![]() ![]() |
![]() |
![]() ![]() |
![]() ![]() |
![]() ![]() |
![]() ![]() |
![]() ![]() |
![]() ![]() ![]() ![]() |
![]() ![]() ![]() |
![]() ![]() ![]() ![]() |
![]() ![]() ![]() |
![]() ![]() |
![]() ![]() |
![]() |
![]() ![]() ![]() ![]() ![]() |
![]() ![]() |
![]() |
![]() |
![]() ![]() |
![]() ![]() ![]() |
![]() |
Наташка Ваське говорит.
А он не верит ей упрямо,
Насуплен, сдержан и сердит.
Немало «мам» прошло колонной
В глазах мальца за много лет.
Хотя и не был он голодным
И был почти как все одет…
Но пацаны дразнили «уркой»,
Крутили у виска, смеясь.
И он их бил. Потом окурки
Искал, затоптанные в грязь.
Потом отец, ругаясь грубо,
Лупил его. Судьбу кляня,
Разбитые шептали губы:
Опять отец бутылку браги
Всё ищет, словно следопыт…
А мама, выйдя из тюряги,
На койке пьяная лежит.