Просторная лекторная зала. Что-то гудит за непонятным щитком на стене. Мёртвая бледность мела. Белые разводы на коричневой доске и пыль на паркете. Широкая кафедра для лектора ползёт во времени, как мозговой танк, в скором времени грозящийся ворваться в незащищённое сознание студентов и фотонными флюидами растопить оцепенение, вызванное тормозящими ферментами. И она, кафедра эта, улыбается каждым своим гвоздиком, каждой полированной поверхностью, каждой векторной дымной тенью нафталиновой старины, с видом явного превосходства императорского коня над идущим на своих двоих старцем Лао Цзы.

Лао Цзы вскоре обнаруживает себя. Звенят ключи в замочной скважине. Тёмная нелюдимая зала вдруг оказывается рассечена клинком света из дверного проёма. Тени её потаённых ночных жителей разбегаются, цепляясь за трибуны и ножки сидений, переплетаясь в неистовом узоре, явно напоминающем Альпы во время грозы.

Зала вскоре озарилась искусственным светом, наполнилась голосами молодых людей в количестве, не поддающемся счёту. Медведь съедает клетку. Варган, вырезанный из пустоты дупла дуба. Шляпа лампы. Гелиоскоп с роторным талисманом. Пляс каннибалов на фотоплёнке. Студенты расселись по местам, зарисовывая всё это в своих мозгах и на ступенях трибун. Шелест бумаги, покашливание и цокот ручек об парты. Шепот стих. Последние приготовления закончены. Лекция начинается.

За кафедру заступает лектор. Доктор Гаггель.

(Голос из-за кадра) Здравствуйте, доктор. Шикарно выглядите. У вас новые очки? Или просто глаза излучают флюоресцентное свечение? В таком случае лекция должна быть интересной. Я— вентилятор над вашей головой и бег тока в проводах. И один из элементов в таблице Менделеева, что висит над грифельной доской. (голос затихает— эффект зажеванной плёнки касетника).

Доктор Гаггуль… лет сорока пяти. Однако, как часто бывает такое в сфере докторской деятельности, наука прибавляет на вид лет десять. Так она нацепила на его лицо окладистую рыжую бороду, густые сценично приподнятые брови, надела сверху копну непослушных волос, присыпав всё это пудрой из мела. А как же — перед вами же почти профессор-химик. Ему только к лицу кальциевые соединения. Порой, перед зеркалом дома, он осыпает себя мелом, глядя задумчиво в омут этого семинебесного стекла, и пишет свои мысли на старом комоде натриево-магниевым карандашом. Или аргоном брызжет вместо духов. Инертный газ не способен на взаимодействие ни с одним элементом. Не даёт соединений и встречается лишь в примесях. «А я,— думает он,— я не такой ли?» Затем он треплет волосы, и расчёсывает поповскую бороду. Всё это не сочетается с его тощим чувственным лицом. И плюс ко всему старомодный пиджак портного восемнадцатого века, закатанные штаны и носки на подтяжках. Он неуклюж и застенчив. Он бежит по улице, залетает в здание университета, вламывается в лекционную залу в панике, гонимый страхом…. И только, погружаясь в научную демагогию о синтезах циклических полимеров и тому подобному, начинает чувствовать себя в своей тарелке. Догматическая справедливость. Его голос становится громок и чёток, как гравитационная мантра, движения быстры. Он уже не человек— он актёр, играющий на химической сцене. Он вколачивает алмазный гвоздь в твердь гранита наук, цитируя Шекспира, размахивая руками и припадая на одно колено. Грозит пальцем небесам и топчется на куске мела, якобы в смятении чувств, но потом хитро и тихо усмехается. Глаза светятся фосфором. Он вперивает взгляд в студентов. Теперь его палец не грозит, а поднят вверх, словно показывая, что вот она, мол, истина. Менделеев глядит сверху из портрета, со своей таблицы, и пытается бежать. Он поворачивается спиною к студентам в своей портретной рамке… и бежит, прорываясь сквозь искажённые пространства институтских стен. Его тучная фигура скользит по зеркалам туалетов, по витринам библиотеки, отражается в стекле лабораторной посуды. Так он бежит по коридорам, спасаясь. И кричит, прерываемый одышкой: «Это где это видано!? …Уф… пуф… морфию мне, морфию! Вызовите стеклодувов!...Уф… вызовите столяров и магов желез и всех воздухов! Умираю… задыхаюсь… Пуфф..». А проворный Гаггель как хвать его за полу кафтана. И за ним. Клацает зубами, ухмыляется. Едет за ним на диффузорах и соленоидах, катится на форсунках, гремит шестернями и скрепит спектрометрами. «Ну стой у меня! Жирная ты скотина!» И цепляется Дмитрию Иванычу за волосы. Расчёсывает их решеткой радиатора, да руки скручивает. Так бегут они по коридорам университетским во время часа занятий, переворачивая вазы с цветами рододендрона и сальвии дельвинарум, опрокидывают стулья. Менделеев ревёт, как медведь, слюною брызжет, пытается руки высвободить из пут, да в глаза Гаггулю водкой брызнуть. А из дверей аудиторий иногда выглядывают доценты, аспиранты, доктора и профессора. «А, это ж наш Гаггуль снова суть пытается уловить голыми руками! Ну пусть по молодости повоюет.»

А тем временем доктор уже стоит за кафедрой с указкой в руке и тычет на выведенные им самим формулы. Он вывел их во время этой гонки за Менделеевым. Студенты— это один большой шевелящийся, набухающий комок субстанции неизвестного науки происхождения. «Я вижу, вы меня снимаете на камеру, товарищи студенты? Вот и прекрасно, ведь то что я сейчас вам скажу— вы в первой встречной пивной не услышите, да внукам своим так-то просто не передадите…Важность, тако сказать, первоочерёдная!». И он начинает квакать, булькать и припевать лекцию:

— Унунтриум — искусственно синтезированный элемент, в природе не встречается. Нигде не используется. Но вы то знаете, что Авогадро был нацистом?

В зале скрип перьев о папирус, лица напряжены, усы торчат во все стороны, как под действием силы Ампера, мозг едет на Марс, глаза в кучку, понимание на пике пирамиды Гизы или дома за чашкой горячего зелёного чая. Дома, за куском неизбывной материи, что не сломается, хоть ты её сверли дрелью идеального и бей ломом духовного… шмат материи.

А дохтур продолжает:

-Унунквадий — искусственно синтезированный элемент, в природе не встречается. Период полураспада составляет около 2,7 секунд для 289Uuq и 0,8 секунды для 288Uuq… В результате бомбардировки мишени из калифорния ионами изотопа кальция образовались ещё два ядра атома 118-го элемента (294Uuo). Мы, учёные, называем его утка-улитка— из-за похожести строения атома.

За окном летит пчела, ищет цветок. Цветок ищет Солнце, а Солнце— материю и энергию для смысла бытия своего. Доктор продолжает:

— …Слабо светло-зеленоватый газ, в малых концентрациях запах напоминает хлор, очень агрессивен и ядовит.

Кстати, мы один раз видели его, доктора Гаггеля, пьяным в усмерть. Он ещё с балкона напевал Вагнера… я тогда ещё во второй класс ходил только…

— …Самый активный неметалл, бурно взаимодействует почти со всеми веществами (редкие исключения — фторопласты), и с большинством из них — с горением и взрывом. В атмосфере фтора горят даже вода и платина. А сам то я человек верующий. Недавно приобрёл велосипед. Теперь, заметили, уважаемые коллеги студенты, я на лекции прихожу во время, и вам того желаю.

Мальчик с ульем на голове встаёт и выбегает из лекционной залы— его время пришло. Колье из лампочек на его шее. В кармане— муравей Кеплер. Я знаю. Я вам ещё расскажу про нашего любимого доктора Гаггеля. Ведь тот мальчик— это я.