Никогда бы не подумал, что я привыкну к ним..."

Тихоня

-Наша маленькая тихоня опять молчит? — насмешливо произнес Каменный Кулак, искоса поглядывая на Стальную Змею.

А она молча зашнуровывала кожаные нарукавники.

Бывшая наемная убийца, бывшая преступница, эта бесцветная сероглазая ворона в отличие от нас, прекрасно знала, зачем она в племени. Глядя ей в глаза, глядя ей в лицо, вы не могли потом вспомнить, как она выглядела. На ее скуле была легкая отметина, но даже этот след прошлого не помогал. Ее лицо помнили только двое — Огненный Дождь и Рука.

Молчунья, тихоня, отличный боец. Даже буйная Рубиновый Палец, после первого же боя, перестала иметь с ней дело. Стальная Змея была из тех, про кого говорят: "слова не вытянешь".

Я помню, я помню ее лицо смутно, но улыбка... ее улыбка осталась у меня в памяти.

Говорят, она хотела отрастить длинные волосы.

Думаю, она стала бы заметнее.

Думаю, что тот налет все равно стал бы последним.

Как бы я хотел еще раз на нее посмотреть...

разговор

-Почему ты всегда влезаешь не в свое дело? — однажды спросила она меня. Ее глаза были серыми, волосы были темно-каштановыми, голос был тихим. Я был в таком смятении, что даже ответил честно.

-Не знаю. Мне показалось, что они были неправы. Не честны друг с другом.

Как обычно, подобный разговор мог произойти только на кухне. Все племя жило на кухне. Мы жили на кухне. Эта плита, эти столы и стулья, эти чашки, тарелки и ложки видели всех нас такими, какими мы сами не видели себя. Иногда я смотрел на ложку в своей руке и думал, думал... думал о том, насколько я глупым кажусь ей.

А ведь действительно... почему я всегда лезу не в свое дело? Почему я не могу спокойно стоять в стороне и смотреть, как они ругаются? Смотреть, как Юродь закатывает истерику Вепрю, как Дохлый кричит на Рубинового Пальца. Как Страшный Зверь преданно смотрит в глаза Йорх, когда та готовит ужин...

Оторвавшись от своих мыслей, я увидел, как она смотрела на меня.

Наверное, так смотрят на маленьких детей. Стальная Змея и нежность в ее взгляде. Это было так красиво...

У нее могли бы быть дети. У нее могла быть прекрасная, мирная жизнь. Она могла бы изменить мир не через боль и кровь.

О боги, хотел бы я посмотреть в глаза тому, кто сделал нас такими! Ведь все могло быть совсем не так!..

Помню, она сказала мне тогда:

-В этом мире нет ни слова правды. Никому нельзя верить.

Я был молод, я не понимал тех вещей, которые понимала она.

-Почему нельзя? — спросил я.

А она улыбнулась и потрепала меня по голове.

-Потому что они не верят себе. А мы не верим им.

-Это же глупо.

Меня и сейчас коробят слова. Знаете, когда тебе говорят о твоей важности, когда тебе обещают что-то, а потом этого не делают, руки опускаются. Вся твоя сущность падает вниз, скатывается в самые черные места твоей души. Это неприятное ощущение — когда хочется, чтобы весь мир перестал существовать и остался только ты. Когда любое прикосновение вызывает боль, потому что душа обожжена и превратилась в сплошную рану. А рана даже еще не начала заживать...

Мне кажется, все мои мысли были написаны у меня на лице.

Она сказала мне:

-Это больно — когда тебя обманывают. Это больно — когда тебя предают. Вот почему ты вмешиваешься. Тебе больно, когда они ругаются. Ты слишком хорош для нас, Боевой Нож. Ты слишком хорош.

Я промолчал. О боги, зачем я тогда промолчал!

Сейчас я мог бы ей сказать так много.

тот день

В тот день меня не было в Племени. В тот день я притворялся аристовцем, чтобы втереться в доверие к варх'гоновской верхушке. Мне нужно было попасть в архивы, мне нужно было узнать, кто же сделал нас такими.

И я пропустил все.

О боги, как я жалел о том, что меня не было рядом! Как я жалел о том, что я не увидел, не разглядел в жене Эахила нашу дражайшую Келис! Только из-за ее слов, из-за ее предательства все рухнуло. Эта рыжая женщина, аристократка до мозга костей, сломала и разрушила мой дом, залила его кровью.

Меня не было рядом, когда горло Стальной Змеи было безжалостно распорото чьим-то лезвием.

Я подбираю слова, но все они кажутся мне лишними.

Все тщетно.

Неоткуда ждать помощи.

Я слышу шаги за спиной — он опять пришел. Скоро меня будут вести домой, обратно к этим звуками и незнакомым стенам.

Мне страшно между этих зданий, похожих на впивающиеся в небо спицы. Мне страшно дышать в ритме той музыки, которую слушает наша квартирная хозяйка. Мне страшно быть — поэтому я пью.

Он все ближе и ближе, мой единственный соплеменник, единственный, с кем я говорю здесь на одном языке.

Скоро он тронет меня за плечо, я это чувствую.

Вчера я спросил его о Стальной Змее.

Он пожал плечами и сказал:

-Не помню. Это которая? Та, то все время молчала, с рыжими волосами, да?

Я не стал его поправлять, говорить, что он вспомнил Плачущую Птицу.

Я просто промолчал.

Он идет.

Я переворачиваю салфетку.

Я вернусь сюда еще раз.

Завтра.

Рассказать, что все было не так.

Все было гораздо больнее.