Серьезнейший до глубину души,

Идет путем бескрайним, словно вечным

Своей кривой дорогою левши

Ему легко средь темноты, где тихо,

Ему достаточно того, что там в окне

Далекий свет чужим сияньем вспыхнул —

Мой рыцарь спит. Зачем же свет во сне?

Нет лошади… — бедняга убежала,

Как убежало все, что было с ним,

И он идет… пешком… опять… сначала,

Ведущий и ведомый лишь самим

Скрипит металл, нет времени на слабость

Ни вымыться, ни завязать шнурки,

Пускай потом, потом придется падать…

Но главное — бежать, держать шаги!

Он грезит позапрошлым, оставляя

В своих доспехах сувениры лет,

Вот грязь ботинок, вот безумство мая,

Периодов захороненный бред

Пучок волос, обрывок мысли чьей-то,

Часть зеркала, в котором отражен

Ушедший мир, мир прозвища и света,

Где все еще не действует закон

Вот запах краски, пятна на кольчуге,

Которых не смывает и хранит,

Вот баночка дождя и три снежинки вьюги,

Пять звуков, семь динаров, восемь бит,

Четыре франка, сорок восемь зрелищ,

Одна судьба, которой нет конца,

Что ты несешь, старуха, что ты мелешь,

Скрывая правду в уголках лица?!

Мой Ланцелот, ты падаешь, вставая,

Ты слишком много тратишь в пустоту,

И чувствую, погибнешь, оправдая

Свои злодейства верою в мечту

Что предсказал ты спешившийся всадник?

Зачем так безысходно предсказал?

Ни берег моря, ветер, виноградник,

Ни молнии, ни гром в отрогах скал

Нет ты не стал, скрываясь в мутной неге,

Путей обходных больше не искал,

При первом же субботнем снеге

Октябрьской ночи — гибель предсказал

А дальше что…? Опять новорожденным

Проснуться утром в норах горных лам…

И думать: быть рабом освобожденным

Или свободным на пути к цепям?