Яркий мазок, размытый на сером холсте акварели маэстро Дождем.

Безупречно строгий плащ. Водители навязчиво скрипят тормозами — я прикрываю глаза, что бы не бросить: «Сломаешь! жене отвези...»

Ноябрьским ненастным утром, в час пик, пытаюсь уехать на работу, и не опоздать.

Мое тайное «Я» млеет, прикрыв томным веком свое задремавшее око. Вдруг оно напрягается, мгновенно среагировав на что-то на дороге. Это что-то — номер машины, который помнишь даже во сне. Номер твоей машины. Ты едешь навстречу. На долю секунды глаза наши встречаются. «Я» лихорадочно вспоминает, когда мы виделись в последний раз. И, сверкнув из глубины подсознания, ощущает, что жутко, по-звериному соскучилось. И радуется, взорвавшись фейерверком среди серой улицы. Внутри становится горячо, а сердце бьется у самого горла.

Пока «Я» ликует, ты проезжаешь мимо. Не останавливаясь.

«Я» замирает. Изумляясь. Не веря. Не понимая. И радостный фейерверк сменяется обидой упавшей звезды, померкшей и ненужной…

ТЫ ПРОЕХАЛ МИМО МЕНЯ.

Рука тянется к телефону. Нажимаю кнопку быстрого набора:

— Привет! Проезжаешь мимо?

Ответ растворяется в шуме дождя. Я делаю вид, что не расслышала, как ты орешь о том, что я сумасшедшая, что ранний незнакомый звонок вычислит дражайшая супруга и что-то еще, о чем не узнаю никогда, потому что нажимаю отбой.

* * *

Приятно потянуться после долгого общения с компьютером. Размять спину, хрустнуть костяшками пальцев. Черт, кофе уже остыл. Взгляд потянулся к сигаретам. Нет, потом. Все потом. Сначала дело. Ну и ладненько…

* * *

Ты проехал мимо меня. После нескольких месяцев разлуки. После суетных рабочих дней, во время которых совсем тебя не вспоминала. И ночей, когда ты снился, и я знала, что уже скучаешь и маешься.

Пятнадцать лет тайных встреч, взаимной зависимости. То мы вместе днями. То месяцами врозь.

— Счастье нельзя строить на горе других. У тебя муж, дети. Они тебя любят.

— А ты?

— И я люблю.

— А ее?

— И ее люблю.

— А так бывает?

— Бывает…

— А она?

— Она чувствует и ревнует.

— К кому?

— К тебе.

И я млею, нежась, мурлыча, как избалованный котенок. А ты из своевольного и неприступного грубияна вдруг превращаешься в ручного зверька. Ласкового и пушистого, хоть бантик завязывай.

* * *

Все-таки надо покурить. Выхожу на балкон. Взгляд скользит по кронам желтых деревьев, подпирающих пронзительное небо. Да, красота…

«Унылая пора, очей очарованье…»

Ай да Сергеич! Ай да молодец!

« И каждой осенью я расцветаю вновь…»

* * *

Но это было тогда. А сейчас мое раненное «Я» рвется из груди, корчясь от обиды.

Как я могла. Как могла терпеть это столько лет. Где мое самолюбие, черт его подери. Гордость женская. Или как там ее. Шикарная женщина, которой восхищаются все мужики, готова бежать по первому звонку к хаму, грубияну, и вообще уже деду! Нет, так продолжаться не может. Ставлю жирную точку. Пусть только позвонит. Я выскажу все, мало не покажется.

Сижу в офисе, цежу кофе и представляю, как брошу на столе в твоей квартирке записку «Я ТАК БОЛЬШЕ НЕ МОГУ. ПРОСТИ» и молча уйду. И пусть мокрые следы на вашем драгоценном ковре замывает дражайшая супруга.

* * *

Звонок застает врасплох, в разгар самобичевания. Та самая мелодия, настроенная на одного-единственного человека. Злорадно смотрю на экран, не снимая трубку. Меня нет. Уехала. Умерла. На последней трели жму на зеленую кнопку. Голос хрипит в ухо. Волнуешься?

— Ты где? ....

— На работе...

«Я» замирает, вслушиваясь в тишину.

— Тогда в шесть?

— Да.

Предатель «Я» томно смыкает свое противное око и уютно устраивается в груди, сладко мурлыча в такт радостно бьющемуся сердцу…

* * *

С чувством выполненного долга нажимаю кнопку «сохранить». Смотрю на экран, чего-то не хватает. Медлю и добавляю:

«Унылая пора, очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса.

Люблю я позднее природы увяданье,

В багрец и золото одетые леса»

Последний штрих. Теперь все условия соблюдены. Рассказ готов. Можно посылать в женский журнал.

О, черт! Розовый зонт уже пересох!

Светка опять умчалась без него. Рассеянна подруга!