Антош – это я.

- Пока, солнышко!

Солнышко – это она. Солнышко сообщила, что уезжает в командировку на месяц. Соврала, конечно. Уезжает она не дальше, чем к своему другу в Москву. Могла бы и правду сказать – мы давно уже просто друзья… Ну да бог с ней. Счастливого пути.

Я закрыл за ней дверь. Мы правда как брат и сестра… Только она пока этого не понимает. А я – солнечный братик.

Улёгся на диване. Зайчики лезли на стену от скуки и жары. Они хотят дождя.

А я не хочу. Ко мне должен забежать Митя, мы собирались на денёк смотаться в лес. В конце концов, отпуск же?

Потянулся, посмотрел на пульт от телевизора. На нём возлежал кот, и когда животное переворачивалось, программа менялась… Барсик, это был мой любимый фильм! А вставать мне не хочется… Кот довольно поглядывал на рекламу Вискаса.

Звонок задел пылинки, и они побежали из коридора прямо ко мне – будить, наверно… Я встал, пошёл открывать.

Митька был уже во всеоружии. Шорты цвета хаки, футболка непонятного цвета и кепочка… Я – в халате и тапочках – смотрелся довольно контрастно. Митя усмехнулся и прошёл в комнату. Выудил из шкафа гитару, сдул пыль и начал играть. У него пока плохо получалось.

Я отправился переодеваться. На улице так жарко, а у меня висят рядком одни джинсы… Что поделаешь, облачусь в них.

Я вышел к Митьке. Тот поднял взгляд и ухмыльнулся: дорогие серые штаны с белоснежной лёгкой футболочкой..

- Эх ты, пижон! Потом ведь не отстираешь!

- Да ну тебя! Я аккуратно!

Митя, видимо, представлял мою аккуратность, потому покачал головой и вернулся к зажиманию струн.

Я отобрал визжащий инструмент, настроил. Мите и в голову не могло прийти, что я держу дома расстроенную гитару… Вот такой я нехороший.

Сыграл песенку, потом ещё одну, а потом ещё две… Через часик мы заметили капли, быстро бегущие по стеклу.

Митя поднялся с кресла, бросился к окну… Ни просвета. Могучий саван дождя.

- «Дождь, дождь, от края до края, ржавого края серых полей…» - процитировал мой друг.

- Хорошо что не пошли..

- Хорошо. Чай будешь?

- Эй, это моя квартира! – возмутился я. Мне у меня дома предлагают чай!

- Может, и твоя, но ты, кажется, не намерен вставать с дивана. Сиди уж, принесу.

До вечера мы спели всё, что я помнил. В шесть часов Митька стал собираться, одолжил зонтик (как водится, пижонский… даже не надеюсь, что мне вернут его целым).

- Слушай, Тошик, как твоя литература-то?

- Умерла без права на воскрешение.

Митька, ты же знаешь… С тех пор, как не стало Насти, я больше не пишу…

Митька примирительно улыбнулся:

- Ладно, ладно, не сердись… Просто я очень скучаю по твоим рассказам… Может, напишешь эксклюзив для меня?

По нему было видно: волнуется. Наверно, долго ждал, чтобы мне сказать. Реанимирует, значится. Что ж все такие добрые и отзывчивые?! и ничего вы не понимаете…

Ладно. Он и правда хорошего хочет.

- Я подумаю…

Митька махнул рукой на прощание и ушёл. Дома его жена ждёт.

Я до одиннадцати перебирал пальцами металлические струны… Понятное дело, пальцы думали о своём, я – о своём. С меня хотят рассказ. Я уже ничего не хочу. Сочинять, во всяком случае, точно.

Положил гитару в шкаф пылиться дальше. Дошёл до своей спальни, порылся на столе, извлёк коробку из-под струн. Боязливо оглянулся – нет, никого (разумеется!), – добыл из коробки зажигалку и сигареты. Вышел на балкон.

А на кладбище сейчас звонят колокола…

К чему это?!

Хотя понятно к чему… Нет, я не буду ничего больше писать.

Скурил две сигареты. Явно надо покупать крепче. Потому что против «вдохновения» не помогает.

Ты любишь колокольный звон, Павлик?

А почему Павлик? Меня зовут Антон..

С КЕМ Я ГОВОРЮ?!

Так. Надо сесть и записать это. Потому что я так не могу.

Стоп. Я зарекся. Нельзя. Это моя маленькая жертва Насте. Выходит, не маленькая. Бред…

А меня – Таня… Я люблю колокола… Ещё я люблю ходить босиком по траве, слушать классику и мечтать. Ещё у меня есть друг, который…

Началось. Таня… ты хочешь жить? Кто ты?

Да, я очень хочу ожить. Я хорошая. Мне двадцать с хвостиком лет, я только начала работать учительницей.

- Где ты живёшь?

- Я жила в Туле… Там же, где и ты.

- Что с тобой случится?

- Я упала с крыши

- Сама? Ты самоубийца?

- Нет, это вышло нечаянно.. Шёл дождь, было скользко.

- А зачем ты полезла на крышу?

- Мы договорились встретиться с другом. Он опаздывал.

- Друга звали Павлик?

- Да.

Мне кажется, что я не сумасшедший. Но я часто так вот разговариваю сам с собой в квартире. Потому что мне кажется – не с собой.

Когда меня просят написать рассказ, я ищу героя. И что-то во мне его находит. Обычно мой герой - уже мёртвый человек; я пишу про него – даю ему такую жизнь, какую он бы хотел… Все мои герои уже когда-то были…

Нет!... Нет, я не буду ничего писать.

- Таня.. Таня, а Павлик ещё жив?

- Да, жив..

Вот поэтому и не буду я ничего писать.

Потому что однажды Настя попросила написать о ней.

Через месяц её не стало.

Потому что я так написал. Потому что я не могу по-другому. Потому что герои сами выбирают свою судьбу…

Бред. Таня, вызови мне психушку, пожалуйста.

Таня уже заснула и не откликалась. Я пока не представляю себе её. Я закрываю глаза и вижу бледное лицо, карие глаза и светло-русые волосы. Она поворачивает голову – и облик меняется, передо мною зеленоглазая, смуглая, темноволосая Таня..

- Таня, покажи мне себя!

Молчание.

- Таня…

Они всё понимают. Она понимает, что я не буду про неё писать… Наверно, это и я понимаю. Но почему-то хочу видеть её живой…

Таня показалась. У неё огромные карие глаза.. Очень красивые… И темные, почти чёрные волосы… Потом я увидел крышу, с которой она летит. А в глазах – ни капельки страха, только боль.

Значит, самоубийца.

Значит, солгала.

Почему же ей взбрела в голову такая глупость? Умер кто-то из родственников? Непохоже. Она заговорила о Павлике. Она хотела, чтобы я написал, как он опаздывает. Почему же он не пришёл? Умер? Бросил? Забыл?

А это, в общем-то, и не важно. Она хочет видеть его живым. Пусть видит.

Только я не буду этого писать. Это всё останется наедине со мной. В моих мыслях, в моей больной голове. Если я не выпущу Таню на свободу, всё будет хорошо. Мне ведь жалко Павлика в эту дьявольщину вмешивать…

Значит, я его ей придумаю. Тот, кто просит меня о себе написать, обычно знает: я изменяю всё так, как мне хочется. Тот, кто просит меня о себе написать, обычно знает: его воспоминания, чувства, мысли – всё будет переиначено мной. Поэтому все стараются рассказать о себе всю правду – чтобы жить на страницах теми, кем они были…

Настя не знала. Потому что она была живой. Чёрт меня дёрнул…

- Таня, опиши Павлика?

Только помни, что нельзя мне его показывать. Нельзя, нельзя! Я не хозяин своего рассказа… Я свожу героев, дальше они живут сами… И если Павлик умрёт в рассказе… Настя, что же я наделал?!

- Он хороший (видимо, ложь). Он меня любит (вот это уж точно ложь). У него вьющиеся русые волосы, нос с горбинкой (прямо как у меня), голубые глаза (это тоже). Он старше меня на два года, мы познакомились в кафе..

- Достаточно… Таня… я не смогу ничего написать.. Даже если я выдумаю Павлика… Я зарёкся…

- Тогда зачем ты меня мучаешь?

- Я не знаю…

- Ты напишешь… Ты напишешь, Павлик.

- Я не Павлик…

Меня разбудил звон колоколов.

У меня такая мелодия на мобильнике. Я проспал всю ночь на полу, в зале, обнимая пачку сигарет… Мне приснилась какая-то Таня, с которой я говорил… Бред, однако.

И вообще, кто мне сказал, что я пишу что-то необычное? А Настя… это роковое совпадение, и больше ничего.

Только что это меняет? Я не буду ничего писать. И пусть лучше Таня никогда не найдёт Павлика, чем я снова ошибусь.

Таня молчала, а может, и не слышала. Я закрывал глаза и видел её, очень медленно летящую с крыши. Капли дождя бросались ей на руки, утяжеляя её тело всё больше и больше… Я открывал глаза и видел жару, еле смоченную июльскую пыль. Я спрятал от себя все бумажки и все ручки. Я очень хотел оживить Таню, дать ей такого Павлика, который её не бросит, который будет любить её..

Но тот, кто просит меня о себе написать, обычно не знает, что рассказы не кончаются happy end’ом.

Я целый день не могу нормально встать с кровати. Меня что-то тянет вниз, кажется, в самый ад. Второй день я упорно стараюсь не слышать, как по вечерам закрываются кладбищенские ворота на другом конце города, как звонят колокола неизвестной церкви… Мне плохо. Как хорошо, что на страх не осталось сил.

Барсик своим теплом добавляет мне плохого самочувствия.. Очень душно и жарко…

На следующий день мне стало гораздо лучше. Потому что всё наконец завершилось: ко мне в дверь позвонила Таня.

- Павлик! – выдохнула она и бросилась мне на шею. Я стоял молча, не понимая, до чего же доигрался со своими рассказиками. Только я закрыл за гостьей дверь, снова раздался звонок. Это был Митька.

- Ухты! – Он дружески пихнул меня в бок и замысловато поклонился Тане.

- Моё почтение, барышня! Меня зовут Дмитрий!

- Меня зовут Татьяна, Дмитрий. Вы друг Павлика?

Митька покосился на меня. Я честно попытался сделать вид, что не знаю, о ком идёт речь, и что вообще Таня оказалась в моей квартире по чистой случайности. Тем более, это почти что правда! Вот только Митька, кажется, не поверил.

- Павлик, - с иронией обратился ко мне Митя. Вот гад!

- Да, Мить?

- Я зайду к тебе послезавтра, хорошо? Поиграем, споём что-нибудь… Мадам, оревуар…

Митька удалился. Таня сидела на диване, бледная, как привидение. Только, наверно, я бледнее… Она правда очень хороша.

Значит так. Либо у меня и правда съехала крыша, либо я только что воскресил человека.

- Павлик.. Ведь ты любишь меня, правда?

Если бы я писал книгу, всё было бы проще… Павлик любил бы тебя. Ты никогда бы не отправилась на крышу… И вы умерли бы в один день… Но я оживил тебя. Стало быть, я теперь Павлик.

- Правда, Таня.. Я очень люблю тебя!

Кажется, она мне поверила.

- Тогда давай повторим наше свидание? Приходи через час на крышу?

- Какую крышу?!

- Ту самую.

Откуда, кстати, я знаю номер дома? Просто знаю… Отсюда недалеко.

- Придёшь?

- Конечно, Таня…

Я отвечаю уже на автопилоте. И как до меня не дошло раньше?! Если я воскресил Таню, то и Настю смогу… Я просто сочиню, как она осталась жива, как она вернулась ко мне… Я не заметил, что Таня ушла.

Я нервно выкурил три сигареты, но дрожь не унималась. Как на зло, в голову не шло ни одной мысли о Насте. Только Таня. Почему, почему же я не могу сосредоточиться?!

Таня ждала его час сорок семь минут. На неё вскоре посыпался дождь, и она поднялась на ноги. В ушах у неё больше не звучали колокольчики родной церкви – той, в которой её крестили, а потом и отпевали. Она слышала металлический звонкий перебор гитары и голос… Голос пел так знакомо, и так отчуждённо… будто человек признаётся в любви, но не тебе.

Таня подошла к самому краю. Там, внизу, уже набухали лужицы. Красиво.. ладно, она ждёт его ещё двадцать минут и уходит. Таня развернулась на каблуках… Но было скользко. Она медленно спустилась вниз по тягучему мокрому воздуху и улеглась на простуженный асфальт. Где же ты был, Павлик? Поздно…

Антон играл на гитаре в пустой квартире, пытаясь вспомнить Настю… Но в голове настойчиво вертелись мысли о Тане – бесконечные, тянущие, почти рыдающие… ну что с ней случится? Я придумаю ей Павлика… Вот только воскрешу Настю…

А если она не дождётся?

Стоп-стоп-стоп… А ведь она называла меня Павликом.. и она пригласила меня… туда где…

А потом сердце Антона кольнуло, замерло, ударилось… остановилось. Потому что он был её Павликом.

Павлик сидел в своей квартире. Его грызла совесть за то, что он не приехал на свидание к Тане. но это же сумасшествие – в такой дождь лезть на крышу.. Тем более, одна симпатичная девушка уже пригласила его на свидание в клуб… Павлик взял надрывающуюся трубку мобильника.

- Аллё, это Павел?

- Да…

Через минуту разговора Павлика не стало.

Над кладбищем раздавался непонятный колокольный звон. Он исходил прямо из воздуха… В нём иногда слышались гитарные переборы, иногда – женский смех… Иногда колокольчики кого-то звали… Солнечные зайчики бродили, одинокие, от одного крестика к другому. Таня искала Павлика. А солнечный братик искал Настю.