Александр Васильев — 'Абсурд.'

«Порывистый, леденящий ветер и дождь разогнали всех по домам, подъездам и магазинам. Можно идти по улице и играть в игру, придуманную лет пять назад: представить, что недавно окончилась война, что дома вокруг — единственное, что осталось после бомбардировок, а там, чуть дальше, буквально за углом — руины, руины… Немногочисленные прохожие — почти единицы, выжившие в этом аду. Почему-то, представив себе все это, начинаешь замечать, как расслабляются сжатые кулаки и в душе просыпается что-то, отдаленно напоминающее сострадание.

А вообще, все просто супер. Жить стало лучше, жить стало веселее — и от этого никуда не денешься. Особенно весело выпить пива и разбить пустую бутылку на месте, или выкрутить где-нибудь в подъезде лампочку и принести домой. Но самый большой кайф — это помочиться на стену какого-нибудь административного здания. Удерживает одно — стыд. Хотя, если подумать, чего еще можно сейчас стыдиться, а главное — кого? Просто стыдно, что если меня поймают с поличным, могут подумать, будто я за БНФ.

А недавно в одной газетке, куда я недавно от нечего делать и терять отнес свои стишки, напечатали два из них. Я долго думал — по какому принципу их выбрали, каждый по отдельности и именно в таком соседстве. Один — со слабым политическим подтекстом, и то не для меня, а для тех, кто будет читать, второй — просто параноидальный бред. Потом дошло — в каком порядке они шли, в таком их и напечатали. Что первое под руку попалось. Вообще, как показывает практика, это самый лучший способ практически для всех жизненных ситуаций.

Один мой знакомый поздравил меня с публикацией, а потом спросил (кто его дергал за язык): «Послушай, а чем отличается дактиль от хорея или там от ямба?» — «А бог его знает, —— отвечаю, —— я уже давно потерял надежду заучить всю эту теорию. Ударения, стопы и все такое… Ямб, точно помню, двухсложный, не знаю вот только, где там ударение ставится. Вообще, пишется, и слава богу, а не пишется —— ну и слава мне» — «Хм», — хмыкнул он. «А ты знаешь?» — не удержался я. «Мне-то зачем, я поэт что ли?» — «А я, черт побери?!»

А вообще, стихи — не более, чем адаптированная к запоминанию проза. Есть, к слову, проза, которая откладывается в памяти не хуже иных амфибрахиев. Да к черту вообще стихи, прозу, живопись, графику и декоративно-прикладное искусство! Нет, нет больше Орфеев, Гомеров… Прометеев тоже ждать не приходится. Хотя, по мне сгодился бы и Герострат.

Решая задачи, нельзя производить действия с вещами, не подлежащими сравнению: метрами и килограммами, литрами и секундами. Поэтому же нельзя сравнивать «Записки у изголовья» Сэй Сёнагон (Япония, ХI век) и «Людзей на балоце» Ивана Мележа, роман Ж.-П.Сартра «Тошнота» и «Тараса на Парнасе». Но зато можно вчитаться и все же что-то почувствовать … Хотя, к чему лишние депрессии? Пресность и лицемерие, добродетель, давящая за горло вонючей грязной рукой, моросящий дождь, слякоть, насморк и действительно хочется выпрыгнуть из окошка на камни мостовой…

Прошли времена великих переселений народов. Никто просто не захочет взять свои пожитки и потащиться на край света. Правда, определились бы наконец, Восток или Запад… Но мне-то будет ли смысл переселяться, если переселяться будешь с народом? А когда один — это зовется просто — иммиграция. Великое переселение — это, конечно, круто, но не умею я быть в коллективе.

Зато люблю глядеть в небо и думать, что вот это небо могло бы быть равно как белорусским, так и австралийским, эфиопским, или, скажем, парагвайским. Только вот уши не позволяют полностью проникнуться этой иллюзией.

Говорят еще, что счастье — внутри нас. А мне-то, по правде, уже надоело копаться в себе. Идеала на стороне не ищу — хоть это мне можно поставить в заслугу. Но своему внутреннему идеалу не соответствую и не могу отказаться от него. Как в броуновском движении — после каждого столкновения меняешь траекторию.

Хочется найти какую-то положительную мотивацию, чей-то личный пример, образец для подражания, повод для оптимизма. Но куда ни глянешь — апатия. На всех уровнях, во всех сферах и областях. Кто-то умер, кому-то помогли (кровавая лужица возле лифта, рядом — линеечки с разметкой, лежащие перпендикулярно, и все это фотографирует следователь добитым фотоаппаратом «Зенит»). У кого-то семейные неурядицы, кто-то разорился. Слава богу, что хоть последнее мне не грозит — даже если сам того захочу, никто не разведет меня на бабки (потому что их у меня попросту нет). Я знаю только одного неунывающего человека — он постоянно находится в разъездах, не уставая гипнотизирует тающую кучку доверчивых граждан сказками о положительных тенденциях и наметившихся сдвигах. Что такое «тенденции» не каждый знает, но насчет сдвигов соглашаются охотно. Вот только гипноз с каждым разом действует все слабее.

Обрывки, осколки, пыль и хлам… В карманах всякая труха. А по ночам снятся трупы, все еще довольно ужасные, хотя постепенно начинаешь к ним привыкать. Вот и вчера — голова на подносе, губы обрезаны, десны обнажены и вместо зубов — кнопки. Ну, я тут сразу смекнул, в чем дело».

14.03.2002