это были уже не его проблемы, а Чернявого. А тот взмахнул руками и, выпустив футляр со скрипкой, рухнул на тротуар. Коля на лету подхватил инструмент и кинулся к Ире, которая всё ещё продолжала сидеть на корточках.

— Быстро! Бегом! Домой! И не оглядывайся! — крикнул он ей, отдавая скрипку. — Слышишь, бегом домой!