На холм въехал старый охотник в меховой шапке и изукрашенной красными и зелёными узорами оленьей шубе. Ехал он на санях, которые тянули олени. Бубенцы-костяшки глухо клокотали на узде.

Его взгляду открывается озеро. На нём, не касаясь поверхности, стоит железный чум. Умирающее Солнце пляшет, скользит, облизывает его, грозно нашёптывая песню приближающейся ночи… «А что будет, когда я уйду? Берегись, охотник Панкал-ку! Найдёшь ли свой дом сегодня?». На замёрзшем озере танцуют люди. Мужчина слезает с саней и подходит к танцующим, навстречу ему выходит невысокого роста человек с короной на голове. Корона в форме корня. Такой корень охотник видел у местной шаманки, висящим при входе в чум. (Вот она закатила глаза и сухим костлявым пальцем производит знак запрета. В её чуме всегда полно дыма). Он говорит: «Раз ты приехал сюда, ты должен нас спасти. Сейчас здесь находится парень из медной семьи — самый младший из них, он пришёл, чтобы убить нас. Мы рассчитываем на тебя».

Охотник проходит в круг танцоров и направляется к медному юноше. Он натягивает тетиву на луке, вытаскивает из колчана разноцветную стрелу. Юноша оборачивается и прекращает танец. Его глаза— два угля, по которым плавают жилки огоньков. Изо рта валит дым. Улыбка хрупкого льда под ногами. Трещина в обезвоженной земле. Небесная Змея, изломанная о скалы Костей сверженного ею же Божества. Вот что такое его улыбка. Такую улыбку охотник видел у волка, что живёт в хижине местной шаманки. «Осторожно, Панкал-ку! Как бы не промахнуться. Как бы твоя стрела не полетела в обратную сторону, проглотив и тебя, и всю твою семью!». Медный юноша показывает охотнику десятилетнюю девочку, одетую в тяжёлое металлическое платье. Волосы на голове девочки и её правую щёку сгрызли мыши. «Она сирота. Она прошла длинный путь.». Охотник целится медному юноше точно в сердце. Оно трепещет в медной дыре. Оно похоже на бубен местной шаманки. «Олени хотят есть, пора вставать. Встань и покорми оленей».

Стрела пущена. Лес шипит, как вода в котелке. Снег фыркнул с ветки. Разноцветная стрела достигает цели так быстро. «На спине твоего священного зверя (лошади), пёстрого как месяц, круглый свет, обведенный обручем, ты объезжай»,— поют танцоры. Пахнет дымом можжевелового костра. Привкус клюквы, голубики и тугой морошки. Так пахнет в чуме местной шаманки. «Просыпайся, бездельник, твои собаки воют громко!»

… Панкал-ку вскочил с кровати, но тут же дикая боль пронзила бок, чуть ниже рёбер, и он снова завалился в нелепой позе. На соломенном лежаке рядом с ним сидела шаманка, что-то жевала. Панкал-ку переждал приступ пульсирующей красной, как свёкла, боли и спросил: «Что происходит?». «Раны не страшные, а душу я тебе принесла. Вон она, в том мокром свёртке у входа. Скоро ты выздоровеешь.». «Уф…,— вздохнул про себя охотник, до ярких искр прищурив глаза,— это был лишь сон». «Ты думаешь?»— проворчала шаманка и пошла ставить котелок на огонь.