— Что-то не так, — качнул тремя яркими бутонами цикламен, — Она уже третий день не танцует. И слишком часто смотрит на небо.

— Может, она боится дождя? — робко спросил юный кофе.

— Нет, — громыхнул жестяным подоконником ветер, — Это же Муся! Она ничего не боится. Ей нечего бояться, её все любят. Но то, что она не танцует — факт. А мне так нравится вальсировать с ней листопадом…

Кофе взглянул на фигурку любимой хозяйки — такую маленькую с высоты седьмого этажа — и незаметно вздохнул. Что-то было явно не так. Вот и собаки почувствовали: подбежали к Мусе, приветливо виляя хвостами, и в последний момент остановились в двух шагах.

— Она забыла печенье, — с укоризной заметил ветер.

— Да и молоко вчера не купила, — пробурчал из недр кухни холодильник.

— Муся не растяпа! — испугался кофе.

— Может, она заболела? — предположил цикламен.

Ветер спихнул с подоконника излишне любопытную галку, устроился поудобнее и предложил:

— Давайте за ней понаблюдаем. Надо разобраться и придумать, как помочь. Вы следите за ней дома, я беру на себя улицы. Ну, полечу поговорю с Мусиным трамваем.

Трамвай, как ни странно, ничего такого в поведении любимой вагоновожатой не заметил. Может, оно и правильно — работа есть работа, и когда водишь трамвай, тебе не до странностей — надо быть внимательной. Ветер побродил по городу, теряясь в подворотнях догадок, и вернулся в знакомый двор.

Муся смотрела в небо. Высоко в закатных лучах таяли лёгкие перья облаков, октябрьский воздух был настоян на горечи осенних костров и тихих звонах колокольцев далёких синичек в сквере. Ветер покружился по двору, сгоняя в кучу разбежавшиеся опавшие листья (ах, Муся! Где ж ты витаешь, смотри, сколько нападало!), немного помялся поодаль, и на цыпочках подойдя к застывшей Мусе, решительно заглянул ей в глаза.

И увидел корабли. Они парили высоко-высоко, в сиреневых сумерках где-то среди серебряных бликов едва намеченных облаков и меланхоличных отблесков первых вечерних звёзд. Большие, лёгкие, крылатые корабли со вздымающимися парусами беззвучно шли в осенней выси, и кроны деревьев качались золотыми волнами, клонясь перед призрачной воздушной флотилией…

Ветер задёл выбившуюся из-под беретика светлую прядь, Муся вздрогнула, сморгнула и принялась торопливо мести двор, пряча взгляд — как будто провинившаяся перед всеми. Растерянно захлопав крыльями, потрясённый увиденным ветер улетел под крышу до утра.

— Муся влюблена, — поведал дома синий беретик.

Кофе заплакал бы, если умел. Цикламены потускнели бутонами. Ракушка с шумящим далёким пленным морем примолкла и задумалась о своём. Всем сразу стало как-то странно и почти одиноко. Только одеяло обняло покрепче спящую Мусю, и подушка нежно потёрлась о Мусину щёку. Девушка безмятежно улыбалась плывущим сквозь сон кораблям…

А назавтра надела лучшее платье, достала самые красивые свои туфельки, заплела золотистый водопад роскошных волос в две аккуратные косы, облачилась в плащик, покрутилась перед старинным прабабушкиным зеркалом, поправляя беретик, и вышла в осеннее холодное утро. Любопытный октябрьский ветер долго-долго шёл за Мусей по набережной, переулками, двориками… и потерял её в толпе у метро.

Муся ехала в вагоне и улыбалась своим воспоминаниям: четыре дня назад она зашла в торговый центр — там на первом этаже в супермаркете она обычно покупала молоко и уходила, но в этот раз она из супермаркета зачем-то поднялась на эскалаторе на третий этаж, где располагалась картинная галерея. И среди огромного числа полотен увидела её — ту самую картину, ставшую для неё одной-единственной.

Маленький дворик, окружённый скромными пятиэтажками с плоскими крышами, устремившими в небо щёточки антенн. Играющие в сиреневых сумерках дети и щенки. Тёплый жёлтый свет в окошках домов. Большеглазые смешные кошки на крышах. И высоко-высоко — крылатые корабли, что увидел удивлённый ветер в Мусиных влажно блестящих глазах несколько дней спустя…

— Вам нравится картина? — вежливо обратился к потрясённой Мусе смотритель галереи.

Муся скромно кивнула, улыбнулась и покраснела. Картина завораживала её, тянула к себе, звала тихим серебряным перезвоном корабельных крыльев. Отчаянно трепыхалось маленькое Мусино сердечко, теряя частичку себя безвозвратно. Летела на грейпфрутовый свет распахнутых окон белая бабочка простой души.

— Купите её, — предложил смотритель.

— Нет-нет, что вы! — испуганно воскликнула Муся, — Ею нельзя владеть. Она же… живая. Смотрите: она светится. Прислушайтесь: она поёт… Ею можно только восхищаться…

Смотритель пожал плечами и ушёл. Муся провела наедине с картиной целый час и ушла, чтобы вернуться через день и попросить хозяина галереи принять её на работу — хотя бы уборщицей. Хозяин протянул Мусе листок бумаги, велел написать резюме и прийти через два дня.

Муся ехала в метро и думала о том, что так она сможет видеть свою картину каждый день и общаться с ней подолгу…

Галерейщик окинул Мусю равнодушным взглядом и сказал:

— У Вас нет высшего образования. К сожалению, я вынужден Вам отказать. До свидания.

Молча роняя слёзы в синий беретик, Муся прошла к выходу, на секунду задержавшись возле любимого полотна и оставив на полу яркий кленовый листочек. Картина потускнела красками, у летучих кораблей приспустились паруса, свет в оконцах стал тоскливо-стеаринового цвета. В тот же день картину продали какой-то эпатажной даме.

Муся дома пила невкусный чай с вчерашним батоном, капали в чашку с ромашками редкие слезинки. Октябрьский ветер бился в окно, отчаянно лепил на стекло записки на кленовых листьях. Кофе дрожал пожелтевшими листочками. Муся крошила батон на клеёнчатую скатерть.

Распахнулась форточка, на круглые розовые коленки упал истрёпанный рыжий лист. Среди тонких прожилок Муся разобрала написанное небрежным от волнения почерком: «Не плачь! Я знаю, как помочь! Дождись рассвета, пожалуйста!»… И ветер за окном стих.

А поутру выглянув в окошко, Муся увидела в небе над городом величественные крылатые корабли. Они плыли по розово-сиреневому морю, созданные из нежных перьев серебряных облаков, и измученный, но гордый октябрьский ветер раздувал паруса из узорчатых осенних листьев. Солнце заливало маленький Мусин дворик светом золотисто-розового грейпфрута.

Забыв про плащ и синий беретик, босая и простоволосая Муся выбежала на крышу, где обнял её такой тёплый и взволнованный ветер. И в широко распахнутых тёмных глазах ветер увидел плещущееся безбрежным морем восторга настоящее счастье.