Оно шло по делу. Как всегда. Как эоны лет до этого. От ледяного дыхания скукоживались и без того замерзшие деревья и птицы. И засыпали. Навсегда. Наступит утро, но не для них. Придет весна и все пробудиться к новой жизни. Но только не то, чего коснулось Его дыхание.

Оно шло с закрытыми глазами. Потому, что чтобы найти то, что Оно искало, Ему не нужны были глаза. Потому, что от Его взгляда останавливались сердца, исчезали города и государства, разрушались миры… И когда наступит срок, Оно придет и за этим миром.

В комнате было темно. Резкий запах лекарств и… обреченности. Две детские кроватки стояли в разных сторонах комнаты. Между ними — огромное, почти во всю стену, зеркало. И как насмешка, как чья-то злая шутка или как приветствие Того, Что входило в комнату, на подоконнике стоял засохший цветок. В невзрачном коричневом горшке с потрескавшейся серой землей. Мертвый цветок в доме, где боролись за жизнь. Рядом с каждой кроватью толпились бутылочки с жидкостями, пачки таблеток. Две капельницы неуклюже ссутулились над подушками. Застиранно белые пододеяльники саванами покрывали детские тела. Очень редко кто радовался, когда Оно приходило в дом. Лишь Мудрые. Или отчаявшиеся. Но отчаяние было их мудростью. Ведь мало кто понимал, что Оно дарит людям. Отвратительная старуха с косой. Такой они Ее видели. Слепые глупцы.

Кто-то из детей пошевелился. Маленькие дети чувствуют то, о чем взрослые уже забыли и видят то, что взрослые предпочитают не замечать. Дети о многом могли бы рассказать. Если бы их слушали. Если бы их слышали. Ведь в их наивности и простоте отражаются искры мудрости иных миров.

Ребенок приоткрыл глаза и увидел Ее. Костлявые руки оперлись на кровать, рваный капюшон с чернотой внутри склонился прямо у лица. Глаза ребенка расширились, он судорожно вздохнул, чтобы закричать. И в легкие ворвался ледяной ветер вечности. Вместо крика получился слабый стон. Нет, это был крик. И старуха услышала его. Она улыбнулась. Конечно, ребенок не умер. Просто он перестал дышать.

Почувствовав ее присутствие, зашевелился второй ребенок. Но она уже уходила. Ее не интересовали живые. Пока. Ребенок приоткрыл глаза и разглядел согбенный силуэт в черном балахоне. И его отражение. Глаза у ребенка удивленно раскрылись. В зеркале шла… юная девушка. Золотистые волосы колыхались в такт капюшона старухи, белые одежды повторяли складки балахона, на голове живыми цветами вился венок. И тонкий, неуловимый аромат весны ворвался в комнату. Старуха поняла, что за ней наблюдают. Она медленно повернулась к зеркалу. И девушка встретилась глазами с ребенком. Лишь на долю секунды, лишь мгновение пересеклись их взгляды. Ребенок застыл на месте. Он почувствовал, что от этого взгляда способны зацвести пустыни, способны родиться целые миры, как когда-то был рожден и этот мир. И что мерзкая опухоль, так неприятно давившая на грудь, стала легче. Глаза девушки скользнули по мертвому цветку и, уже не отвлекаясь, она пошла дальше. Не спеша и не оглядываясь.

Через несколько дней состоялись похороны. Детская смерть не оставляет равнодушным никого. На похоронах не плакал лишь один ребенок. Он крепко сжимал маленькими ладошками горшочек с цветком, который неожиданно для всех зацвел в тот трагический день. Взрослые, занятые своим горем, не заметили, как ребенок подошел к аккуратному четырехугольнику в земле, поставил рядом цветок и тихонько улыбнулся. Лишь он один знал, что его брат не умер. Он просто перестал дышать.