И появились материки и океаны. Пресные озёра и солёные моря. И росли из мяса планеты деревья, трава и грибы, а между ними, по ним и, может, лишь слегка задевая их, скользили, извивались и бегали разные животные сущности. Птицы пели и порхали в невыносимо синих небесах. Бесплотные духи метались туда-сюда, строили себе храмы из цветочной пыльцы и воскуривали благовонные вулканы в честь неба и тверди.

«О! Дайте мне, дайте тот сапфир, который вибрировал в центре тела всего сущего… Расплавленный сапфир виноградных драконов,— взмолился в один из дождливых дней бесплотный дух,— дайте мне ощутить дождь так, как ощущает его лягушка в канаве и паук на стебельке клевера! Я жажду ощущений!» И взирал на то с Луны старый мул-серебрянный-язычок. Он лизнул призрака в нематериальное сердце его. Ни с того ни с сего дух начал «обрастать» мясом, костями, поползли по плоти змейки вен, заструилась в них девственная кровь, натянулась кожа и выросли волосы. Равноденствие.

И плоть вошла в моду. Сила перестала быть достоянием духовности, а слабость съедала яблоко мира. Плоть овладела властью и изрыгнула душу. Звери испугались этих новых существ и исчезли в лесах и горах, рыба ушла в глубину, птицы боялись издать звуки своих песен Ом. Реки стали меньше блестеть, а трава смущённо желтела осенью. Мутанты на двух ногах, некогда призракообразные мудрые светлячки, залили землю желчью и засыпали струпьями. Иго-го, безумно спариваясь и пуская себе кровь из глаз, зубами прогрызая вены и вакуоли отныне бренного Иггдрассиля Ацтекского Будды Авалокитешвары. Мыча, подобно прогнившим коровам, песни брюха и груд зелёных мышц. Мутанты эти построили себе дома. Но поняли, что для большего самобичевания, им не хватает альтернативных источников мук и обмана. И они возвели гигантские машины, способные создавать другие машины. Создали машины, которые перевозили их с места на место, показывали им картинки чужой жизни, приучая к вуайеризму. Машины стали развиваться и, вскоре, превратились в огромную гнойную задницу, которая в один прекрасный момент готова была разнести весь мир к ебеням ядерной отрыжкой, ипритовым дыханием и целым зоопарком вирусов… И мутанты стали боятся самих себя. «А что, если мой сосед, завтра взорвёт землю… тогда же я умру. Нет уж, лучше я сегодня взорву её— тогда он умрёт и не успеет меня уничтожить. Ну не умная ли я сучара?» И готовил себе на завтрак фарш из вчерашних новостей и выжимки из внебрачных детей своих Вождей. Я— пиявка, я не создаю, я — потребляю и требую. Требую… Рулет из высоковольтных линий, гвозди в собственном соку, вставные зубы лысой свиньи, каракатица твоих стен и затвор на раздевающем девственниц фотоаппарате, миллион рентген в час из банановой кожуры, труп монаха на ячменных блинах, дёготь с твоей женой едет в тазовой кости на острова фосгеновых туманов, зонтики-желудки, чёрные дети с животами напалма, клеймо на ушанке и стакан с бензолом и гидрооксидом лития в правом желудочке, куриная рука закона, стёкшие в твою яичницу звёзды…

«ВСЁ!!— взревел великий и мудрый Творец Неба и Земли, схватившись за голову (есть ли она у него?),— Хватит вам быть!» Позор, свой позор увидел он в этих мутировавших слизнях и сколопендрах, что хлюпали своими ртами внизу, в катакомбах мяса Земли, дрожащие от страха перед ядерным ударом. «Не для того создал я всю эту прелесть радуги зеркала горы, что бы вы её замарали своею слюной, семенем и кровью! Не для того давал я вам вкусить от себя, создав вашу плоть, что бы гнила она заживо…» И с этими словами пустил он с небес на землю серебряного лебедя с крыльями, подобными паутинкам льда. И тот, пролетая над двуногими мутантами пел им песню. И песня была настолько прекрасной, настолько чистой, настолько была видна в ней душа вселенной, что дождь пошёл, засияло Солнце, выстелилась радуга, по которой скатывался белый-белый, самый светлый и чистый снег, подул ветер… И вся нечисть внизу ещё сильнее начала дрожать, так как слишком чистое для них теперь было всё равно, что огонь свечи, выжигающий ночной мрак….Знахарь стал смешивать травы и кору, готовить отвар. Он мирно улыбался, щуря глаза на солнечном свете на вершине горы. Ты должен вылечить её организм. Вода в котле бурлила, в сияющий морозный воздух гор поднимался пар. Знахарь пел свою песню, вторя серебряному лебедю. А пар из его котла нёс на своих волнах смеющихся всадниц изумрудных листьев. О, поверьте, никакой запах никогда не ассоциировался у меня с запахом жизни так, как ассоциировался этот. Взвинченный штопор молнии из пунцовой тучи, воин озона, веник из можжевельника.

И прошелся по всем уголкам полурастерзанной земли этот парад очищения. Зелёный олень оплодотворил воду и твердь. И жар от него спалил мутантов. Быстро сгорели они. Так же быстро, как и длился весь их момент жизни, но им это показалось мучительной и медленной карой, ибо не постигли они знаков и ухищрений временного полотна ткачихи, что живёт по соседству со стариком Водолеем. Всё их сгорело вместе с ними. И даже пепел был ни для чего не пригодным, так что он превратился в атомы и вернулся в ноль… Превратился в атомы— не об этом ли мечтали мутанты, готовя себе кофе по утрам, размышляя, как бы изничтожить соседа?…

Ну да прах с ними. И давайте более не будем об этом вспоминать. И ежели встретите меня в нашем мире матери-улитки вживую— никогда не смейте затрагивать эту тему. Ведь хрустальный скелет улыбается. Он подобен вековой горе из искрящегося льда, у подножия которой лес и вечная весна, дарующая свет, тепло и дорогу, дорогу без барьеров и опасностей для освободившегося и блаженного духа. Гора. Лес. Ручей.