Редникова Елена Степановна, симпатичная женщина средних лет, с ненавистью смотрела на собственного мужа. В последнее время он не просто ее раздражал. Больше — бесил. Иногда ей даже хотелось просто двинуть скалкой по этой самодовольной физиономии, пройтись наждачной бумагой по лысине или заклеить рот лейкопластырем. Хотя, если разобраться, муж хорошо относился к женщине, все еще любил ее, правда, не так пылко, как раньше. Но плохого ей он ничего не делал. Мужчина задал вопрос, женщина выдавила из себя улыбку и проворковала:

—Нет, дорогой, я не поеду с тобой сегодня. Я очень устала после трудовой недели.

—Но почему, мама?— вмешался в разговор Сеня — ее сын подросткового возраста.

Женщина перевела взгляд на парня. В ее глазах появились хоть какие-то отголоски тепла, но вскоре эти огоньки доброты погасли, и нечто похожее на ненависть появилось в них. Она смотрела на отпрыска и тревога в душе ее возрастала: она никак не могла понять, откуда у нее, всегда трепетно относившейся к своему потомству, может быть ненависть даже к собственному ребенку!

—Извини, Сенечка, но я, правда, плохо себя чувствую. Вы поезжайте в гости к бабушке вдвоем, а за меня извинитесь, и поцелуйте ее! — тихо процедила хозяйка дома Редниковых.

Сенькина бабушка! В последнее время Елена Степановна не хотела видеть свою мать, она ее раздражала. Все эти нотации как повернуть ее, Редниковой, жизнь, вызывали у Елены скрытый протест. Ей даже иногда хотелось подойти к мамаше, достать из-за спины свернутый кляп, и, преодолев сопротивление родителя, заткнуть ей рот раз и навсегда.

Когда муж и сын уехали, зазвонил телефон. Это ее начальник, ‘старый пердун’, даже в выходные не мог успокоиться. Он интеллигентно извинился за звонок в день отдыха, но сразу же после вежливых фраз потребовал ускорить работу над проектом размещения торговых полок в магазине. Редникова пообещала сделать все возможное.

—Старый кретин!— с ненавистью проговорила она и повесила трубку. «У самого уже песок из одного места сыпется, а все приударяет за молоденькими продавщицами! Вот принес недавно одной… Этой, как ее… Ольге! Большой букет. Ласково называл эту крашеную прошмандовку Оленькой. А Оленька из далекой деревни к нам приехала, ей даже и этот старый сушеный хрыч сгодится. Все лучше, чем местные мужики-алкаши. Ненавижу и эту Оленьку и этого старого пердуна!» — черные мысли метались в голове Елены Степановны.

Спустя полчаса женщина вышла из квартиры и пошла на остановку. День был выходной, но народ уже шнырял туда-сюда в большом количестве. «Опять придется втискиваться в автобус, как каждый день и в будние дни!»

Она с ненавистью посмотрела на людей, ожидающих транспорт. Две совсем молоденькие девушки — дурочки уже с утра тянут коктейли из алюминиевых банок. А обоим и тридцати лет нет на двоих. «Раскрашены, как задница у павлина, с утра уже похмеляются! Вчера, наверняка, напились и сношались потом где-то в подворотне с такими же недоумками! Противно до чего!» — с ненавистью шипела про себя Редникова

—Здравствуйте, Елена Степановна,— услышала она сбоку,— Автобус ждем?

Редникова посмотрела на подошедшую, свою соседку Надю этажом ниже, как на дуру, и ей захотелось съязвить что-нибудь типа того «Да нет, мужа твоего — хроника жду! Гулять с ним поедем!’

—Да, давно автобуса не было!— мягко проговорила Елена вместо этого,— Ждем! Затем вежливо улыбнулась Надежде:

—А Вы, Надежда, к маме едете, наверное?

На самом деле Редниковой было глубоко начхать, куда едет эта «дура», и пока та отвечала, Елена просто с ненавистью смотрела на выжженные и выкрашенные волосы соседки. Ей хотелось сказать: «Да езжай ты хоть на Северный Полюс, мне все равно!»

Но Надежда видела лишь внешне приветливую маску на лице Редниковой.

Елена Степановна доехала до парка — может хоть там она сможет побыть в одиночестве среди деревьев. Но, не тут-то было! Она с ненавистью смотрела на галдящих и бегающих детей, ей хотелось взять винтовку и прострелить волейбольный мяч, которым играла целая группа молодых ребят и девчонок. Ей даже захотелось воткнуть металлический стержень в спицы проезжающего мимо очередного велосипедиста, когда он нажимал на велосипедный клаксон — уступите, мол, дорогу — я еду! И, смотреть, как велосипедист полетит головой вперед через свой драндулет на асфальт из-за точно воткнутого металлического стержня ему в крутящееся колесо!

Ей так и не удалось побыть в парке одной и отдохнуть. Она приехала домой и выпила очередную дозу успокаивающих и антидепрессантов. Она пила их уже более полугода, но счастья так и не было.

Вскоре домой вернулись с улицы муж и сын. Муж стал рассказывать, как обстоят дела у его матери, что та плохо себя чувствует и ей снова нужно ложиться в больницу, что пора бы подумать о покупке новой мебели, что нужно обратиться в Управу района по поводу ремонта подъезда в доме и проч. Елена Степановна слушала неторопливую и монотонную речь мужа и чувствовала, как нарастает головная боль. Супруг ее все говорил и говорил, но когда ее он в третий раз упомянул о хорошем диване, который они вместе с Сеней видели в магазине, женщина не выдержала и крикнула:

—Да пошел ты на фиг со своим диваном!

Муж в шоке замолчал. Сеня перестал жевать бутерброд. А сама Елена Степановна, всегда вежливая, корректная, закрыла лицо руками и расплакалась. Женщина чувствовала, что с ней творится что-то неладное и с этими неладами придется все-таки что-то делать. Ненависть ко всему и всем кипело в душе несчастной.

Елена Степановна сидела на крыльце деревенского дома. Она чувствовала себя легко. Уже который месяц ей было хорошо. Она смотрела вдаль. Вокруг ровной стеной стоял лес, и потрясающая тишина мягким покрывалом накрывала все вокруг. Воздух пропитался запахом хвои. Теперь, если взглянуть на Редникову, становилось ясно, что это — спокойный, как удав, человек. Человек улыбчивый, радостный. Женщина отложила книжку и прикрыла глаза. Тишина. Спокойствие. Природа. Гармония. Любовь.

Она вспомнила, что после того матерного крика было решено показать ее не психиатру из поликлиники, а известному профессору по психиатрии. При встрече тот задавал много вопросов, слушал, записывал, и вновь сыпал вопросами. Он только просил пациентку быть предельно искренней. Вскоре он сказал Редниковой, что все эти горсти таблеток она может выкинуть, и определил ее заболевание как «Мизантропия» — неосознанная ненависть жителя крупного мегаполиса к людям вообще. И что этот синдром все чаще диагностируется в крупных городах. Когда человек просто ненавидит таких же горожан, как и он сам. Причина этого синдрома не установлена, но он встречается. Профессор рекомендовал природу, тишину, пение лесных птиц и пожить подальше от больших городов.

И вот Елена Степановна уже два с лишним года жила в деревне, в арендованном доме специально для лечения. Ее почти каждые выходные навещали муж с сыном. . Елене Степановне было хорошо здесь, душевно. Но в последнее время она стала замечать, что ей уже надоедают эти поля, леса вокруг, эта тишина и это спокойствие, мычание коров и крики петухов по утрам. Что деревенские порядки и устои кажутся ей все большей глупостью. Злость поднималась в ее душе уже на природную тишину. Она чувствовала, что город начинает настойчиво манить ее обратно. Люди, машины, лифты, дела, автомобильные пробки, Интернет, метро, театры и кинотеатры, асфальт скоростных трасс и даже загазованный смог над высотными зданиями.

Город звал к себе обратно отбившуюся, на время от него, дочь своих каменных джунглей. Через два месяца Редникова Елена Степановна вновь вступила с подножки междугороднего автобуса на асфальт родного мегаполиса.