Капитан Воронин.

Только Я — истинный Воронин!

Официальное заявление.

Вступление.

Капитан Воронин не помнил ни своего имени, ни, тем более, своего отчества. Впрочем, Воронин не сильно об этом задумывался. Всё дело в определённой цикличности жизни родственников капитана по мужской линии: его дед погиб от вражеского меча в битве на Калке, отец пропал без вести то ли под Бородино, то ли под Ельней, а старший брат совсем недавно стал жертвой шального снаряда, неизвестно как залетевшего в штаб седьмой кавказской дивизии. Всем им на момент гибели исполнилось 33 года, так что Воронин не особо волновался насчёт своего будущего: на следующий неделе был его день рождения, и фатальная дата буквально вырисовывалась мрачным символом на горизонте. Умирать от неприятельского оружия — смысл всей жизни рода Ворониных. Война была уже не той, вели её скорее по привычке, однако капитан готов был умереть за Родину, тоже исключительно по привычке. Наверное, это было нормальным, даже слишком нормальным.

Воронин закурил и грустно посмотрел в лиловый кавказский закат. Ещё десять минут назад его группа взяла аул, ожидая застать там банду коварного Шамиля, но та ушла ещё ночью. Пришлось, ради галочки для особиста, расстрелять местного старожила, у которого нашли ружьё времён второй русско-турецкой. Рядом тарахтел БМП, уведённый у одного пастуха неделю назад. Бензин кончался, а до ближайшей американской заправки по лесам да по полям — семь километров. На Воронина неумолимо надвигался сплин. Сигарет — и тех становилось в пачке всё меньше.

— Ну что, гроза Кавказа, оперативная задача выполнена? — буркнула рация на плече.

— Так точно. Группа выступила в обозначенную деревню и заняла её без потерь. Жду дальнейших распоряжений.

Радиошум молчал с полминуты.

— Воронин, двигай к особисту, легенду рисовать.

Капитан нахмурился. Никаких действий, противоречащих уставу, его группа не совершала. Если только за то, что не был пойман коварный Шамиль, но этого сделать в принципе невозможно. Правда, Шамиль мог случайно упасть в ущелье, сломать ногу при переходе через горную цепь или, опять же случайно, застрелиться из-за хандры. Вот тогда русское воинство вполне могло бы записать себе внеочередную победу.

Пленённый БМП не успел скрыться за поворотом, а Воронин уже был у палатки особиста. Стучаться не пришлось — особист, проявив поразительное чутьё, крикнул: “Входи, капитан”, после чего у любого военного по спине нередеющей конной дивизией должны были пробежать мурашки. Внутреннее устройство палатки было более чем аскетичным: стол, лампа на нём и таинственный сейф, угрюмо стоящий в самом углу.

— Садись. — предложил (приказал?) особист, и Воронин сел на доселе незамеченный стул. — Есть у меня для тебя, капитан, новость. Хотя, пожалуй, начнём с вопроса: батюшку помним своего?

Особиста звали Егор Павлович, причём называл так себя исключительно он сам, остальные побаивались. Впрочем, возможно, вызвано это было патологической боязнью русского человека любой власти, так как ничего более-менее страшного в Егоре Павловиче не наблюдалось. Он скорее напоминал карикатурного студента: сутулый, с очками-“велосипедом”, говорящий грамотно, исключительно правильно, одетый чуть неряшливо, серо, безвкусно. Конечно же, он не имел семьи. И вопросы он задавал только с подвохом. Вот и теперь Воронин хотел уже выпалить: “Сирота”, но тут же вспомнил, что отец у него есть.

— Нет почти. Он погиб, когда я маленький был.

— Где?

— Точно не известно. Возможно, под Ельней, а возможно под Бородино. Герой был, награды получил. Посмертно.

Особист вздохнул. Начиналось самое интересное.

— Сам понимаешь, Воронин, что это я мог узнать из твоего личного дела. Совсем недавно наша разведка нашла человека, который утверждает, будто лично видел и разговаривал с твоим отцом не более чем неделю назад. А это, Воронин, плохо.

Капитан похолодел. Никакой радости он не испытывал, он ощущал лишь страх понимания чего-то большего, всеобъемлющего…

— Немного объясню тебе обстановку, Воронин. Всё наше государство, от истоков до нынешних времён, держится на привычке и традиции. Чей-то род строил, чей-то торговал, а чей-то воевал. Но у государства всегда было слишком много врагов, поэтому многим родам пришлось переучиваться для ведения боевых действий. Тогда на Русь стали приходить другие народы, чтобы заполнить образовавшиеся пустоты. Иногда эти народы вели себя неподобающе, и пришлось русским воинам контролировать их, пресекая попытки бунта огнём и мечом. Выстроилась целая система, на которой и была построена Россия. Твой род воевал всегда, мужчины погибали в положенный им срок — в 33 года. Но твой отце жив, Воронин! — особист перешёл на крик. — Механизм не сработал! Вся система рухнуть может, понимаешь ты это?

Капитан бездумно смотрел в одну точку, переваривая сказанное. Оставался один вопрос: причём здесь сам Воронин? Он не собирался оставаться в живых.

— Отправишься сегодня же к этому человеку.— продолжал особист, смягчившись. — Живёт он неподалёку, переселился недавно из Крыма. Найдёшь отца, а дальше… Будешь действовать по обстоятельствам. От нашей разведки твой отец как-то ускользает, а тебя, возможно, найдёт сам. Группу с собой не брать, действовать одному, информацию не разглашать. Свободен.

Воронин вышел из палатки морально совершенно разбитый. Закурил. Потом, когда сигарета кончилась, закурил ещё раз. Отец див — это ничего не значит, он отца почти не помнил. В какую-то систему страны он не верил, как не верил и в собственное существование. И что значит “Действовать по обстоятельствам”? Стрелять?

Воронин двинулся к группе. Нужно было собраться в путь. Его посылали на смерть — это не пугало капитана. Его пугала непредсказуемость.