Двадцать лет назад, я с подругой прогуливался по Портленду в конун Рождества. Крупные универмаги: «Мейер и Френк»… «Фридерик и Нельсон»… «Нордстром»… их большие витрины каждая представляла собой простую и милую картину: манекены, демонстрирующие одежду или бутыльки духов, сидят на искусственном снегу. Но витрины «J.J. Newberry’s», черт подери, были набиты куклами , мишурой, скребками, наборами отверток и подушками, пылесосами, вешалками, хомячками, шелковыми цветами, конфетами — ну, вы поняли. И на каждом из сотни различных предметов красовался круглый ценник из блеклого красного картона. И когда мы шли мимо, моя подруга Лаура сказала, взглянув на это:

— Должно быть они оформляли витрину по принципу: «Если витрина выглядит неважно — запихни всего побольше».

Она попала в точку тогда, и я помню это 20 лет спустя, потому что это меня рассмешило. Те другие мило оформленные витрины… Уверен, что они были оформлены стилистами и со вкусом, но у меня не осталось воспоминания о том, как они выглядели.

Для этого эссе моя задача: запихать всего побольше. Набить идеями, как Рождественский чулок, в надежде, что что-нибудь пригодится. Упаковывая посылки читателям в подарок, я кладу туда конфеты, белку, книгу, разные игрушки и ожерелье, и я рассчитываю, что такое разнообразие гарантирует: что-то здесь сочтут абсолютной тупостью, а что-то — совершенством.

Номер Один: Два года назад я написал первое из этих эссе. Оно было про писательство по моему “методу кухонного таймера “. Ты никогда не видел это эссе, но метод заключается в следующем: Когда писать неохота писать, поставь кухонный таймер (таймер для варки яиц в оригинале. прим. пер.) на один час (или полчаса), садись и пиши, пока таймер не зазвонит. Если через час тебя будет так же воротить от писания, ты свободен на час. Но обычно ко времени, когда таймер срабатывает, ты так увлечен своей работой, так наслаждаешься ею, что не сможешь остановиться. Вместо кухонного таймера можешь загрузить стиральную машину или сушилку, чтобы засечь время твоей работы. Чередование вдумчивую работу писательства с бездумной стиркой белья или мытьем посуды дает перерывы, нужные для появления новых мыслей и озарений. Не можешь придумать продолжение истории … почисти туалет. Смени постельное белье. Христа ради, протри пыль с компьютера. И хорошая идея появится.

Номер два: Читатель умнее, чем тебе кажется. Не бойся экспериментировать с формой рассказа и временными скачками. Лично я считаю, молодые читатели отвергают большинство книг не потому что они глупее своих предшественников, но потому, что современный читатель умнее. Кино сделало нас искушенными в способах повествования. И читателя гораздо сложнее шокировать, чем кажется.

Номер Три: Прежде чем сесть и записать сцену, ее стоит немного повертеть в уме и понять ее предназначение. Какие моменты из предыдущих обстановок закроет эта сцена? Какие вопросы она откроет для последующих сцен? Как она продвинет повествование? За работой, за рулем, занимаясь спортом, держи в уме только этот вопрос. Когда появятся мысли, сделай несколько

пометок. И только когда ты продумаешь костяк сцены — можно сесть написать ее. Не отправляйся к этому скучному, пыльному компьютеру с пустой головой. Не заставляй читателя продираться сквозь сцену, в которой ничего или почти ничего не происходит.

Номер четыре: Удиви себя. Уведи историю, или дай истории увести тебя, в такое место, которое восхитит тебя, тогда ты сможешь удивить и читателя. В тот миг, когда ты разглядишь любой хорошо спланированный сюрприз или оборот событий, их наверняка не пропустит и твой изощренный читатель.

Номер пять: Если ты застрял, вернись и перечитай предыдущую сцену, найди упущенные персонажи или детали, которых можно внезапно воскресить, словно “зарытую пушку”. Дописывая Бойцовский клуб, я понятия не имел, что делать с небоскребом. Но перечитывая первую сцену, наткнулся на кусок про смешивание нитры с парафином где говорится что это ненадежный метод приготовления взрывчатки. Это ничтожное отступление (… парафин никогда не срабатывал …) послужило отличной “зарытой пушкой” и спасло мою писательскую задницу.

Номер шесть: Используй писательство как повод хорошенько потусоваться каждую неделю — даже если ты зовешь эти тусовки «Занятиями». Используй любую возможность провести время среди других людей, которые ценят и поддерживают писательство. Это уравновесит часы, проводимые тобой в одиночестве за письмом. Даже когда однажды ты продашь свое произведение, никакие деньги не возместят тебе время, которое ты провел в одиночестве. Так что забирай предстоящий «гонорар» авансом, используя писательство поводом для общения. Поверь мне, к концу жизни ты не станешь с наслаждением вспоминать и смаковать минуты одиночества.

Номер семь: Позволь себе оставаться в рядах Незнающих. Этот совет передавался сотням знаменитых людей, от Тома Спенбауера совет получил я, а теперь и ты. Чем дольше ты шлифуешь свою историю, тем лучше будет ее конечная форма. Не подгоняй книгу к концу и не притягивайте развязку за уши. Все, о чем ты должен думать — это следующая сцена, или несколько. Ты не должен знать всего, что случится вплоть до самого конца. На самом деле, когда знаешь, тебе адски сложно воплотить это.

Номер восемь: Если в рамках повествования тебе понадобится больше свободы, меняй имена персонажей от наброска к наброску. Ведь персонажы — не существуют, и они — не ты сам. Бессовестно меняя имена, получишь необходимую дистанцию, дающую возможность серьезно помучить персонажа. Или еще круче, уничтожь персонажа, если этого требует история.

Номер девять: Есть три вида прямой речи. Не знаю ТАК ли это, но я услышал это на курсах и это пригодилось. Три вида это: Описательный, Инструктивный, и Экспрессивный. Описательный: “Солнце взошло высоко…” Инструктивный: “Иди, не беги…” Экспрессивный: “Ох!” Большинство беллетристов используют только один, максимум — два вида. Используй все три. Смешивай их. Люди разговаривают именно так.

Номер десять: Пиши книгу, которую захочется прочесть самому.

Номер одинадцать: Фотографируйся на обложку своей книги сейчас, пока ты молодой. И получи негативы и права на эти фото.

Номер двенадцать: Пиши только о вопросах, которые действительно тебя волнуют. Только об этих вещах стоит писать. В курсе лекций под названием “Опасное писательство”, Том Шпенбауэр акцентирует, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на сочинение кротких безликих, чуждых тебе историй. Том вообще говорил об очень многом, что мне запомнилось лишь наполовину: об искусстве “рукомиссии”, мне это слово не выговорить, но речь идет об осторожности, с которой ты ведешь читателя по сюжетной линии. И также “общение душ”, которое, как я понял, значит скрытое, потаенное послание внутри прозрачного сюжета. Поскольку мне не с руки пояснять тему, которую я только наполовину усвоил, Том согласился написать книгу о своих курсах и идеях, которые он преподает. Называется она “A Hole In The Heart,” и он планирует окончить ее к июню 2006 года, с датой публикации в начале 2007г.

Номер тринадцать: Еще одна история про Рождественскую витрину. Почти каждое утро, я завтракаю в одном и том же кафе, и этим утром человек разрисовывал стекло витрины Рождественскими темами. Снеговик. Снежинки. Колокольчики. Санта Клаус. Он стоял снаружи на тротуаре, рисовал на пронизывающем морозе, выдыхая пар, опуская кисти и валики в краски разных цветов. Внутри кафе, клиенты и персонал смотрели, как он наносит красную, белую и голубую краску на большое стекло витрины. Позади него дождь сменился снегом, падающим по ветру. Волосы художника были всех оттенков седого, его лицо, изможденное и помятое как вислая корма его джинсов. Между сменой цвета, он приостанавливался чтоб отхлебнуть чего-то из бумажного стаканчика. Наблюдая за ним из кафе и уплетая яйца с тостами, кто-то сказал, что это печально. Этот посетитель сказал, что должно быть это опустившийся художник. Должно быть в стаканчике у него виски. Должно быть у него была мастерская, полная непризнанных картин, и теперь жизнь заставила его расписывать занюханные ресторанчики и витрины гастрономов. Как грустно, грустно, грустно. А наш оформитель продолжал наносить краски. С начала весь белый «снег». Затем немного красных и зеленых пятен. Затем немного черной обводки, превратившей цветные пятна в Рождественские чулки и ёлки. Ходивший туда-сюда официант и доливая посетителям кофе, и сказал: “Как ловко. Хотел бы и я так уметь…” И не смотря на то, завидовали мы ему или сочувствовали, этот парень на холоде продолжал рисовать. Добавляя детали и слои краски. Не знаю, когда это случилось, но в какой-то момент его там не стало. Рисунки были такими насыщенными, так здорово заполняли витрину, цвета были такими яркими, что художник исчез. Не важно, неудачник он или герой. Он испарился, исчез, и все, что мы теперь видели — это его работа.