— Старею. — сказал сам себе Дмитрий Владимирович и чуть крякнул, будто от удовольствия.

Разменяв шестой десяток, он оставался вполне крепким мужчиной, одетым всегда с иголочки. С первого взгляда не скажешь, что не так давно он похоронил жену и сына. Милую, заботливую жену и подающего надежды математика— сына. Правда, чуть пошаливало сердце, но это не имело уже никакого значения. В своём выходном светло-сером костюме Дмитрий Владимирович внушал железное доверие, словно памятник Чехову в мраморе. Красавец в летах. Помнится, даже в 40 лет на него засматривались женщины абсолютно всех возрастов, чем вызывали страшную ревность жены марины, Мариши, Мариночки. Она умела всё, вплоть до вождения автомобиля. Лучшей супруги не выдумал бог. Зато бог выдумал много чего ещё.

Вечерние солнечные лучи освещали пыльный коридор, в котором Марков не успел убраться перед уходом. Некогда. Огромная пятикомнатная квартира, в которой одинокий человек сходил с ума красивыми летними вечерами. Ночи, полные воспоминаний-призраков. Всё в прошлом, и молодость тоже. только василькового цвета глаза так же задорно смотрят в отражение. Пора уходить. Марков вздохнул и стал открывать дверь, мысленно прощаясь со своим домом.

Соседи, убегая, оставили своё жилище незапертым. На площадке царила непривычная тишина, такая, что Дмитрий Владимирович слышал каждый свой шаг по лестнице, спускаясь с пятого этажа старого дореволюционного дома. Лишь на третьем этаже он заметил человека, курящего в открытое окно. Тот окинул спускающегося хмурым взглядом и снова отвернулся, задумавшись о чем-то.

От лёгкого нажатия кнопки запищал домофон, впуская пожилого человека на одну из главных улиц Нижнего Новгорода. Марков взглянул на циферблат старых Сasio. До конца света оставалось тридцать минут.

Город почти пустовал, многие убежали в бесполезном поиске укрытия. Но, как говорили ещё неделю назад учёные, произойдёт почти стопроцентное уничтожение всех живых существ. Хорошие это люди— учёные. вроде бы всё популярно объяснили… что-то вроде космической аномалии… прохождение какого-то спрессованного пучка света через Землю… моментальное повышение температуры… сложно предсказать последствия…. Странно: последствия предсказать сложно, а время рассчитали вплоть до минуты. Многие отказывались верить до самого конца.

Трудно смириться с тем, что смерть настолько близка. Дмитрий Владимирович смирился лишь потому, что ему было решительно наплевать. Существование потеряло всякий смысл.

Он надел шляпу и направился вверх по улице, к набережной. Брошенные автомобили открытыми дверями приглашали к себе. Груда никчёмного прогресса технологий. Цивилизация. Человечество. Ничто. В одном из домов полыхал пожар. То ли радивые жильцы подпалили квартиру, дабы вещи не достались несуществующим мародёрам, то ли замкнула проводка. С другой стороны доносилось нестройное пение целых толп, собравшихся в узких двориках в ожидании неизбежного. Всё-таки этот вселенский катаклизм уравнивает в правах людей, подумал Марков, ведь теперь совершенно неважны посты и звания, возраст и социальные достижения. смертельно больные имеют в распоряжении столько же времени, сколько и предельно здоровые люди. Культурные завоевания стоят в одном ряду с дерьмом. Идеальный демократический мир обречённых.

По набережной, при желании, можно было ездить на слоне. Всего один человек наблюдал за спокойной рекой, оперевшись на небольшой железный заборчик, и Марков тут же поспешил к нему.

— Вы решили остаться в одиночестве? — начал Дмитрий Владимирович.

Невольный собеседник повернулся к нему в профиль. Совсем ещё молодой, глаза голубые, волосы угольно-чёрные. Под глазами нависли мешки. Впрочем, в эти ночи никто не спал. было жалко спать.

— Не совсем так. Жду свою девушку. Лишь бы успела.

— Как вас зовут?

— Шёпотом и перекрестившись. — ответил парень и грустно улыбнулся. — Алексей. Уже неважно, правда?

— Точно. Просто мне так легче общаться.

— Ну а ваше имя?

— Дмитрий Владими… Дмитрий.

Они обменялись рукопожатиями.

— Что же привело вас на набережную? — спросил Марков, глядя на ткань реки.

— Вода. Бессмысленно искать здесь какие-то знаки. Не люблю толпу и панику, понимаете?

— Более чем. Вода сегодня будто шёлковая. Не ваша спутница там, справа?

Алексей оглянулся и снова грустная улыбка заиграла на его лице. Подошедшая девушка легко поцеловала его, ничего не говоря. Они обнялись, как и должны были сделать это в последний раз. Судя по животу, девушка ждала ребёнка.

— Марина. — коротко представилась она.

Марков повторил имя, словно пробовал на вкус. Будто машина времени навсегда искривила пространство. Сорок лет назад, та же сцена, только с ним в участии. Они вдруг замолчали, рассматривая бескрайнее голубое небо. Молчание есть начало всего, тишина была перед словами бога. Библия неточна, хотя это уже неважно. Мраков думал спросить, чего они хотели в этой жизни, но побоялся нарушить идиллию. Зато Алексей не побоялся, взглянув на часы.

— Минута. Что вы не успели сделать, Дмитрий?

— Даже не знаю. Наверное, написать хороший рассказ, чтобы понравился самому. Я ведь иногда писал, даже в журналах печатался. Дико изнуряющее занятие. А вы, Марина?

— Я бы хотела родить голубоглазую девочку. Хотела бы её воспитывать. Хотела бы создать жизнь.

— А вы, Алексей?

— А я бы хотел жить, чтобы всё это увидеться.

Стрелка на циферблате отмеряла десять секунд. Мне прощу, подумал Дмитрий Владимирович, я не хочу жить.

Девять.

Незачем. Глупо даже мечтать.

Восемь. Семь.

Написать то, о чём говорил. Самые смелые задумки на строках.

Шесть, пять, четыре.

Донести наконец свою главную мысль до читателя.

Три. Два.

А какая она, главная мысль?

Один.

Что я хочу?

Ноль.

И вдруг Марков понял, что до безумия хочет жить.